Он оказался способен сидеть в тишине и наблюдать окружающее так,
что я, вместо того чтобы предпринимать какие-то усилия по его обучению
начаткам ботаники и зоологии, сохранял молчание и давал природе
возможность говорить за себя.
У нас было четыре подобных экспедиций, миль на тридцать от города, в
поросшие соснами предгорья Беркшира - два полных дня и два после полудня.
Не могу сказать, что наши путешествия расширили мои знания об Анжело, но
это не имело значения: он был счастлив и впитывал окружающее сразу всеми
пятью чувствами, чего Латимер еще не требовал от него ни разу. Миссис
Понтевеччио доверяла мне и, казалось, радовалась возможности поручить сына
моему попечению.
Чего не скажешь о Фермане. Вечером того самого дождливого воскресенья
я зашел к нему в комнату. Он всячески избегал моего взгляда, довольно
грубо встречал мою болтовню, а потом и вовсе придумал для себя какое-то
дело за пределами дома - лишь бы отделаться от моего общества. Я не стал
придумывать объяснения всем этим переменам, ведь, честно говоря, я не
очень-то и знал его. Но во всем этом была нотка какой-то фальши... Читая
эти строки и глядя на происходившие события со стороны, вы, Дрозма,
вероятно, сразу поняли суть случившегося. Я же не понял - тогда. Я только
думал, что тот Ферман, которого я уже узнал, не стал бы молчать, если бы
начал подозревать обо мне что-то гадкое, и высказал свои подозрения
напрямик. Угрюмое отчуждение его характеру было не свойственно.
Недели через две после этой перемены с Ферманом Роза поделилась со
мной своей тревогой. Сырым утром она убирала мою комнату, бледная, тяжело
дыша. Когда я убедил ее отдохнуть, она со словами благодарности села в
кресло.
- Ох! - вздохнула она. - Смогу ли я встать снова?.. Скажите, Бен,
когда вы были мальчиком, входили вы когда-нибудь в эти самые... детские
банды?
Я предпочел не касаться моего собственного детства:
- Не думаю, что Анжело занимается подобными делами.
- Да?.. Вы добры к нему. Я вам очень признательна.
Помню, я еще подумал: "Странно, что она относиться ко мне с таким
дружелюбием, если Намир воспользовался ядом клеветы!"
- Вы знаете, я чуть было снова не вышла замуж, - продолжала она. -
Мне казалось, что Анжело очень сильно нуждается в отце. Не следовало мне
столько работать, теперь я понимаю. - Она вытерла пот со своего доброго,
круглого, печального лица и поправила обернутое вокруг головы полотенце. -
Он с достаточной уверенностью сказал вам, что не собирается войти в банду
Билли Келла?
- Пожалуй, нет. Но, возможно, банда - это не так уж и страшно, Роза?
- Это страшно. Они устраивают драки... и не знаю, что еще. Я никогда
не могла понять, что для него лучше. Все, что я могу, это проверить счет
от бакалейщика. Как я вообще могла родить такого ребенка? Я, простая, как
дорожная пыль...
- Это не так.
- Вы знаете, что это так, - сказала она безо всякого кокетства. -
Кстати, отец Джад... он уже умер... он окрестил его Фрэнсисом. Это была
идея Сильвио. В честь, знаете, благословенного Франциско ди Ассизи [ди
Ассизи Франциско, или Франциск Ассизский (1181(82?)-1226) - итальянский
проповедник, основатель ордена францисканцев, автор религиозных
поэтических произведений], так что настоящее его имя Фрэнсис Анжело, но
имя Фрэнсис так к нему и не приклеилось. Когда ему еще не было года, он
выглядел как... как... В любом случае я должна называть его так, как
решила я... Бен, вы не могли бы поговорить с ним о том, чтобы он не
вступал в эту банду? Вы могли бы сказать, что я... что я...
- Не беспокойтесь. Я обязательно с ним поговорю.
- Ведь если он вступил, я, возможно, даже не узнаю об этом.
- Он бы вам сказал.
Выражение ее лица вполне определенно говорили, что существует
достаточное количество вещей, о которых он ей не рассказывает.
- Кстати, Роза, мистер Ферман злится на меня?
- Злится?! - она была изумлена. А затем торопливо объяснила: - О, это
из-за жары. Он ее плохо переносит. Мне самой всю последнюю неделю было
тяжело общаться с ним.
