Это не походило на иссохший от дряхлости труп старика; не походило это и на кадры, снятые в концлагерях, где люди заживо превращались в обтянутые кожей скелеты. И даже если откачать у человека всю кровь, подобной картины не получится. Это выглядело так, словно из мужчины, полного здоровья и сил… выпустили воздух. Вся его плоть сморщилась, но это не были мелкие старческие морщины: кожа висела на костях толстыми, крупными складками. Он весь был в таких складках, под которыми, похоже, остался один скелет; особенно заметно это было по его провалившемуся животу, где эти ужасные морщины почти что облегали позвоночник. Вместе с тем, кожа его была хотя и изжелтобледной, но без всяких следов разложения; несомненно, совсем недавно этот человек был жив - и даже, наверное, во время того, как это с ним происходило.
Но ужаснее всего было другое. Сергей не мог узнать его лица, превратившегося в обтянутый складками череп, но эти длинные волосы и бороду он за последние дни запомнил достаточно хорошо - хотя тогда они еще не были седыми.
- Алекс, - прошептал он, чувствуя спазм в горле, - о боже, Алекс, не может быть…
Кошмарный труп открыл глаза.
Сергей вздрогнул и отпрянул. Казалось, что в этих глазах больше нет белков - они были сплошь залиты кровью, словно полопались все сосуды. Зрачки смотрели в потолок неподвижно, и Сергей уже убедил себя, что глаза открылись сами собой, так же, как сама отпадает у трупа челюсть - но тут сморщенные бескровные губы шевельнулись.
- Ферхей…
- Алекс?! («Нет, о боже, нет, он не может быть все еще жив!»)
- Фереха… уэй миа…
Коржухин стоял над ним, не в силах двинуться с места.
- Уфей мея! - повторил полутруп более внятно.
- Как? - беспомощно спросил Сергей. - Как я тебя убью? - в его готовом капитулировать сознании металась мысль, что для этого необходимы, как минимум, осиновый кол и святая вода.
Но Алекс больше ничего не мог ему сказать - очевидно, предыдущие слова отняли у него последние силы. Сергей попытался взять себя в руки и заодно вспомнил, что пришел сюда поискать подходящий инструмент.
Оглянувшись, он увидел столик, на которым был разложен жутковатый арсенал патологоанатома - какая-то ножовка, сверла, щипцы… Сергей взял скальпель с длинной ручкой; не мог же он, в самом деле, вооружась ножовкой, отпилить Алексу голову. Он вернулся к столу; Алекс закрыл глаза. Сергей приложил левую руку к собственной груди, пытаясь определить, где именно находится сердце; оно колотилось так сильно, что это не составило труда. Он вставил скальпель острием вниз между двумя складками на груди Алекса («хорошо, если он этого не чувствует»), а затем резко нажал, наваливаясь всем телом.
Крови не было. Ну или почти не было - выдавилось несколько капель чего-то бледнорозового. Глаза хичхайкера вновь открылись, но на этот раз это действительно были глаза трупа.
Действуя практически на автомате, Сергей с усилием выдернул скальпель, сунул его во внутренний карман и пошел к выходу.
- Ты чего так долго? - накинулся на него Петька.
- Алекс, - только и сказал Сергей.
- Аа, - понял Петька. - Еще не сожгли, значит. Говорят, жуткое зрелище, - ему было интересно взглянуть самому, но он сознавал, как Сергей воспримет такое любопытство, да и, кроме того, им действительно следовало поскорее уносить ноги из больницы.
В молчании они поднялись по погруженной во мрак лестнице - похоже, во всем здании, или, по крайней мере, в этом крыле, только коридор морга и был освещен. Пройдя вдоль стенки по темному коридору, они благополучно добрались до двери, через которую Коржухин проник в больницу сутки назад - отпереть замок изнутри ничего не стоило - и вышли наружу. Они и дальше двигались тем же путем, каким прошлой ночью Сергей шел с Алексом, так что у Коржухина возникло ощущение дежа вю, особенно неприятное, учитывая, чем закончилось прошлое путешествие. Впрочем, это ощущение развеялось, когда, вместо того, чтобы идти вдоль оврага, они свернули на мостик
- Почему ты раньше не предупредил меня насчет больницы? - нарушил молчание Сергей.
- Откуда ж я знал, что вы в самое пекло полезли? Ты мне не говорил, куда твой друг делся. Если я Дробышев, это ж не значит, что они мне прям так все и рассказывают. Только если сам чего подслушать сумею. А прапрадед, между прочим, и не с нами живет. Мы у него только в гостях бываем. Кстати, я думал, ты про Барлицкого знаешь. Когда мы в горком залезли, он как раз с ихнего собрания выходил. Я думал, ты успел увидеть.
