Я
отделался словами, что она не моя дочь, черт побери, просто я знаю, где
она живет, и вернусь чуть позже, чтобы забрать ее. После этого я выбежал
из дома и отправился на поиски поля брани.
Долго искать не пришлось. Квайэ-лейн была грязным переулком, глухим
тупиком, ограниченными двумя складами и упиравшимся в глухую стену
третьего. Позже, от полиции, я узнал, каких результатов достигли
"стервятники" своей стратегией. "Индейцы" двинулись по Лоуэлл-стрит,
готовясь к намеченной схватке на Квайэ-лейн. Идея была проста -
посмотреть, сколько увечий можно нанести друг другу до того, как завоют
сирены. Вероятно, "индейцы" не поняли, что происходит, когда на
Лоуэлл-стрит посыпались камни. Да еще и увеличили свои трудности, разбив
уличные фонари, на Лоуэлл и Калюмет. Один мальчик был убит. Несколько
позже поблизости от места схватки полиция нашла другого со сломанным
плечом. Мертвый мальчик скорее всего лежал где-то в тени, потому я его и
не заметил, когда бежал по этому кварталу... Преодолев зону каменного
дождя, "индейцы" обнаружили небольшой отряд "стервятников". Этот отряд,
инсценировав отступление на Квайэ-лейн, заманил "индейцев" в ловушку.
После этого капкан захлопнулся: основные силы "стервятников", покинув свои
укрытия в дверных проемах, усиленные метателями камней на крышах,
атаковали врага. Среди атакующих не было лишь одного человека. Билли Келла
с тех пор не видели ни я, ни полиция. Почему он не участвовал в схватке на
Квайэ-лейн? Проявил заботу о своей оранжевой крови?
Кажется, мне очень хотелось верить, что именно Билли Келл сидел в
одиночку на крыше, когда "индейцы" уже проследовали к месту схватки.
Кулаками, камнями, "шпокалками" и ножами "стервятники" Загнали
"индейцев" в темный конец переулка. Когда я достиг грязного угла Квайэ и
Лоуэлл, "индейцы" уже прекрасно поняли, что произошло, и яростно
пробивались назад. Отвратительная луна уверенно заглядывала в переулок,
все было видно как на ладони.
Я не мог обнаружить Анжело.
У некоторых мальчишек были фонарики, и их судорожно шныряющие лучи
добавляли суматохи в ход схватки. Впрочем, гораздо чаще фонарики
использовались в качестве дубинок. Я выкрикивал какую-то благоглупую чушь,
которую все равно никто не слушал. Один из "стервятников" - я узнал его по
черному шотландскому берету - проскочил мимо меня, держа в руках нечто
похожее на деревянное ружье. Я мельком заметил резиновую ленту, гвоздь в
прорези и вырвал оружие из рук мальчишки. Тот сверкнул безумными глазами,
закрыл рукой лицо и убежал.
Я не мог обнаружить Анжело.
Наконец-то с Калюмет-стрит донесся визгливый гневный голос сирены.
Мальчишки тоже услышали его, ударились в панику. Затопали ноги тех, кто
еще мог двигаться. По мере трое остались лежать в тупиковом конце
переулка.
И тут я увидел его. Он возник из ниоткуда. Вспрыгнул на ящик у
открытой пасти переулка, в драной рубашке, с ног до головы залитый кровью,
в руках обломок металлической трубы. Его чудесное, грязное, безрассудное
лицо перекосилось, и он крикнул:
- Бей их! Не давайте им удрать! Как вы, курицы мокрые?.. Это вам за
Беллу!
Услышали его не многие. Сирены были громче и говорили на более
понятном языке. Все мальчишки рванули из переулка. Банды смещались,
"индейцы" и "стервятники" метались по Квайэ-лейн, натыкаясь на стены
складов и на меня, с трудом пытающегося пробиться к Анжело. Две патрульные
машины завизжали тормозами, закрыв мечущимся мальчишкам дорогу к
отступлению. Вопросительный вой сирен закончился утвердительным ворчанием.
