– Повитухи с ней?
Нероне кивнул.
– Значит, она все-таки под присмотром. Десять минут едва ли что-то изменят. Давайте выпьем по чашечке кофе и поговорим.
– Успокойся, Джакомо, – улыбнулся Мейер. – Нина здорова, как бык. Идти нам под горку, так что путь будет короче.
– Хорошо.
Они расселись по рваным брезентовым стульям. Иль Лупо предложил всем сигареты, приказал адъютанту принести кофе и после нескольких ничего не значащих фраз перешел к делу:
– Мейер рассказывал мне о вас, Нероне. Как я понимаю, вы – английский офицер.
– Совершенно верно.
– И дезертир.
– Да.
Иль Лупо выпустил струю дыма в брезентовый потолок.
– Для нас это несущественно. Капиталистические армии выполняют свою роль, помогая нам выиграть войну. Но наша задача – после разгрома врага установить нужный нам порядок. Так что вашу биографию в укор вам ставить не будут. Наоборот, она даже поможет вам, если вы пойдете с нами.
Нероне промолчал, ожидая продолжения.
– Мейер также говорил мне о той работе, что вы проделали в Джимелло. О доверии, которым прониклись к вам люди. Это прекрасно… как временная мера.
– Почему временная? – поинтересовался Нероне.
– Потому что ваше положение временное и… двусмысленное. Потому что, когда война закончится, а закончится она скоро, этой стране потребуется сильная власть, чтобы управлять ею и поднимать ее из руин.
– То есть коммунистическое правительство?
– Да. Только у нас есть четкая программа и достаточно сил для ее реализации.
– Но вы должны иметь на это законное право, не так ли? Мандат?
Иль Лупо согласно кивнул:
– У нас оно есть. Англичане ясно дали понять, что будут иметь дело с кем угодно, кто поможет им управлять страной. Они вооружили нас, и мы принимаем достаточно активное участие в боевых действиях. У американцев другие идеи, но они политически незрелы, и пока мы можем не брать их в расчет. Это первая половина мандата. Вторую мы должны завоевать сами.
– Как?
– Как любая партия завоевывает доверие масс? Результатами. Замещением хаоса порядком. Избавлением от несогласных и объединением с позиции силы.
– То же самое пытались сделать фашисты, – заметил Нероне.
– Их ошибка состоит в том, что они создали диктатуру одного человека. У нас же будет диктатура всего пролетариата.
– И вы хотели бы, чтобы я присоединился к вам?
– Присоединился же Мейер, – спокойно ответил Иль Лупо. – Либерал по натуре, он осознал, что либерализм обречен на неудачу. Нет смысла обещать людям, что в обмен на поддержку они получат работу, образование, процветание. Люди устроены иначе. По своей сущности они глупы, эгоистичны. Им нужна дисциплина силы и страха. К примеру, возьмите себя. Вы потрудились на славу, но чего достигли? Так и будете до конца дней бегать с корзинкой яиц, изображая всеобщего благодетеля… И никто не станет возражать, бегайте на здоровье. Но разве за этим будущее?
И тут Мейер увидел, что Нероне разом расслабился, исчезло напряжение, не покидавшее его с момента прихода.
– За этим нет никакого будущего. Я это знаю.
– Но почему продолжаете бегать со своей корзинкой?
– Без нее мир очень уж мрачен, – ответил Нероне.
– Согласен, – кивнул Иль Лупо. – Но в мире, который мы построим, нужды в ней не будет.
– Этого-то я и боюсь. – Нероне поднялся. – Я думаю, мы поняли друг друга.
– Я, во всяком случае, вас понял, – в голосе Иль Лупо не слышалось неприязни. – Не уверен, поняли ли вы меня. Мы занимаем деревни, одну за другой, и устанавливаем там свою власть. Следующая на очереди – Джимелло. Что вы намерены предпринять в связи с этим?
Нероне улыбнулся:
– Я могу поднять народ и организовать оборону.
Иль Лупо покачал головой:
– Для этого вы слишком плохой солдат. У нас автоматы, пулеметы, патроны… и мы знаем, как ими пользоваться. Мы перебьем вас всех за полдня. Кому от этого будет польза?
– Никому, – ответил Нероне. – Поэтому я попрошу жителей деревень воздерживаться от насилия и ждать первых свободных выборов.
Тень улыбки пробежала по губам Иль Лупо:
– К тому времени они забудут, что мы пришли с оружием в руках. Крестьяне будут помнить только хлеб, макароны и плитки американского шоколада, которые получат от нас.
– А парней, которых вы расстреливали у дорог? – внезапная злость прорвалась в голосе Джакомо. – Избитых стариков, девушек, остриженных наголо! Новая тирания, растущая на обломках старой… и свобода, оставшаяся заложницей иллюзии мира. Сейчас люди уступят вам, потому что они сломаны и напуганы. Но потом поднимутся и вышвырнут вас вон!
