«Ибо алкал я, и вы дали мне есть; жаждал, и вы напоили меня; был наг, и вы одели меня; был болен, и вы посетили меня; в темнице был, и вы пришли ко мне».
Слова медленно затухали в воздухе, огонь мягко потрескивал и шипел. Прекратив вышагивать, Сандос стоял неподвижно в дальнем углу комнаты – лицо скрывает тень, на металлических экзоскелетах рук отблескивает пламя.
– Не уповайте на большее, Джон, – сказал он. – Иначе Бог разобьет ваше сердце. А затем он удалился.
И один пошел в комнату, которую ему выделили, и резко остановился, увидев, что дверь закрыли. Пока справлялся с руками, почувствовал, как вскипает вулканический гнев, но вынудил себя смирить ярость, чтобы сосредоточиться на том, чтобы открыть дверь, а затем оставить ее открытой на ширину ладони, – хотя ужас оказаться взаперти был сейчас едва ли сильнее желания захлопнуть дверь пинком. Он действительно очень хотел ударить или подбросить что-то и старался унять порыв, сгорбившись в деревянном кресле и раскачиваясь над своими руками. Верхний свет оставили зажженным, что усиливало головную боль. Он боялся встать и пройти к выключателю.
Тошнота прошла, а когда Сандос открыл глаза, то увидел на ночном столике, рядом с узкой кроватью, старый ПЗУ-журнал с запиской-окном, перекрывавшей текст. Он встал, чтобы прочесть ее. «Доктор Сандос, – гласила записка, – за годы Вашего отсутствия произошла переоценка личности Марии Магдалины. Возможно, Вас заинтересует новая трактовка. Ф.».
Рвота продолжалась еще долго после того, как блевать стало нечем. Когда тошнота отступила, Сандос встал, потея и дрожа. Затем вынудил свои руки ухватить и разбить о стену ПЗУ-блокнот, после чего вытер рукавом рот и повернулся к двери.
7
Кливленд и Сан-Хуан: 2015–2019
Закончив дела в университете Джонна Кэролла, Эмилио Сандос попросил, чтобы его направили обратно в Ла Перла, на Пуэрто-Рико. Просьбу должны были рассматривать в епархии Антильских островов, но Эмилио не удивился, когда ему позвонил Далтон Уэсли Ярбро, архиепископ Нового Орлеана.
– Служба, ты уверен? Теперь, закончив морочить тебе голову, мы получили для тебя профессорство в Ле Мойне. Рей всем плеши проел, проталкивая тебя на эту лингвистическую должность, – сказал Д. У.
Если не знать Д. У. хорошо, его техасский говор почти невозможно понять. Он мог говорить на стандартном английском, когда этого хотел, но, как однажды сказал он Эмилио: «Сынок, при обетах, которые мы приняли, возможность пооригинальничать выпадает нечасто. Поэтому я нахожу поводы для смеха где только можно».
– Я знаю, – сказал Эмилио. – В Ле Мойне замечательный факультет, но…
– В Сиракузах не такая плохая погода, – весело солгал Д. У. – А Ла Перла, сынок, ничего не забывает. Там не будет вечеринок «Добро пожаловать домой».
– Знаю, Д. У. – произнес Эмилио серьезно. – Вот для того мне и нужно вернуться: чтобы успокоить кое-каких призраков.
Ярбро обдумал это. Почему ему хотелось согласиться: из-за привязанности к Эмилио или из чувства вины? Д. У. всегда ощущал, что на нем лежит половина ответственности за то, как складываются дела, – хорошо ли, плохо ли. Это было нахальством; Эмилио сам принимал решения. Но Д. У. видел в парнишке потенциал и не колебался ни минуты, когда подвернулся шанс вытащить мальца из Ла Перла. Эмилио способен на большее, чем просто следовать своим ожиданиям; тем не менее за все приходится платить.
– Что ж, ладно, – сказал Д. У. наконец. – Я посмотрю, что тут можно сделать.
