— В отношении их нужно применить строжайшие меры, не останавливаясь даже перед расстрелом!» — предписывал в конце Мазут Амо, и последние строки этого предписания были трижды подчеркнуты. Эти подчеркнутые слова Мазута Амо мы и называем «указанием перста». И в самом деле, по получении этого письма-предписания как бы очнулись все, и казалось удивительным, что никто до сих пор не мог понять такой простой, как дневной свет, вещи. Так или иначе, корень зла был уже найден, и вот чрезвычайные папахоносцы т. Вародяна приступили к чрезвычайным подготовительным работам по изъятию этого корня.
Помню, в один прекрасный день на городском майдане чрезвычайные папахоносцы т. Вародяна поставили два телеграфных столба на расстоянии такого же столба друг нет друга и поперек них прибили третий.
— Что это такое? — спросил одного из папахоносцев кто-то из мальчиков с глубоким любопытством и благоговением следивший за чрезвычайными движениями
чрезвычайного папахоносца, орудовавшего на третьем столбе.
— Строим веревку для канатных плясунов, чтобы дезертиры поплясали на ней! — ответил папахоносец, и дети радостно загоготали, вероятно, представляя себе заранее веселую пляску этих уморительных дезертиров. «Веревку плясуна» действительно построили, но, к сожалению, нужно сказать, что этой уморительной игры «плясунов»-дезертиров не увидели ни чрезвычайные папахоносцы, ни названные дети. Два дня спустя после установки столбов наш наирский город пал, влекомый стремительностью событий, и на сооруженной чрезвычайными папахоносцами «веревке плясунов»— о, роковая ирония судьбы! — были вынуждены плясать — представляете ли вы себе? — сам т. Вародян, врач Сергей Каспарыч и Амо Амбарцумович Асатуров — Мазут Амо!.. То была, читатель, страшная ирония судьбы, завершившая стечением столь трагических и славных событий печальную историю этого наирского города...
Как раз в день воздвижения «телеграфных столбов» Мазут Амо неожиданно вернулся в город. Дело в том что уже были оккупированы оккупированные районы. Мало того, враг, Вечный Больной, неожиданным чудом перебрался по ту сторону границы и со своими общипанными полками расположился в тридцати верстах от города. Наирские бойцы, точно испуганные бараны, бежали от врага и заполнили город. Не осталось более «дезертиров», которых можно было бы заставить «плясать» на веревке: нельзя же было, в самом деле, всю армию заставить плясать на трех телеграфных столбах! Трудно описать — что представлял собой город. Представь себе, читатель, что однажды утром ты собираешься надеть платье, но каким-то непостижимым образом платье твое расползлось по швам: берешь рубашку — расходятся все ее части: рукав, воротник; берешь штаны — то же самое. Ко всему этому прибавь еще, что в квартире твоей внезапно вспыхивает пожар. Что тебе делать? Выбраться наружу? Но ведь там женщины, дети. Не выскакивать же голым! Остаться внутри? А тут тебя задушит дым, и в одну минуту тело твое станет лизать ярко-красное пламя пожара. Вот в таком приблизительно безвыходном положении очутился Мазут Амо по возвращении из оккупированных районов. Выражаясь фигурально, все швы города уже расползлись, части отошли друг от друга, а вокруг уже пылал пожар, и ярко-красные вспышки его постепенно приближались к задыхающемуся от дыма городу. Что оставалось делать Мазуту Амо? Бежать? Остаться? Но как же, скажите на милость, мог бежать Мазут Амо? Может ли бежать душа человека и оставить свое собственное, родное тело на съедение пламени?.. И Мазут Амо остался. Не только остался, но и взял на себя всю власть. Мазут Амо хотел проявить еще одно последнее сверхчеловеческое усилие, чтоб спасти положение, но положение не спасалось, было поздно, было слишком поздно, и положение не могло бы спасти никакое, хотя бы сверхчеловеческое усилие...
