Джудит повернулась к Джонни.
- Доедай, сынок.
Джонни зажал вилку в маленьком кулачке.
- Я не очень голоден, - сказал он и покосился на меня.
- Еще как голоден, - заверил я его.
- А вот и нет.
Дебби, совсем еще крошка, с трудом достававшая носом до края стола, бросила нож и вилку.
- Я тоже не голодная, - заявила она. - И еда невкусная.
- А по-моему, очень вкусная, - возразил я и, дабы исполнить родительский долг, набил рот снедью. Детишки подозрительно наблюдали за мной. Особенно Дебби. Она была на удивление смышленой для своих трех лет.
- Ты просто хочешь, чтобы мы тоже ели.
- Нет, мне правда нравится, - ответил я, снова набивая рот.
- Ты притворяешься!
- Ничего подобного.
- Тогда почему ты не улыбаешься? - спросила Дебби.
К счастью, в этот миг Джонни все-таки решил подкрепиться. Погладив себя по животу, он сказал:
- А ведь и правда вкусно.
- Честно? - не поверила Дебби.
- Да, очень, - подтвердил Джонни.
Дебби принялась ковырять вилкой еду, осторожно взяла немножко, но не успела поднести вилку ко рту - все посыпалось на платье. После этого Дебби, как и полагается нормальной женщине, разозлилась на всех, кроме себя, и заявила, что еда отвратная и с нее довольно. Джудит начала строго величать ее «юной леди» (верный признак материнского раздражения), а Дебби принялась канючить, и это продолжалось до тех пор, пока Джонни не покончил с едой и не показал нам горделиво свою вылизанную до блеска тарелку.
Прошло еще полчаса, прежде чем нам удалось уложить детей. Вернувшись на кухню, Джудит спросила:
- Кофе?
- Да, пожалуй.
- Мне жаль, что малыши капризничают. Последние дни им было очень нелегко.
- Как и всем нам.
Джудит разлила кофе и присела к столу.
- Мне все не дают покоя эти письма к Бетти, - сказала она.
- А что такое?
- Ничего особенного. Просто их общий дух. Оказывается, вокруг нас - тысячи и тысячи людишек, которые только и ждут удобного случая. Тупые узколобые мракобесы.
- Демократия в действии, - ответил я. - Эти людишки правят страной.
- Хватит надо мной смеяться.
- Я не смеюсь. Я понимаю, о чем ты говоришь.
- Мне страшно, - продолжала Джудит, пододвигая мне сахарницу. - Кажется, мне лучше уехать из Бостона и никогда не возвращаться сюда.
- Везде хорошо, где нас нет, - ответил я. - Пора бы свыкнуться с этой мыслью.
***
У себя в кабинете я убил два часа, просматривая старые учебники и журнальные статьи. И размышляя. Я не знал, как связать воедино всех этих людей - Карен Рэнделл, Сверхголову, Алана Зеннера, Бабблз, Анджелу. Я пытался разобраться в действиях и побуждениях Уэстона, но в конце концов только еще больше запутался.
- Девять часов, - объявила Джудит, входя.
Я поднялся и натянул пиджак.
- Убегаешь?
- Да.
- Далеко?
Я улыбнулся.
- Поеду в один бар в центре.
- Это еще зачем?
- Будь я проклят, если сам знаю.
«Электрический виноград» располагался рядом с Вашингтон-стрит. Выглядел он весьма непритязательно - старое кирпичное здание с широкими витринами, заклеенными бумагой, на которой красовались надписи: «Зефиры каждый вечер. Лихие плясуньи». Не знаю, как насчет плясуний, но рок-н-ролл и впрямь был лихой и разносился по всей округе.
Было десять часов. Четверг. Не очень оживленный вечер. Два-три морячка, столько же проституток. Эти последние отирались в конце квартала, приняв зазывальную стойку цапли и выпятив животы. Одна каталась вокруг бара на маленькой спортивной машинке. Проезжая мимо меня, она улыбнулась, захлопала замурованными в тушь ресницами.
Внутри бара было чадно, смрадно, влажно и по-звериному потно. Грохот стоял оглушительный, он сотрясал стены, давил на барабанные перепонки, спрессовывал воздух едва ли не до жидкого состояния. У меня зазвенело в ушах. Я остановился, чтобы глаза малость привыкли к темноте. В кабинках вдоль стены стояли дешевые дощатые столы, возле другой стены тянулась длинная стойка. Перед сценой был тесный пятачок, на котором отплясывали двое матросов и две молодые толстухи весьма неопрятного облика. Вот, собственно, и вся клиентура.
На возвышении грохотали «Зефиры», ансамбль из пяти человек. Три гитариста, барабанщик и певец, который лизал микрофон, обхватив ногой штатив. Музыканты производили чертовски много шума, но их физиономии оставались тупыми и бесстрастными, словно парни чего-то ждали и наяривали на своих инструментах, просто чтобы скоротать время. Слева и справа от них стояли две девицы из подтанцовки в бикини с оборочками. Одна была круглолица и коренаста, другая - прекрасна ликом и безобразна фигурой. В свете прожекторов кожа девиц казалась белой как мел.