До Анжело наконец дошла вся серьезность ситуации. Прежде чем я успел
поймать его, он соскочил с ящика... не думаю, что он узнал меня в тот
момент... и слепо рванулся навстречу цепким рукам патрульного Данна.
- Один, во всяком случае, есть! - сказал Данн и ударил его в ухо.
Через несколько секунд, помимо Анжело, были окружены еще шестеро или
семеро. Трое из четверых полисменов не прибегали к помощи дубинок,
интересуясь в основном воротниками рубашек и руками схваченных мальчишек,
но одна дубинка все-таки сделала свое грязное дело. Вслед за патрульными
машинами прибыла "скорая помощь". Я проклинал предков Данна, но не долго и
не знаю, слышал ли он мои проклятья. Он все еще выкручивал руку Анжело, и
я проорал копу в ухо:
Данн! Вы не можете забрать его в участок. Если вы поступите так, это
убьет его мать!
- Его ма... - Похоже, он только сейчас узнал Анжело.
И не удивительно - запекшаяся кровь, грязь, искаженное страданием
лицо...
Я развил свое наступление:
- Ее сердце, человек!.. Вы не можете. Ведь ребенку всего двенадцать
лет. Его втянули в это, я узнал случайно... Я расскажу вам потом.
Отпустите его, Данн. Не регистрируйте его.
- Кто вы?
- Я живу там. Видел вас, когда к нам залез вор.
- Ах да... - Он еще раз тряхнул мальчика, но уже не грубо.
Анжело пошатнулся в его руках и сплюнул кровь: у него оказалась
разбитой губа.
- Боже, малыш! Ты же всегда был хорошим мальчиком... С тобой никогда
не было проблем. Какого же черта?
Анжело ответил неожиданно спокойно:
- Правда? А я и не знал.
- Что?.. Да ты же прежде не делал ничего подобного!
- Делал, - вяло сказал Анжело. Голова его упала на грудь, слова стали
еле слышными. - Да, делал. В мечтах. Они приходят, как облака. Что есть
небо - облака или синева?
- Сейчас, малыш, сейчас... Что ты такое говоришь?.. А-а истерика -
вот что с тобой! Соберись с силами! Видишь "скорую помощь"? Знаешь, что
происходит внутри нее?
- Отпустите его домой, Данн. Отпустите его домой!
- Все поедут в участок, мистер. Но вы правы. Пожалуй, я не стану его
регистрировать и отправлю домой. Понимаешь, Анжело?.. Ошибка! Ради твоей
матери, на ради тебя, поверь! Но если ты попадешься когда-нибудь во второй
раз, никаких ошибок больше не будет, никаких. А теперь полезай!
- Бен! Бен... Скажите им, чтобы меня почистили, прежде чем...
- Полезай в машину! Полезай сейчас же!
Женщины-спасательницы дали Шэрон таблетку снотворного. (Это культура,
все более и более потребляющая снотворное, Дрозма. Семнадцать лет назад
мне и в голову не могло прийти, что почтенная женщина, живущая в бедном
районе, будет иметь запас барбитуратов и, более того, безо всякой
рекомендации врача, небрежно даст таблетку ребенку. Это можно
рассматривать как признак наличия множества процессов, могущих похоронить
нашу надежду на создание Союза в ближайшие пятьсот лет. Хотя я не стал бы
слишком упрекать людей. Жизнь, с ее растущей сложностью, изводит и мучает
их: вместо того, чтобы учиться непритязательности, они с большей охотой
предаются сну). Я отнес Шэрон в свою машину и отвез домой. Я был раздражен
и грубо оборвал взволнованное молчание ее родителей. В определенной
степени их вины в происшедшем не было. Осуществляя свое сумасшедшее
намерение, Шэрон спустилась по водосточной трубе, а они думали, что она в
постели. О том, что запланировано на ночь, Шэрон сообщил другой ее
приятель, решивший порвать со "стервятниками". Шэрон рассказала мне об
этом через день-два. Я должен побыстрее завершить отчет, Дрозма, и потому
буду краток.
