Доктор удивленно уставился на него:
– Заплатить? Чем?
– Еще не знаю, – задумчиво ответил Нероне. – Но думаю, цена будет очень высока…
– Он объяснил, что это значит? – спросил Блейз Мередит.
– Нет.
– А вы потребовали объяснений?
– Да, – Мейер тяжело вздохнул. – Но вновь за него ответила Нина. Помнится, она стояла позади его, обняла, поцеловала в маковку, положила руки на плечи. «Я люблю этого человека, дорогой доктор, – сказала она. – Он ничего не боится… и всегда возвращает долги!»
– И вы этим удовлетворились?
Мейер ухмыльнулся и взял чашку с вином.
– Вы упустили самое главное, монсеньор. Когда вы видите такую пару, составляющую, по существу, единое целое да при этом влюблены в женщину… удовлетворенность может быть только в одном. И она недостижима. Я встал и пошел домой. На следующий день мы с Нероне встретились вновь и начали подготовку к зиме.
– Вы достигли успеха?
– Да. Еще до того, как выпал первый снег, все жители Джимелло Миноре согласились с нами, и мы спрятали около трех тонн продовольствия в Гротта дель Фауно.
Мередит встрепенулся:
– Грот Фавна… Там, где его похоронили, не так ли?
– Там, где его похоронили, – отозвался Альдо Мейер.
ГЛАВА 11
Когда Блейз Мередит беседовал под смоковницей с доктором Мейером, Анна-Луиза де Санктис принимала в гостиной Нину Сандуцци.
Графиня проснулась поздно, но не в таком скверном настроении, как обычно. Служанка уведомила ее, что Нина Сандуцци и Паоло уже пришли. На утренний туалет и завтрак Анна-Луиза затратила почти час, потом минут десять поболтала с Николасом Блэком, направлявшимся в сад, просмотрела счета и меню на ужин и лишь после этого прошла в гостиную и послала за Ниной Сандуцци.
Говорили они наедине, а Паоло бродил по дорожке около дома, смотрел, как садовники переходят от клумбы к клумбе, а желтые бабочки неторопливо кружатся над цветами.
Графиня сидела на стуле с высокой спинкой, довольная собой, освеженная ванной, положив руки на колени, всматриваясь в бесстрастное лицо крестьянки, которая стояла перед ней с голыми, запыленными с дороги ногами, но гордая и свободная, как дерево, ожидающее порыва ветра.
– Вы понимаете, для мальчика это отличная возможность показать себя, – улыбнулась Анна-Луиза.
– Это работа, – сухо ответила Нина Сандуцци. – Мальчику от нее только польза. Если он будет работать хорошо, вам это тоже на руку.
– Как Паоло отнесся к моему предложению? Он обрадовался?
– Кто знает, радуется он или нет? Он здесь. И готов приступить к работе.
– Но мы еще не обговорили оплату.
Нина Сандуцци безразлично пожала плечами:
– Доктор сказал, что вы будете платить как обычно.
Анна-Луиза покровительственно улыбнулась:
– И даже больше. Синьор Блэк сказал мне, что мальчик умен и сообразителен. Я буду платить ему, как взрослому мужчине.
– За мужскую работу – хорошо! Если только это мужская работа!
Графиня, не очень хорошо понимая диалект, пропустила шпильку мимо ушей. И продолжала в том же духе:
– Если он будет хорошо работать и проявит себя, мы, возможно, сможем многим ему помочь – дать образование, найти приличное место, даже послать в Рим.
Нина Сандуцци кивнула, но ее глаза словно подернулись туманом.
– Его отец был образованным человеком. Он, бывало, говорил, что сначала надо дать образование сердцу, а уж потом – голове.
– Ну разумеется! – графиня просияла. – Его отец! Джакомо Нероне был вашим любовником, не так ли?
– Он был мужчиной, которого я любила, – ответила Нина Сандуцци. – Он любил меня и любил мальчика.
– Странно, что он так и не женился на вас.
Глаза Нины остались бесстрастными, лицо – спокойным. Последняя фраза графини словно повисла в воздухе. В Анне-Луизе де Санктис начало закипать раздражение. Ей хотелось ударить Нину, посмотреть, как на оливковой коже зардеют следы пальцев. Но она не могла пойти на конфликт, и ее губы скривились в улыбке:
– Мальчик, разумеется, будет жить здесь. У нас хорошо кормят, он получит все необходимое. Выходные Паоло сможет проводить с вами.
– Я уже говорила с монсеньором из Рима, – неожиданно сказала Нина. – Попросила его побеседовать с мальчиком и помочь ему. У него сейчас трудный период.
– Не следовало вам беспокоить монсеньора Мередита, – набросилась на нее графиня. – Он тяжело болен.