– Дай человеку работу, возможность набить вечером желудок, женщину на ночь, и он никогда не вспомнит о Судном дне. – Иль Лупо встал. – И еще, Нероне…
– Да?
– Для нас двоих места в Джимелло нет. Вы должны убраться оттуда.
К его удивлению, Нероне расхохотался:
– Желаете получить мясо без горчички? Хотите, чтобы я обесчестил себя и сбежал, как заяц, когда вы будете входить в деревню освободителем Италии? Слишком уж вы жадны!
– Если вы останетесь, – холодно процедил Иль Лупо, – мне придется убить вас.
– Я знаю.
– Значит, вы хотите стать мучеником?
– Вот это вздор! – ответил Нероне. – Как и любой человек, я не хочу умирать. Но останусь на земле, которую обрабатывал собственными руками, не покину места, где нашел любовь, надежду, веру. Я отказываюсь изображать труса и не собираюсь радовать вас легкой победой.
– Очень хорошо, – подвел черту Иль Лупо. – Значит, наши позиции определились.
– Вы не будете возражать, если Мейер сейчас уйдет со мной?
– Отнюдь. Если вас не затруднит, подождите минутку на улице. Нам надо закончить одно дело.
– Он фанатик, – бесстрастно заметил Иль Лупо, когда Нероне вышел из палатки. – Ему придется уйти.
Мейер помолчал, чувствовалось, что он колеблется:
– Нероне – хороший человек. Он сделал много хорошего, никому не причинил зла. Почему не оставить его в покое?
– Ты слишком мягок, Мейер. – Иль Лупо положил руку на плечо доктора. – Мы войдем в Джимелло через десять дней. За это время ты должен вразумить его.
– Я умываю руки, – нервно ответил Мейер.
Иль Лупо улыбнулся:
– Это фраза Пилата, мой дорогой доктор. У евреев есть другая: «Разумно, когда один человек умирает за весь народ».
Он еще улыбался, когда Мейер покинул палатку и вместе с Джакомо направился к гребню впадины…
Блейз Мередит лежал на кровати, слушая неторопливый, обстоятельный рассказ доктора. Когда Мейер на мгновение запнулся, он спросил:
– Позвольте задать вам личный вопрос, доктор. Вы действительно вступили в коммунистическую партию?
– Членского билета у меня никогда не было. Но это не имеет значения. В горах – не до билетов. Главное состоит в том, что я связал себя с Иль Лупо и всем тем, что стояло за ним: диктатурой пролетариата, порядком, устанавливаемым силой.
– Могу я узнать, почему?
– Все очень просто, – Мейер всплеснул руками. – Для меня такой шаг был самым естественным. Я видел крушение либерализма. Сам стал жертвой диктатуры одного человека. Я понимал необходимость равенства, дисциплины, перераспределения капитала. Видел глупость и упрямство угнетенных. И мне казалось, что Иль Лупо предлагает единственное разумное решение.
– А его угроза Джакомо Нероне?
– Она полностью соответствовала логике момента.
– И вы согласились?
– Мне… Я не могу сказать, что не согласился.
– Вы переговорили об этом с Джакомо?
– Да.
– И что он ответил?
– Как это ни странно, монсеньор, оп тоже согласился с Иль Лупо, – лицо Мейера затуманилось. – Он сказал: «Нельзя верить в одно, а действовать по-другому. Иль Лупо прав. Если хочешь создать совершенный политический механизм, необходимо выбросить все ненужные детали. Иль Лупо не верит в Бога. Он верит только в реально существующего человека, так что его действия вполне логичны. Алогичный у нас ты, Мейер. Ты хочешь съесть омлет, но не желаешь при этом разбить яйца».
– И вы нашли, что на это ответить?
– Боюсь, я не смогу назвать мой ответ достойным. Нероне, конечно, сказал правду. Но я спросил: как можно соединить его признание, что проделанное им не имеет будущего, с его готовностью умереть за то, что он сделал?
– И что же Нероне?
– Он указал, что и его действия подчинены определенной логике. Он верил, что Бог – идеален, а человек, после изгнания из рая, несовершенен, и, отсюда, в мире всегда будут беспорядок, зло и несправедливость. Нельзя создать систему, которая избавит мир от всего этого, потому что люди, управляющие ей, так же несовершенны. Единственное, что возвышает человека и удерживает его от самоуничтожения, – сыновние отношения с Богом и братские – с человеческой семьей. Дела Джакомо – выражение этих отношений. Между ним и Иль Лупо неизбежен конфликт, ибо несовместимо то, во что верит каждый из них.
