А посмотреть, наверное, стоит. С западной стороны снежноцветка чахлая и редкая, а с восточной должна быть погуще.
Славян поднялся на холм по специально вырубленным и вымощенным небольшими булыжниками ступеням и увидел сидящего на корточках хелефайю-дарко. Судя по причёске с одной заколкой — мужчину, длинные волосы густой завесой скрыли лицо. Одет в тайлонир — походную одежду. Нет, походная одежда — тайлонур, а тайлонир — ночная рубашка с халатом тремя размерами больше нужного, излюбленный их наряд. Маленьким кинжальчиком с узким лезвием дарко срезал тоненькие, но прочные как альпинистская верёвка стебли цветов, складывал в корзинку. Полную уже накосил, ушехлоп трудолюбивый.
— Изначалие в помощь, — пожелал Славян.
Хелефайя подскочил как ужаленный, выставил для обороны кукольный ножичек. Раззяве и на ум не легло, что чужак может придти не со стороны деревни, а по быстрой тропе.
— Ух ты, великий воин, гроза бурьянных зарослей! — восхитился Славян. — Если бы я хотел, уже три раза тебе, тютяке, башку снёс. Убирай зубочистку, только и годиться, что цветочки стричь.
— Славян… — дарко выронил кинжал, отступил. Уши то поворачивались верхушками к лицу, то отворачивались к затылку.
— Привет, — автоматически поздоровался Славян, и лишь потом не столько вспомнил, сколько сообразил, что это хелефайя с гаврского проспекта, Дариэль. — У тебя эндориенский алиир, — заметил Славян. Назвать Дариэля по имени он не рискнул, так толком ничего и не понял в их этикетных заморочках, а нарываться на разборку из-за такой мелочи, как неправильное имя, глупо. Да и не знает он никаких других имён случайного знакомого.
Дарко неотрывно смотрел на Славяна. И без того огромные карие глаза хелефайи распахнулись едва ли не на всё лицо, губы едва заметно дрогнули. Славян одновременно и смутился, и позлорадствовал: напугал парня, да ещё и высмеял. Мало того, что сверхзоркий и сверхчуткий хелефайя человека (нет, вы подумайте — человека!) прозевал, так ещё и труса спраздновал. Такое он не скоро забудет.
Извиняться глупо, продолжать содеянное — гадко, разговор попытаться завести — так о чём со случайным знакомым, которого едва вспомнить-то смог, говорить?
— Пока. — Славян повернулся к лестнице.
— Славян, — тихонько окликнул хелефайя.
Такого кричащего шёпота, такой безнадёжной мольбы о помощи Славян не слышал никогда. Он с изумлением посмотрел на хелефайю — да что должно стрястись, чтобы так позвать?!
— Ну скажи, что я мразь, — едва слышно проговорил хелефайя. — Дай пощёчину. Только не молчи, не уходи вот так — как чужой.
Накинься на него дарко с кинжалом или начни отплясывать лезгинку, Славян растерялся бы меньше.
— Ты чего? — только и сумел сказать он.
— Славян, пред изначалием мира клянусь: я не знал… Я не знал, что у человеков может быть… такое… такая… вывороченность просто так, ни за что… Я поторопился в суждении… — голос у хелефайи дрожал и срывался, оправдания казались бессмысленными, и оттого лживыми. Он коротко, резко вздохнул и сказал с решимостью, от которой у Славяна судорожно трепыхнулось сердце, полыхнуло короткой острой болью, — редкостную дрянь сулила такая решимость: — Я виноват. Право оценить вину и воздаяние принадлежит тебе.
— Дариэль, — не понял Славян, — так ты же тогда правду сказал. А за правду не виноватят.
— Нет! Это совсем не правда!
— Правда, — жёстко ответил Славян. — Я действительно урод с ещё более уродливой наследственностью. И нечего дурь всякую накручивать! Нет здесь никакой твоей вины, и не было никогда. Ты сказал правду.