В этот день я вывел свою машину - мы с Анжело назвали ее "Энди" в
честь Эндрю Джексона [Эндрю Джексон (1767-1845) - седьмой президент США в
1829-1837 гг.], потому что она всегда вздорно скрипела корпусом, - и
поехал к "ПРО.У.ТЫ". Я знал, что в этот час Шэрон должна отправляться в
опустевшую школу на музыкальные занятия. Она приняла предложение подвезти
ее со снисходительным спокойствием.
- Мне кажется, Шэрон, тебе следовало бы иметь дома свое собственное
пианино.
- Миссис Уилкс говорила им, что надо. Но мама, как всегда с мигренью,
- вежливо сказала она. - А кроме того... В школе хорошее пианино. Миссис
Уилкс - ужасная. Но я люблю ее за понимательность.
- Хотелось бы когда-нибудь с ней познакомиться.
- Она слепая. Видит ваше лицо пальцами. И все изменения настроения
понимает. Я выучила наизусть первую пьесу в два приема, без ошибок.
- Это ужасно!
- Иногда я становлюсь ужасной, - сказала Шэрон, поглощенная своими
мыслями.
В школу нас впустил швейцар. Охрана была еще та: старик с мутными
глазами поверил мне на слово, что я друг девочки, и зашаркал прочь, в чащу
холодных труб парового отопления. Пианино находилось в зале собраний.
Школа казалась слишком большой и слишком пустой, но за окнами голоса
игравших в баскетбол подростков, а в одном из кабинетов, мимо которых мы
прошли, я заметил двух молодых женщин. Я переборол в себе беспокоящегося
родителя и весь отдался ожиданию чуда.
Естественно, это была еще не музыка, а потуги начинающего: упражнения
для пяти пальцев, гамма до мажор, детсадовская мелодия с "та-та" в тонике
и доминантой [тоника и доминанта - термины из музыкальной грамоты] в левой
части клавиатуры. Впрочем, это не имело никакого значения. Главное, была
музыкальность и тяга к дисциплине и самодисциплине. После каких-то двух
недель занятий обе руки ее уже были партнерами. Да-да, музыкальность была
налицо. Назовите это невозможным, но я это слышал.
На цыпочках я проследовал в зрительный зал и с открытым ртом тяжело
опустился на стул. Луч солнца превращал ее каштановые волосы в светящееся
золотое облако. Разумеется, передо мной была Шэрон, принадлежащая Амагое и
красному мячику на резинке, но я уже видел в ней женщину.
Она будет такой же красивой. Даже если сохранит свой курносый
носик... Нет, не сохранит. В день дебюта на ней должно быть белое платье.
Скорее всего она не вырастет высокой, но будет казаться такой, одинокая,
залитая светом софитов. И огромный черный "стэйнвэй" покорится ей. Я видел
эту картину наяву. Для Шэрон она, вероятно, будет тем мимолетным
ослепительным блеском, который толпа называет славой, и достижения ее
современников станут всего лишь слабым эхом ее достижений. Но даже если в
конце ее ждет черное крушение надежд, Шэрон - музыкант и ей не дано
избежать предначертанного судьбой. Я обязательно должен встретиться со
слепой миссис Уилкс: нам есть о чем поговорить...
Мне следовало бы услышать, как в конце зала тихо открылась дверь, но
я любовался Шэрон и даже воплей баскетболистов не замечал, пока не уловил
краем глаза какое-то движение. Я сидел ссутулившись и в тени. Поэтому он,
наверное, не заметил меня. Но, пытаясь оглянуться, я привстал, и он
стремительно скользнул в коридор, отвернув лицо и опустив голову. Даже
увидев мельком желтые волосы, я не был уверен, что это Билли Келл. Двери
мягко затворились. Он исчез.
Мне бы отогнать свои подозрения. Подумаешь, забрел в зал какой-то
мальчишка! Подумаешь, заглянул приятель Шэрон по играм и, увидев здесь
взрослого, застеснялся!.. Но поспешно отступление "приятеля" выглядело
вороватым - словно крыса прошмыгнула... И я почувствовал холод в горле.
Человеческим эквивалентом этого ощущения является то, что люди называют
гусиной кожей...
Через одно из окон я внимательно изучил толпу любителей баскетбола.
Но Билли не увидел. Не было его и среди немногочисленных зрителей вокруг
площадки. Впрочем, это ничего не значило.
Я взглянул на часы и поразился. Оказывается, Шэрон занималась уже
час. Возможно, я частично пребывал в состоянии марсианского созерцания, но
я так не думаю. А думаю я, что это было односторонней связью. Упорно
трудившиеся пальчики Шэрон завлекли меня, подчинили мою душу. И я делил с
ней напряжение, надежду, ее маленькие, но значительные победы. А теперь
она остановилась и из своего солнечного сияния наблюдала за мной.