– И Иль Лупо, будучи вооружен, должен уничтожить его?
– Именно так.
– Почему же он не ушел?
– Шла речь и об этом, – вздохнул Мейер. – Я предложил ему взять Нину и мальчика и уехать в другое место. Он отказался. Заявил, что Нине не причинят вреда, а он сам давным-давно перестал бегать от опасности.
– И он остался в Джимелло?
– Да. Я ушел в горы, а за день до того, как Иль Лупо привел свой отряд в Джимелло Миноре, вернулся в деревню. Партизаны решили использовать мой дом как штаб и послали меня, чтобы я в нем прибрался. Кроме того, Иль Лупо попросил еще раз переговорить с Джакомо Нероне и убедить его изменить решение…
…Стоял теплый день, шумно стрекотали цикады. Нероне и Мейер гуляли по саду среди смоковниц и неспешно рассуждали, что произойдет, когда Партизаны спустятся с гор. Уговоры доктора ни к чему не привели. Джакомо твердо отказался покидать деревню, и Мейеру осталось лишь сообщить, какую участь уготовил ему Иль Лупо.
– Он высказался предельно ясно. Сначала тебя опозорят, затем – расстреляют.
– Как же он собирается опозорить меня?
– Деревню должны занять на рассвете. Тебя арестуют и приведут сюда для немедленного суда.
– Каковы обвинения?
– Дезертирство из армии и сотрудничество с немцами.
Нероне сухо улыбнулся:
– Ему не потребуется больших усилий для сбора доказательств. Что потом?
– Тебя приговорят к смерти и сразу же приведут приговор в исполнение.
– Каким образом?
– Расстреляют. Это будет военный суд, трибунал. Иль Лупо хочет соблюсти все формальности.
– А Нина и мальчик?
– Их не тронут. Так, во всяком случае, распорядился Иль Лупо. Наказанием женщины и ребенка он может вызвать лишь неприязнь населения.
– Умница. Я им восхищаюсь.
– Еще раз напоминаю тебе, что в твоем распоряжении восемнадцать часов, если ты захочешь уйти. Я могу дать тебе денег. Тебе, Нине и ребенку их хватит на два месяца. Ты получишь деньги при условии, что уйдешь до рассвета.
– Я остаюсь. Мое решение неизменно.
– Тогда и говорить больше не о чем?
– Не о чем. Я благодарю тебя, Мейер, за твои старания, Мы – добрые друзья. Я это ценю.
– Да… чуть не забыл.
– Что же?
– Где ты будешь в девять утра?
– Я помогу Иль Лупо избежать лишних хлопот. И приду сюда.
– Боюсь, так не пойдет. Он хочет, чтобы тебя привели под конвоем.
– Не может же он требовать исполнения всех желаний? Я приду сам, в девять утра.
– Я передам ему.
– Вот и отлично.
Вое, что хотелось сказать, они облекли в слова, но ни один из них не знал, как распрощаться, поэтому оба молча продолжали ходить по тропе. Первым не выдержал Мейер:
– Очень жаль, что так все заканчивается. Это, конечно, не мое дело, но я хочу знать: что ты теперь собираешься предпринять?
Нероне не замедлил с ответом:
– Пойду к отцу Ансельмо, чтобы он исповедовал меня. Затем соберу кое-что в хижине и отнесу Нине. Поднимусь на виллу и спрошу графиню, не сможет ли она приютить у себя Нину и мальчика, пока все не закончится. Анна-Луиза – англичанка, а Иль Лупо достаточно умен, чтобы не сердить тех, кто дает ему оружие. А потом… – Его исхудалое лицо расплылось в улыбке. – Потом я буду молиться. Мне повезло, у меня есть время, чтобы приготовиться. Не каждому выпадает заранее знать время и место смерти. – Он остановился и протянул руку. – До свидания, Мейер. Не вини себя. Я буду вечно помнить о тебе.
– До свидания, Нероне. Я позабочусь о Нине и мальчике.
С его губ едва не слетела древняя, знакомая фраза: «Храни тебя Бог», но он вовремя вспомнил, что в мире Иль Лупо, который стал и его миром, не было места Богу…
– …А что произошло у отца Ансельмо? – спросил Блейз Мередит.
Мейер неопределенно махнул рукой.
– Ничего особенного. Старик не любил его. Они часто ссорились, знаете ли. Он отказался слушать исповедь Нероне. Я узнал об этом позже, об этом говорили в деревне.
– А графиня?
– Об этом я знаю понаслышке, от Пьетро, который лечится у меня. Джакомо пришел на виллу, чтобы попросить убежище для Нины и мальчика. Кроме того, как мне представляется, он хотел провести ночь на вилле, чтобы Иль Лупо не знал, где его искать и не смог бы доставить в деревню под конвоем, как преступника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38