— Нет, — упрямо ответил хелефайя. — Не правда говорить тогда быть. Не вся правда. — Ему мучительно не хватало французских слов — позабылись вдруг все, верхушки ушей резко отвернулись назад, мочки — вперёд, хелефайя пробормотал что-то по-своему, взмахнул рукой в так и не оформившемся жесте. Брызнули слёзы. — Это лишь тело… Не ты… Ты — другое…
— Не плачь, — попросил Славян. Тяжело иметь дело с эльфами, настроение меняется каждую минуту, то смех, то слёзы, то ярость. И в девяти случаях из десяти не поймёшь, из-за чего.
Ну с Дариэлем-то понятно что стряслось. Сейчас главное — успокоить парня, а потом и дурь из головы можно повымести.
— Дариэль, — Славян подошёл к хелефайе, — ну что ты как ребёнок…
Дариэль вцепился ему в куртку, заплакал по-мальчишечьи — в голос, вздрагивая все телом. Славян осторожно погладил его по волосам, досчитал до двадцати пяти, давая хелефайе выплакаться, потом оторвал от плеча и сунул под нос зеркало связи.
— А теперь посмотри на себя: зарёванный, чумазый. (На лбу и правой щеке у Дариэля грязные полосы, вроде бы земля). Вымазаться-то когда успел? Пойдём, умоешься. Носовой платок есть?
— Есть, — хлюпнул носом Дариэль.
Славян убрал зеркало, пошёл к водопадику. Хелефайя поплёлся следом.
В горле пересохло. Славян дождался, когда Дариэль умоется, достал стаканчик.
— Славян, — Дариэль ополоснул руки, — ты выпьешь из моих ладоней?
В первое мгновение Славян не понял — зачем, когда посуда есть? К счастью, хватило ума прикусить язык, не задавать тупоголовых вопросов. Понять смысл жеста тоже — знак доверия, примирения. Знак того, что у Славяна нет к Дариэлю ни вражды, ни обиды.
— Да, — ответил он, выпил предложенную воду. — Теперь ты из моих.
Дариэль попятился. Уши встали торчком и развернулись к Славяну.
— Я что-то не то сказал? — торопливо спросил Славян. — Это оскорбление?
— Нет, — тихо ответил Дариэль. — Нет, что ты… Просто… — Договаривать он не стал, подошёл, выпил глоток. А вид у хелефайи — не то что воду, цианистый калий у Славяна из рук возьмёт не задумываясь. Того озноб продрал: ох, и скверно дело оборачивается.
Дариэль осторожно разомкнул его ладони, прижал к своим ушам.
— Господин мой… — начал он что-то очень похожее на вассальную клятву.
— Нет. Не господин. Никому и никогда, — перебил Славян. Не дожидаясь, что полоумный хелефайя дальше выкинет, Славян высвободился и прижал его ладони к своим ушам. «Вот и получилась клятва дружбы, — подумал Славян. — Иногда и ритуалы полезны. Когда ума не хватает понять, что происходит, очень даже помогает». Дариэль смотрел в землю. Коротко вздохнул, поднял глаза. Славян отпустил его руки.
— Уже обедать пора, — сказал хелефайя. — Пойдём ко мне? Лаурин обрадуется.
— Да кто ж меня пустит?
Хелефайские долины закрыты от чужаков как средневековая Япония или Китай на Технической стороне. Ни войти, ни выйти. В большом мире бывают единицы, а основная часть долинников дальше приграничья за всю свою бесконечно длинную жизнь не ходит. Даже из долины в долину телепортом добираются, волшбы расходуется много до невероятия, но хелефайи и на это согласны, лишь бы с чужаками не соприкасаться. С человеками особенно.
— А сейчас не пускать некому, — ответил Дариэль. — Один владыка отрёкся, другого только завтра утром выберут. Свобода.
— Как отрёкся? Почему?
— После обеда расскажу, — с замечательно честным взглядом пообещал Дариэль.
— Тебе только в страховой компании работать, — сдался Славян. — Или рекламным агентом.
— Я сейчас, — взлетел по лестнице Дариэль. — Снежноцветку заберу.
— Шило своё не забудь.
