– Вы так думаете, проникновенный?
– Дело не в том, что думаю я. А в том, что такими сведениями располагает Святая Бубусида.
Чессамо вновь почувствовал тревогу. Потеряно два корабля. Еще три серьезно повреждены. Задача не выполнена, Мак-Магон прорвался. Как на все это посмотрит Святая Бубусида? Есть ведь предел и благосклонности бубудумзела Гомоякубо…

* * *
Вечером предыдущего дня к борту «Камбораджо» подходил пакетбот. Адмирал припомнил, что среди прочих адресатов получил несколько писем и проконшесс. В том числе и очень характерный квадратный конверт из желтой бумаги.
Вот, значит, какая информация содержалась в послании эпикифора! Интересно, что еще? И почему эпикифор ничего не сообщил о намерениях Мак-Магона ему, вице-адмиралу? Это был знак, и знак нехороший.
– Разрешите вопрос, обрат адмирал? – спросил Лижн.
– Слушаю, обрат проконшесс.
– Что вы собираетесь делать?
Чессамо с плохо скрытой неприязнью посмотрел на душеведа. Будучи уроженцем Пампаса, он одновременно и презирал, и побаивался выходцев из соседней Тоботомбы.
А Эджер, съер Гехт-Лижн, как раз и был типичным томботаном. Во всем – от субтильного телосложения до холодно-учтивых манер – он составлял полную противоположность типичному пампуасу. От него нельзя было услышать не только ругательств, но и ни одного лишнего слова сверх совершенно необходимого. Он никогда не улыбался, не повышал голоса и ходил бесшумно. Появлялся внезапно, появлялся везде, появлялся там, где его никак не ждали, и появлялся всегда некстати. А появившись некстати, молча буравил пронзительным глазом виновника какого-нибудь упущения. Буравил до полного изнеможения, до дрожи в коленках и бессвязного мычания. Матросы окрестили его за это Сверлильным Глазом. Только одно роднило Гехт-Лижна с уроженцами Пампаса – вера в собственную правоту. Прямо-таки несокрушимая вера. Но вопросы, надо признать, он втыкал мастерски. Прямо в печенку.
Что вы собираетесь делать… Чессамо теперь гораздо успешнее смог бы ответить на вопрос о том, что делать он теперь ни за что не станет в сходной ситуации, буде такая еще представится. Во-первых, никуда он не отослал бы этот чертов «Орасабис». Во-вторых, не будет растягивать корабли поперек всей бухты, а соберет их в плотный кулак на самой середине. Чтобы было удобно выбросить его хоть вправо, хоть влево. В-третьих, всем кораблям прикажет первый залп обязательно дать «мотылями» и по рангоуту. В-четвертых… за одного битого трех небитых дают.
Впрочем, спохватился Чессамо, – только не в ордене. У сострадариев оступившимся принято подставлять не руку, а ногу.
– Что я собираюсь делать? Я собираюсь преследовать неприятеля.
– Вряд ли это получится, – тихо сказал Лижн. – Кораблей осталось мало.
– Вижу линкор «Умбаррага» и два фрегата! – крикнул сигнальщик, вытянув руку к зюйду.
Из-за южной оконечности острова Пихтач показались мачты трех кораблей.
– Отсиделись, – сквозь зубы процедил начальник штаба.
– Вот! – обрадовался Чессамо. – С этим подкреплением мы нападем на арьергард Мак-Магона. Мы навяжем ему бой и… и продержимся до подхода основных сил.
Гехт-Лижн упрямо покачал головой.
– Сомневаюсь.
– Ваше право, обрат проконшесс, – ледяным тоном произнес Чессамо. – Однако эскадрой командую я. Думаю, что мы успеем схватить за хвост Мак-Магона.
– А я думаю, что нет. С нашей скоростью? Лучше сразу идти на соединение с нашими главными силами.
– Обрат душевед, эскадрой командую я, – сдержанно напомнил Чессамо.
– Атвид Чессамо, – тихо сказал Гехт-Лижн. – Пожалуй, вы уже не командуете эскадрой.
– Не по-о-онял, – растягивая слово сказал вице-адмирал. Проконшесс пожал плечами и разъяснил:
– Тут нет ничего непонятного. Мне очень жаль, но я вынужден отстранить вас от командования.
– Лижн, вы в своем уме?! У вас нет таких полномочий!
– Вынужден вас огорчить. Есть.
И проконшесс протянул бумагу.

* * *
Чессамо долго не мог прочесть прыгающие перед глазами строчки.
Но почерк, тем более автограф, это он опознал мгновенно. Только теперь ему в голову пришло, что точно так же, как он следил за человеком эпикифора, то есть за адмиралом Василиу, другой человек эпикифора мог следить за ним самим.
– Теперь вы признаете мои полномочия? – крайне утомленным голосом спросил проконшесс.