Двумя неделями позже, вступив в свой кабинет, Эмилио заметил свечение пришедшего сообщения. Когда открывал файл, руки слегка дрожали, и винить за это ему хотелось турецкий кофе, к которому успел пристраститься, но он понимал, что причина в нервах. А признав это, смог успокоиться. Non mea voluntas sed Ilia fiat, подумал Эмилио, приготовившись вести себя так, будто ему отказали.
Архиепископы, от которых это зависело, удовлетворили его просьбу без комментариев.
В декабре он позвонил из Сан-Хуана Энн и Джорджу Эдвардсам, дополнительно потратившись на видеосвязь, поскольку хотел видеть их лица и чтобы они видели его. «Приезжайте работать со мной», – сказал он. Из клиники уходил врач, служивший по трудовой повинности, и заменить его не было желающих. Может быть, Энн возьмется? А Джордж, с его разносторонним опытом инженера и домовладельца, мог бы подновить здания, учить детей всяким практичным ремеслам, восстановить сеть, которая связала бы Энн с крупными больницами, а детей – с преподавателями на стороне.
Прежде чем они собрались ответить, Эмилио рассказал им о Ла Перла – в сухих статистических деталях. На сей счет он не питал иллюзий и не собирался внушать их Эдвардсам. Все, на что они могли надеяться, это спасти несколько жизней – из многих тысяч, наводнявших трущобы.
– Ну, не знаю, – с сомнением сказала Энн, но он видел ее глаза, а поэтому знал ответ. – Обещаешь, что там будет множество драк на ножах?
Подняв руку, Эмилио поклялся:
– Каждый уикенд. А также огнестрельные раны. И автомобильные катастрофы.
Все трое знали, что это лишь черный юмор. Там будут дети, рожденные от тринадцатилеток, явившихся в клинику с «болями в животе». Сдвинутые позвонки, вывихнутые плечи, поврежденные запястья, колени, изношенные на капоковой фабрике. Руки, желтые от инфицированных порезов, полученных на рыбообрабатывающем заводе. Сепсисы, диабеты, меланомы, неудачные аборты, туберкулез, астма, недоедание, венерические болезни. Спиртное и наркотики, отчаяние и злоба, глубоко въевшиеся в нутро. «Нищих всегда имеете с собою», – сказал Иисус. Это было предупреждение, спрашивал себя Эмилио, или приговор?
Он увидел, что Энн смотрит на Джорджа, сидевшего в задумчивости.
– Среди пенсионеров прямо-таки демографический взрыв. Шестьдесят девять миллионов старых пердунов, играющих в гольф и жалующихся на геморрой! – фыркнул Джордж. – Когда кто-то из них сыграет в ящик – только вопрос времени.
– Не представляю ни тебя, ни себя играющими в гольф, – сказала Энн. – Уж лучше ехать, тебе не кажется?
– Правильно. Мы отправляемся, – объявил Джордж.
И вот так в мае 2016 года Энн и Джордж Эдвардсы перебрались в арендуемый дом, расположенный в Старом Сан-Хуане, всего в восьми пролетах лестницы от клиники, где Энн заступила на должность. Эмилио взял короткий отпуск, чтобы помочь им устроиться. После того как Эдвардсы разжились кроватью, главной их заботой стало приобретение большого деревянного стола с набором стульев, которые можно было бы вокруг него расставить.
Свою работу Эмилио начал просто: привел в порядок оборудование миссии, систематизировал и изучил имущество, заново и без спешки ознакомился с районом. Он работал в рамках существующих программ: сперва – бейсбольная лига, затем – школьные дела.
Но Эмилио всегда был готов к тому, что тот или иной ребенок может выбраться и сбежать, если захочет. Он купил кучу лотерейных шаров, раздавая номера, но не теряя из виду детей с талантом к статистике, заманивая таких к Джорджу, который давал им играться с интернетом и даже стал опекать пару ребят, неплохо справлявшихся с математикой. Встретив девочку, плачущую над сбитым машиной псом, Эмилио привел к Энн первую помощницу, одиннадцатилетнюю Марию Лопез, – малышку с добрым сердцем и желанием учиться.