Намир-Ферман в дом 21 не вернулся. Я и не рассчитывал на его
возвращение. В тот момент, когда я пишу эти строки, труп самого Фермана
еще не обнаружен. Была статья о "таинственной зарнице", уничтожившей
дерево в Байфилде. Разрушения, нанесенные упавшей верхушкой, вполне могли
скрыть следы присутствия мелкой могилы, появившейся на кладбище. Если
старика когда-нибудь найдут, полагаю, его безмотивное убийство так и
останется для следствия тайной.
Дом 21 был тих и спокоен. Розу я нашел в ее полуподвальной комнате.
Она шила что-то, беззаботная, кроткая, слишком далекая от битвы на
Квайэ-лейн, чтобы услышать разносившиеся по улице вопли. Она была уверена,
что легко простуженный Анжело давно уже спит в своей комнате. Для меня это
было уже слишком. Я не понимаю ни силы, ни хрупкости человеческих существ
- то они лишь гнутся под ураганным ветром, то ломаются от легчайшего
сквознячка.
По моему лицу Роза поняла: что-то случилось. Отложив шитье, она
двинулась ко мне:
- В чем дело, Бен? Вы заболели? - Все еще не испугавшаяся, все еще
прячущаяся за своим мнимым щитом любви и безопасности - дом в порядке,
Анжело в своей комнате, - она вполне могла жалеть меня и желать мне
помочь. - Что случилось, Бен? Вы выглядите ужасно.
Я пробормотал:
- Ничего серьезного, но...
Я мог бы успеть подготовить ее к случившемуся. Мне просто не повезло.
Не знаю... Заикаясь, я мучительно подыскивал слова и фразы, которые должны
были бы стать предупреждением и не нанести душевных ран, - неисправная
тяга к человечности... Пока я кряхтел и заикался, явился Данн - без
звонка, держа за руку Анжело. Да, они постарались привести его в порядок,
но как скроешь разбитую губу и резанную рану над глазом?.. Они вымыли его
лицо, но как отмоешь выражение стыда, лед отчуждения и следы душевной
муки?..
Правая рука Розы коснулась дрожащих губ, стиснула запястье левой
руки. Роза пошатнулась и повалилась на бок. Я оказался недостаточно
расторопным, не успел ее подхватить и Данн.
Все было кончено в течение нескольких мгновений. Ее лицо уже синело,
а она все еще старалась понять, где был Анжело, или сказать ему
что-нибудь... Что все нормально, что он ни в чем не виноват...
- Можно, я схожу за отцом Райаном?
Услышав этот шепот, Данн вспомнил об Анжело и повернулся к нему:
- Боже!.. Она умерла, малыш. Она умерла!..
Да, я понимаю, я знаю. Это сделал я. Можно, я схожу за отцом Райаном?
- Конечно.
Больше он не вернулся, Дрозма. Священник пришел быстро, но Анжело с
ним не было. Отец Райан сказал, что Анжело убежал.
В течение всей следующей недели полиция Латимера и штата делала все
возможное, все, что может изобрести человеческий разум. Искали они и
Фермана. Пустопорожние слухи плавали по городу, как легкая дымка, которая
еще долго висит в воздухе после того, как лес уже сгорел. И кажется мне с
той поры, что он сбежал в ночь, и ночь поглотила его, и сам я пойду в ночь
и поищу его там...
Несколько слов о Шэрон. Я видел ее в последний раз у Амагои. Она
знала, что ее волшебство погибло, так же хорошо, как и я, и потому было
совершенно естественно, что мы заговорили как взрослые. Разумеется, Анжело
будет найден, сказал я, или - что кажется более вероятным - вернется сам,
когда сможет. Я ухожу искать его, сказал я. То, что она не может
присоединиться ко мне, было очевидностью, и эта очевидность взывала в ней
тихий протест, но она смирилась. Еще никогда я не был так опасно близко к
разоблачению, как в этот раз, когда она сказала:
- Вы понимаете все, Бен. Вы найдете его.