- Черт!.. А вы играете?
- Немного играю, голубушка. Ты хочешь отдохнуть?
Она освободила мне табурет, и я заиграл так, как только мог. Для
школьного пианино моя игра была вполне сносной, хотя оно мало напоминало
те три "стэйнвэя", которые несколько десятилетий назад мы с таким
мучениями доставили в разобранном виде в Северный Город. Скорее оно
напоминало мне "Бехштейн", на котором я однажды играл в Старом Городе. В
Старом Городе любят выдержанные временем вещи, а звучание этого школьного
пианино было сверхвыдержанным - басы глухие и неприятные. Но оно вполне
еще могло называться музыкальным инструментом. Я заиграл отрывок из
шумановского "Карнавала" - тот, что помнил лучше всего. Шэрон попросил
Бетховена. Я предложил ей "К Элизе".
- Нет-нет, миссис Уилкс играла мне это. Что-нибудь более
значительное.
Да простят мне небеса мои дурацкие пятые пальцы! Я заиграл
"Вальдштейн". Я надеялся (тщетно), что, связав ассоциации, вызванные этой
сонатой, с Шэрон, я сумею вытеснить ими более глубокие воспоминания.
Дрозма, вы, вероятно, помните мое турне по пяти Городам в 30894 году?
"Вальдштейн" всегда воссоздавал в моей памяти концертный зал в Городе
Океанов. Я всегда вспоминал его окна, глядящие в сердце моря, окна,
изготовленные с таким трудом и так давно... Мне сказали тогда, что имена
некоторых строителей утеряны напрочь. Едва ли покажется странным, что
жители Города Океанов всегда немного отличались от обитателей остальных
Городов. Я играл там в тот год и, честно говоря, думал, что приблизился к
уровню мастера того времени. И если я не ошибался в собственной оценке, то
причина была в самом Городе Океанов, а не в достижениях моих рук или души.
Плавное движение водорослей за теми окнами, вечно похожее и никогда не
одинаковое; снующие туда-сюда рыбы - алые, голубые, зеленые, золотые... Я
и сейчас вижу эти картины и ничем не могу помочь. Каждый из тех, кто сидел
в зале, излучал какое-то особое доброжелательство. Они слушали музыку
душой и встречали меня так, словно целый век ждали моего визита.
Все случилось, как вы знаете, много позже, когда изучение
человеческой истории стало для меня настоятельной потребностью.
Потребностью подлинной и выдержавшей испытание временем. И если я больше
никогда не совершу следующего турне, то только потому, что слишком хорошо
помню Город Океанов. Как страшно слеп случай, Дрозма! Почему наши далекие
предки выбрали остров рядом с Бикини?.. [атолл в Тихом океане, место
проведения США испытаний ядерного и водородного оружия] Ну ладно, по
крайней мере, мы владели им в течение двадцати тысяч лет и должны быть
рады, что предупреждение последовало достаточно рано и хоть некоторым
удалось спастись. И возможно, родиться новый Город Океанов, через
несколько столетий после того, как мы доживем до создания Союза...
Шэрон была уже рядом, она попросила:
- Теперь немножко Шопена?
- Нет, дорогая, я устал. Да и практики у меня не было. Как-нибудь в
другой раз.
- Между прочим, я люблю вас за понимательность.
Это признание действительно изменило характер нашего общения,
изменило настолько, насколько имело отношение ко мне, хотя я и был в
состоянии бубнить что-то из-под личины "мистера Майлза".
Она тоже устала, и мы закончили занятие. Дверь снова оказалась
открытой, но на этот раз никакой опасности не было: ее открыли две
девушки, замеченные мною в одном из кабинетов, - им захотелось послушать
мое громыхание. Я прикинулся в меру польщенным. Шэрон вышла на улицу и
отправилась к машине, а я переговорил с женщинами. Я рассказал о
неизвестном, пробравшемся в зал во время занятий. Я обратил их внимание на
то, что, едва завидев меня, он ретировался. Я наталкивал их на мысль о
слабой охране. Конечно, любой ребенок может заглянуть в зал, но... И так
далее и тому подобное. Одна из девушек решила испытать на живом пианисте
взгляд своих нежных глазок, но другая уловила мои намеки и заверила, что
впредь швейцар найдет способ поддерживать порядок в коридоре, пока идут
занятия музыкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
что я, вместо того чтобы предпринимать какие-то усилия по его обучению
начаткам ботаники и зоологии, сохранял молчание и давал природе
возможность говорить за себя.