А еще был там маленький кошмар по имени Фелипе Рейес, торговавший краденым возле клиники, мальчике самым непотребным лексиконом, который когда-либо встречала многоопытная Энн Эдвардс. Послушав малыша, на двух языках поносившего прохожих, которые у него ничего не купили, Эмилио сказал: «Ты худший торговец из всех, кого я видел, но, mano, говорить ты умеешь!» Он научил Фелипе ругаться на латыни, а со временем приохотил его служить мессы и помогать в иезуитском центре.
Первые месяцы в клинике Энн провела, читая записи и приобретая мрачное представление о практикуемой здесь медицине. Она занималась инвентаризациями и инспекциями, модернизировала оборудование, пополняла припасы, а заодно оказывала неотложную помощь: оторванный палец, инфекции, опасные беременности и преждевременные роды, огнестрельные раны. И постепенно узнавала, кто среди ее коллег на этом острове захочет принять больных, направляемых ею.
Джордж тоже обживал новое место, составляя бесконечные списки, меняя в клинике замки на каждой двери, окне и кладовке, обновляя программы, связывавшие иезуитской центр с веб-сайтами и библиотеками, налаживая подержанное, но исправное медицинское оборудование, которое заказывала Энн. Ради собственного удовольствия, ублажая свой давний интерес к астрономии, Джордж устроился работать гидом на аресибский радиотелескоп.
Здесь он и встретил Джимми Квинна, который привел их всех к Ракхату.
– Джордж, – спросила Энн однажды за завтраком, через несколько месяцев после того, как они переехали в Пуэрто-Рико, – Эмилио когда-нибудь рассказывал тебе о своей семье?
– Нет, насколько я помню.
– По-видимому, мы должны были их уже встретить. Не знаю. В этом районе есть подводные течения, которых я не понимаю, – призналась Энн. – Дети обожают Эмилио, но те, кто постарше, относятся к нему весьма сдержанно.
На самом деле более чем сдержанно, подумала она. Враждебно.
– Ну, в Ла Перла ведь полно мелких евангелических церквей. Возможно, причина в религиозном соперничестве. Трудно сказать.
– А что, если устроить вечеринку? В клинике, я имею в виду. Может, растопит лед…
– Конечно, – пожал плечами Джордж. – Бесплатная еда всегда была отличной приманкой.
Таким образом Энн взяла на себя заботу об угощении – при поддержке нескольких женщин из района, с которыми успела подружиться. К ее удивлению, лишенный отцовских инстинктов Джордж с энтузиазмом включился в приготовления, а затем и в само празднество, раздавая сласти и мелкие игрушки, запуская самодельные ракеты, надувая шары и вообще всячески дурачась с детьми. Эмилио тоже изумил ее, показывая всевозможные фокусы, управляясь с толпой детей, словно профессионал, вызывая вопли и взрывы смеха, вовлекая матерей и бабушек, а также теток и старших братьев с сестрами.
– Черт возьми, где ты выучился фокусам? – прошептала ему Энн позже, когда стайки детей окружили взрослых, раздававших мороженое.
Эмилио выкатил глаза:
– Ты хоть представляешь, какие длинные ночи у Полярного круга? Я нашел книгу. И у меня было полно времени, чтобы практиковаться.
Когда все закончилось, Энн проводила последних детей до дверей и вернулась в кабинет, где застала двух своих любимых мужчин в самый разгар спора.
– Он поверил тебе! – кричал Эмилио, подметая пол, усыпанный цветной бумагой и конфетти.
– Да ничего подобного! Он знал, что я шучу, – сказал Джордж, запихивая мусор в мешок.
– Что? Кто поверил чему? – спросила Энн, принявшись убирать остатки мороженого. – Дорогой, под этим столом тарелка. Не достанешь ее для меня?
