У констриктора свои интересы...

Однажды возникнув, ненависть может жить годами. У ее истока порой
лежит мелочь, но помнит ли широкая река о том родничке, что служит ее
началом? Ненависть возникает и живет, питая сама себя, сжирая своих
носителей, обжигая иногда всех вокруг...
Этот человек - вряд ли он заслуживает того, чтобы здесь упоминалось
его имя - ненавидел соседа из-за какой-то мелкой размолвки - то ли камень
кто из них перекинул через соседский забор, то ли собака облаяла не
вовремя и не того, кого надо, или глупая курица нарушила границу между
участками - он и сам вряд ли вспомнил бы сейчас, что превратило двух
бывших друзей в заклятейших врагов. Но это произошло и ненависть тихо
тлела, годами выжидая своего часа.
Теперь этот час пришел и человек - обыкновенный пригородный житель,
нечто среднее между селянином и горожанином, целыми днями копающийся в
огороде, привыкший жить своим трудом, короче, добропорядочный и полезный
для общества заурядный гражданин - достал ружье. Достал, довольно
ухмыляясь и почти нежно поглаживая покрытую лаком деревянную поверхность.
Час мести - сладкий час...
В углу жалась к стене его жена - бледная, растрепанная женщина
неопределенного возраста.
- Не ходи, милый... не надо... - шептала она, кусая тонкие синеватые
губы.
- Сказано - пойду, - снисходительно поглядывал на нее хозяин дома. -
Ты чего, радива не слушала? Бить их надо...
- Да чего ж тебе неймется, - продолжала сокрушаться она. - Неровен
час придушат...
- Брось, нас так просто не возьмешь, - похлопал он себя по бычьей шее
сочного розового цвета.
Жена мелко затрясла головой - она знала, что если будет настаивать на
своем дождется в лучшем случае, что он стукнет ручищей по столу, рявкнет и
уйдет все равно, а нет - так и не деревянный стол попадет под кулак.
- Только ты осторожно, - едва ли не запричитала она, испугано косясь
на дверь, за которой гуляла смерть.
- Брось, старуха, - добродушно пробурчал он, грузно поднимаясь и
топая в сторону выхода.
Когда широкая спина скрылась за дверью, женщина не выдержала
бросилась вдогонку и замерла на пороге: муж ковылял между грядками в
сторону соседского забора.
- Куда ты! - не выдержала, окликнула она.
- Молчи. Мне видней, - огрызнулся он на ходу.
Ноги несли его прямо к небольшой деревянной кабинке соседского
туалета, в которой на его глазах укрылась ненавистная спина.
На какую-то секунду он приник ухом к деревянной стенке, вклинившейся
в доски забора и скривился, затем изо всех сил долбанул в стенку кулаком.
Сосед вскрикнул и буквально вылетел из туалета, держась за ширинку.
Мститель хмыкнул, хрюкнул случайно, и поднял ружье...
Женщина на пороге дома закрыла рот руками, чтобы не закричать и
отпрянула назад, ушибаясь спиной об дверную ручку при звуке выстрела.
Сосед-вражина, взмахнул руками в воздухе, и ткнулся носом в
картофельную ботву.
- А ты че пялисси? - повернулся к жене удовлетворенный убийца. - А
ну, марш домой... Так этому гаденышу и надо...
- Ты сошел с ума, - чуть слышно выдавила женщина, но муж услышал и
грозно насупился.
- Ты что-то сказала, дура? Да я весь... всю жизнь мечтал об этом дне!
- А если посадят? - схватилась рукой за косяк она и вжала голову в
плечи, ожидая оплеухи.
Муж замахнулся, увидел ее затравленный взгляд, и опустил отведенную
для удара руку.
Сегодня он был победителем, значит - имел право и прощать.
- Ха - "посадят", - пророкотал он зычным баском. - А фиг тебе! Сейчас
закон вышел, что констрикторов этих любой имеет право бить. А что он
"поплыл" - ты мой свидетель. Усекла? А нет - так смотри, я тебе голову то
мигом могу отвертеть... иди потом, доказывай, кто!

Утро встретило компанию бритого нежным туманом. Ночевали они в парке,
разбив там небольшой охраняемый по очереди лагерь. Небольшая речушка, да
пара почти условных мелких каналов отделяли парк от пригорода, куда
"охотники за зомби" и отправлялись сейчас. Там же среди низкорослых
домишек расположился и скучный серый забор химического завода, туман возле
него казался особо густым.