У нас было четыре подобных экспедиций, миль на тридцать от города, в
поросшие соснами предгорья Беркшира - два полных дня и два после полудня.
Не могу сказать, что наши путешествия расширили мои знания об Анжело, но
это не имело значения: он был счастлив и впитывал окружающее сразу всеми
пятью чувствами, чего Латимер еще не требовал от него ни разу. Миссис
Понтевеччио доверяла мне и, казалось, радовалась возможности поручить сына
моему попечению.
Чего не скажешь о Фермане. Вечером того самого дождливого воскресенья
я зашел к нему в комнату. Он всячески избегал моего взгляда, довольно
грубо встречал мою болтовню, а потом и вовсе придумал для себя какое-то
дело за пределами дома - лишь бы отделаться от моего общества. Я не стал
придумывать объяснения всем этим переменам, ведь, честно говоря, я не
очень-то и знал его. Но во всем этом была нотка какой-то фальши... Читая
эти строки и глядя на происходившие события со стороны, вы, Дрозма,
вероятно, сразу поняли суть случившегося. Я же не понял - тогда. Я только
думал, что тот Ферман, которого я уже узнал, не стал бы молчать, если бы
начал подозревать обо мне что-то гадкое, и высказал свои подозрения
напрямик. Угрюмое отчуждение его характеру было не свойственно.
Недели через две после этой перемены с Ферманом Роза поделилась со
мной своей тревогой. Сырым утром она убирала мою комнату, бледная, тяжело
дыша. Когда я убедил ее отдохнуть, она со словами благодарности села в
кресло.
- Ох! - вздохнула она. - Смогу ли я встать снова?.. Скажите, Бен,
когда вы были мальчиком, входили вы когда-нибудь в эти самые... детские
банды?
Я предпочел не касаться моего собственного детства:
- Не думаю, что Анжело занимается подобными делами.
- Да?.. Вы добры к нему. Я вам очень признательна.
Помню, я еще подумал: "Странно, что она относиться ко мне с таким
дружелюбием, если Намир воспользовался ядом клеветы!"
- Вы знаете, я чуть было снова не вышла замуж, - продолжала она. -
Мне казалось, что Анжело очень сильно нуждается в отце. Не следовало мне
столько работать, теперь я понимаю. - Она вытерла пот со своего доброго,
круглого, печального лица и поправила обернутое вокруг головы полотенце. -
Он с достаточной уверенностью сказал вам, что не собирается войти в банду
Билли Келла?
- Пожалуй, нет. Но, возможно, банда - это не так уж и страшно, Роза?
- Это страшно. Они устраивают драки... и не знаю, что еще. Я никогда
не могла понять, что для него лучше. Все, что я могу, это проверить счет
от бакалейщика. Как я вообще могла родить такого ребенка? Я, простая, как
дорожная пыль...
- Это не так.
- Вы знаете, что это так, - сказала она безо всякого кокетства. -
Кстати, отец Джад... он уже умер... он окрестил его Фрэнсисом. Это была
идея Сильвио. В честь, знаете, благословенного Франциско ди Ассизи [ди
Ассизи Франциско, или Франциск Ассизский (1181(82?)-1226) - итальянский
проповедник, основатель ордена францисканцев, автор религиозных
поэтических произведений], так что настоящее его имя Фрэнсис Анжело, но
имя Фрэнсис так к нему и не приклеилось. Когда ему еще не было года, он
выглядел как... как... В любом случае я должна называть его так, как
решила я... Бен, вы не могли бы поговорить с ним о том, чтобы он не
вступал в эту банду? Вы могли бы сказать, что я... что я...
- Не беспокойтесь. Я обязательно с ним поговорю.
- Ведь если он вступил, я, возможно, даже не узнаю об этом.
- Он бы вам сказал.
Выражение ее лица вполне определенно говорили, что существует
достаточное количество вещей, о которых он ей не рассказывает.
- Кстати, Роза, мистер Ферман злится на меня?
- Злится?! - она была изумлена. А затем торопливо объяснила: - О, это
из-за жары. Он ее плохо переносит. Мне самой всю последнюю неделю было
тяжело общаться с ним.