Эмилио выудил миску и положил к остальным.
– Один из малышей спросил Джорджа, насколько он старый…
– А я сказал, что мне сто шестьдесят. Он знал, что это шутка.
– Джордж, ему только пять лет! Он поверил тебе.
– О, замечательно. Милый способ знакомиться с соседями, Джордж, обманывая их детей, – сказала Энн.
Но когда мужчины затеяли добродушный диспут о моральном различии между ложью детям и шуточками в стиле разговорного жанра, она лишь ухмылялась и посмеивалась. Обоим этим парням следовало бы стать отцами, подумала Энн, видя, как они сияют лишь оттого, что доставили радость детям. Такая мысль ее слегка опечалила, но задерживаться на ней Энн не стала.
Первая вечеринка имела такой успех, что за ней последовали другие, более масштабные и даже более веселые. А к ним всегда пристегивались какие-нибудь оздоровительные акции. Энн раздавала презервативы и делилась сведениями о предохранении с каждым, кому было больше одиннадцати, или делала вакцинацию малышам младше шести лет, или проверяла на отсутствие головных вшей, или измеряла кровяное давление. Неделя после фиесты всегда оказывалась более обычного загруженной пациентами, людьми с «маленькими вопросами», часто оказывавшимися серьезными медицинскими проблемами, из-за которых они страдали годами. Джордж стал проводить в иезуитском центре больше времени, и там к нему прибилась пара новых ребят. Небольшое достижение, но достаточное для ощущения, что они на верном пути. И, похоже, люди были рады их приезду.
Пока шли недели, до Энн доносились отрывки из биографии Эмилио, в которой вроде бы фигурировали родичи с серьезными сдвигами, а также весьма скверная коммерция. Не слишком неожиданно, если вдуматься. Как представитель поколения, в котором было нормой с непотребным хныканьем выставлять напоказ свое нутро, Энн относилась к молчанию Эмилио со смешанными чувствами. Необработанная рана могла загноиться и отравить существование; с другой стороны, ее восхищала способность замкнуться наглухо и продолжать жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Слова медленно затухали в воздухе, огонь мягко потрескивал и шипел. Прекратив вышагивать, Сандос стоял неподвижно в дальнем углу комнаты – лицо скрывает тень, на металлических экзоскелетах рук отблескивает пламя.
– Не уповайте на большее, Джон, – сказал он. – Иначе Бог разобьет ваше сердце. А затем он удалился.
И один пошел в комнату, которую ему выделили, и резко остановился, увидев, что дверь закрыли. Пока справлялся с руками, почувствовал, как вскипает вулканический гнев, но вынудил себя смирить ярость, чтобы сосредоточиться на том, чтобы открыть дверь, а затем оставить ее открытой на ширину ладони, – хотя ужас оказаться взаперти был сейчас едва ли сильнее желания захлопнуть дверь пинком. Он действительно очень хотел ударить или подбросить что-то и старался унять порыв, сгорбившись в деревянном кресле и раскачиваясь над своими руками. Верхний свет оставили зажженным, что усиливало головную боль. Он боялся встать и пройти к выключателю.
Тошнота прошла, а когда Сандос открыл глаза, то увидел на ночном столике, рядом с узкой кроватью, старый ПЗУ-журнал с запиской-окном, перекрывавшей текст. Он встал, чтобы прочесть ее. «Доктор Сандос, – гласила записка, – за годы Вашего отсутствия произошла переоценка личности Марии Магдалины. Возможно, Вас заинтересует новая трактовка. Ф.».
Рвота продолжалась еще долго после того, как блевать стало нечем. Когда тошнота отступила, Сандос встал, потея и дрожа. Затем вынудил свои руки ухватить и разбить о стену ПЗУ-блокнот, после чего вытер рукавом рот и повернулся к двери.