— Это не шило, — сказал Дариэль, спускаясь. Кинжал прицеплен к поясу, в руке корзинка, — а дальдр. Такой у каждого долинника есть. Они отковываются в день рождения, и сопровождают хелефайю до самой смерти. Выглядит дальдр не очень серьёзно, но в умелых руках… не ухмыляйся, я не о себе говорю… в умелых, — подчеркнул Дариэль, — руках дальдр — грозное оружие.
— Ты сказал — у каждого долинника.
— Дальдр вышвырка ломают. Я свой спрятал, сначала надеялся защититься, потом терять было уже нечего, отдай дальдр, не отдай — всё одно. Так что послал я владык куда подальше и не отдал. А потом и в изгнание унёс.
— Молодец, — одобрил Славян.
— А то, — гордо задрал нос хелефайя.
ГЛАВА 4. ЗИМНЯЯ ЖАРА ЭНДОРИЕНА
Для ходочанина войти в чарокамный круг хелефайской долины несложно, другое дело, что за ним ждут стражи границы, которые предпочитают сначала пристрелить, а потом уже выслушать. В прямом смысле: искусством допрашивать мертвецов владеют не только некроманты из ордена Сокола, эльфы мастера не меньшие, но только вслух об этом предпочитают без крайней нужды не упоминать.
— Сюда, — сказал Дариэль, отцепляя алиир. — Тут тропинка есть, стражи давно ею не пользуются. — Он спрятал алиир в специальный кармашек на кафтане.
Падение дисциплины из-за отставки владыки началось обвальное, — понадобится бдительный страж, так не найдёшь. Стоило ослабнуть стальной хватке правителей, верх взяли прославленные хелефайские легкомыслие и взбалмошность: три четверти стражей сбежали в деревенские кабаки приграничья, а оставшиеся только вид делали, что патрулируют — боевая пятёрка облюбовала полянку поуютнее и устроила пикник. Славян с Дариэлем на них едва не наступили, нежданную свободу горе-пограничники отметили более чем основательно, а пятнистые, как у десантников с Технички, тайлонуры прекрасно сливаются с травой и тенями от ветвей, солнечными бликами. Пятна на форме и сапогах не столь резкие, как на техносторонней камуфляжке, переходят друг в друга легко и естественно, без малейшего намёка на военное предназначение одежды. Дариэль стащил у стражей трёхобъёмный рюкзак.
— Одежду сложи, — велел он изнемогающему от жары Славяну. — И ботинки сними, здесь ноги ранить нечем.
Куртку и свитер человек снял сразу, как вошли в долину, но и в футболке и джинсах было тяжело: сердце возмущалось внезапным переходом из мороза в летнее пекло, стучало неровно и заполошно, сжималось в резкой судороге боли.
— Подожди, — Славян достал из кармана куртки пластинку с таблетками, но Дариэль положил ладонь ему на левую лопатку, что-то пробормотал. Боль отступила.
— Прости, я не подумал… — тихо сказал он.
— Не ерунди. И спасибо. — Славян обернулся, благодарно сжал хелефайе плечо. Тот ответил робкой улыбкой. — Спасибо, — повторил Славян. Плечо расслабилось, тягостное напряжение, терзавшее хелефайю много дней, схлынуло, — сквозь пальцы Славяна будто волна прошла. «И надо оно ему было, из-за подобной ерунды так себя мучить? Вот дурачок-то. Напридумывал себе чёрти чего. Нет, для человека хелефайю понять — задача непосильная». Он опять коротко, легко сжал плечо Дариэля, отвернулся к рюкзаку, уложил вещи.
— Пойдём? — спросил Славян хелефайю.
— Пойдём, — ответил он. И взгляд, и голос весёлые, свободные. Кончились что недоразумения, что терзания.
