Теперь
он надел на себя усталость, почти человеческую и возбуждающую сочувствие.
- Конечно. Можно было бы устроить. Сегодня вечером, если вы свободны.
Макс... Кстати, он избегает слова "мистер", просто "Макс", даже если вы
встречаетесь с ним впервые... По четвергам Макс устраивает вечеринки для
контактов с друзьями партии. Возьму вас с собой, если желаете. - Он
отмахнулся от благодарностей. - Рад помочь. Да, вот еще что... По
отношению к другим членам партии он предпочитает определенное соблюдение
формальностей. Думаю, это обратная сторона величия. Мне плевать, но когда
мы приходим туда, мы называем его Макс, а для всех остальных употребляем
"мистер", понимаете?
Я почтительно кивнул.
- Загляните в мою квартиру, если желаете, - продолжал Келлер. - Около
половины девятого. "Зеленая башня", последнее жилое здание на Эспланаде,
возле моста. Если сейчас собираетесь вернуться в деловую часть города, то
такси на Нижнем Уровне Восьмой - лучший способ добраться оттуда до моего
жилища. Попросите водителя следовать робби-роудом до поворота на
Вашингтон. - Он потянулся к телефону. - До встречи!
Закрывая дверь, я услышал, как он спрашивает кабинет Уолкера.
Некоторое время я плутал среди столов, оккупированных болтающими
партийными чиновниками, и в конце концов уперся в какой-то тупик, из
которого меня вывела стенографистка. Когда я добрался до холла, Уолкер был
уже там. Он жадно пил воду. Его гипертиреодные [гипертиреоз - один из
признаков неправильной работы щитовидной железы] серые глаза, круглые от
страха, слепо смотрели сквозь меня. Могла ли пустяковая ошибка в рутине
партийной терминологии привести к таким эмоциональным перегрузкам?.. А
перегрузки были - руки у него тряслись так, что он с трудом держал
бумажный стаканчик...
Я хотел было позвонить Шэрон. Но после "интервью" с бездушным и
таинственным существом, носящим имя Билли Келл, я был в неважнецком
состоянии. Скорее всего я запутал бы и напугал ее. А то и вообще сказал бы
слишком много. Я пообещал себе, что обязательно поговорю с ней после
встречи с Максом - если не будет очень поздно, - и отправился обедать.
Обед прошел в скуке и одиночестве. А потом я доверился фортуне. Такси
промчало меня через город на Нижний Уровень Восьмой авеню. Когда мы
достигли въездного радианта, выложенного белым кафелем, мотор машины вдруг
заглох. Водитель бросил деньги в щель монетоприемника. Приборный щиток
автомобиля расцвел желтыми огнями. Водитель тронул клавишу, мотор
проснулся, и такси вкатилось в сияющее таинственное нечто. Водитель убрал
обе руки с руля и спокойно закурил.
- Что за чертовщина?
- Первый раз, приятель? Не приходилось пользоваться этой штукой? -
Водитель подвинулся чуть правее, положил руки на спинку сиденья и с
удовольствием повернулся ко мне. (Спидометр показывал сто двадцать.) -
Движение в жилых кварталах города в это время невелико. Все держится на
здешнем Всевидящем Глазе. Это не человек... Знаете, приятель, не то чтобы
мне нравилось пользоваться этим, но раз уж я могу ехать подобным образом,
то почему бы и нет?.. Возьми шокер [дешевый бульварный роман], можешь даже
не читать, лишь бы он напоминал тебе, что надо держать подальше от руля
руки. - Он зевнул.
Я посмотрел на мелькающие за стеклом светильники и колонны:
- А как насчет аварий?
- Говорят, ни одной. У них тут сканер. Когда вы опускаете свои четыре
монеты, он производит мгновенный контроль машины. Однажды тут меня
прихватили - что-то в машине было не то, а я и не знал. Робот загнал меня
на ремонтную площадку, сразу за въездом. Зато ремонтники оказались
людьми... Содрали с меня три бакса и знаете что? Мой пассажир не хотел
платить. Начала разоряться. Ну, это была дама, которую ждал хахаль.
Забавно, до сих пор существуют люди, которые думают, что Нижний Уровень
вытерпит любую развалюху. Поставили копов на каждом въезде, чтобы отвадили
их. Чертовы ослы, в основном, конечно, иногородние... Вот, проезжаем
поворот.
- Уже?
Он расхохотался. Мы прогудели через листок клевера [транспортная
развязка, напоминающая в плане форму клеверного листка] и поднялись к
выезду. Тут шофер вздохнул и взялся за руль.