7
Кливленд и Сан-Хуан: 2015–2019
Закончив дела в университете Джонна Кэролла, Эмилио Сандос попросил, чтобы его направили обратно в Ла Перла, на Пуэрто-Рико. Просьбу должны были рассматривать в епархии Антильских островов, но Эмилио не удивился, когда ему позвонил Далтон Уэсли Ярбро, архиепископ Нового Орлеана.
– Служба, ты уверен? Теперь, закончив морочить тебе голову, мы получили для тебя профессорство в Ле Мойне. Рей всем плеши проел, проталкивая тебя на эту лингвистическую должность, – сказал Д. У.
Если не знать Д. У. хорошо, его техасский говор почти невозможно понять. Он мог говорить на стандартном английском, когда этого хотел, но, как однажды сказал он Эмилио: «Сынок, при обетах, которые мы приняли, возможность пооригинальничать выпадает нечасто. Поэтому я нахожу поводы для смеха где только можно».
– Я знаю, – сказал Эмилио. – В Ле Мойне замечательный факультет, но…
– В Сиракузах не такая плохая погода, – весело солгал Д. У. – А Ла Перла, сынок, ничего не забывает. Там не будет вечеринок «Добро пожаловать домой».
– Знаю, Д. У. – произнес Эмилио серьезно. – Вот для того мне и нужно вернуться: чтобы успокоить кое-каких призраков.
Ярбро обдумал это. Почему ему хотелось согласиться: из-за привязанности к Эмилио или из чувства вины? Д. У. всегда ощущал, что на нем лежит половина ответственности за то, как складываются дела, – хорошо ли, плохо ли. Это было нахальством; Эмилио сам принимал решения. Но Д. У. видел в парнишке потенциал и не колебался ни минуты, когда подвернулся шанс вытащить мальца из Ла Перла. Эмилио способен на большее, чем просто следовать своим ожиданиям; тем не менее за все приходится платить.
– Что ж, ладно, – сказал Д. У. наконец. – Я посмотрю, что тут можно сделать.
Двумя неделями позже, вступив в свой кабинет, Эмилио заметил свечение пришедшего сообщения. Когда открывал файл, руки слегка дрожали, и винить за это ему хотелось турецкий кофе, к которому успел пристраститься, но он понимал, что причина в нервах. А признав это, смог успокоиться. Non mea voluntas sed Ilia fiat, подумал Эмилио, приготовившись вести себя так, будто ему отказали.
Архиепископы, от которых это зависело, удовлетворили его просьбу без комментариев.
В декабре он позвонил из Сан-Хуана Энн и Джорджу Эдвардсам, дополнительно потратившись на видеосвязь, поскольку хотел видеть их лица и чтобы они видели его. «Приезжайте работать со мной», – сказал он. Из клиники уходил врач, служивший по трудовой повинности, и заменить его не было желающих. Может быть, Энн возьмется? А Джордж, с его разносторонним опытом инженера и домовладельца, мог бы подновить здания, учить детей всяким практичным ремеслам, восстановить сеть, которая связала бы Энн с крупными больницами, а детей – с преподавателями на стороне.
Прежде чем они собрались ответить, Эмилио рассказал им о Ла Перла – в сухих статистических деталях. На сей счет он не питал иллюзий и не собирался внушать их Эдвардсам. Все, на что они могли надеяться, это спасти несколько жизней – из многих тысяч, наводнявших трущобы.
– Ну, не знаю, – с сомнением сказала Энн, но он видел ее глаза, а поэтому знал ответ. – Обещаешь, что там будет множество драк на ножах?
Подняв руку, Эмилио поклялся:
– Каждый уикенд. А также огнестрельные раны. И автомобильные катастрофы.
Все трое знали, что это лишь черный юмор. Там будут дети, рожденные от тринадцатилеток, явившихся в клинику с «болями в животе». Сдвинутые позвонки, вывихнутые плечи, поврежденные запястья, колени, изношенные на капоковой фабрике. Руки, желтые от инфицированных порезов, полученных на рыбообрабатывающем заводе. Сепсисы, диабеты, меланомы, неудачные аборты, туберкулез, астма, недоедание, венерические болезни. Спиртное и наркотики, отчаяние и злоба, глубоко въевшиеся в нутро. «Нищих всегда имеете с собою», – сказал Иисус. Это было предупреждение, спрашивал себя Эмилио, или приговор?