Дариэль легко провёл Славяна сквозь пограничную зону к станции телепорта, а там уже вопросы задавать никто не будет — внутренние земли не патрулируются. Да и чужаков в долине появилось немало — гоблины, гномы, человеки. Гостем больше, гостем меньше, никому ни до чего нет дела. Кабинка телепорта у хелефайев похожа на пятиметровый шумерский зиккурат и гораздо уместнее смотрелась бы в вампирской общине. Тамошние телепорты — трехметровый беломраморный куб, украшенный барельефами на волчьи темы. Изнутри все здания телепортов одинаковы: квадратная комната, стены и потолок облицованы маленькими треугольными плитками из слабообожжённой, неглазурированной глины. Пол выложен квадратными деревянными паркетинами, посередине — восьмигранник из паркетин прямоугольных. Освещается комната только свечами, на северной и южной стене ряд четырёхсвечёвых канделябров, простых, без затей и украшений. В восточной стене вход, в западной — выход, двери деревянные, тоже простые, казённого вида. Вставай посреди площадки, называй код — свечи на миг погаснут, повеет прохладным, сладковато-пряным ветром внесторонья, потом свечи сами собой загорятся, и ты уже перенёся на пару тысяч километров.
* * *
— Нравится? — требовательно спросил Дариэль, когда они вышли со станции. Зиккурат телепорта хелефайи выстроили на вершине самого высокого холма, отсюда город виден как на ладони. — Это Миальер, столица Эндориена.
Хелефайский город Славян увидел впервые. Одноэтажные восьмигранные домики со стрельчатыми окнами и дверями, похожие на парковые беседки, столь же лёгкие и хрупкие, воздушные. Выглядят так, словно сплели вместе кроны восьми деревьев, стволы соединили бумажными стенами, а корни стали фундаментом. Да ещё от древесного любопытства вылезли из земли, на хелефайскую жизнь посмотреть.
— Нравится? — повторил Дариэль.
Хелефайю не обманешь.
— Игрушечное всё такое, — сказал Славян. — Непрочное.
— Это иллинар, он крепче гаврских волноломов.
В хелефайском городе нет привычных человеческому глазу улиц, дома прихотливо разбросаны по небольшим холмам — все нежных, приглушённых пастельных тонов: золотистые, голубые, бежевые, розовые. Расстояние между домами большое, множество деревьев, лесных и садовых, сложное переплетение мощёных глиняной плиткой дорожек. Вместо фонтанов — ручьи и ручейки, водопады и водопадики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Славян поднялся на холм по специально вырубленным и вымощенным небольшими булыжниками ступеням и увидел сидящего на корточках хелефайю-дарко. Судя по причёске с одной заколкой — мужчину, длинные волосы густой завесой скрыли лицо. Одет в тайлонир — походную одежду. Нет, походная одежда — тайлонур, а тайлонир — ночная рубашка с халатом тремя размерами больше нужного, излюбленный их наряд. Маленьким кинжальчиком с узким лезвием дарко срезал тоненькие, но прочные как альпинистская верёвка стебли цветов, складывал в корзинку. Полную уже накосил, ушехлоп трудолюбивый.
— Изначалие в помощь, — пожелал Славян.
Хелефайя подскочил как ужаленный, выставил для обороны кукольный ножичек. Раззяве и на ум не легло, что чужак может придти не со стороны деревни, а по быстрой тропе.
— Ух ты, великий воин, гроза бурьянных зарослей! — восхитился Славян. — Если бы я хотел, уже три раза тебе, тютяке, башку снёс. Убирай зубочистку, только и годиться, что цветочки стричь.
— Славян… — дарко выронил кинжал, отступил. Уши то поворачивались верхушками к лицу, то отворачивались к затылку.
— Привет, — автоматически поздоровался Славян, и лишь потом не столько вспомнил, сколько сообразил, что это хелефайя с гаврского проспекта, Дариэль. — У тебя эндориенский алиир, — заметил Славян. Назвать Дариэля по имени он не рискнул, так толком ничего и не понял в их этикетных заморочках, а нарываться на разборку из-за такой мелочи, как неправильное имя, глупо. Да и не знает он никаких других имён случайного знакомого.
Дарко неотрывно смотрел на Славяна. И без того огромные карие глаза хелефайи распахнулись едва ли не на всё лицо, губы едва заметно дрогнули. Славян одновременно и смутился, и позлорадствовал: напугал парня, да ещё и высмеял. Мало того, что сверхзоркий и сверхчуткий хелефайя человека (нет, вы подумайте — человека!) прозевал, так ещё и труса спраздновал. Такое он не скоро забудет.