Итак, я понимаю все! Она - женщина, Дрозма. И даже ее испорченные
словечки не были забавны, они вообще не были забавны. Я заставил ее
пообещать мне, что она будет делать то, о чем она и так догадывалась. Она
не догадывалась - она знала. И пообещала мне остаться, остаться со своей
музыкой, расти, "быть хорошей девочкой"... И мы наконец обнаружили, что
можем немного посмеяться, понимая однако, что означает этот смех.
Если я сейчас закончу, у меня еще будет до рассвета время, чтобы
сделать себе новое сносное лицо. А когда вы получите мой отчет, я свяжусь
с вами через Коммуникатора в Торонто и узнаю ваше решение.
Но каким бы оно ни было, я не вернусь в Северный Город, даже если это
будет означать отказ от нынешней миссии. Я не позволю Намиру и его сыну
одержать победу. Мы немного меньше людей, Дрозма, и немного больше их.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В нашем варварском обществе влияние
характера проявляется в раннем детстве.
Ралф Уолдо Эмирсон "Политика"
1. 8 МАРТА 30972 ГОДА, СРЕДА, НЬЮ-ЙОРК
Сегодня вечером, Дрозма, меня опять мучает старая болезнь - любовь к
человеческой расе.
Я занимался поисками почти девять лет. Как вам известно из моих
рапортов, поиски не увенчались успехом. Если Анжело жив, ему теперь
двадцать один. Вы были очень добры, поддерживая меня деньгами и советами.
Из-за русско-китайской войны, неудержимо вкатывающейся уже в третий
мрачный год, и безумной нерешительности остального мира, вы, конечно же,
не имеете возможности выделить мне в помощь дополнительный персонал, но я
должен продолжать поиски. Позже я перешлю вам этот дневник вместо
официального отчета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
отделался словами, что она не моя дочь, черт побери, просто я знаю, где
она живет, и вернусь чуть позже, чтобы забрать ее. После этого я выбежал
из дома и отправился на поиски поля брани.
Долго искать не пришлось. Квайэ-лейн была грязным переулком, глухим
тупиком, ограниченными двумя складами и упиравшимся в глухую стену
третьего. Позже, от полиции, я узнал, каких результатов достигли
"стервятники" своей стратегией. "Индейцы" двинулись по Лоуэлл-стрит,
готовясь к намеченной схватке на Квайэ-лейн. Идея была проста -
посмотреть, сколько увечий можно нанести друг другу до того, как завоют
сирены. Вероятно, "индейцы" не поняли, что происходит, когда на
Лоуэлл-стрит посыпались камни. Да еще и увеличили свои трудности, разбив
уличные фонари, на Лоуэлл и Калюмет. Один мальчик был убит. Несколько
позже поблизости от места схватки полиция нашла другого со сломанным
плечом. Мертвый мальчик скорее всего лежал где-то в тени, потому я его и
не заметил, когда бежал по этому кварталу... Преодолев зону каменного
дождя, "индейцы" обнаружили небольшой отряд "стервятников". Этот отряд,
инсценировав отступление на Квайэ-лейн, заманил "индейцев" в ловушку.
После этого капкан захлопнулся: основные силы "стервятников", покинув свои
укрытия в дверных проемах, усиленные метателями камней на крышах,
атаковали врага. Среди атакующих не было лишь одного человека. Билли Келла
с тех пор не видели ни я, ни полиция. Почему он не участвовал в схватке на
Квайэ-лейн? Проявил заботу о своей оранжевой крови?
Кажется, мне очень хотелось верить, что именно Билли Келл сидел в
одиночку на крыше, когда "индейцы" уже проследовали к месту схватки.
