Все, что требовалось сделать, – это слегка прибраться в центре и принести сюда подушки или подвесить гамаки к ветвям, простиравшимся над головой.
Убаюканная дневной жарой, скучными для нее дискуссиями и необычной чужеземной монотонностью, Аскама расслаблялась, и он чувствовал, как ее дыхание замедляется, а милая тяжесть обмякает на его коленях. София улыбалась, кивая на ребенка, и их голоса делались еще тише. Иногда они просто сидели и смотрели, как Аскама спит, наслаждаясь редкой тишиной.
Остальные жаловались на несмолкающий говор и постоянные телесные соприкосновения, которые так любили руна, на их манеру жаться друг к другу и к чужеземцам, спиной прислоняясь к спине, головы укладывая на колени, руками обнимая за плечи, хвостами обвивая ноги, образуя в прохладных, вырубленных в скале и похожих на пещеры комнатах теплую и мягкую мешанину. Эмилио находил это прекрасным. Он не сознавал, как нуждался в прикосновениях, как одинок был на протяжении четверти века, словно укутанный в невидимый кокон. Руна инстинктивно стремились к физическому контакту, выражая этим свою нежность. Подобно Энн, думал он, но в еще большей степени.
Одной рукой Эмилио откинул со лба волосы и опустил взгляд на Аскаму, чуть сдвинувшись в плетеном шезлонге, который спроектировал для него Джордж. Работая по эскизу Джорджа, Манужаи изготовила кресло, прибавив кое-что от себя, – ее изумительные пальцы вплели в тростниковую вязь сложные узоры. Манужаи часто присоединялась к нему, Софии и Аскаме, когда они удалялись в хампий. Эмилио нравился низкий хрипловатый голос рунао. Похож на голос Софии, подумалось ему сейчас, но необычный среди соплеменников Манужаи. Еще Эмилио нравилась мелодичность языка руна. Его ритм и звучание напоминали ему португальский, мягкий и лиричный. Работать над ним было удовольствием, он был полон структурных сюрпризов и концептуальных находок…
София фыркнула, и Эмилио знал, что угадал причину. Она откинулась в кресле и зловеще уставилась на него.
– Леджанонта баналджа, – прочитала она. – Тингуента синоа да. Оба пространственные.
– Отметьте, если вам нетрудно, – с серьезным лицом и сияющими глазами сказал Эмилио Сандос, – впечатляющее отсутствие самодовольства, с которым я приветствую ваши новости.
София Мендес мило улыбнулась человеку, которого почти согласилась называть коллегой и другом.
– Наешьтесь дерьма, – сказала она, – и умрите.
– Доктор Эдвардс дурно влияет на вас, – с чопорным неодобрением заметил Эмилио, а затем, не меняя тона, продолжил: – Что до дерьма, раз вы его помянули, то оно, безусловно, подходит под общие правила разделения склонений на пространственные и невизуальные; но вот как насчет пуканья? Следует ли склонять пуканье, как невизиуальное, или рунао относит такой запах к категории, которая предполагает существование чего-то твердого? Ваше легкомыслие неуместно, Мендес. Это серьезный лингвистический вопрос. Мы можем написать на эту тему еще одну статью, уверяю вас. София вытирала слезы.
– И где опубликуем? В «Межпланетном журнале» или в «Кишечных газах и неприличных звуках»?
– Погодите! Это другая категория. Звук. Легкий. Невизуальный. Должен быть. А может, нет. Попробуйте енроа.
– Ну конечно! Я ухожу. С меня довольно, – объявила София. – Слишком жарко, а теперь еще и слишком глупо.
– По крайней мере, не самодовольно, – заметил он. Разбуженная смехом Аскама зевнула и, выгнув шею, посмотрела на Эмилио:
– Сипадж, Мило. Что такое «самодовольно»?
– Давай поглядим, – весело предложила София, делая вид, что заглядывает в словарь, и нарочно говоря непонятно для Аскамы. – Вот, пожалуйста! «Самодовольный». Тут говорится: «Сандос запятая Эмилио; смотри также „несносный“».
Проигнорировав слова Софии, Эмилио ответил Аскаме с непоколебимой уверенностью:
– Это термин для выражения нежности.