– Все его дела связаны с моим Джакомо, синьора, И что может быть важнее, чем сын Джакомо? Кроме того, монсеньор сказал, что с радостью поможет мальчику.
– Вы можете идти, – взмахом руки графиня отпустила ее. – Мальчик пусть остается, садовник скажет ему, что надо делать.
Нина Сандуцци не тронулась с места, нагнулась, подхватила плетеную корзину, которую всегда носила с собой, пошарила внутри и достала маленький бумажный пакет.
– Что это?
– Мой мальчик будет жить в вашем доме. Он не может прийти с пустыми руками. Примите подарок.
Естественная простота этого жеста смутила графиню. Она взяла пакет.
– Благодарю. Позвольте спросить, что в нем?
– Мы – бедняки, – ответила Нина. – Мы дарим от сердца, а не от богатства. Возможно, придет день, когда Джакомо станет святым, и тогда наш подарок будет вам особенно дорог. В пакете – часть одежды, в которой его убили. С его кровью на ней. Я хотела, чтобы вы получили этот подарок от его сына.
Анна-Луиза де Санктис ничего не ответила. Она сидела, словно загипнотизированная, уставившись на пакет. Губы ее беззвучно шевелились. Когда же, наконец, она подняла голову, комната была пуста, в солнечных лучах танцевали пылинки, а по зеленому лугу за окном рядом с садовником шагал мальчик, который мог бы быть ее сыном.
Альдо Мейер и монсеньор Блейз Мередит поднялись из-за стола и прогуливались по дорожке вдоль забора, окружавшего сад. Они уходили от солнца в тень и вновь попадали под жаркие лучи.
– Так, что мы имеем на текущий момент? – подводил итог Мередит. – Он в бегах, влюблен, готов возглавить и взять на себя ответственность за тех, кто дал ему приют. Его прошлое – загадка. Будущее не ясно. Настоящее… то, что вы мне рассказали. У нас нет свидетельств его религиозных убеждений или моральных принципов. Более того, он живет в грехе. Действия Нероне, пусть и благие по сути, не имеют божественной значимости. Далее… – Он отбросил маленький камушек, посмотрел, как тот отрикошетил от стены и замер в траве. – Далее, судя по моим записям, Нероне приходит к кризису, моменту обращения, а в результате отворачивается от своей женщины и отдает себя Богу. Что вам об этом известно?
– Меньше, чем мне следовало бы знать, – ответил Мейер. – И уж наверняка меньше, чем Нине, с которой вы намерены поговорить сегодня днем. Что-то я, конечно, знаю. И расскажу вам…
Зима оказалась суровей, чем они предполагали. Снег валял и валил, засыпая дороги, ломая ветви олив, заметая двери домов. В ясные солнечные дни верхний покров таял, к вечеру – подмерзал, превращаясь в ледяную корку, а затем его вновь засыпало снегом.
На юге противостоящие друг другу армии зарывались в землю и ждали оттепели. Патрули в горах несли потери не от пуль противника, а от мороза. Дезертиры по ночам ломились в запертые двери. И умирали в снегу еще до наступления утра, если дверь так и оставалась закрытой.
В домах люди жались друг к другу в больших семейных постелях, вылезая только по нужде да для того, чтобы принести еду или сварить кофе. Уголь приходилось экономить, земляной пол промерзал сплошь, по комнатам гулял ледяной ветер. Старики кашляли, жаловались на боли в суставах. У молодых от простуды пылали щеки, как ножом резало горло. Если кто-то умирал, а такое в ту зиму случалось довольно часто, труп выносили из дома и просто зарывали в снег, откладывая похороны до лучших времен.
Крестьяне жили, словно впавшие в зимнюю спячку животные, каждая кровать была островком в снежном море, а пробуждаясь гадали, сколько же они еще протянут, придет ли для них еще одна весна.
На стук в дверь внимания не обращали. Кто, как не воры, сумасшедшие или голодающие могли оказаться на улице в такое время? Если стучали уж очень настойчиво, из дома принимались дружно ругаться, пока не начинал скрипеть снег под ногами уходившего ни с чем. Был только один условный стук и один голос, по которому двери открывались – Джакомо Нероне.
Ежедневно он обходил дома – худой, улыбающийся гигант, в. ботинках, обернутых мешковиной, в лохмотьях, в шапке, сшитой из чулок Нины. На спине нес старый армейский рюкзак с дневными рационами, в карманах лежали таблетки аспирина, бутылочка рыбьего жира, другие медикаменты.