Кулаками, камнями, "шпокалками" и ножами "стервятники" Загнали
"индейцев" в темный конец переулка. Когда я достиг грязного угла Квайэ и
Лоуэлл, "индейцы" уже прекрасно поняли, что произошло, и яростно
пробивались назад. Отвратительная луна уверенно заглядывала в переулок,
все было видно как на ладони.
Я не мог обнаружить Анжело.
У некоторых мальчишек были фонарики, и их судорожно шныряющие лучи
добавляли суматохи в ход схватки. Впрочем, гораздо чаще фонарики
использовались в качестве дубинок. Я выкрикивал какую-то благоглупую чушь,
которую все равно никто не слушал. Один из "стервятников" - я узнал его по
черному шотландскому берету - проскочил мимо меня, держа в руках нечто
похожее на деревянное ружье. Я мельком заметил резиновую ленту, гвоздь в
прорези и вырвал оружие из рук мальчишки. Тот сверкнул безумными глазами,
закрыл рукой лицо и убежал.
Я не мог обнаружить Анжело.
Наконец-то с Калюмет-стрит донесся визгливый гневный голос сирены.
Мальчишки тоже услышали его, ударились в панику. Затопали ноги тех, кто
еще мог двигаться. По мере трое остались лежать в тупиковом конце
переулка.
И тут я увидел его. Он возник из ниоткуда. Вспрыгнул на ящик у
открытой пасти переулка, в драной рубашке, с ног до головы залитый кровью,
в руках обломок металлической трубы. Его чудесное, грязное, безрассудное
лицо перекосилось, и он крикнул:
- Бей их! Не давайте им удрать! Как вы, курицы мокрые?.. Это вам за
Беллу!
Услышали его не многие. Сирены были громче и говорили на более
понятном языке. Все мальчишки рванули из переулка. Банды смещались,
"индейцы" и "стервятники" метались по Квайэ-лейн, натыкаясь на стены
складов и на меня, с трудом пытающегося пробиться к Анжело. Две патрульные
машины завизжали тормозами, закрыв мечущимся мальчишкам дорогу к
отступлению. Вопросительный вой сирен закончился утвердительным ворчанием.
До Анжело наконец дошла вся серьезность ситуации. Прежде чем я успел
поймать его, он соскочил с ящика... не думаю, что он узнал меня в тот
момент... и слепо рванулся навстречу цепким рукам патрульного Данна.
- Один, во всяком случае, есть! - сказал Данн и ударил его в ухо.
Через несколько секунд, помимо Анжело, были окружены еще шестеро или
семеро. Трое из четверых полисменов не прибегали к помощи дубинок,
интересуясь в основном воротниками рубашек и руками схваченных мальчишек,
но одна дубинка все-таки сделала свое грязное дело. Вслед за патрульными
машинами прибыла "скорая помощь". Я проклинал предков Данна, но не долго и
не знаю, слышал ли он мои проклятья. Он все еще выкручивал руку Анжело, и
я проорал копу в ухо:
Данн! Вы не можете забрать его в участок. Если вы поступите так, это
убьет его мать!
- Его ма... - Похоже, он только сейчас узнал Анжело.
И не удивительно - запекшаяся кровь, грязь, искаженное страданием
лицо...
Я развил свое наступление:
- Ее сердце, человек!.. Вы не можете. Ведь ребенку всего двенадцать
лет. Его втянули в это, я узнал случайно... Я расскажу вам потом.
Отпустите его, Данн. Не регистрируйте его.
- Кто вы?
- Я живу там. Видел вас, когда к нам залез вор.
- Ах да... - Он еще раз тряхнул мальчика, но уже не грубо.
Анжело пошатнулся в его руках и сплюнул кровь: у него оказалась
разбитой губа.
- Боже, малыш! Ты же всегда был хорошим мальчиком... С тобой никогда
не было проблем. Какого же черта?
Анжело ответил неожиданно спокойно:
- Правда? А я и не знал.
- Что?.. Да ты же прежде не делал ничего подобного!