Извиняться глупо, продолжать содеянное — гадко, разговор попытаться завести — так о чём со случайным знакомым, которого едва вспомнить-то смог, говорить?
— Пока. — Славян повернулся к лестнице.
— Славян, — тихонько окликнул хелефайя.
Такого кричащего шёпота, такой безнадёжной мольбы о помощи Славян не слышал никогда. Он с изумлением посмотрел на хелефайю — да что должно стрястись, чтобы так позвать?!
— Ну скажи, что я мразь, — едва слышно проговорил хелефайя. — Дай пощёчину. Только не молчи, не уходи вот так — как чужой.
Накинься на него дарко с кинжалом или начни отплясывать лезгинку, Славян растерялся бы меньше.
— Ты чего? — только и сумел сказать он.
— Славян, пред изначалием мира клянусь: я не знал… Я не знал, что у человеков может быть… такое… такая… вывороченность просто так, ни за что… Я поторопился в суждении… — голос у хелефайи дрожал и срывался, оправдания казались бессмысленными, и оттого лживыми. Он коротко, резко вздохнул и сказал с решимостью, от которой у Славяна судорожно трепыхнулось сердце, полыхнуло короткой острой болью, — редкостную дрянь сулила такая решимость: — Я виноват. Право оценить вину и воздаяние принадлежит тебе.
— Дариэль, — не понял Славян, — так ты же тогда правду сказал. А за правду не виноватят.
— Нет! Это совсем не правда!
— Правда, — жёстко ответил Славян. — Я действительно урод с ещё более уродливой наследственностью. И нечего дурь всякую накручивать! Нет здесь никакой твоей вины, и не было никогда. Ты сказал правду.
— Нет, — упрямо ответил хелефайя. — Не правда говорить тогда быть. Не вся правда. — Ему мучительно не хватало французских слов — позабылись вдруг все, верхушки ушей резко отвернулись назад, мочки — вперёд, хелефайя пробормотал что-то по-своему, взмахнул рукой в так и не оформившемся жесте. Брызнули слёзы. — Это лишь тело… Не ты… Ты — другое…
— Не плачь, — попросил Славян. Тяжело иметь дело с эльфами, настроение меняется каждую минуту, то смех, то слёзы, то ярость. И в девяти случаях из десяти не поймёшь, из-за чего.
Ну с Дариэлем-то понятно что стряслось. Сейчас главное — успокоить парня, а потом и дурь из головы можно повымести.
— Дариэль, — Славян подошёл к хелефайе, — ну что ты как ребёнок…
Дариэль вцепился ему в куртку, заплакал по-мальчишечьи — в голос, вздрагивая все телом. Славян осторожно погладил его по волосам, досчитал до двадцати пяти, давая хелефайе выплакаться, потом оторвал от плеча и сунул под нос зеркало связи.
— А теперь посмотри на себя: зарёванный, чумазый. (На лбу и правой щеке у Дариэля грязные полосы, вроде бы земля). Вымазаться-то когда успел? Пойдём, умоешься. Носовой платок есть?
— Есть, — хлюпнул носом Дариэль.
Славян убрал зеркало, пошёл к водопадику. Хелефайя поплёлся следом.
В горле пересохло. Славян дождался, когда Дариэль умоется, достал стаканчик.
— Славян, — Дариэль ополоснул руки, — ты выпьешь из моих ладоней?
В первое мгновение Славян не понял — зачем, когда посуда есть? К счастью, хватило ума прикусить язык, не задавать тупоголовых вопросов. Понять смысл жеста тоже — знак доверия, примирения. Знак того, что у Славяна нет к Дариэлю ни вражды, ни обиды.
— Да, — ответил он, выпил предложенную воду. — Теперь ты из моих.
Дариэль попятился. Уши встали торчком и развернулись к Славяну.
— Я что-то не то сказал? — торопливо спросил Славян. — Это оскорбление?