Как, как же мог спасти положение Мазут Амо, когда, как говорили мы, уже расползлись все швы города, и ни один хотя бы самый гениальный портной не мог соединить не только расходившиеся, но и с удивительным упорством начинавшие разваливаться части? За время отсутствия Мазута Амо до такого неимоверного развития дошли, как говорится, центробежные силы города, что не было возможности их не только уничтожить, но и нейтрализовать. Всего после месячного отсутствия вернулся в город Мазут Амо — и что же? Первым делом побежал Мазут Амо к крепости, и перед ним открылось... Но то, что он увидел там — пусть не увидит ни один высший командующий/.. Крепость, построенную наирскими царями и в продолжение целых веков подставлявшую свою каменную грудь под удары врагов, эту крепость Мазут Амо нашел в плачевном состоянии. Проснулись, проступили из тьмы годов, из тумана, пробудились в сердце Мазута Амо... мечты. Ужель таким представлял себе он этот день? Ужель такой представлялась в гениальнейшем мозгу его крепость, эта наирская твердыня в те полные надежд и ожиданий отдаленные дни, когда, сидя в конторе «Свет», мечтал об этих днях он, тогда еще только управляющий «Светом» Мазут Амо? Отсюда именно, с этих скалистых твердынь, должны были в желанный день сыпаться снаряды... Отсюда,
с гранитных преград должна была опуститься в желанный день непоколебимая и непобедимая мощь племени наирского, как железный кулак на голову врага! Отсюда, с этих неприступных высот крепости должен был взвиться грозный дух наирский — мощь тысячелетняя страны наирской... И вновь должна была радостно воссиять страна тысячелетняя — древняя Наири... Вот о чем мечтал Мазут Амо в ожидании этого дня в бессонные ночи, проведенные в конторе «Свет»!..
Ожидаемый день настал. По неожиданному, сказочному стечению обстоятельств покинули русские войска наирскую землю; по неожиданному, сказочному стечению обстоятельств сразу воплотилась, стала реальностью страна Наири... И что же? Устрашенные ордами Вечного Больного, обезумевшие от страха перед нестройными полчищами Больного, пустились наутек наирские полки. Уцелела лишь крепость, эта наирская твердыня, которая завтра должна быть растоптана ордами Вечного Больного... Куда делась сила, мощь древнего наирского племени? Где железный кулак?.. — Где, где он? — вопрошал Мазут Амо вне себя от ярости. Наподобие Иеговы, вырывая себе волосы, он стоял на самой высокой башне крепости и, опершись на раскачивающуюся палку наирского трехцветного знамени, взывал к доблести наирских царей. «Где она?» — вопрошал Мазут Амо, но ответа не последовало. Лишь тысячелетние мрачные стены смотрели молча на Мазута Амо, этого последнего, подобного царю, наирянина, вырывающего свои волосы и взывающего к доблести наирской. Не видно было доблести, и молчала крепость. И, стоя на высочайшей башне крепости, опершись на палку трехцветного наирского знамени, горько зарыдал, заплакал Мазут Амо, как на том собрании, и горячие слезы Мазута Амо, этого последнего, подобного царю, наирянина, сожгли тысячелетние стены древней наирской крепости...
— Нет! — ударяя рукой по палке трехцветного наирского знамени, сквозь горькие жгучие слезы воскликнул вдруг Мазут Амо. — Этому не быть! — очнулся Мазут Амо, словно после апоплексического удара, тряхнул головой и, достав платок, вытер глаза. Только теперь он заметил, что вокруг него стояли т. Вародян, врач, несколько наирских генералов и офицеров. Они, затаив дыхание,
молча, как стены крепости, смотрели на Мазута Амо с глубоким почтением.
— Где они? — сверкая искрометными глазами, закричал громовым голосом Мазут Амо.— Где остальные?
Но «остальные», о коих вопрошал Мазут Амо, исчезли точно так же, как доблесть и мощь наирская, к коим взывал незадолго до того Мазут Амо. Выяснилось, что довольно значительная часть офицерства крепости ночью ушла и не вернулась.
— А где же гарнизон крепости? — более мягко, как бы разбитым голосом продолжал свою ревизию Мазут Амо.
Тов. Вародян показал пальцем. Мазут Амо посмотрел по направлению пальца т. Вародяна, и там, на второй башне крепости, он увидел довольно много наирских лапотников-бойцов, уставившихся оттуда на Мазута Амо.
— Позвольте... — сказал Мазут Амо, — они... умеют ли они палить... из пушек?