Чессамо молча отвернулся. Лижн удовлетворенно кивнул.
– Контр-адмирал Метример! Примите командование эскадрой.
– Служу базилевсу-императору! – рявкнул начальник штаба, выпучивая глаза. Потом добавил: – И его люминесценцию.
Проконшесс ордена Сострадариев старший душевед Эджер Гехт-Лижн со скукою кивнул.
– Это правильно, адмирал. Потому что умно.
На шканцы поднялись двое бубудусков – конвой. Потому что отставка в Пресветлой Покаяне неизбежно сопровождается арестом. В ордене считали, что так оно поучительнее.
А на западе, растворяясь в лучах заходящего Эпса, исчезали паруса померанцев. Они лишили Пресветлую Покаяну вице-адмирала, четырех кораблей, не потеряли ни одного своего, более того, приобрели фрегат и скампавей.
– И как же так вышло? – покачал седеющей головой контр-адмирал Метример, новый командующий эскадрой.
Ему было о чем подумать.
15. КАПИТАН ФОРЕ
ВЕЛИКОМУ СОСТРАДАРИЮ.
СОВЕРШЕННО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО.
Секретность 4-й степени
Обрат эпикифор!
По делу о прорыве померанской эскадры отстранены от должностей, лишены званий, титулов и наград:
1) бывший вице-адмирал Атвид Чессамо;
2) бывший командир линкора «Орасабис» капитан первого ранга Антон де Кассарада;
3) бывший командир линкора «Умбаррага» капитан первого ранга Рун Декастрис;
4) бывший командир линкора «Гронш» капитан второго ранга Моллз Эндрин;
5) бывший командир фрегата «Консо» капитан второго ранга Лере;
6) бывший командир фрегата «Дюбрикано» капитан третьего ранга де Фридо-Бранш;
7) бывший командир брига «Ямдан» капитан-лейтенант Донго.
Решения приняты эскадренной коллегией Чрезвычайного морского трибунала. На аресте командиров кораблей особо настаивали личный представитель бубудумзела и обрат эмиссар Гломма. Против санкций в отношении Чессамо оба возражали, но смирились после предъявления энциклики Вашей люминесценции.
В ожидании окончательного приговора все поименованные офицеры (за исключением Лере, который пока не изловлен) переведены на посыльное судно «Обрат Микулай» и отправлены в обитель Св. Аборавара для предварительного перевоспитания.
Проконшесс Гехт-Лижн.
Борт линейного корабля «Камбораджо»

* * *
– Их сиятельство не принимают, – пролепетала горничная.
– И меня? – удивился Гюстав.
– Их сиятельство нюхают соль…
– Ну-ну. Сейчас мы утешим их сиятельство.
Люси действительно держала у носа какой-то флакончик, и глаза у нее были заплаканные.
– Ну вот, – сказала она. – Добился? Рад? Сколько Раз тебе говорила?
– Что?
– Что язык твой – враг твой!
– Но не твой же.
Люси покраснела.
Он отвел взгляд и стал смотреть на ее постель. На пышные подушки, вспоминая, свидетелями каких сцен они были, эти подушки. Очень хотелось вновь уложить на них Люси. Даже не уложить, а швырнуть. Чтобы испуганно, совсем не по-графски ойкнула. Вот такую, какая она сейчас есть, – злую, заплаканную, непричесанную. В этом кокетливом пеньюарчике, сквозь который так победно и так маняще проступает молодое тело… Ах, эти выпуклости, впадины, плавные изгибы! Сколько в них власти над мужчиной. Особенно – над стареющим…
– Не подходи, – с угрозой сказала Люси и попятилась.
– Можешь не опасаться, – сказал он. – В отличие от ордена, я чту права человека.
Люси сбавила тон:
– Гю! Пойми меня правильно.
Гюстав усмехнулся.
– Разве я понимал тебя когда-нибудь неправильно?
Он пододвинул стул, сел на него верхом, положил руки на спинку, а подбородок – на руки. И приготовился услышать неизбежное.
– Ну?
Люси взорвалась.
– Что значит это казарменное «ну»?! Сколько раз просила… Я не лошадь!
– Похоже, что мы расстаемся, – помог он.
– Расстаемся, – повторила Люси. – Если бы только в этом было дело!
– А в чем еще?
– Усатый птенчик, сорокалетний детеныш! Ты хоть на секунду задумывался о том, что из тебя сделают бубудуски? Перед тем как организовать Ускоренное Упокоение по четвертому разряду где-нибудь на Абораварах?
– Конечно. В благословенной нашей империи об этом невозможно не думать.
– Не смей строить из себя героя! Гюстав пожал плечами.
– Да разве я строю?
– А разве нет? Что, ты покаешься, будешь просить аудиенции у эпикифора? Не смеши меня!
Гюстав усмехнулся.
– Не буду.
– Почему?
– И то, и другое и вправду смешно. Сострадарии не умеют сострадать.
