- Это так типично для Кифа, - произнес он. - Именно этим он впервые привлек мое внимание. Он не признает формулы, одним махом, опуская все естественные в данном случае рассуждения, перескакивает с одного конца на другой.
Выражение лица Хармона не изменилось, оно по-прежнему оставалось очень серьезным.
- Какие формулы? Разве он уже изучил тригонометрию?
Улыбка сползла с лица Ханнанта. Он нахмурился и замер с вилкой у рта:
- Нет, мы еще только начинаем изучение.
- Следовательно, он еще не мог знать необходимую для данного случая формулу?
Ханнант помрачнел еще больше:
- Действительно, не мог.
- Но он ее знает - знает не хуже нас.
- Простите? - Ханнант отвлекся и что-то упустил в разговоре.
Хармон продолжил:
- Я сказал ему: Киф, все это очень хорошо, ну а если бы треугольник не был прямоугольным? Что если он был бы, например... таким?
Он снова начертил, но уже другой треугольник.
- Я сказал ему, - продолжал Хармон:
- На этот раз AD равно половине АВ, но BE равно только четверти ВС. - Ну, - едва взглянув на чертеж, сказал Киф, - одна восьмая. Четверть помноженная на половину”. А затем он начертил следующее...
- Что вы хотите этим сказать? - Ханнант был заинтригован - ему хотелось выяснить причину столь напряженного выражения лица Хармона. К чему это он клонит?
- Но это же совершенно очевидно. Это и есть формула. И вывел он ее совершенно самостоятельно. А главное, сделал это непосредственно здесь же, во время экзамена!
- Возможно, вы ошибаетесь, считая это необъяснимым проявлением чрезвычайной одаренности, - покачал головой Ханнант. - Я уже говорил, что мы в скором времени собирались начать изучение тригонометрии. Киф знал об этом. Возможно, он успел прочитать кое-что в порядке подготовки, вот и все.
- Да? - просиял Хармон и, потянувшись через стол, похлопал Ханнанта по плечу. - Тогда сделай мне одолжение, Джордж, пришли мне экземпляр учебника, которым он пользовался. Мне бы очень хотелось взглянуть на него. Видишь ли, за все годы моей преподавательской деятельности я нигде не встречал этой формулы. Возможно, ее знал Архимед, Евклид или Пифагор, но мне она абсолютно незнакома.
- Что? - Ханнант вновь вгляделся в чертеж, потом стал рассматривать его с еще большим вниманием. - Но я уверен, что мне это знакомо. То есть я хочу сказать, что понимаю принцип подхода к решению, которым воспользовался Киф. Я безусловно видел его раньше. Я, наверное... Бог мой, я преподаю тригонометрию уже двадцать лет!
- Мой юный друг, - ответил Хармон, - я тоже, причем гораздо дольше. Послушай, я знаю все о синусах, косинусах и тангенсах, прекрасно разбираюсь в тригонометрических соотношениях, мне не хуже, чем тебе, известны все математические формулы. Вероятно, даже лучше. Но я никогда не видел, чтобы идея была так прекрасно разработана и так блестяще изложена. Да, именно изложена! Нельзя сказать, что Киф изобрел эту формулу, поскольку он ее не изобретал, - точно так же как Ньютон не изобрел земное притяжение, - равно как и не “открыл” ее, как принято говорить. Нет, она существовала всегда, как и число Пи, - он пожал плечами. - Как мне еще объяснить, что я имею в виду?
- Я понимаю, что вы хотите сказать, - ответил Ханнант. - Нет необходимости объяснять. То же самое я говорил Джемисону. Все дело в том, что Киф способен увидеть за деревьями лес! Но формула... И вдруг в голове его словно вспыхнуло:
«Формулы? Я мог бы дать вам такие формулы, о которых вы и мечтать не можете...»
- ...Но это и есть формула, - прервал Хармон воспоминания Ханнанта. - Безусловно, она относится к частному вопросу, но тем не менее это формула. И я спрашиваю себя: что же будет дальше? Сколько еще “основополагающих идей” таится в его голове? Тех идей, которые никогда не приходили в голову нам, но которые просто ждут своего часа? Именно поэтому я хочу принять его в свой колледж. Я намереваюсь выяснить это.
- Я и в самом деле рад, что вы его принимаете, - помедлив минуту, откликнулся Ханнант. Он уже готов был признаться в своих опасениях относительно Кифа, но передумал и солгал:
- Я... не думаю, что в Хардене он получит возможность в полной мере раскрыть свои способности.