— Точно так! — ответил, взяв под козырек, один из генералов, и царственное лицо Мазута Амо озарилось какой-то детской, почти идиотской улыбкой. Понял он, что все кончено. В его мозгу зашевелилась, словно последняя вспышка потухающей свечки, закачалась... страна Наири. Но — «Нет! — воскликнул про себя, напрягая последние силы, Мазут Амо .— Этому не бывать!» — и приказал ввести в крепость новых бойцов, поставить пушки и даже указал направление, куда следовало наводить эти пушки. Потом он сел в экипаж и вернулся в город.
В городе его ожидала невероятная радость: с фронта было получено сообщение, что героическим натиском наирские бойцы отбросили врага на десять верст и заняли вполне устойчивые позиции. Более того, в сообщении говорилось, что, вероятно, вскоре начнется общее наступление и противник будет отброшен до Известного Города. Прочитал Мазут Амо это сообщение, и с сердца его упала свинцовая тяжесть; сомнение и незадолго до того объявшее его отчаяние как бы губкой стерлись с его сердца. Мазут Амо выпрямил спину, согнувшуюся в крепости, и глаза его наполнились энергией и бодростью. Но уже до
этого известия в городе началась невероятная паника. Стекавшиеся из области беженцы и жители окраин, забрав весь свой скарб, собирались выступить; тысячными толпами наводнили они улицы и шоссе, ведущее на станцию. Более или менее почтенные горожане уже находились на станции, уже отошли несколько составов, нагруженных почтенными жителями города. Трудно описать, что творилось в это время на вокзале. Поддавшаяся панике многотысячная толпа запрудила платформу. Была такая сумятица, перед которой Вавилонское столпотворение, если таковое действительно когда-либо было, показалось бы детской игрой. Люди топтали друг друга и продвигались вперед, ползли друг по другу, чтоб быть ближе к подходящему поезду. Матери бросали детей вперед, через головы, чтоб самим тоже можно было ползти вперед, но детей душили в общей давке, и матери, не успев доползти до них, испускали дух, стиснутые со всех сторон. Беременные рожали тут же, стоя, и их крики слышались даже в том невероятном шуме, что подняла обезумевшая от ужаса многотысячная толпа. Мужчины колотили друг друга, женщины впивались ногтями в лица мужчин, — и над всем этим свистели нагайки чрезвычайных папахоносцев. Они нагайками прокладывали себе путь, ведя за собой семьи почтенных наирян, имевших почтенные бумаги от т. Вародяна и Мазута Амо. Но, несмотря на усилия чрезвычайных папахоносцев и невзирая на «почтенные бумаги», им не всегда удавалось достичь своей цели. Толпа, словно озверевший враг, набрасывалась на них и в общей сутолоке мяла как чрезвычайных папахоносцев, так и вверенных их покровительству почтенных обывателей.
Неслыханные, неописуемые дела творились в то время на станции, но не менее неслыханные и неописуемые дела имели место и в городе. В городе начались пожары. Покидавшие город наиряне с невероятным наирским рвением предавали огню свои дома и лавки, чтоб они не достались врагу. Местная власть, может быть, и выступила бы против подобного скоропалительного проявления наиролюбства, если б только она располагала временем для размышлений. Но у местной власти не было времени, и население делало то, что подсказывал ему благородный инстинкт наиролюбия. Однако самое удивительное было
еще не это. Дома и лавки сжигались, скажем, их владельцами, сжигались населением, — но кто же предавал огню учреждения? В городе шли толки, что пожары начались с учреждений. Раньше всего была сожжена контора «Свет»,— представляете себе? — его, Мазута Амо, контора, которая временно была закрыта за неимением на складах керосина и свободного времени у Мазута Амо! Контора «Свет» была сожжена за день до возвращения в город Мазута Амо, ночью (утром он уже был в городе), и Мазут Амо, по прибытии своем в город встреченный с неописуемой помпой, приказал, ценою чего бы то ни было, спасти контору из пожирающих объятий пламени, превративших здание конторы в груду истлевающего пепла, — спасти книги и счета... Но возможно ли было, читатель, исполнить это?.. Потом стало жертвой огня «Общество Мелкого Кредита», то есть помещение Товарищества, и затем — здание милиции. Рассказывают, что именно после этого и стали демонстрировать покидающие город наиряне свое скоропалительное наиролюбство, распространившееся по городу с чудовищной быстротой и наполнявшее улицы своеобразным наиролюбческим проявлением, то есть дымом и чадом. Вот в таком именно состоянии находился город, когда Мазут Амо получил с фронта упомянутое выше радостное сообщение. Мазут Амо немедленно созвал военный совет, который постановил: 1) принять исключительные меры в целях предотвращения паники, 2) положить конец пожарам, 3) предписать населению спокойно сидеть на местах, для чего чрезвычайными мерами запретить выезд из города, 4) запретить движение поездов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Помню, в один прекрасный день на городском майдане чрезвычайные папахоносцы т. Вародяна поставили два телеграфных столба на расстоянии такого же столба друг нет друга и поперек них прибили третий.