- Делал, - вяло сказал Анжело. Голова его упала на грудь, слова стали
еле слышными. - Да, делал. В мечтах. Они приходят, как облака. Что есть
небо - облака или синева?
- Сейчас, малыш, сейчас... Что ты такое говоришь?.. А-а истерика -
вот что с тобой! Соберись с силами! Видишь "скорую помощь"? Знаешь, что
происходит внутри нее?
- Отпустите его домой, Данн. Отпустите его домой!
- Все поедут в участок, мистер. Но вы правы. Пожалуй, я не стану его
регистрировать и отправлю домой. Понимаешь, Анжело?.. Ошибка! Ради твоей
матери, на ради тебя, поверь! Но если ты попадешься когда-нибудь во второй
раз, никаких ошибок больше не будет, никаких. А теперь полезай!
- Бен! Бен... Скажите им, чтобы меня почистили, прежде чем...
- Полезай в машину! Полезай сейчас же!
Женщины-спасательницы дали Шэрон таблетку снотворного. (Это культура,
все более и более потребляющая снотворное, Дрозма. Семнадцать лет назад
мне и в голову не могло прийти, что почтенная женщина, живущая в бедном
районе, будет иметь запас барбитуратов и, более того, безо всякой
рекомендации врача, небрежно даст таблетку ребенку. Это можно
рассматривать как признак наличия множества процессов, могущих похоронить
нашу надежду на создание Союза в ближайшие пятьсот лет. Хотя я не стал бы
слишком упрекать людей. Жизнь, с ее растущей сложностью, изводит и мучает
их: вместо того, чтобы учиться непритязательности, они с большей охотой
предаются сну). Я отнес Шэрон в свою машину и отвез домой. Я был раздражен
и грубо оборвал взволнованное молчание ее родителей. В определенной
степени их вины в происшедшем не было. Осуществляя свое сумасшедшее
намерение, Шэрон спустилась по водосточной трубе, а они думали, что она в
постели. О том, что запланировано на ночь, Шэрон сообщил другой ее
приятель, решивший порвать со "стервятниками". Шэрон рассказала мне об
этом через день-два. Я должен побыстрее завершить отчет, Дрозма, и потому
буду краток.
Намир-Ферман в дом 21 не вернулся. Я и не рассчитывал на его
возвращение. В тот момент, когда я пишу эти строки, труп самого Фермана
еще не обнаружен. Была статья о "таинственной зарнице", уничтожившей
дерево в Байфилде. Разрушения, нанесенные упавшей верхушкой, вполне могли
скрыть следы присутствия мелкой могилы, появившейся на кладбище. Если
старика когда-нибудь найдут, полагаю, его безмотивное убийство так и
останется для следствия тайной.
Дом 21 был тих и спокоен. Розу я нашел в ее полуподвальной комнате.
Она шила что-то, беззаботная, кроткая, слишком далекая от битвы на
Квайэ-лейн, чтобы услышать разносившиеся по улице вопли. Она была уверена,
что легко простуженный Анжело давно уже спит в своей комнате. Для меня это
было уже слишком. Я не понимаю ни силы, ни хрупкости человеческих существ
- то они лишь гнутся под ураганным ветром, то ломаются от легчайшего
сквознячка.
По моему лицу Роза поняла: что-то случилось. Отложив шитье, она
двинулась ко мне:
- В чем дело, Бен? Вы заболели? - Все еще не испугавшаяся, все еще
прячущаяся за своим мнимым щитом любви и безопасности - дом в порядке,
Анжело в своей комнате, - она вполне могла жалеть меня и желать мне
помочь. - Что случилось, Бен? Вы выглядите ужасно.
Я пробормотал:
- Ничего серьезного, но...
Я мог бы успеть подготовить ее к случившемуся. Мне просто не повезло.