- Все дело в том, - сказал он, - что робби не человек...
"Зеленая Башня" - это парящий модерновый дизайн. Каковы бы ни были
использованы отделочные материалы, но в итоге складывалось впечатление,
что башня выстроена из мягко светящегося зеленого нефрита. Рядом с нею
опоры моста кажутся маленькими, но гордая грация его, считающегося теперь
устаревшим, от этого не меркнет. Квартира Келлера находится на
четырнадцатом этаже, который расположен сразу над двенадцатым.
Меня впустил сам Келлер, рассеянный, дружелюбный, усталый, но не
ставший менее строгим. Под дверным замком я обнаружил еще два имени - Карл
Николас и Абрахам Браун.
Едва оказавшись в искусно отделанном холле, я тут же услышал
приглушенные закрытыми дверями звуки фортепиано. Смысл восьмой инвенции
Баха пытался постичь некто, чьи пальцы и ум были далеко не готовы к
подобному постижению. Пока Келлер, приняв пальто, вел меня в пышную жилую
комнату, левая рука музыканта дважды совершила одну и туже грубую ошибку.
Исполнитель заметил ее, но еще не понял, что такие ошибки можно исправить
только с помощью скучных долгих упражнений. И хотя звуки были
приглушенными, создавался раздражающий фон крушения надежд.
- Скотч? - сказал Келлер. - Туда еще рановато подниматься.
- Спасибо.
Он принялся колдовать у фантастически маленького бара. Что-то
раздражало меня и помимо спотыкающейся музыки. Это не была очевидная
роскошь - я и так знал, что метод мессианской предприимчивости, присущей
Максу, всегда представлял собой золотое дно. Легионы одиноких,
изголодавшихся по мыслям и эмоциям, сбитых с толку и обиженных, злых
мечтателей наконец - кто из них не отстегнул бы пять-десять долларов, в
надежде купить себе замену Богу, или Деве Марии, или Старшему Брату, или
Новому Иерусалиму?.. Нет, дело было в другом: едва оказавшись в комнате, я
заметил краем глаза какую-то странность, а потом отвлекся. И пока Келлер
возился с выпивкой, я снова обнаружил эту странность - возле арки выхода в
холл висел рисунок. Я продрейфовал к нему и остолбенел.
На фоне унылой угольно-черной темноты - зеркало. Откуда-то падает
странный свет, возможно, льется из самого зеркала. В зеркало смотрит
молодой человек. Видны, правда, только обнаженная рука и плечо, до часть
щеки, но этих деталей вполне достаточно, чтобы сказать - и с абсолютной
уверенностью! - о его чрезвычайной молодости. В зеркале же на зрителя
смотрит Зрелость. И тут нет ни гротеска, ни преувеличения возраста. Взятое
отдельно, это скорбное лицо с пристальными глазами должно принадлежать
человеку, у которого за спиной по меньшей мере тридцать-сорок сложных и
печальных лет... Да, конечно, воображение любого художника могло бы
натолкнуться на такую концепцию, да, уровень технического исполнения был
присущ тысячам профессиональных художников. Но...
- Нравиться? - лениво спросил Келлер, протягивая мне выпивку. - К
Эйбу иногда приходят чертовские идеи. Не всякого заинтересует такое.
Я привел в порядок свое лицо:
- Да, потрясающая работа.
- И я так думаю. На самом деле он не работает над ними, он делает их
наспех.
- Эйб?.. О, это Абрахам Браун. Я видел его имя на вашей двери.
- Угу. - У него не возникло подозрений: просто Уилл Майсел оказался
наблюдательным человеком. - Эйб мой друг. Делит эту квартиру со мной и с
моим дядей. Это Эйб музицирует. Не люблю его прерывать, иначе бы
представил вас.
"Твой дядя?" - подумал я. И сказал:
- Как-нибудь в другой раз... Он... э-э... тоже интересуется делами
партии?
- Более или менее. - Келлер сел, глядя в свою выпивку, вздохнул,
человеческим жестом отогнал от лица дым. - Не совсем политически зрелый.
Совсем ребенок, мистер Майсел. Еще не нашел себя. Ему только двадцать один
год.
Я должен был либо сменить тему, либо выдать сея.
- Макс живет рядом?
Келлер снисходительно улыбнулся. Глаза его говорили, что я слегка
замешкался со своей выпивкой.
- Наверху. В пентхаусе [пентхаус - фешенебельная квартира на крыше
небоскреба].
Анжело жив. Я разобрался с выпивкой без излишней торопливости, но
быстро.