Входя в дом, он оставался там, сколько требовалось, но не дольше. Осматривая больных, лечил, если мог, варил бульон для ослабевших, выносил мусор, а затем уходил. Но перед тем, как закрыть за собой дверь, Нероне находил пять минут, чтобы сообщить новости, и еще две – для шутки, чтобы все смеялись, расставаясь с ним. Если требовалась помощь Мейера, он приводил его с собой. Если же кто-то нуждался в последнем слове священника, пытался помочь и в этом. Бывало, здесь Нероне терпел неудачу – не мог вытащить из дома старого и замерзшего отца Ансельмо, а его молодому коллеге из Джимелло Маджоре хватало дел и со своими умирающими.
На исходе дня он всегда заходил к Альдо Мейеру. Они выпивали по стаканчику граппы, обменивались новостями, после чего Нероне отправлялся в хижину Нины.
Поначалу он был весел, взбудоражен той гигантской ношей, что взвалил себе на плечи. Потом, когда декабрь сменился январем, а зима свирепствовала все злее, стал более нервным, как человек, который мало спит и много думает. Мейер уговаривал его отдохнуть, провести пару дней в постели, но Нероне отказывался, с новой силой набрасываясь на работу.
А потом, в один из самых студеных вечеров, он ввалился в дом Мейера, бросил на пол пустой рюкзак, одним глотком осушил стаканчик граппы и выпалил:
– Мейер! Я хочу с вами поговорить!
– Мы всегда говорим, – резонно заметил тот. – Чем сегодняшний вечер отличается от остальных.
Нероне словно и не заметил иронии в голосе доктора.
– Я никогда не объяснял, почему я пришел сюда, не так ли?
– Это ваше личное дело. Вы не обязаны докладываться мне.
– Теперь я хотел бы объяснить.
– Почему?
– Мне это нужно.
– Веская причина, – усмехнулся Мейер.
– Скажите мне… вы верите в Бога, доктор?
– Меня воспитали в вере, – осторожно ответил Мейер. – Мои друзья, фашисты, старались, как могли, разубедить в его существовании. Скажем так, вопрос этот остался открытым. А почему вы спрашиваете?
– Возможно, вам покажется, что я несу чушь.
– Человек имеет право нести чушь, если ему это нужно.
– Хорошо. Выводы вы сделаете сами. Я англичанин, это вам известно. Офицер, этого вы еще не знали.
– Но догадывался.
– Я также дезертир.
– Что вы от меня хотите? Чтобы я выразил вам свое глубокое презрение?
– Ради Бога, помолчите. Просто слушайте. Я был в передовом отряде, вступившем в Мессину. Последний оплот фашистов на Сицилии. Боя практически не было. И итальянцы, и немцы признали свое поражение, и быстро отступали. Мое подразделение получило приказ очистить квартал жилых домов, расположенных неподалеку от доков. Отдельные снайперы, пара пулеметных гнезд… пустяки. Там был тупик с окнами, выходящими на нас, и на верхнем этаже засел снайпер. Он десять минут не давал нам поднять головы, но потом мы смогли прорваться к дому. Следуя заведенному порядку, я предложил снайперу сдаться. Прогремел выстыл, на этот раз с более низкого этажа. Один из моих парней упал. Я бросил в окно гранату, а когда прогремел взрыв, ворвался в дом. И… нашел этого снайпера – старого рыбака, вместе с женщиной и младенцем. Все погибли. И ребенок…
– На войне такое случается, – холодно ответил Мейер. – Это человеческий фактор. Бог тут ни при чем.
– Я знаю, – кивнул Джакомо Нероне. – Но этим человеческим фактором оказался я. Вы должны понять.
– Да, могу. И вы подумали, что для вас это конец. Вы посчитали себя свободным от всех обязательств. Ваша война окончилась. Так?
– Более или менее.
– Вы ударились в бега. И куда же вы решили бежать?
– Тогда я не имел об этом ни малейшего понятия.
– Почему же вы пришли сюда?
– Не знаю. Считайте, что это дело случая.
– Вы верите в Бога, Нероне?
– Когда-то верил. Потом, достаточно долгое время, нет.
– А теперь?
– Не давите на меня! Дайте мне выговориться!
Мейер пожал плечами и плеснул траппы в стакан Нероне:
– Истина в вине. Выпейте.
Нероне поднял стакан дрожащими руками и жадно выпил, затем вытер рот тыльной стороной ладони. И продолжил:
– Когда я встретил Нину, она стала для меня прибежищем. Потом мы полюбили друг друга, и я почувствовал, что получил отпущение грехов. Когда же она забеременела… я понял, что появится новый человек, который займет место убитого мною младенца. Сейчас, помогая крестьянам, я словно расплачиваюсь за смерть старого рыбака и женщины… Этого недостаточно. Все еще недостаточно.
– Понятно, – кивнул Мейер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38