Собрав игрушки Аскамы и компьютерные блокноты, они отправились обратно к скальным жилищам, освещаемым косыми лучами, – одно солнце уже село, второе быстро опускалось, и лишь третье, намного более тусклое, солнце находилось в небе сравнительно высоко. Несмотря на жару этих дней, Джимми Квинн полагал, что погода может скоро измениться. Проливные дожди ослабли, а жара в последнее время сделалась суше и уже не так выматывала. На сей счет руна мало что сообщали. Погода просто существовала, и комментировать ее не имело смысла – если не считать гроз, наводивших на них ужас и вызывавших множество разговоров.
София вернулась в квартиру намного раньше Эмилио и Аскамы, задержанных стайкой детей, которые сомкнулись вокруг Сандоса, упрашивая и требуя, надеясь, что в его руках появятся какие-нибудь новые предметы, вызывающие удивление и восторг. Большинство Ва Кашани во время жары дремало, и деревня как раз просыпалась для второго цикла дневной активности. По пути Эмилио останавливался на узких тропках, чтобы поговорить с жителями, задерживался на террасах, восхищаясь новым навыком ползунка или льстя ребенку вопросом, который позволял тому показать какие-нибудь новые знания, принимая маленькие кусочки еды или глоток чего-то сладкого. Когда он добрался домой, наступили сумерки и Энн уже зажгла походные фонари – источник безмолвного интереса среди руна, которых, возможно, приводили в смятение не только крошечные, с одной радужной оболочкой глаза их гостей, но и техническая компенсация этого изъяна.
– Малыш у Аучи уже ходит, – объявил Эмилио, входя с террасы в сопровождении Аскамы и трех ее приятелей, вцепившихся в разные его конечности и наперебой гомонивших.
Энн вскинула взгляд:
– У Сувай тоже. Разве это не прелестно? Когда человеческий ребенок просто плюхается на попку, эти дети выставляют хвостики и подхватывают себя. На свете не много вещей столь же очаровательных, как функционирование незрелой нервной системы.
– Кто-нибудь видел хотя бы одного младенца? – спросил Марк из своего угла большой комнаты. В это утро он завершил приблизительную перепись местного населения; по правде говоря, пока ему было трудно различать особи. – Популяционная структура тут весьма странная, если не допустить, что размножение происходит сезонно, – здесь имеются возрастные когорты с большими интервалами между ними. И мне кажется, что детей должно быть намного больше, учитывая число зрелых взрослых.
– А по-моему, тут множество детей, – устало произнес Эмилио, стараясь говорить чуть громче того пронзительного ора, который устроили четверо малышей. – Легионы. Орды. Армии.
Энн и Марк затеяли дискуссию о детской смертности, за которой Эмилио старался следить, но не мог, потому что Аскама тянула его за руку, а Кинса пытался вскарабкаться на спину.
– Но все они кажутся такими здоровыми, – говорила Энн:
– Здоровыми и громкими, – сказал Эмилио. – Сипадж, Аскама! Асукар хауас Джорди. Кинса, тупа синчиз кджна, дже? Джордж, пожалуйста, займи их на десять минут! Джимми?
Джордж сгреб Аскаму, а Джимми отвлек других малышей, пока Эмилио спустился к реке и умылся перед ужином. Когда он вернулся в квартиру, то обнаружил, что домочадцев стало меньше. Аскама убежала поиграть с приятелями, что она часто делала, если Эмилио на какое-то время пропадал из поля зрения. Манужаи отправилась с визитами. Она могла не прийти обратно вовсе или вернуться с пятью-шестью гостями, которые останутся на ночь. Чайпас уехала по каким-то делам – на неопределенное время. Жители деревни часто исчезали вот так, на часы, дни или недели. Казалось, время для руна неважно. Здесь не было календарей или часов. Самое близкое, что нашел Эмилио в их словаре на эту тему, был набор слов, имевших отношение к созреванию.
– Мисс Мендес говорит, вы замечательно провели день, – растягивая слова, произнес Д. У., когда Эмилио сел поесть.
– Ничего подобного я не говорила, – огрызнулась София. – Я сказала, что ему почти удалось возвести самодовольство в ранг искусства. А что было замечательным – это лингвистический анализ.
– Очень тонкое различие, – заметила Энн.