Он увидел, что Энн смотрит на Джорджа, сидевшего в задумчивости.
– Среди пенсионеров прямо-таки демографический взрыв. Шестьдесят девять миллионов старых пердунов, играющих в гольф и жалующихся на геморрой! – фыркнул Джордж. – Когда кто-то из них сыграет в ящик – только вопрос времени.
– Не представляю ни тебя, ни себя играющими в гольф, – сказала Энн. – Уж лучше ехать, тебе не кажется?
– Правильно. Мы отправляемся, – объявил Джордж.
И вот так в мае 2016 года Энн и Джордж Эдвардсы перебрались в арендуемый дом, расположенный в Старом Сан-Хуане, всего в восьми пролетах лестницы от клиники, где Энн заступила на должность. Эмилио взял короткий отпуск, чтобы помочь им устроиться. После того как Эдвардсы разжились кроватью, главной их заботой стало приобретение большого деревянного стола с набором стульев, которые можно было бы вокруг него расставить.
Свою работу Эмилио начал просто: привел в порядок оборудование миссии, систематизировал и изучил имущество, заново и без спешки ознакомился с районом. Он работал в рамках существующих программ: сперва – бейсбольная лига, затем – школьные дела.
Но Эмилио всегда был готов к тому, что тот или иной ребенок может выбраться и сбежать, если захочет. Он купил кучу лотерейных шаров, раздавая номера, но не теряя из виду детей с талантом к статистике, заманивая таких к Джорджу, который давал им играться с интернетом и даже стал опекать пару ребят, неплохо справлявшихся с математикой. Встретив девочку, плачущую над сбитым машиной псом, Эмилио привел к Энн первую помощницу, одиннадцатилетнюю Марию Лопез, – малышку с добрым сердцем и желанием учиться.
А еще был там маленький кошмар по имени Фелипе Рейес, торговавший краденым возле клиники, мальчике самым непотребным лексиконом, который когда-либо встречала многоопытная Энн Эдвардс. Послушав малыша, на двух языках поносившего прохожих, которые у него ничего не купили, Эмилио сказал: «Ты худший торговец из всех, кого я видел, но, mano, говорить ты умеешь!» Он научил Фелипе ругаться на латыни, а со временем приохотил его служить мессы и помогать в иезуитском центре.
Первые месяцы в клинике Энн провела, читая записи и приобретая мрачное представление о практикуемой здесь медицине. Она занималась инвентаризациями и инспекциями, модернизировала оборудование, пополняла припасы, а заодно оказывала неотложную помощь: оторванный палец, инфекции, опасные беременности и преждевременные роды, огнестрельные раны. И постепенно узнавала, кто среди ее коллег на этом острове захочет принять больных, направляемых ею.
Джордж тоже обживал новое место, составляя бесконечные списки, меняя в клинике замки на каждой двери, окне и кладовке, обновляя программы, связывавшие иезуитской центр с веб-сайтами и библиотеками, налаживая подержанное, но исправное медицинское оборудование, которое заказывала Энн. Ради собственного удовольствия, ублажая свой давний интерес к астрономии, Джордж устроился работать гидом на аресибский радиотелескоп.
Здесь он и встретил Джимми Квинна, который привел их всех к Ракхату.
– Джордж, – спросила Энн однажды за завтраком, через несколько месяцев после того, как они переехали в Пуэрто-Рико, – Эмилио когда-нибудь рассказывал тебе о своей семье?
– Нет, насколько я помню.
– По-видимому, мы должны были их уже встретить. Не знаю. В этом районе есть подводные течения, которых я не понимаю, – призналась Энн. – Дети обожают Эмилио, но те, кто постарше, относятся к нему весьма сдержанно.
