Или - указывая на своего истинного убийцу...
"Сгинь!"
Призрак помутнел и растаял.
"Им все завидуют!" - засмеялся проникший через форточку ветер, и
фотокарточки одна за другой принялись вылетать из стопочки и раскладывать
на столе причудливый пасьянс.

20
...А еще было вот что...
Где-то над Мидианом поднялась заря. Солнечные лучи разогнали его
обитателей по домам и принялись по-своему расставлять тени на развалинах,
поглаживая зеленые листья, иголки елок и гнутые шелковые травинки. Затем
откуда-то из подземелья вылетел ветерок. Он прошелестел по щебенке,
переворачивая песчинки, стряхнул росу все с тех же елочек и помчался к
городу, набирая силы и крепчая на ходу.
Город людей тоже спал, но не "уже", а "еще".
Заря только начинала золотить металлические рамы небоскребов и
белесый пока асфальт. Лишь сонные утренние служащие копошились на своих
рабочих местах, мечтая о теплой постели. Какое дело было им до ветерка?
А он мчался, петляя по улицам, пока не нырнул в открытую верхнюю
форточку здания полицейского управления. Где-то внизу, отгороженный
заслонами и решетками, в нем помещался морг. Там дремали, ожидая своего
часа, тела убитых в перестрелках, отравленных соседями, зарезанных в
пьяных стычках... Именно туда и пробирался незваный гость.
Эрон Бун лежал в анатомическом зале, ему еще не был вынесен
окончательный приговор: сжечь или закопать. Как ни странно, эту деталь его
судьбы решала Глория. Лишь она, как самый близкий покойному человек, имела
здесь право голоса. Если Глория найдет деньги, чтобы заплатить за участок
земли на кладбище, если договорится с похоронным бюро...
Ветерок закружился вокруг каталки и... исчез, зато мельком замеченные
патологоанатомом синие искры замигали вокруг всего тела, завихрились и
снова пропали вдруг, словно их и не было. А тело покойника задрожало,
мутная пелена на глазах растаяла, рука начала шевелиться, пальцы
согнулись...
В Мидиан!
Эрон сел на каталке и обвел помещение взглядом, ища выход.
В Мидиан! К себе, туда, где его ждут! Откуда не могут прогнать
теперь, когда все его связи с прежней жизнью порваны.
В Мидиан!!!
Когда утром санитар вместе с дежурным полицейским вошли в помещение,
оно было пустым. Криво стояла развернутая качалка. Безмятежно голубело
небо в проеме выбитого окна.
Куски стекла лежали тут же, на полу.
День обещал быть ясным.

21
"Тело убийцы-маньяка похищено из морга!" - вопили заголовки газет.
"Маньяк - зомби?" - спрашивала крупным шрифтом бульварная пресса.
"Кому-то нужна нездоровая сенсация, - предупреждала центральная
газета из более консервативных. - Следует опасаться возможных
беспорядков".
С передовиц, вкладок, прочих полос смотрели изуродованные трупы. То
тут, то там светился и портрет Буна.
"Кому понадобился труп монстра?"
"Загадочное происшествие в морге".
"Шесть семей - за десять месяцев..."
"Мертвецы забрали мертвеца..."
Сколько заголовков - столько и версий.
А отгадки нет.
Ломает над ней голову склонившийся над сотни раз прочитанными
документами Джойс.
Скрипит зубами и беснуется, перечитывая все свои записи, Дейкер.
Рыдает над рулем автомобиля Глория. И собственный долг перед любовью,
перед памятью Эрона лежит на ней мертвым грузом. Неподъемным: еще
чуть-чуть - и раздавит. Она ведь и сама сейчас - как загнанный зверь, и
уже развешены флажки вдоль ее дороги. Не красные - белые с черным, с
которых кричат, бьют по сердцу чудовищные заголовки.
"Маньяк Бун застрелен полицией".
"Конец кошмару!"