Подойдя к стойке, я попросил чистого виски со льдом. Теперь можно было не сомневаться, что мне подадут немилосердно разбавленный напиток. Этого я и хотел.
Расплатившись, я принялся разглядывать музыкантов. Роман, жилистый крепыш с копной жестких черных кудряшек на голове, мучил гитару. В розовом свете рампы его напомаженная шевелюра прямо-таки сверкала. Играя, он пристально вглядывался в свои пальцы.
- Неплохие ребята, - сказал я бармену.
Он передернул плечами.
- Неужто вам нравится такая музыка?
- Конечно. А вам?
- Дребедень, - ответил он. - Какофония.
- Что же вы предпочитаете?
- Оперу, - сообщил мне бармен и отправился обслуживать другого посетителя. Я так и не понял, шутит он или нет.
«Зефиры» завершили свой номер, и матросы на танцплощадке захлопали в ладоши, но их никто не поддержал. Продолжая покачиваться в такт только что отгремевшей мелодии, певец подался к микрофону и с придыханием произнес: «Спасибо, спасибо», - как будто ему внимала многотысячная аудитория.
- А теперь, - объявил певец, - мы исполним старую песенку Чака Берри.
«Старой песенкой» оказалась «Долговязая Салли». И впрямь старье. Во всяком случае, достаточно древняя, коль скоро я прекрасно помнил, что песнь сия - творение Литтл Ричарда, а вовсе не Чака Берри. Под нее я, бывало, отплясывал с девчонками в таких же дурацких заведениях. Это было во времена, когда негры еще считались забавными существами. Не людьми, а просто приложением к музыке. Разумеется, я тогда еще и не помышлял о женитьбе. В те дни белые парни могли спокойно заходить в бар «Аполлон» в Гарлеме.
Ох, эти старые добрые времена.
«Долговязую Салли» они исполнили просто здорово: громко и недлинно. Джудит презирает рок-н-ролл, и это грустно: мне он всегда нравился. Но, когда я подрастал, рок-н-ролл еще не успел войти в моду. Тогда он считался грубой утехой низших сословий, и начинающие музыканты играли произведения Лестера Лэнина и Эдди Дэвиса, а Леонард Бернстайн еще не знал, что такое твист.
Но времена меняются.
Наконец «Зефиры» завершили выступление, подключили к своим усилителям проигрыватель и пустили пластинку, после чего спустились с подмостков и потянулись к стойке. Когда Роман поравнялся со мной, я тронул его за плечо:
- Позвольте вас угостить.
Он изумленно взглянул на меня:
- С какой стати?
- Я - поклонник Литтл Ричарда.
Негр обглазел меня с головы до ног.
- Не заговаривай мне зубы.
- Я не шучу.
- Тогда мне - водки, - сказал он, устраиваясь на соседнем табурете.
Когда бармен подал стакан, Роман осушил его единым духом и сказал:
- Сейчас пропустим еще по одной, а потом пойдем потолкуем о Литтл Ричарде.
- Хорошо.
Получив вторую порцию, Роман отправился к дальнему столику. Я побрел за ним. Серебристый пиджак музыканта поблескивал в полумраке. Мы сели. Роман заглянул в свой стакан и сказал:
- Давай-ка полюбуемся серебряным кругляшом.
- Что?
- Жетон, - поморщившись, объяснил негр. - Бляха, мальчик. Если у тебя ее нет, я ничего не скажу.
Наверное, вид у меня сделался вконец обескураженный.
- Господи, когда же они наймут хоть одного легавого с мозгами? - со вздохом молвил Роман.
- Я не легавый.
- Так я и поверил. - Он взял стакан и поднялся.
- Погодите, - остановил я его. - Хочу показать вам кое-что.
Раскрыв бумажник, я вытащил служебное удостоверение. Негр склонился над ним, щуря глаза в полутьме.
- Не врешь, - сказал он наконец. И, хотя в голосе Романа слышались насмешливые нотки, он снова сел за столик.
- Не вру, - подтвердил я. - Я врач.
- Ладно, пусть врач, хотя от тебя и разит легавым. Что ж, давай установим правила. Видишь вон тех четверых парней? В случае чего они заявят под присягой, что ты показал мне карточку врача, а не бляху полицейского. Это получение показаний обманным путем. В суде такое не проходит, приятель. Тебе все ясно?
- Я просто хочу поговорить.
- Верю, - ответил Роман и, отпив глоток, тускло ухмыльнулся. - Мир слухами полнится.
- Правда?
- Правда. - Он взглянул на меня. - Откуда ты узнал обо мне?
- Есть разные способы.
- Какие же?
Я передернул плечами:
- Да всякие.
- Кто меня ищет?
- Я.
Негр расхохотался.
- Ты? Шутки в сторону, приятель. Уж тебе-то ничего не нужно.