Все это было логично, но Сергей находился в том состоянии, когда начнешь подозревать и родную мать.
- Петька, а почему ты мне помогаешь? - спросил он.
Петька некоторое время шагал молча, а потом пробурчал:
- Не хочу, чтобы мои родители становились мертвяками. Ни сейчас, ни потом.
Они пересекли пустырь. За ним росло несколько старых осин; тропинка, некогда показанная Лидой, проходила под ними, прежде чем нырнуть между заборами. Днем эти деревья давали приятную тень и радовали глаз на фоне уродства пустыря, но теперь их сомкнувшиеся темные кроны казались угрюмыми и зловещими. Сергей снова ощутил приступ страха.
- Куда мы идем? - задал он вопрос, который, вообще-то, следовало задать уже давно.
- Уже почти пришли, - ответил Петька, проходя между осинами. Коржухин волей-неволей двинулся за ним, и тут же худая фигура, отделившись от одного из стволов, шагнула ему навстречу.
- Сергей, - негромко сказала фигура голосом Лыткарева-старшего, обдавая его запахом перегара.
Коржухин все понял. Предатель! Чертов маленький Дробышев! Как он мог ему поверить! Он в ужасе шарахнулся от мертвеца, но тот оказался проворнее и успел схватить его за левую руку. Сергей выхватил из кармана скальпель, сознавая, однако, что тот - очень плохая замена топору.
- Да живой я, живой! - кричал шепотом Николай Кондратьевич. -Вы что, не чувствуете?
Сергей, наконец, осознал, что рука, держащая его - теплая. Паника отступила; он опустил скальпель, одновременно замечая, что из-за плеча Лыткарева выглядывает ружейный ствол. Или даже два ствола.
- А водкой почему пахнет? - спросил он.
- А вы бы не пили от такой жизни? - огрызнулся Лыткарев. - Особенно после вчерашнего, когда вас обоих схватили в моем доме… я все пытался забыться… Но вы не думайте, это только запах остался. Сейчас я уже трезвый… практически. Кстати, от них водкой тоже не все время пахнет, только какое-то время после того, как выпьют.
- А Лида… она…
- Моя дочь мертва уже восемь лет.
- Ясно, - только и сказал Сергей. - Вы поможете мне бежать из города?
- А для чего я, по-вашему, здесь? Идемте.
- Я вперед на разведку, - сообщил Петька.
- Ты осторожнее, Петя. И вообще, шел бы ты домой, дальше уж мы сами справимся.
- Обижаете, Николай Кондратич! - ответил мальчик и нырнул между заборами. Мужчины последовали за ним.
- Значит, это вы подбросили мне ключ от сундука, - понял Сергей.
- Я. И газеты сохранил тоже я. Лида вообще не знала об этом. Она просто зашла предложить вам чаю, а вы приперли ее к стенке с фотографиями.
- Все равно странно, что она хоть что-то рассказала.
- Сергей, она ведь не чудовище. Они сделали из нее чудовище, но она всегда была хорошей, доброй девочкой. И она страдает из-за того, что ей пришлось участвовать в вашей поимке, поверьте. Просто она уже не может пойти против них .
Сергей вспомнил, что они сделали с водителем, который даже не бунтовал, а просто не смог выполнить данное поручение - и мысленно согласился с Лыткаревым.
- Я тоже не мог, до нынешнего вечера, - продолжал Николай Кондратьевич. - Сказать по правде, меня Петька застыдил. Если б не он, я бы, наверно, так и сидел сейчас на кухне в компании с бутылкой.
- Петька - ваш ученик?
- Все дети в Игнатьеве - мои ученики… Он, кстати, очень способный мальчик, хотя и шалопай. Пришел и сказал, что если кто-то всю жизнь учит честным и смелым поступкам по правильным книжкам, а сам ведет себя, как последний трус, то он не учитель, а говно. Представляете? Так прямо и сказал. Ну да он всегда был грубияном. Фамилия «Дробышев» в Игнатьеве неминуемо создает ощущение вседозволенности, вы ж понимаете… Но я не обиделся, потому что он прав. Я двадцать лет боялся, пора положить этому конец.
- Двадцать? А раньше?