— Что это такое? — спросил одного из папахоносцев кто-то из мальчиков с глубоким любопытством и благоговением следивший за чрезвычайными движениями
чрезвычайного папахоносца, орудовавшего на третьем столбе.
— Строим веревку для канатных плясунов, чтобы дезертиры поплясали на ней! — ответил папахоносец, и дети радостно загоготали, вероятно, представляя себе заранее веселую пляску этих уморительных дезертиров. «Веревку плясуна» действительно построили, но, к сожалению, нужно сказать, что этой уморительной игры «плясунов»-дезертиров не увидели ни чрезвычайные папахоносцы, ни названные дети. Два дня спустя после установки столбов наш наирский город пал, влекомый стремительностью событий, и на сооруженной чрезвычайными папахоносцами «веревке плясунов»— о, роковая ирония судьбы! — были вынуждены плясать — представляете ли вы себе? — сам т. Вародян, врач Сергей Каспарыч и Амо Амбарцумович Асатуров — Мазут Амо!.. То была, читатель, страшная ирония судьбы, завершившая стечением столь трагических и славных событий печальную историю этого наирского города...
Как раз в день воздвижения «телеграфных столбов» Мазут Амо неожиданно вернулся в город. Дело в том что уже были оккупированы оккупированные районы. Мало того, враг, Вечный Больной, неожиданным чудом перебрался по ту сторону границы и со своими общипанными полками расположился в тридцати верстах от города. Наирские бойцы, точно испуганные бараны, бежали от врага и заполнили город. Не осталось более «дезертиров», которых можно было бы заставить «плясать» на веревке: нельзя же было, в самом деле, всю армию заставить плясать на трех телеграфных столбах! Трудно описать — что представлял собой город. Представь себе, читатель, что однажды утром ты собираешься надеть платье, но каким-то непостижимым образом платье твое расползлось по швам: берешь рубашку — расходятся все ее части: рукав, воротник; берешь штаны — то же самое. Ко всему этому прибавь еще, что в квартире твоей внезапно вспыхивает пожар. Что тебе делать? Выбраться наружу? Но ведь там женщины, дети. Не выскакивать же голым! Остаться внутри? А тут тебя задушит дым, и в одну минуту тело твое станет лизать ярко-красное пламя пожара. Вот в таком приблизительно безвыходном положении очутился Мазут Амо по возвращении из оккупированных районов. Выражаясь фигурально, все швы города уже расползлись, части отошли друг от друга, а вокруг уже пылал пожар, и ярко-красные вспышки его постепенно приближались к задыхающемуся от дыма городу. Что оставалось делать Мазуту Амо? Бежать? Остаться? Но как же, скажите на милость, мог бежать Мазут Амо? Может ли бежать душа человека и оставить свое собственное, родное тело на съедение пламени?.. И Мазут Амо остался. Не только остался, но и взял на себя всю власть. Мазут Амо хотел проявить еще одно последнее сверхчеловеческое усилие, чтоб спасти положение, но положение не спасалось, было поздно, было слишком поздно, и положение не могло бы спасти никакое, хотя бы сверхчеловеческое усилие...