Горилла [охранник] вежливо обыскал меня в холле пентхауса, а Келлер
тут же извинился за то, что не предупредил меня об этом. Хорошо, что
гранаты имеют достаточно плоскую форму и хорошо прикрепляются к коже.
Джозеф был уже среди щебечущих людей. Келлер, ведя меня за собой,
продираясь через лес из рук, грудей и коктейльных стаканов. Мои мысли все
еще пребывали внизу, рядом с "Абрахамом Брауном". Я надеялся, что мою
рассеянность примут за косноязычное благоговение, которое мне полагалось
ощущать в присутствии Великого Человека.
При близком рассмотрении сходство с Калхоуном закончилось челюстью.
Оставшаяся часть крупного желтоватого лица замазана и зашпаклевана. Седая
грива волос. Гипертиреодные, как у Уолкера, глаза и такой же
нерешительный, почти слепой взгляд. Вероятно, из тщеславия избегает носить
очки, но, конечно, далеко не слеп: первая же улыбка преподнесла ему Уилла
Майсела взвешенным, перевязанными ленточкой и занесенным в картотеку. В
нем есть, Дрозма, что-то от параноидальной силы Гитлера, немного от
сварливой интеллектуальной ярости Ленина и его густых бородатых
школьников. В нем есть избыток неприкрытой жажды власти, но очень мало
истинной суровости, которую мы ассоциируем со Сталиным, Аттилой. Макс
следует традициям тиранов, но суть его слаба. Первое же его крупное
поражение может оказаться последним - он застрелится или уйдет в религию.
Вот только партия, которую он создал, совсем не обязательно должна
разделить его судьбу.
- Мистер Майсел! Мистер Келлер сегодня говорил о вас. Рад встречи с
вами, сэр! Надеюсь, вы пожелаете работать вместе с нами.
У него есть шарм.
Я сказал:
- Для Америки нынешний год станет великим.
Эту фразу я придумал сам. Большие глаза тут же поблагодарили меня. Я
смотрел, как он примеривает мои слова к знамени компании. Меня одарила
улыбкой платиновая блондинка. Дружно поднялись стаканы. Подчиняясь взгляду
Макса, Платинка тут же приклеилась ко мне, принялась проявлять заботу о
моей выпивке. Мириам Дэйн, раскаленные под пеплом уголечки...
Пылкая, самоуверенная самочка. Когда она забывает улыбаться, ее рот
становиться печальным и не терпеливым. Кажется постоянно прислушивающейся
к кому-то, кто в любой момент может позвать ее. Профессионально
разыгрывала благоговение маленькой девочки перед всем, что слетало с моих
губ. Я догадался, что я уже в партии, Дрозма, раз приходится играть в
подобные игры. Но теперь, когда я узнал, что Анжело жив, все ставки
снимаются. У меня не было никакого плана дальнейших действий, но одно я
знал наверняка: завтра, когда Келлер отправится в свой офис, я снова приду
в его квартиру.
Мириам поискала кого-то глазами и спросила:
- А Эйб Браун не поднялся вместе с вами и Биллом?
Ее рука коснулась крупного брильянта, украшавшего палец другой руки.
- Нет, он музицировал. Я никогда с ним не встречался... Голубушка, я
страшно наблюдательный старик. - Я бросил на ее бриллиант лучезарный
взгляд, свойственный Санта Клаусу. - Эйб Браун?
И тут с разыгрываемой ею милой досадой что-то произошло. Получилась
как бы актерская игра с двумя планами. Подразумевалось, что под милой
досадой скрывается удовольствие, но на самом деле удовольствием там и не
пахло. На самом деле под милой досадой я обнаружил некое малопонятное
замешательство.
- Вы не ошиблись, мистер Майсел... Могу ли я звать вас Уиллом?.. Что
есть, то есть.
И она потащила меня знакомиться с присутствующими. Я потряс
что-влажное и неаппетитное, принадлежащее сенатору от Аляски Гэлту.
Знакомство сопровождалось звуками, похожими на ослиный крик. Кричал
сенатор. Его косматая челка очень напоминала прическу Уильяма Дженнингса
Брайана [Брайан Уильям Дженнингс (1860-1925) - политический деятель США, в
1913-15 гг. государственный секретарь в кабинете В.Вильсона].
А потом наступила очередь Карла Николаса. Да, Дрозма. Огромная
комната была так наполнена дымом и ароматами женской парфюмерии, что я не
отличал его запаха от запаха Келлера, пока Мириам не оттащила меня от
кого-то, чтобы познакомиться с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39