В домах было тихо - заглядывать в низ не стали, но вот забор и идущие
за ним заводские корпуса привлекли внимание бритого вожака всерьез.
- Эй, селедка, - ткнул он локтем одного из толкущихся за его спиной
"шестерок", - ну-ка проверь...
Названный селедкой парень живо нырнул в ворота, держа наготове ружье.
Некоторое время все наготове ждали, затем рыжеватая выбритая голова вновь
возникла в воротах.
- Есть. Целая толпа, - с готовностью сообщил разведчик.
- Вперед.
На этот раз "бей зомбей" не кричали - было еще раннее утро и охотники
еще не успели войти в раж, кроме того лозунг порядком поднадоел им еще за
вчерашний день.
Шли хмуро, деловито, как на тяжелую неблагодарную работу.
Констриктора удалось обнаружить не сразу: те почему-то собрались в одну
кучу и неясно возились в одном месте, видно, надышались чего не надо хотя
и носили противогазы.
...Ремонтная бригада работала неторопливо - разгерметизация в
баллонах наступала быстро, и, оставшись без контроля, едва ли не каждый
второй дал течь. Так что возни хватало. Кроме того, любой хоть раз
надевавший полный костюм химической защиты знает, какими неловкими
становятся в подобном одеянии руки и как быстро ноги наливаются тяжестью,
не говоря уже об "удобствах" противогаза. Там, где обычный человек
затратил бы на дело минут пять, аварийщикам приходилось корпеть около
получаса, но все же работа шла, баллоны отключались от компрессоров,
заливались быстро твердеющей пластмассой распаявшиеся под давлением стыки.
Никто из ремонтников не понял, что означает появление вооруженной чем
попало толпы, даже выставленный "часовой", чьим делом было предупредить о
возможном появлении констрикторов (эти больные почему-то не слишком
рвались на завод, быть может, инстинктивно чувствуя свою особую
подверженность действию ядовитого газа), не знал, как отреагировать, когда
мимо него на скорости отнюдь не констрикторской промчались несколько
человек с ружьями, топоров и прочих экзотических видов оружия самозащиты.
Главного техника сбили с ног ударом приклада - маска противогаза
заглушила его крик, позволяя неожиданным агрессорам так же тихо и
незаметно для основной группы убить еще нескольких ремонтников, затем
жертвы запаниковали, засуетились и довольно быстро начали оказывать
сопротивление, против багров и ледорубов оказались выставленными ремонтные
инструменты - но не людям в костюмах химической защиты тягаться в скорости
с легко одетыми "охотниками за зомби"... Тех, кто пытался спастись
бегством, догоняли пули. Они пробивали насквозь человеческие фигуры,
врезались в баллоны, и воздух белел все сильней. По липкому от крови полу
ноги скользили, вскоре стрельба стала невозможна - и в двух шагах стало
трудно различать человеческие лица. Кто-то падал поскользнувшись, кто-то
начинал кашлять и тоже падал: вставали не все. Иной раз под ноги
охотникам, сбившимся в группку тесную и явно более мелкую, чем в начале,
попадались людские ноги и руки.
Наконец, кое-как откашлявшись бритый вожак приказа уходить - голос
его звучал тускло и хрипло. Пока искали выход, ряды охотников продолжали
редеть - если в помещение завода вошло около полусотни человек, то вместе
с клубящимся облаком газа на улицу, кашляя и задыхаясь, вышло меньше
двадцати. А туман на улице продолжал сгущаться, и никому не было дела,
действительно ли это туман... А то, что в горле першит, что головы
налились тяжестью - так это, верно, с недосыпу: сложная была ночка, да и
начинающийся день обещал быть не лучше.