На самом деле более чем сдержанно, подумала она. Враждебно.
– Ну, в Ла Перла ведь полно мелких евангелических церквей. Возможно, причина в религиозном соперничестве. Трудно сказать.
– А что, если устроить вечеринку? В клинике, я имею в виду. Может, растопит лед…
– Конечно, – пожал плечами Джордж. – Бесплатная еда всегда была отличной приманкой.
Таким образом Энн взяла на себя заботу об угощении – при поддержке нескольких женщин из района, с которыми успела подружиться. К ее удивлению, лишенный отцовских инстинктов Джордж с энтузиазмом включился в приготовления, а затем и в само празднество, раздавая сласти и мелкие игрушки, запуская самодельные ракеты, надувая шары и вообще всячески дурачась с детьми. Эмилио тоже изумил ее, показывая всевозможные фокусы, управляясь с толпой детей, словно профессионал, вызывая вопли и взрывы смеха, вовлекая матерей и бабушек, а также теток и старших братьев с сестрами.
– Черт возьми, где ты выучился фокусам? – прошептала ему Энн позже, когда стайки детей окружили взрослых, раздававших мороженое.
Эмилио выкатил глаза:
– Ты хоть представляешь, какие длинные ночи у Полярного круга? Я нашел книгу. И у меня было полно времени, чтобы практиковаться.
Когда все закончилось, Энн проводила последних детей до дверей и вернулась в кабинет, где застала двух своих любимых мужчин в самый разгар спора.
– Он поверил тебе! – кричал Эмилио, подметая пол, усыпанный цветной бумагой и конфетти.
– Да ничего подобного! Он знал, что я шучу, – сказал Джордж, запихивая мусор в мешок.
– Что? Кто поверил чему? – спросила Энн, принявшись убирать остатки мороженого. – Дорогой, под этим столом тарелка. Не достанешь ее для меня?
Эмилио выудил миску и положил к остальным.
– Один из малышей спросил Джорджа, насколько он старый…
– А я сказал, что мне сто шестьдесят. Он знал, что это шутка.
– Джордж, ему только пять лет! Он поверил тебе.
– О, замечательно. Милый способ знакомиться с соседями, Джордж, обманывая их детей, – сказала Энн.
Но когда мужчины затеяли добродушный диспут о моральном различии между ложью детям и шуточками в стиле разговорного жанра, она лишь ухмылялась и посмеивалась. Обоим этим парням следовало бы стать отцами, подумала Энн, видя, как они сияют лишь оттого, что доставили радость детям. Такая мысль ее слегка опечалила, но задерживаться на ней Энн не стала.
Первая вечеринка имела такой успех, что за ней последовали другие, более масштабные и даже более веселые. А к ним всегда пристегивались какие-нибудь оздоровительные акции. Энн раздавала презервативы и делилась сведениями о предохранении с каждым, кому было больше одиннадцати, или делала вакцинацию малышам младше шести лет, или проверяла на отсутствие головных вшей, или измеряла кровяное давление. Неделя после фиесты всегда оказывалась более обычного загруженной пациентами, людьми с «маленькими вопросами», часто оказывавшимися серьезными медицинскими проблемами, из-за которых они страдали годами. Джордж стал проводить в иезуитском центре больше времени, и там к нему прибилась пара новых ребят. Небольшое достижение, но достаточное для ощущения, что они на верном пути. И, похоже, люди были рады их приезду.
Пока шли недели, до Энн доносились отрывки из биографии Эмилио, в которой вроде бы фигурировали родичи с серьезными сдвигами, а также весьма скверная коммерция. Не слишком неожиданно, если вдуматься. Как представитель поколения, в котором было нормой с непотребным хныканьем выставлять напоказ свое нутро, Энн относилась к молчанию Эмилио со смешанными чувствами. Необработанная рана могла загноиться и отравить существование; с другой стороны, ее восхищала способность замкнуться наглухо и продолжать жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71