Как, как же мог спасти положение Мазут Амо, когда, как говорили мы, уже расползлись все швы города, и ни один хотя бы самый гениальный портной не мог соединить не только расходившиеся, но и с удивительным упорством начинавшие разваливаться части? За время отсутствия Мазута Амо до такого неимоверного развития дошли, как говорится, центробежные силы города, что не было возможности их не только уничтожить, но и нейтрализовать. Всего после месячного отсутствия вернулся в город Мазут Амо — и что же? Первым делом побежал Мазут Амо к крепости, и перед ним открылось... Но то, что он увидел там — пусть не увидит ни один высший командующий/.. Крепость, построенную наирскими царями и в продолжение целых веков подставлявшую свою каменную грудь под удары врагов, эту крепость Мазут Амо нашел в плачевном состоянии. Проснулись, проступили из тьмы годов, из тумана, пробудились в сердце Мазута Амо... мечты. Ужель таким представлял себе он этот день? Ужель такой представлялась в гениальнейшем мозгу его крепость, эта наирская твердыня в те полные надежд и ожиданий отдаленные дни, когда, сидя в конторе «Свет», мечтал об этих днях он, тогда еще только управляющий «Светом» Мазут Амо? Отсюда именно, с этих скалистых твердынь, должны были в желанный день сыпаться снаряды... Отсюда,
с гранитных преград должна была опуститься в желанный день непоколебимая и непобедимая мощь племени наирского, как железный кулак на голову врага! Отсюда, с этих неприступных высот крепости должен был взвиться грозный дух наирский — мощь тысячелетняя страны наирской... И вновь должна была радостно воссиять страна тысячелетняя — древняя Наири... Вот о чем мечтал Мазут Амо в ожидании этого дня в бессонные ночи, проведенные в конторе «Свет»!..
Ожидаемый день настал. По неожиданному, сказочному стечению обстоятельств покинули русские войска наирскую землю; по неожиданному, сказочному стечению обстоятельств сразу воплотилась, стала реальностью страна Наири... И что же? Устрашенные ордами Вечного Больного, обезумевшие от страха перед нестройными полчищами Больного, пустились наутек наирские полки. Уцелела лишь крепость, эта наирская твердыня, которая завтра должна быть растоптана ордами Вечного Больного... Куда делась сила, мощь древнего наирского племени? Где железный кулак?.. — Где, где он? — вопрошал Мазут Амо вне себя от ярости. Наподобие Иеговы, вырывая себе волосы, он стоял на самой высокой башне крепости и, опершись на раскачивающуюся палку наирского трехцветного знамени, взывал к доблести наирских царей. «Где она?» — вопрошал Мазут Амо, но ответа не последовало. Лишь тысячелетние мрачные стены смотрели молча на Мазута Амо, этого последнего, подобного царю, наирянина, вырывающего свои волосы и взывающего к доблести наирской. Не видно было доблести, и молчала крепость. И, стоя на высочайшей башне крепости, опершись на палку трехцветного наирского знамени, горько зарыдал, заплакал Мазут Амо, как на том собрании, и горячие слезы Мазута Амо, этого последнего, подобного царю, наирянина, сожгли тысячелетние стены древней наирской крепости...
— Нет! — ударяя рукой по палке трехцветного наирского знамени, сквозь горькие жгучие слезы воскликнул вдруг Мазут Амо. — Этому не быть! — очнулся Мазут Амо, словно после апоплексического удара, тряхнул головой и, достав платок, вытер глаза. Только теперь он заметил, что вокруг него стояли т. Вародян, врач, несколько наирских генералов и офицеров. Они, затаив дыхание,
молча, как стены крепости, смотрели на Мазута Амо с глубоким почтением.
— Где они? — сверкая искрометными глазами, закричал громовым голосом Мазут Амо.— Где остальные?
Но «остальные», о коих вопрошал Мазут Амо, исчезли точно так же, как доблесть и мощь наирская, к коим взывал незадолго до того Мазут Амо. Выяснилось, что довольно значительная часть офицерства крепости ночью ушла и не вернулась.
— А где же гарнизон крепости? — более мягко, как бы разбитым голосом продолжал свою ревизию Мазут Амо.
Тов. Вародян показал пальцем. Мазут Амо посмотрел по направлению пальца т. Вародяна, и там, на второй башне крепости, он увидел довольно много наирских лапотников-бойцов, уставившихся оттуда на Мазута Амо.
— Позвольте... — сказал Мазут Амо, — они... умеют ли они палить... из пушек?
— Точно так! — ответил, взяв под козырек, один из генералов, и царственное лицо Мазута Амо озарилось какой-то детской, почти идиотской улыбкой. Понял он, что все кончено. В его мозгу зашевелилась, словно последняя вспышка потухающей свечки, закачалась... страна Наири. Но — «Нет! — воскликнул про себя, напрягая последние силы, Мазут Амо .— Этому не бывать!» — и приказал ввести в крепость новых бойцов, поставить пушки и даже указал направление, куда следовало наводить эти пушки. Потом он сел в экипаж и вернулся в город.