- Да, я понимаю, - Хармон нахмурился, затем слегка нетерпеливо добавил:
- Но мы уже решили эту проблему. В любом случае, ты можешь быть уверен в том, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы дать возможность Кифу полностью реализовать свой потенциал. Я действительно сделаю это. А теперь расскажи мне о самом мальчике. Что ты знаешь о его происхождении и прежней жизни?
* * *
На обратном пути в Харден, сидя за рулем своего “форда Кортины” 1967 года, Ханнант пытался восстановить в памяти все, что он рассказал Хармону об истории рождения и воспитания Кифа. По большей части он знал об этом от тети и дяди Кифа, с которыми тот жил в Хардене. Дядя был владельцем бакалейной лавки на главной улице поселка, а тетя главным образом вела домашнее хозяйство, но два-три раза в неделю помогала мужу в лавке.
Дед Кифа, ирландец, в 1918 году, уже в конце войны, перебрался в Шотландию из Дублина и работал строителем в Глазго. Его бабушка происходила из русской знати. В 1920 году она бежала от большевистской революции и поселилась в Эдинбурге, в одном из особняков недалеко от моря. Там и встретил ее Шон Киф, а в 1926 году они поженились. Через три года родился дядя Гарри - Майкл, а в 1931 году - Мэри, его мать. Шон Киф очень сурово воспитывал сына, заставляя его обучаться строительному делу (которое тот ненавидел) и усиленно трудиться уже с четырнадцати лет. При этом, однако, он буквально души не чаял в дочери и считал, что нет в мире никого, достойного ее. Такое отношение к сестре вызывало ревность со стороны брата. Но все закончилось, после того как Майкл в девятнадцать лет сбежал на юг страны, чтобы заняться делом, которое было ему по душе. Вот с этим дядей Майклом и жил сейчас Киф.
К тому времени, когда Мэри исполнился двадцать один год, безграничная любовь отца переросла во всепоглощающее чувство Собственности. Это привело к тому, что Мэри оказалась абсолютно отрезанной от окружающего мира - она почти постоянно находилась дома, помогая по хозяйству или принимая участие в спиритических сеансах небольшого кружка, организованного ее матерью-аристократкой. Именно эти сеансы сделали Наташу Киф своего рода местной знаменитостью.
Летом 1953 года Шон Киф погиб - во время работы на него рухнула стена. Его жена, несмотря на свои неполные пятьдесят лет часто хворавшая, продала дело и стала вести полузатворнический образ жизни. Иногда она по-прежнему проводила сеансы, чтобы кое-как перебиться с деньгами, поскольку жила теперь только на банковские проценты. Для Мэри, однако, смерть отца означала свободу, о которой она не смела и мечтать, - в буквальном смысле возможность “выйти из дома”.
В течение следующих двух лет она наслаждалась жизнью в обществе, ограниченной только ее стесненным материальным положением. Зимой 1955 года она познакомилась с местным банкиром, который был старше ее на двадцать пять лет, и вышла за него замуж. Звали его Джералд Снайтс. Несмотря на огромную разницу в возрасте, они жили очень счастливо в просторном доме в поместье, расположенном недалеко от Бонниригга. К великому сожалению, здоровье матери Мэри быстро ухудшалось - врачи обнаружили у нее рак. Поэтому Мэри вынуждена была разрываться между Боннириггом и домом на берегу моря в Эдинбурге, где ухаживала за больной Наташей.
Гарри “Киф” таким образом был Гарри Снайтс. Он родился через девять месяцев после смерти в 1957 году его бабушки и ровно за год до смерти отца-банкира, который скончался от паралича в своем рабочем кабинете в банке.
Мэри Киф была еще молода и обладала сильным характером. К тому времени она уже успела продать фамильный дом у моря в Эдинбурге и теперь являлась единственной владелицей весьма значительного состояния, оставшегося после мужа. Решив на время покинуть Эдинбург, весной 1959 года она приехала в Харден и сняла здесь дом до конца июля, чтобы иметь возможность провести больше времени с братом - помириться с ним и получше познакомиться с его новой женой. Увидев, что дело брата приходит в упадок, она выделила ему значительную сумму, чтобы помочь выйти из затруднительного положения.
Именно тогда Майкл вдруг обнаружил, что сестра постоянно пребывает в состоянии печали, близком к отчаянию. Когда он спросил, что же ее так беспокоит (помимо, конечно, свежей раны в сердце, нанесенной недавней смертью мужа), она ответила, что все дело в “шестом чувстве”, которым обладала ее мать и которое, по ее мнению, унаследовала она, - в ее тонкой психической интуиции. Именно эта интуиция “подсказала”, что она не проживет долго. Само по себе это ее ничуть не волновало, - чему быть, того не миновать, - но она очень беспокоилась о маленьком Гарри. Если она умрет, когда он будет еще маленьким ребенком, что станет с ним?