В этот день я вывел свою машину - мы с Анжело назвали ее "Энди" в
честь Эндрю Джексона [Эндрю Джексон (1767-1845) - седьмой президент США в
1829-1837 гг.], потому что она всегда вздорно скрипела корпусом, - и
поехал к "ПРО.У.ТЫ". Я знал, что в этот час Шэрон должна отправляться в
опустевшую школу на музыкальные занятия. Она приняла предложение подвезти
ее со снисходительным спокойствием.
- Мне кажется, Шэрон, тебе следовало бы иметь дома свое собственное
пианино.
- Миссис Уилкс говорила им, что надо. Но мама, как всегда с мигренью,
- вежливо сказала она. - А кроме того... В школе хорошее пианино. Миссис
Уилкс - ужасная. Но я люблю ее за понимательность.
- Хотелось бы когда-нибудь с ней познакомиться.
- Она слепая. Видит ваше лицо пальцами. И все изменения настроения
понимает. Я выучила наизусть первую пьесу в два приема, без ошибок.
- Это ужасно!
- Иногда я становлюсь ужасной, - сказала Шэрон, поглощенная своими
мыслями.
В школу нас впустил швейцар. Охрана была еще та: старик с мутными
глазами поверил мне на слово, что я друг девочки, и зашаркал прочь, в чащу
холодных труб парового отопления. Пианино находилось в зале собраний.
Школа казалась слишком большой и слишком пустой, но за окнами голоса
игравших в баскетбол подростков, а в одном из кабинетов, мимо которых мы
прошли, я заметил двух молодых женщин. Я переборол в себе беспокоящегося
родителя и весь отдался ожиданию чуда.
Естественно, это была еще не музыка, а потуги начинающего: упражнения
для пяти пальцев, гамма до мажор, детсадовская мелодия с "та-та" в тонике
и доминантой [тоника и доминанта - термины из музыкальной грамоты] в левой
части клавиатуры. Впрочем, это не имело никакого значения. Главное, была
музыкальность и тяга к дисциплине и самодисциплине. После каких-то двух
недель занятий обе руки ее уже были партнерами. Да-да, музыкальность была
налицо. Назовите это невозможным, но я это слышал.
На цыпочках я проследовал в зрительный зал и с открытым ртом тяжело
опустился на стул. Луч солнца превращал ее каштановые волосы в светящееся
золотое облако. Разумеется, передо мной была Шэрон, принадлежащая Амагое и
красному мячику на резинке, но я уже видел в ней женщину.
Она будет такой же красивой. Даже если сохранит свой курносый
носик... Нет, не сохранит. В день дебюта на ней должно быть белое платье.
Скорее всего она не вырастет высокой, но будет казаться такой, одинокая,
залитая светом софитов. И огромный черный "стэйнвэй" покорится ей. Я видел
эту картину наяву. Для Шэрон она, вероятно, будет тем мимолетным
ослепительным блеском, который толпа называет славой, и достижения ее
современников станут всего лишь слабым эхом ее достижений. Но даже если в
конце ее ждет черное крушение надежд, Шэрон - музыкант и ей не дано
избежать предначертанного судьбой. Я обязательно должен встретиться со
слепой миссис Уилкс: нам есть о чем поговорить...
Мне следовало бы услышать, как в конце зала тихо открылась дверь, но
я любовался Шэрон и даже воплей баскетболистов не замечал, пока не уловил
краем глаза какое-то движение. Я сидел ссутулившись и в тени. Поэтому он,
наверное, не заметил меня. Но, пытаясь оглянуться, я привстал, и он
стремительно скользнул в коридор, отвернув лицо и опустив голову. Даже
увидев мельком желтые волосы, я не был уверен, что это Билли Келл. Двери
мягко затворились. Он исчез.
Мне бы отогнать свои подозрения. Подумаешь, забрел в зал какой-то
мальчишка! Подумаешь, заглянул приятель Шэрон по играм и, увидев здесь
взрослого, застеснялся!.. Но поспешно отступление "приятеля" выглядело
вороватым - словно крыса прошмыгнула... И я почувствовал холод в горле.
Человеческим эквивалентом этого ощущения является то, что люди называют
гусиной кожей...
Через одно из окон я внимательно изучил толпу любителей баскетбола.
Но Билли не увидел. Не было его и среди немногочисленных зрителей вокруг
площадки. Впрочем, это ничего не значило.
Я взглянул на часы и поразился. Оказывается, Шэрон занималась уже
час. Возможно, я частично пребывал в состоянии марсианского созерцания, но
я так не думаю. А думаю я, что это было односторонней связью. Упорно
трудившиеся пальчики Шэрон завлекли меня, подчинили мою душу. И я делил с
ней напряжение, надежду, ее маленькие, но значительные победы. А теперь
она остановилась и из своего солнечного сияния наблюдала за мной.