22
В барах провинциальных городков, особенно городков-спутников, царит
очень своеобразный дух. Обычно они разделены изнутри невидимой чертой на
две половины, как в свое время для черных и для белых. В одной из них лица
постоянны: это местные жители, знающие друг о друге все или почти все.
Бармен осведомлен об их вкусах, не колеблется долго при формулировке
заказа: "Мне то же, что и всегда" - и знает, когда следует вызывать
вышибалу, - заранее, еще до того, как они сообразят затеять пьяную драку.
Вторую половину составляют приезжие. У них нет постоянных мест или
любимых столиков, у них нет в некотором смысле и личностей. Они приходят в
бар словно из ниоткуда и вновь отправляются в дорогу, в большинстве своем
не оставляя и следа.
Шоферы и туристы, случайные проезжие, заблудившиеся искатели
приключений, а то и просто бродяги - обычно опытный глаз бармена сразу
определяет, с кем ему приходится иметь дело. И все же эта категория
посетителей всегда непредсказуема, и поэтому так настороженно впивается
его взгляд в каждого незнакомца. Даже если это всего лишь молодая женщина
с бледным, опухшим от слез личиком.
Глория прошла мимо столиков и устремилась к стойке. Через плечо у нее
висела дорожная сумка, окончательно выдавая в ней приезжую.
Навлечет ли эта молодка скандал? Что-то не нравилось бармену в ее
внешности: можно было подумать, что молодая женщина тащит за собой тень
какой-то мрачной трагедии.
К чему трагедии в таких местах, как бар возле гостиницы с
романтическим названием "Сладкая трава"?
Тем не менее, и с этой особой, как со всеми прочими клиентами, он
обязан был обращаться вежливо. Если уж ей суждено принести неприятности -
то лучше не провоцировать их самому. Глядишь - и обойдется.
- Чего желаете? - на лице бармена засветилась дежурная улыбка.
- Выпить, - посмотрела сквозь него пустым, выплаканным взглядом
Глория.
- А еще чего? - привычно спросил он.
Несколько минут Глория молчала, гипнотизируя его взглядом и
одновременно рассматривая разноцветные бутылки с ликером.
Напиться бы... Забыться!
Но ведь она здесь по делу...
- Вы знаете место, которое называют Мидиан? - спросила она наконец. -
Это должно быть где-то неподалеку отсюда.
Глория почти выхватила из рук бармена бокал с джином и быстро отпила
глоток.
"А, так вот в чем дело! Мидиан... Ну, конечно", - усмехнулся
успокоившийся бармен.
- Еще бы, - бросил он. - Вы далеко не первая, кто им интересуется.
- А кто еще? - резко вскинула голову девушка.
"Бедняга... Наверное, она рыдала из-за того, что опоздала и ей
устроили из-за этого нагоняй", - пришел к выводу бармен, наблюдая, как
судорожно глотает джин девушка.
- Тут была куча разных журналистов, - пояснил он. - И всем нужен был
Мидиан. Недавно там застрелили одного парня. Вроде он был маньяком. Так
вот, вокруг этого дела поднялся страшный шум, туда сразу же понаехали...
Вы ведь тоже интересуетесь именно этим, не так ли?
Глория кивнула. Новая порция рыданий уже душила ее, готовая
прорваться наружу.
Она залпом опорожнила бокал, уронила его, опуская на стойку, кое-как,
не считая, швырнула деньги (у бармена челюсть отвисла, когда он подсчитал
выручку) и бросилась прочь.