— Нет, — тихо ответил Дариэль. — Нет, что ты… Просто… — Договаривать он не стал, подошёл, выпил глоток. А вид у хелефайи — не то что воду, цианистый калий у Славяна из рук возьмёт не задумываясь. Того озноб продрал: ох, и скверно дело оборачивается.
Дариэль осторожно разомкнул его ладони, прижал к своим ушам.
— Господин мой… — начал он что-то очень похожее на вассальную клятву.
— Нет. Не господин. Никому и никогда, — перебил Славян. Не дожидаясь, что полоумный хелефайя дальше выкинет, Славян высвободился и прижал его ладони к своим ушам. «Вот и получилась клятва дружбы, — подумал Славян. — Иногда и ритуалы полезны. Когда ума не хватает понять, что происходит, очень даже помогает». Дариэль смотрел в землю. Коротко вздохнул, поднял глаза. Славян отпустил его руки.
— Уже обедать пора, — сказал хелефайя. — Пойдём ко мне? Лаурин обрадуется.
— Да кто ж меня пустит?
Хелефайские долины закрыты от чужаков как средневековая Япония или Китай на Технической стороне. Ни войти, ни выйти. В большом мире бывают единицы, а основная часть долинников дальше приграничья за всю свою бесконечно длинную жизнь не ходит. Даже из долины в долину телепортом добираются, волшбы расходуется много до невероятия, но хелефайи и на это согласны, лишь бы с чужаками не соприкасаться. С человеками особенно.
— А сейчас не пускать некому, — ответил Дариэль. — Один владыка отрёкся, другого только завтра утром выберут. Свобода.
— Как отрёкся? Почему?
— После обеда расскажу, — с замечательно честным взглядом пообещал Дариэль.
— Тебе только в страховой компании работать, — сдался Славян. — Или рекламным агентом.
— Я сейчас, — взлетел по лестнице Дариэль. — Снежноцветку заберу.
— Шило своё не забудь.
— Это не шило, — сказал Дариэль, спускаясь. Кинжал прицеплен к поясу, в руке корзинка, — а дальдр. Такой у каждого долинника есть. Они отковываются в день рождения, и сопровождают хелефайю до самой смерти. Выглядит дальдр не очень серьёзно, но в умелых руках… не ухмыляйся, я не о себе говорю… в умелых, — подчеркнул Дариэль, — руках дальдр — грозное оружие.
— Ты сказал — у каждого долинника.
— Дальдр вышвырка ломают. Я свой спрятал, сначала надеялся защититься, потом терять было уже нечего, отдай дальдр, не отдай — всё одно. Так что послал я владык куда подальше и не отдал. А потом и в изгнание унёс.
— Молодец, — одобрил Славян.
— А то, — гордо задрал нос хелефайя.
ГЛАВА 4. ЗИМНЯЯ ЖАРА ЭНДОРИЕНА
Для ходочанина войти в чарокамный круг хелефайской долины несложно, другое дело, что за ним ждут стражи границы, которые предпочитают сначала пристрелить, а потом уже выслушать. В прямом смысле: искусством допрашивать мертвецов владеют не только некроманты из ордена Сокола, эльфы мастера не меньшие, но только вслух об этом предпочитают без крайней нужды не упоминать.
— Сюда, — сказал Дариэль, отцепляя алиир. — Тут тропинка есть, стражи давно ею не пользуются. — Он спрятал алиир в специальный кармашек на кафтане.
Падение дисциплины из-за отставки владыки началось обвальное, — понадобится бдительный страж, так не найдёшь. Стоило ослабнуть стальной хватке правителей, верх взяли прославленные хелефайские легкомыслие и взбалмошность: три четверти стражей сбежали в деревенские кабаки приграничья, а оставшиеся только вид делали, что патрулируют — боевая пятёрка облюбовала полянку поуютнее и устроила пикник. Славян с Дариэлем на них едва не наступили, нежданную свободу горе-пограничники отметили более чем основательно, а пятнистые, как у десантников с Технички, тайлонуры прекрасно сливаются с травой и тенями от ветвей, солнечными бликами. Пятна на форме и сапогах не столь резкие, как на техносторонней камуфляжке, переходят друг в друга легко и естественно, без малейшего намёка на военное предназначение одежды. Дариэль стащил у стражей трёхобъёмный рюкзак.