18
Детей у Анны не было, и поэтому всю свою заботу она переключила на
племянника, пока сестра с мужем разъезжали по заграницам. Она и и сама не
думала, что так привяжется к мальчишке: ребенок ни в чем не знал отказа
несмотря на то, что заработок ее был более чем скромен, особенно для
врача. Анне не хватало самоуверенности, которую так ценят в докторах
пациенты, с каждым она возилась подолгу, любила беседовать - как почти
любая женщина с не сложившейся личной жизнью, - но когда приходила пора
принимать серьезное решение, советовала порой лишний раз
проконсультироваться у другого специалиста, что очень отрицательно влияло
на ее врачебный престиж. Была, правда, у нее своя клиентура - одинокие
старухи, которым посещение врача требуется иной раз лишь для того, чтобы
выговориться перед кем-то, посетовать на здоровье и жизнь, вот они считали
Анну лучшим из возможных специалистов и пересказывали при случае друг
другу о том, что за замечательный она человек, но много денег с них Анна
брать стеснялась, а времени они отнимали помногу. Как говорят - за доброту
приходиться платить...
Но все было бы ничего, если бы не мальчик.
Анна заметила первые признаки болезни раньше, чем они успели созреть
и достичь своего полного рассвета - это ее и спасло. В памятное утро когда
по радио передали первые сообщения о констрикторизме, ее внимательный и
тревожный взгляд отметил, что ребенок слишком задумчив, что обычно живо
бегающие глазки неподвижно застывают то на одном, то на другом предмете: а
руки рассеяно проносят ложку мимо рта... Будто бы невзначай заботливая
тетушка потрогала племяннику лоб - температура оказалась чуть повышенной,
но не настолько, чтобы вызвать такую реакцию. Вот если бы он пылал от
жара, если бы... Но мальчик вел себя, как обычно, ни на что не жаловался -
просто его реакция замедлилась.
При первой же мысли о том, что именно это может означать, Анну обдало
жаром. Как вверенный ей ребенок... да нет, хуже того - единственный
по-настоящему близкий ей человек - болен, а она не может ничего сделать?
"Не могу... - стиснув зубы призналась себе она. - Но почему? Кто это
сказал?"
Она не узнала себя откуда только силы взялись, как духу хватило
принести из кладовки веревку и привязать его к кровати. Впрочем вначале
Макс и не сопротивлялся - только удивленно хлопал глазами: что мол, нашло
на тетку?
Хотя прием больных велся обычно в муниципальной клинике, и никто не
обязывал Анну выдавать пациентам еще и лекарства, дома, когда к ней
нередко заглядывали после работы "ее сверхурочники", накопился порядочный
запас на все случаи жизни. Высыпав все свое богатство на обеденный стол,
Анна потерла ладонями виски - неужели среди этой кучи не было того, что
необходимо для спасения жизни ребенка? Она не хотела верить в это и не
могла.
"Про эту болезнь неизвестно ничего, - напомнила она себе, наблюдая,
как напрягается привязанное к кровати маленькое тельце. - Просто ничего...
так кто же сказал, что болезнь не излечима?"
Избегая встречи с опустевшим, тупым взглядом Макса, она принялась
доставать из кучи антибиотики, сульфамиды, стимуляторы...
Первые несколько часов прошли в тревожном ожидании - никаких
изменений ни в лучшую, ни в худшую сторону она зафиксировать не смогла.
"Веревка. Разве что веревка..." - в самом деле, если считать
абсолютным признаком констрикторизма резко возрастающую мускульную силу
больных, веревка давно должна была быть порвана, но пока ребенок
однообразно корчился, как заводная игрушка, придуманная каким-то
сумасшедшим.
Время от времени неподвижное сидение у кровати и назойливо крутящиеся
в голове одни и те же мысли заставляли Анну вскакивать с места и выходить
на балкон. От вида пустых улиц сжималось сердце, но когда во второй
половине дня у магазина напротив собралась толпа, Анна не выдержала,
начала кричать, чтобы потом вернуться в свою комнату со слезами на глазах
и упасть на стул, вытирая слезы. Плакала она недолго - чье-то выступление,
призывающее горожан идти строить укрепление, отвлекло ее внимание. Не будь
у нее на руках ребенка, Анна, наверное, тут же пошла бы к мэрии, но могла
ли она покинуть больного?
А время шло...
Ночь тоже не принесла никаких изменений. Второе, третье средство было
перепробовано - но безрезультатно.
"Сколько же часов у меня осталось? - спросила она себя, сжав всю свою
волю в кулак, и старалась думать о Максе, как о больном совершенно для нее
посторонним и безымянном, как тысячи других больных. - А что если
попробовать препарат мышьяка? А висмута?
Вопли в соседнем доме заставили ее выскочить на балкон. Какой-то
молодой человек висел на оконной раме, к нему из окна тянулись скрюченные
женские руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27