23
Шерил Энн уже хорошо перевалило за тридцать, но выглядела она намного
свежее.
Сейчас она томилась от того, что ей было не с кем поговорить.
Казалось бы - какая мелочь, но Шерил Энн страдала от вынужденного молчания
по-настоящему. Она была из тех, кто не умеет копить слова и чувства в душе
- там для них было слишком мало места. Все, что приходило ей в голову,
должно было тут же выплеснуться наружу, но подруга и компаньонка не
вовремя подхватила простуду и бросила Шерил Энн посреди пути изнывать от
невозможности высказаться.
Короче, явно одинокая и к тому же плачущая девушка, ворвавшаяся в
помещение женского туалета и ставшая вытирать глаза у того же зеркала, где
Шерил Энн наводила марафет, послужила для нее сущей находкой.
- Брось, подруга, - словно они всегда были знакомы, уверенно
обратилась к ней Шерил Энн. - Чего ты плачешь? - она искоса наблюдала за
Глорией, не прекращая орудовать брасматиком. - Можешь мне не отвечать.
Женщина может плакать только по двум причинам: из-за мужчины или из-за
денег. Так из-за чего плачешь ты?
- Из-за мужчины, - с трудом выдавила Глория, и все ее старания
успокоиться и привести себя в приличный вид пошли насмарку: слезы хлынули
с новой силой.
- Понятно, - сочувственно закивала Шерил Энн. Она была довольна, что
добилась своего: "подруга" включилась в разговор. - Так что же он
натворил? Бросил? Уехал, не сказав ни слова?
Шерил Энн знала все. Во всяком случае, жизненный опыт позволял ей
верить в эту свою способность. И, самое удивительное, в подавляющем
большинстве случаев Шерил Энн все-таки попадала в самую точку.
- Нет, - всхлипнула Глория, водя по лицу мокрым платком. - Он ушел.
Исчез.
Шерил Энн понимающе кивнула.
Что поделать, и в ее жизни мужчины не раз "исчезали". И не только в
ее - почти каждая из ее многочисленных подруг в свое время плакалась о том
же самом.
- Ну и не реви, - Шерил Энн принялась складывать брасматик, тени и
помаду обратно в косметичку. - Они все такие. Мужчины все одинаковые.
Вернется...
От последнего слова Глорию передернуло. Заметив это, Шерил Энн
поспешила продолжить:
- А если нет - ему же хуже. - Теперь оставалось только поправить
прическу и перейти, наконец, к своей любимой теме - о себе. - Меня вот
тоже бросили. А я и не грущу - больно надо... Может, выпьем?
- Да, выпьем! - быстро согласилась Глория.
Больше всего на свете ей хотелось сейчас напиться до беспамятства.
"Вернется... вернется... - крутилось в ушах подлое эхо. - Ему же
хуже... вернется".
А перед глазами все мелькали и мелькали бессовестные газетные
заголовки.
- Ну так пошли, - Шерил Энн пару раз взмахнула расческой, захлопнула
сумочку и подмигнула своему отражению.
Она была довольна собой. Вот если бы удалось еще утешить и вразумить
эту глупую девочку - день ни в коем случае нельзя будет назвать
потерянным.
А там, глядишь, и мужчинка какой-нибудь нарисуется на горизонте...
- Пошли, - она развернулась и едва ли не силой потянула Глорию за
собой обратно в бар.

24
День выставляет любое уродство напоказ, смакуя все его наиболее
неприятные детали. Ночь же, напротив, сглаживает все, что можно сгладить,
достраивает темнотой несуществующие элементы, прикрывает собой, как
вуалью, все допущенные природой ошибки.
День - потерявший вкус ярый поклонник натурализма. Ночь - художница,
но и бессовестная обманщица с навсегда потерянной из-за этого репутацией:
мало ли, что ей придет в голову скрыть у себя за пазухой.
Но ночной Мидиан был прекрасен безо всяких натяжек. Обрубленные
временем стены вздымались под лунным светом до небес, трещины превращались
в причудливые, хорошо продуманные узоры. Здесь доминировала своя эстетика
- эстетика тьмы.
- Тебе это должно понравиться, - проговорил Нарцисс, пропуская Эрона
вперед.
Лицо человека-обезьяны было все так же ободрано, но кровь на местах
отсутствующей кожи больше не лилась, не торчали комками сгустки сукровицы.
Может, это ночь несколько подретушировала его внешний вид?
"Я здесь..." - в тысячный раз сказал себе Эрон, прислушиваясь, не
отзовется ли внутри неровным стуком сердце.
Сердце не билось.
- Ты уверен? - спросил он Нарцисса, перешагивая через порог
полуразрушенного домика.
Лестница, открывшаяся перед ними, круто уходила вниз.
- Наш город и существует для таких, как ты, - утвердительно кивнул
Нарцисс. - Ты ведь один из наших. А таким, как мы, нет больше места на
земле... Ты совершенно правильно сделал, что пришел сюда.
Он спускался вниз быстро, не замечая неровностей лестницы и мусора,
то и дело попадающего под ноги.
Ни одного видимого источника света вокруг не было видно, но, к своему
удивлению, Эрон без труда ориентировался. Видел он и лицо Нарцисса, видел
почти так же хорошо, как и при лунном свете.
Или свет был?
Эрон не знал... Может, светился воздух. Может, его глаза изменились,
заранее приспособившись к темноте, в которой теперь придется ему жить.
Жить?
Эрон так и не мог услышать ударов своего сердца. Один раз ему
показалось, что в ушах звучит знакомое "тук-тук", но, сосредоточившись,
понял, что звук идет извне - подземная барабанщица принялась за свою
обычную работу.
- Так, проходи сюда! - позвал его Нарцисс.
Эрон перепрыгнул через пару ступенек и оказался возле
человека-обезьяны.
Лестница привела их к коридору, а затем и к порогу небольшого
зала-пещеры.
Здесь и в самом деле было светло от десятков горящих факелов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31