В городе его ожидала невероятная радость: с фронта было получено сообщение, что героическим натиском наирские бойцы отбросили врага на десять верст и заняли вполне устойчивые позиции. Более того, в сообщении говорилось, что, вероятно, вскоре начнется общее наступление и противник будет отброшен до Известного Города. Прочитал Мазут Амо это сообщение, и с сердца его упала свинцовая тяжесть; сомнение и незадолго до того объявшее его отчаяние как бы губкой стерлись с его сердца. Мазут Амо выпрямил спину, согнувшуюся в крепости, и глаза его наполнились энергией и бодростью. Но уже до
этого известия в городе началась невероятная паника. Стекавшиеся из области беженцы и жители окраин, забрав весь свой скарб, собирались выступить; тысячными толпами наводнили они улицы и шоссе, ведущее на станцию. Более или менее почтенные горожане уже находились на станции, уже отошли несколько составов, нагруженных почтенными жителями города. Трудно описать, что творилось в это время на вокзале. Поддавшаяся панике многотысячная толпа запрудила платформу. Была такая сумятица, перед которой Вавилонское столпотворение, если таковое действительно когда-либо было, показалось бы детской игрой. Люди топтали друг друга и продвигались вперед, ползли друг по другу, чтоб быть ближе к подходящему поезду. Матери бросали детей вперед, через головы, чтоб самим тоже можно было ползти вперед, но детей душили в общей давке, и матери, не успев доползти до них, испускали дух, стиснутые со всех сторон. Беременные рожали тут же, стоя, и их крики слышались даже в том невероятном шуме, что подняла обезумевшая от ужаса многотысячная толпа. Мужчины колотили друг друга, женщины впивались ногтями в лица мужчин, — и над всем этим свистели нагайки чрезвычайных папахоносцев. Они нагайками прокладывали себе путь, ведя за собой семьи почтенных наирян, имевших почтенные бумаги от т. Вародяна и Мазута Амо. Но, несмотря на усилия чрезвычайных папахоносцев и невзирая на «почтенные бумаги», им не всегда удавалось достичь своей цели. Толпа, словно озверевший враг, набрасывалась на них и в общей сутолоке мяла как чрезвычайных папахоносцев, так и вверенных их покровительству почтенных обывателей.
Неслыханные, неописуемые дела творились в то время на станции, но не менее неслыханные и неописуемые дела имели место и в городе. В городе начались пожары. Покидавшие город наиряне с невероятным наирским рвением предавали огню свои дома и лавки, чтоб они не достались врагу. Местная власть, может быть, и выступила бы против подобного скоропалительного проявления наиролюбства, если б только она располагала временем для размышлений. Но у местной власти не было времени, и население делало то, что подсказывал ему благородный инстинкт наиролюбия. Однако самое удивительное было
еще не это. Дома и лавки сжигались, скажем, их владельцами, сжигались населением, — но кто же предавал огню учреждения? В городе шли толки, что пожары начались с учреждений. Раньше всего была сожжена контора «Свет»,— представляете себе? — его, Мазута Амо, контора, которая временно была закрыта за неимением на складах керосина и свободного времени у Мазута Амо! Контора «Свет» была сожжена за день до возвращения в город Мазута Амо, ночью (утром он уже был в городе), и Мазут Амо, по прибытии своем в город встреченный с неописуемой помпой, приказал, ценою чего бы то ни было, спасти контору из пожирающих объятий пламени, превративших здание конторы в груду истлевающего пепла, — спасти книги и счета... Но возможно ли было, читатель, исполнить это?.. Потом стало жертвой огня «Общество Мелкого Кредита», то есть помещение Товарищества, и затем — здание милиции. Рассказывают, что именно после этого и стали демонстрировать покидающие город наиряне свое скоропалительное наиролюбство, распространившееся по городу с чудовищной быстротой и наполнявшее улицы своеобразным наиролюбческим проявлением, то есть дымом и чадом. Вот в таком именно состоянии находился город, когда Мазут Амо получил с фронта упомянутое выше радостное сообщение. Мазут Амо немедленно созвал военный совет, который постановил: 1) принять исключительные меры в целях предотвращения паники, 2) положить конец пожарам, 3) предписать населению спокойно сидеть на местах, для чего чрезвычайными мерами запретить выезд из города, 4) запретить движение поездов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25