- Ну что ж, - я встал. - Вероятно, я обратился не по адресу.
- Погоди-ка, мальчик.
Я остановился. Роман поигрывал своим стаканом и смотрел в стол.
- Сядь, - велел он мне.
Я сел. Продолжая таращиться на свой стакан, музыкант изрек:
- Товар - что надо. Дерьмом не разбавляем. Высшего качества. И за высокую цену, понял?
- Понял, - ответил я.
Роман нервно почесал локти и запястья.
- Сколько мешков?
- Десять, пятнадцать. Сколько есть.
- Сколько надо, столько и будет.
- Тогда пятнадцать, - сказал я. - Но сперва посмотрю.
- Ладно, ладно, сперва посмотри. Товар в порядке. - Он снова принялся чесать руки сквозь серебристую ткань пиджака. Потом вдруг улыбнулся:
- Но сначала скажи мне одну вещь.
- Что такое?
- Кто тебя навел?
- Анджела Хардинг, - после минутного колебания ответил я.
Похоже, он был озадачен. Неужто я дал маху? Роман заерзал на стуле, как человек, мучительно ищущий какое-то решение, и наконец спросил:
- Она что, твоя подружка?
- Вроде того.
- Когда ты с ней виделся?
- Вчера.
Негр медленно кивнул.
- Вон дверь, - сообщил он мне. - Даю тебе тридцать секунд. Не успеешь убраться, разорву на части. Слышишь, легавый? Тридцать секунд.
- Ладно, - сказал я. - Это была не Анджела, а ее подруга.
- Кто такая?
- Карен Рэнделл.
- Отродясь не слыхал.
- А я думал, ты знаешь ее как облупленную.
Роман покачал головой.
- Нет.
- Мне так сказали.
- Значит, тебе наврали. Наврали с три короба.
Я полез в карман и достал фотографию Романа.
- Это было в ее комнате в колледже.
Негр молниеносно выхватил у меня снимок и разорвал его пополам.
- Какая такая фотография? - невозмутимо спросил он. - Знать не знаю. Никогда не видел эту девицу.
Я откинулся на спинку стула. Роман злобно зыркнул на меня.
- Брось это дело, - посоветовал он.
- Я пришел сюда за покупкой, - сказал я. - И уйду, как только куплю то, что мне нужно - Ты уйдешь немедленно, если у тебя есть голова на плечах.
Он снова принялся чесать руки. Взглянув на него, я понял, что больше мне ничего не выведать. По доброй воле парень говорить не будет, а заставить его я не мог.
- Что ж, ладно. - Я встал, «забыв» на столе очки. - Кстати, ты не знаешь, где можно достать тиопентал?
Его зрачки на миг расширились:
- Чего?
- Тиопентал.
- Никогда не слышал. А теперь катись, пока кто-нибудь из тех славных парней у стойки не затеял с тобой драку и не раскроил твой поганый череп.
Я вышел на улицу. Было холодно. Опять моросило. Я посмотрел в сторону Вашингтон-стрит, на яркие огни других заведений, в которых посетителей оделяли рок-н-роллом, стриптизом и наркотиками. Выждав полминуты, я вернулся в бар.
Мои очки по-прежнему лежали на столике. Взяв их, я повернулся и обвел взглядом зал. Роман стоял в телефонной будке в углу.
Что ж, это и требовалось выяснить.
4
За углом в конце квартала была грязная забегаловка, где подавали гамбургеры за двадцать центов. Эта дыра гордо сияла огромной витриной, за которой трапезничали смешливые девчонки и двое-трое доходяг в длинных, почти до пола, драных плащах. В углу сидели трое моряков, они хохотали и хлопали друг дружку по спине, вспоминая победы на любовном фронте и мечтая о новых завоеваниях. В глубине зала виднелся телефон.
Я позвонил в Мемориалку и спросил доктора Хэммонда. Девушка соединила меня с отделением неотложной помощи, где он сегодня дежурил.
- Нортон, это я, Джон Берри.
- В чем дело?
- Мне нужны еще кое-какие сведения из архива, - сказал я.
- Тебе повезло, - ответил он. - Похоже, нынче у нас выдался спокойный вечер. Две-три царапины и пара пьяных драчунов. Что ты хочешь узнать?
- Запиши. Роман Джонс. Черный, лет двадцать пять. Мне надо знать, лежал ли он у вас и наблюдался ли амбулаторно. И когда.
- Хорошо. Роман Джонс. Стационар и амбулатория. Сейчас проверю.
- Спасибо.
- Ты еще позвонишь?
- Нет. Скоро заеду.
Как выяснилось впоследствии, я выразился чересчур мягко.
***
Повесив трубку, я вдруг обнаружил, что голоден, и купил «хот-дог» с кофе, поскольку не мог заставить себя съесть гамбургер в такой дыре. Во-первых, потому что при их приготовлении нередко используются конина, крольчатина, субпродукты и прочая гадость, которую можно раздобыть по дешевке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38