– Но ведь прощают же иногда.
– За это они изымают душу.
Люси села на кровать и расплакалась.
– Душу? Чурбан, солдафон! Я же тебя люблю. Так вот угораздило дуру! Даже ребенка хотела завести… Мальчика. Чтобы на тебя был похож. А ты ради красного словца, ради дешевой популярности в эскадроне, ради сомнительного удовольствия щелкнуть по носу люминесценция, не самого гнусного, кстати, – так вот, ради этого ты готов пожертвовать и своей жизнью, и нашими чувствами. Дамы и господа! Обратья и обратьи! Полюбуйтесь, какой я бесстрашный…
– Нет, – сказал он.
– Что – нет?
– Не ради популярности. Популярность – всего лишь способ, инструмент.
– Тогда ради чего?
– Да плохо живется в Пресветлой Покаяне. Мало того что у нас абсолютная по идиотизму монархия, вдобавок страну грызет еще и эта злокачественная опухоль, орден. Вот я и хотел показать из-за чего у нас плохо живется.
– Из-за сострадариев, друг мой, из-за сострадариев. Кто же не знает?
– Да много кто. Прежде всего – они сами. В большинстве своем.
– И ты решил объяснять бубудускам, что нехорошо быть бубудусками?
– Ну, в доступной форме.
– Это невозможно.
– Не скажи. Фанатиков готовят в монастырях ордена. Там с юных лет вдалбливают совершенно дикие догмы. Но если в них верят наставники, верят и наставляемые. На детей ведь действуют не столько сами доводы, сколько внутренняя убежденность того, кто их приводит. А что, если пастырей заставить усомниться? Для этого и нужно выставлять весь их бред в смешном виде. То есть в истинном свете. К чему, кстати, сострадарии и призывают.
Люси горестно рассмеялась.
– Конечно, конечно! Потерявшие веру обратья-наставники начнут готовить некачественную смену. Из-за этого порочная цепь прервется и орден рассыплется как… как…
– Как ржавая цепь, – подсказал Гюстав. – Да, так оно и случится. В конечном счете.
– Только этот конечный счет ордену предъявят тогда, когда нас на свете уже давным-давно не будет! Ты знаешь, где-то я читала, что любая диктатура рано или поздно пожирает себя. Но вот беда: начинает она всегда со своих лучших, лакомых частей. Тех самых, которые в принципе могли бы ее спасти. Понимаешь?
– Очень хорошо сказано. Кто написал?
– Не помню. Но лучшая часть Покаяны – это такие дуралеи, как ты.
– Спасибо.
– Не за что! Все подпрыгиваете, напоказ себя выставляете. Дабы вас ненароком не забыли скушать, да?
– Успокойся, я вовсе не собираюсь попадать в нежные лапы бубудусков.
– А куда ты денешься?
– Есть куда. Поедешь со мной?
– Нет.
– Почему?
– Я слишком избалованна. Суровый быт сделает из меня невыносимую ведьму.
– Ну, быт я как-нибудь обеспечу.
– Сомневаюсь. Требования к жизни у нас очень разные, господин гвардеец.
– Бывший.
Графиня покачала очаровательно растрепанной головкой.
– Ты никогда не перестанешь быть гвардейцем. Устроитель быта… Впрочем, главное не в этом.
– А в чем?
– Гю, я очень нужна отцу.
– Это я понимаю. Но разве ты можешь чем-то ему помочь?
Личико Люси страдальчески исказилось.
– Не знаю. Зато знаю, что с тех пор, как он прогнал Арно, у него никого не осталось. Ни-ко-го. Это же страшно!
– А ему кто-то нужен?
– Не смей говорить так! Ты не понимаешь! Его никто не понимает. Все его видят таким, каким он хочет выглядеть. Сухим, холодным, равнодушным. А внутри он совсем другой. Беззащитный…
– Кто, маршал?
– Представь себе. Беззащитный и очень добрый.
– Добрый?
Гюстав промолчал.
– Не далее как сегодня, он говорил о тебе.
– Вот как? Не ожидал.
– И зря. Папа вскользь упомянул твое имя и сказал, что границу с Поммерном перейти невозможно, лучше даже и не пытаться. Там все перекрыли фронтиеры, бубудуски и кавалерийские разъезды, а местное население вконец запугано и приучено доносить не задумываясь, рефлекторно. Не лучше дело обстоит и на границе с Муромом. До Драконьих гор и Альбаниса очень далеко. Так что остается…
Гюстав встал со своего стула и подошел к открытому окну.

* * *
Поместье Люси находилось на вершине холма.
Из окон северного фасада просматривался утопающий в зелени императорский дворец Эрлизор, бухта Монсазо, а дальше, за башнями острова Дабур, на самом горизонте маняще блестело неподвластное сострадариям море.
– Понятно. Люси, я этого не забуду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69