Не знаю... Заикаясь, я мучительно подыскивал слова и фразы, которые должны
были бы стать предупреждением и не нанести душевных ран, - неисправная
тяга к человечности... Пока я кряхтел и заикался, явился Данн - без
звонка, держа за руку Анжело. Да, они постарались привести его в порядок,
но как скроешь разбитую губу и резанную рану над глазом?.. Они вымыли его
лицо, но как отмоешь выражение стыда, лед отчуждения и следы душевной
муки?..
Правая рука Розы коснулась дрожащих губ, стиснула запястье левой
руки. Роза пошатнулась и повалилась на бок. Я оказался недостаточно
расторопным, не успел ее подхватить и Данн.
Все было кончено в течение нескольких мгновений. Ее лицо уже синело,
а она все еще старалась понять, где был Анжело, или сказать ему
что-нибудь... Что все нормально, что он ни в чем не виноват...
- Можно, я схожу за отцом Райаном?
Услышав этот шепот, Данн вспомнил об Анжело и повернулся к нему:
- Боже!.. Она умерла, малыш. Она умерла!..
Да, я понимаю, я знаю. Это сделал я. Можно, я схожу за отцом Райаном?
- Конечно.
Больше он не вернулся, Дрозма. Священник пришел быстро, но Анжело с
ним не было. Отец Райан сказал, что Анжело убежал.
В течение всей следующей недели полиция Латимера и штата делала все
возможное, все, что может изобрести человеческий разум. Искали они и
Фермана. Пустопорожние слухи плавали по городу, как легкая дымка, которая
еще долго висит в воздухе после того, как лес уже сгорел. И кажется мне с
той поры, что он сбежал в ночь, и ночь поглотила его, и сам я пойду в ночь
и поищу его там...
Несколько слов о Шэрон. Я видел ее в последний раз у Амагои. Она
знала, что ее волшебство погибло, так же хорошо, как и я, и потому было
совершенно естественно, что мы заговорили как взрослые. Разумеется, Анжело
будет найден, сказал я, или - что кажется более вероятным - вернется сам,
когда сможет. Я ухожу искать его, сказал я. То, что она не может
присоединиться ко мне, было очевидностью, и эта очевидность взывала в ней
тихий протест, но она смирилась. Еще никогда я не был так опасно близко к
разоблачению, как в этот раз, когда она сказала:
- Вы понимаете все, Бен. Вы найдете его.
Итак, я понимаю все! Она - женщина, Дрозма. И даже ее испорченные
словечки не были забавны, они вообще не были забавны. Я заставил ее
пообещать мне, что она будет делать то, о чем она и так догадывалась. Она
не догадывалась - она знала. И пообещала мне остаться, остаться со своей
музыкой, расти, "быть хорошей девочкой"... И мы наконец обнаружили, что
можем немного посмеяться, понимая однако, что означает этот смех.
Если я сейчас закончу, у меня еще будет до рассвета время, чтобы
сделать себе новое сносное лицо. А когда вы получите мой отчет, я свяжусь
с вами через Коммуникатора в Торонто и узнаю ваше решение.
Но каким бы оно ни было, я не вернусь в Северный Город, даже если это
будет означать отказ от нынешней миссии. Я не позволю Намиру и его сыну
одержать победу. Мы немного меньше людей, Дрозма, и немного больше их.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В нашем варварском обществе влияние
характера проявляется в раннем детстве.
Ралф Уолдо Эмирсон "Политика"
1. 8 МАРТА 30972 ГОДА, СРЕДА, НЬЮ-ЙОРК
Сегодня вечером, Дрозма, меня опять мучает старая болезнь - любовь к
человеческой расе.
Я занимался поисками почти девять лет. Как вам известно из моих
рапортов, поиски не увенчались успехом. Если Анжело жив, ему теперь
двадцать один. Вы были очень добры, поддерживая меня деньгами и советами.
Из-за русско-китайской войны, неудержимо вкатывающейся уже в третий
мрачный год, и безумной нерешительности остального мира, вы, конечно же,
не имеете возможности выделить мне в помощь дополнительный персонал, но я
должен продолжать поиски. Позже я перешлю вам этот дневник вместо
официального отчета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39