Судя по всему, у Майкла Кифа и его жены Дженни не могло быть детей. Они знали об этом еще до свадьбы, но единодушно решили, что это не должно стать препятствием к их совместной жизни, - главной была их взаимная любовь друг к другу. Через какое-то время, после того как их дело обретет стабильность, можно будет подумать об усыновлении. В этих обстоятельствах, если, конечно, с Мэри и в самом деле что-то “случится”, ей не о чем беспокоиться. Майкл и его жена безусловно вырастят Гарри как родного сына. Этому предсказанию Майкл, надо сказать, не придавал большого значения, однако Мэри в него верила и была твердо убеждена в том, что оно сбудется. Таким образом, Майкл дал слово скорее для того, чтобы успокоить сестру, чем потому, что сам верил в его необходимость, а также в то, что ему когда-либо придется исполнить свое обещание.
Когда Гарри было два года, его мать встретила человека по имени Виктор Шукшин и была просто “околдована” им. По слухам, он был диссидентом, сбежавшим на Запад в поисках политического рая или, по крайней мере, политической свободы, совсем как мать Мэри в 1920-м. Возможно, чувство Мэри к Шукшину было обусловлено его “связью с Россией”, но как бы то ни было, в 1960 году она вышла за него замуж, и они поселились в доме недалеко от Бонниригга. До этого в течение двух лет новый отчим Гарри, лингвист по профессии, давал частные уроки русского и немецкого языков в Бирмингеме. Теперь, однако, финансовые проблемы его больше не волновали, и они с женой праздно жили в свое удовольствие. Его также очень интересовала проблема “паранормального”, и он всячески поддерживал жену в ее увлечении психологией.
Майкл Киф впервые увидел Шукшина на свадьбе сестры, затем они коротко виделись еще раз во время поездки Майкла по Шотландии, но после этого... только во время следствия. Дело в том, что зимой 1963 года Мэри, как она и предсказывала, умерла - ей было всего тридцать два года. Что касается Шукшина, то Ханнант понял только, что Кифы не любили его. В нем было что-то такое, что отталкивало их; возможно, это было именно то, что так привлекало в нем Мэри.
Что же касается смерти Мэри...
Она очень хорошо каталась на коньках и любила лед. По всей вероятности, тонкий лед, когда она каталась по реке возле дома недалеко от Бонниригга, не выдержал, она провалилась, и ее унесло течением. Виктор был вместе с ней, но ничего не мог сделать. В смятении, почти обезумев от ужаса, он бросился за помощью, но...
Подо льдом река бурлила, и течение было быстрым. Ниже по реке было много заводей, куда течение могло забросить тело Мэри и где оно могло остаться до той поры, когда лед растает. Весной потоки воды сносили огромное количество грязи, которая, вероятно, и похоронила ее. Так или иначе, но тело Мэри найдено не было.
Через шесть месяцев Майкл выполнил свое обещание - Гарри “Киф” переехал жить к дяде и тете в Харден. Шукшина это вполне устраивало. Гарри не был его сыном, кроме того, Виктор не слишком любил детей и не считал себя обязанным в одиночку растить мальчика. Родственники Мэри лучше позаботятся о Гарри, потом и все состояние отошло к русскому. Насколько Майклу было известно, Шукшин по-прежнему жил там; он не женился вторично, но снова вернулся к преподаванию русского и немецкого. Он давал уроки в доме возле Бонниригга, где, по слухам, жил один. За все прошлые годы он ни разу не виделся с Гарри, даже не поинтересовался, как он живет.
Как ни драматична была история семьи Кифа, поначалу он ничем не привлекал к себе внимание. Единственное, что произвело впечатление на Ханнанта, это увлечение бабушки и матери Гарри паранормальными явлениями, хотя в этом по сути ничего необычного не было. Однако если подумать... возможно, что и было. Мэри Шукшина, судя по всему, была уверена, что неординарные “способности” Наташи передались и ей. А что если она в свою очередь передала их в наследство Гарри? Вот в этом-то все и дело! Точнее, так могло бы быть, если бы Ханнант вообще верил в возможность подобных вещей.
Но он не верил.
* * *
Однажды вечером, примерно через три недели после экзамена и через четыре-пять дней после отъезда Кифа из Хардена в Технический колледж, Ханнант неожиданно наткнулся еще на одно странное обстоятельство, имевшее отношение к Кифу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71