- Черт!.. А вы играете?
- Немного играю, голубушка. Ты хочешь отдохнуть?
Она освободила мне табурет, и я заиграл так, как только мог. Для
школьного пианино моя игра была вполне сносной, хотя оно мало напоминало
те три "стэйнвэя", которые несколько десятилетий назад мы с таким
мучениями доставили в разобранном виде в Северный Город. Скорее оно
напоминало мне "Бехштейн", на котором я однажды играл в Старом Городе. В
Старом Городе любят выдержанные временем вещи, а звучание этого школьного
пианино было сверхвыдержанным - басы глухие и неприятные. Но оно вполне
еще могло называться музыкальным инструментом. Я заиграл отрывок из
шумановского "Карнавала" - тот, что помнил лучше всего. Шэрон попросил
Бетховена. Я предложил ей "К Элизе".
- Нет-нет, миссис Уилкс играла мне это. Что-нибудь более
значительное.
Да простят мне небеса мои дурацкие пятые пальцы! Я заиграл
"Вальдштейн". Я надеялся (тщетно), что, связав ассоциации, вызванные этой
сонатой, с Шэрон, я сумею вытеснить ими более глубокие воспоминания.
Дрозма, вы, вероятно, помните мое турне по пяти Городам в 30894 году?
"Вальдштейн" всегда воссоздавал в моей памяти концертный зал в Городе
Океанов. Я всегда вспоминал его окна, глядящие в сердце моря, окна,
изготовленные с таким трудом и так давно... Мне сказали тогда, что имена
некоторых строителей утеряны напрочь. Едва ли покажется странным, что
жители Города Океанов всегда немного отличались от обитателей остальных
Городов. Я играл там в тот год и, честно говоря, думал, что приблизился к
уровню мастера того времени. И если я не ошибался в собственной оценке, то
причина была в самом Городе Океанов, а не в достижениях моих рук или души.
Плавное движение водорослей за теми окнами, вечно похожее и никогда не
одинаковое; снующие туда-сюда рыбы - алые, голубые, зеленые, золотые... Я
и сейчас вижу эти картины и ничем не могу помочь. Каждый из тех, кто сидел
в зале, излучал какое-то особое доброжелательство. Они слушали музыку
душой и встречали меня так, словно целый век ждали моего визита.
Все случилось, как вы знаете, много позже, когда изучение
человеческой истории стало для меня настоятельной потребностью.
Потребностью подлинной и выдержавшей испытание временем. И если я больше
никогда не совершу следующего турне, то только потому, что слишком хорошо
помню Город Океанов. Как страшно слеп случай, Дрозма! Почему наши далекие
предки выбрали остров рядом с Бикини?.. [атолл в Тихом океане, место
проведения США испытаний ядерного и водородного оружия] Ну ладно, по
крайней мере, мы владели им в течение двадцати тысяч лет и должны быть
рады, что предупреждение последовало достаточно рано и хоть некоторым
удалось спастись. И возможно, родиться новый Город Океанов, через
несколько столетий после того, как мы доживем до создания Союза...
Шэрон была уже рядом, она попросила:
- Теперь немножко Шопена?
- Нет, дорогая, я устал. Да и практики у меня не было. Как-нибудь в
другой раз.
- Между прочим, я люблю вас за понимательность.
Это признание действительно изменило характер нашего общения,
изменило настолько, насколько имело отношение ко мне, хотя я и был в
состоянии бубнить что-то из-под личины "мистера Майлза".
Она тоже устала, и мы закончили занятие. Дверь снова оказалась
открытой, но на этот раз никакой опасности не было: ее открыли две
девушки, замеченные мною в одном из кабинетов, - им захотелось послушать
мое громыхание. Я прикинулся в меру польщенным. Шэрон вышла на улицу и
отправилась к машине, а я переговорил с женщинами. Я рассказал о
неизвестном, пробравшемся в зал во время занятий. Я обратил их внимание на
то, что, едва завидев меня, он ретировался. Я наталкивал их на мысль о
слабой охране. Конечно, любой ребенок может заглянуть в зал, но... И так
далее и тому подобное. Одна из девушек решила испытать на живом пианисте
взгляд своих нежных глазок, но другая уловила мои намеки и заверила, что
впредь швейцар найдет способ поддерживать порядок в коридоре, пока идут
занятия музыкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39