— Одежду сложи, — велел он изнемогающему от жары Славяну. — И ботинки сними, здесь ноги ранить нечем.
Куртку и свитер человек снял сразу, как вошли в долину, но и в футболке и джинсах было тяжело: сердце возмущалось внезапным переходом из мороза в летнее пекло, стучало неровно и заполошно, сжималось в резкой судороге боли.
— Подожди, — Славян достал из кармана куртки пластинку с таблетками, но Дариэль положил ладонь ему на левую лопатку, что-то пробормотал. Боль отступила.
— Прости, я не подумал… — тихо сказал он.
— Не ерунди. И спасибо. — Славян обернулся, благодарно сжал хелефайе плечо. Тот ответил робкой улыбкой. — Спасибо, — повторил Славян. Плечо расслабилось, тягостное напряжение, терзавшее хелефайю много дней, схлынуло, — сквозь пальцы Славяна будто волна прошла. «И надо оно ему было, из-за подобной ерунды так себя мучить? Вот дурачок-то. Напридумывал себе чёрти чего. Нет, для человека хелефайю понять — задача непосильная». Он опять коротко, легко сжал плечо Дариэля, отвернулся к рюкзаку, уложил вещи.
— Пойдём? — спросил Славян хелефайю.
— Пойдём, — ответил он. И взгляд, и голос весёлые, свободные. Кончились что недоразумения, что терзания.
Дариэль легко провёл Славяна сквозь пограничную зону к станции телепорта, а там уже вопросы задавать никто не будет — внутренние земли не патрулируются. Да и чужаков в долине появилось немало — гоблины, гномы, человеки. Гостем больше, гостем меньше, никому ни до чего нет дела. Кабинка телепорта у хелефайев похожа на пятиметровый шумерский зиккурат и гораздо уместнее смотрелась бы в вампирской общине. Тамошние телепорты — трехметровый беломраморный куб, украшенный барельефами на волчьи темы. Изнутри все здания телепортов одинаковы: квадратная комната, стены и потолок облицованы маленькими треугольными плитками из слабообожжённой, неглазурированной глины. Пол выложен квадратными деревянными паркетинами, посередине — восьмигранник из паркетин прямоугольных. Освещается комната только свечами, на северной и южной стене ряд четырёхсвечёвых канделябров, простых, без затей и украшений. В восточной стене вход, в западной — выход, двери деревянные, тоже простые, казённого вида. Вставай посреди площадки, называй код — свечи на миг погаснут, повеет прохладным, сладковато-пряным ветром внесторонья, потом свечи сами собой загорятся, и ты уже перенёся на пару тысяч километров.
* * *
— Нравится? — требовательно спросил Дариэль, когда они вышли со станции. Зиккурат телепорта хелефайи выстроили на вершине самого высокого холма, отсюда город виден как на ладони. — Это Миальер, столица Эндориена.
Хелефайский город Славян увидел впервые. Одноэтажные восьмигранные домики со стрельчатыми окнами и дверями, похожие на парковые беседки, столь же лёгкие и хрупкие, воздушные. Выглядят так, словно сплели вместе кроны восьми деревьев, стволы соединили бумажными стенами, а корни стали фундаментом. Да ещё от древесного любопытства вылезли из земли, на хелефайскую жизнь посмотреть.
— Нравится? — повторил Дариэль.
Хелефайю не обманешь.
— Игрушечное всё такое, — сказал Славян. — Непрочное.
— Это иллинар, он крепче гаврских волноломов.
В хелефайском городе нет привычных человеческому глазу улиц, дома прихотливо разбросаны по небольшим холмам — все нежных, приглушённых пастельных тонов: золотистые, голубые, бежевые, розовые. Расстояние между домами большое, множество деревьев, лесных и садовых, сложное переплетение мощёных глиняной плиткой дорожек. Вместо фонтанов — ручьи и ручейки, водопады и водопадики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75