- В молодости я был смелее… Нас было несколько друзей, и, как водится, нам казалось море по колено. Знаете, как это бывает - молодое фрондерство, смелые разговоры у кого-нибудь на кухне… В общем, мы задумали их разоблачить. Сначала это были одни разговоры, а потом становилось все серьезнее и серьезнее. Мы по крупицам собирали информацию о них, искали и сохраняли доказательства - те же старые газеты, фотографии… Вы понимаете, когда небольшой городок из года в год живет замкнутой жизнью, все тайное рано или поздно становится явным. Они о чем-то проговаривались живым родственникам, те, под большим секретом - своим знакомым… В общем, за несколько лет мы практически полностью восстановили их историю.
Все началось с Барлицкого, еще до революции. Он был тогда молодым врачом, только что окончившим Петербургский университет. Подобно многим, он с юности мечтал о бессмертии, и не фигуральном, в смысле славы, а буквальном и физическом - собственно, за этим он и пошел в медицину. Он был лучшим студентом на курсе, сутками не вылезал из библиотек, выписывал журналы на нескольких языках, зачитывался трудами Мечникова и прочих светил того времени. Однако, в отличие от большинства своих коллег, он не считал, что эта проблема может быть решена либо научными методами, либо никакими; и убедившись, что традиционная наука не дает утешительных прогнозов, он обратился к черной магии. Причем он быстро понял, что не найдет решения в европейских библиотеках, и занялся изучением диких культов затерянных племен. Незадолго до революции он уехал и начал колесить по миру - из одной экспедиции в другую. Он побывал в Центральной Африке, в джунглях Амазонки и бог весть где еще. Там, где до него не ступала нога белого человека, и там, откуда ни один белый не возвращался. Но он вернулся. В начале тридцатых он вновь объявился в России, едва ли хорошо отдавая себе отчет, во что превратилась страна за время его отсутствия. Революция, гражданская война и все прочее прошли мимо него, пока он изучал колдовство в своих джунглях. И теперь для завершения картины ему требовалось ознакомиться с обрядами шаманов коренных народов Сибири и Крайнего Севера. К 37-ому году он закончил свои исследования. Но тут его арестовали. Не здесь, в областном центре.
Шили ему шпионаж, антисоветскую агитацию и черт знает что еще - вплоть до связи с белогвардейским подпольем, законспирированным со времен Колчака. Короче, светил ему расстрел без вариантов. А дело его вел следователь НКВД капитан Березин.
Надо отдать должное им обоим. Барлицкий правильно оценил обстановку и предложил следователю сделку. А Березин, несмотря на весь свой марксизм и атеизм, не счел его сразу сумасшедшим или придуряющимся, а прислушался. И потребовал доказательств.
И доказательства ему были предоставлены. Сначала Березин должен был добыть для Барлицкого необходимые ингридиенты. Потом они вместе спустились в расстрельный подвал, куда конвоиры доставили зэка из камеры смертников. Конвоирам было велено остаться снаружи и застрелить Барлицкого, если тот выйдет без Березина. После чего капитан лично расстрелял приговоренного зэка. Был приглашен тюремный врач, констатировавший смерть. Когда врач вышел, Барлицкий приступил к процедуре оживления.
Это был его первый практический опыт, и за неудачу он поплатился бы жизнью. Однако все получилось. Оживленного потом разрубили на части и сожгли в печи.
Разумеется, Березин внимательно следил за процедурой, однако Барлицкий объяснил ему, что простого, механического повторения слов и действий недостаточно. Тот, кто не владеет тайной ритуала в полном объеме, не сможет никого оживить. Позже Березин это проверил и убедился, что это так. Свою тайну Барлицкий хранит до сих пор, и все они здесь зависят от него. А что им остается? Пока у него монополия и он об этом знает, ни убить, ни грозить ему смертью нельзя, боли мертвецы не чувствуют, а родных и друзей, на которых можно давить, у него нет. Правда, нельзя сказать, что он здесь заправляет - просто они вынуждены с ним считаться.
- Подождите, если никто не знает ритуал, то как же он сам…
- Обучил тайком двух ассистентов - одного первой половине ритуала, другого второй. Сразу же после того, как оживили его, они умерли. Видимо, он дал им какой-то яд, сказав, что это стимулятор, необходимый для выполнения ритуала.
- Странно, что Березин не вырвал у него тайну пытками, пока он был еще жив.
- Вероятно, Березин решил, что на начальном этапе Барлицкий, со всеми его знаниями, будет полезней ему в качестве добровольного союзника. И, кстати, через 17 лет он убедился, что был прав. Так вот, возвращаясь к истории. Березин еще несколько раз заставлял Барлицкого проводить опыт на зэках, пока не убедился, что осечек не бывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29