Бухнув миску на деревянный стол, она опустилась на подушку рядом с Джорджем, прежде чем прибавить:
– Разве он не ужасен, когда прав?
– Я простой человек, выполняющий свою работу, – сказал Эмилио обиженным тоном бедолаги, несущего свой крест из последних сил, – и за это на мою голову сыплются издевательские насмешки.
– Ну и что это за анализ? – ворчливо спросил Д. У. – Мне нужно писать отчеты, сынок.
Он отодвинул свою тарелку, и Эмилио сделал то же самое, вполне насытившись тем, что ему навязали по пути через деревню. Подобно Джимми Квинну, как-то заметил Д. У, руна беспрестанно жуют, и нельзя посетить никого, чтоб тебя не принялись пичкать, а таких слов, как «неголоден, сыт», тут не понимают. Это означало, что съестные припасы, привезенные с Земли, можно будет растянуть намного дольше, чем ожидалось. Еда руна не делалась от этого сколько-нибудь вкусней, хотя вроде была для людей достаточно питательной.
Следующие десять минут Эмилио провел, объясняя правила склонения, которые он вывел этим утром. К глубокому удовлетворению Софии, все остальные, так же как и она, поначалу путали эти понятия с абстрактными и конкретными существительными. Но как только все разглядели лежавшую в основе схемы логику, она показалась им вполне здравой. Энн объявила, что Эмилио имеет право чувствовать свое превосходство в течение получаса, и предложила засечь время. Он отказался от этой чести, весело признав, что уже достаточно себя поздравлял.
– Я бы не смог продвинуться так далеко и так быстро без Аскамы. И в любом случае, – серьезно сказал Эмилио, – есть целые области этого языка, которые все еще для меня закрыты. Например, я совершенно сбит с толку его родами.
Джимми прыснул, и Д. У. пробормотал: «Я не стал бы касаться этой стропы и десятифутовым шестом», – из-за чего Энн поперхнулась, а остальные засмеялись. Вспыхнув, Эмилио заявил, что им всем пора бы повзрослеть.
– Интересно, как бы они отнеслись к видеопоказу. Или виртуальной реальности, – мечтательно сказал Джордж, колотя Энн по спине, пока она кашляла и беспомощно хихикала.
Из осторожности они старались обходиться в присутствии руна минимумом техники. Каждый из них проводил исследования, в которых нельзя обойтись без компьютера, но в остальном они жили так же, как обитатели деревни.
– Марк, какое склонение они используют для твоих рисунков? – спросил Эмилио. – Ты создаешь иллюзию пространства. Для бумаги, я полагаю, они применяют пространственное; но вот как насчет изображений?
– Не могу вспомнить. В следующий раз, как представится случай, обращу на это внимание, – пообещал Марк. – Кто-нибудь видел, что делает Канчай? Он наблюдал за мной, пока я работал над портретом несколько недель назад, а затем попросил мои принадлежности. Думаю, до этого Канчай никогда не видел двухмерные образы объемов, но он уже выполняет весьма недурную работу.
– Так вот с чего началось! – воскликнул Джордж.
Это походило на спонтанную вспышку интереса. Ни с того ни с сего в торговых лодках появились бумага, чернила, красители, и все принялись рисовать. Такие причуды охватывали деревню стремительно. Это настораживало. Ты не решался высморкаться, опасаясь, что вся деревня подхватит твой жест, как моду.
– Знаете, я начинаю думать, что Бог и вправду любит этих ребят сильнее, – сказала Энн тоном ревнивого ребенка. – Начать с того, что им досталась планета гораздо более симпатичная, чем наша. Восхитительные растения, прелестные краски. И сами они выглядят лучше, чем мы. И у них лучше руки. Мы то считали наши большие пальцы весьма подвижными, но в глазах руна мы, наверное, чуть ли не калеки.
На каждой руке у рунао было по пять пальцев, но оба крайних пальца могли располагаться напротив трех центральных; это было почти так же, как если б руна орудовали четырьмя руками одновременно. Энн порой зачарованно следила, как Аскама, устроившись на коленях Эмилио, играла своими лентами, сплетая их то в один узор, то в другой. Все ленты пахли по-разному, и комбинации цветов, ароматов и узоров составляли основную часть моды руна. В дополнение к лентам что-нибудь привязывали.
– Не думаю, – возразила София. – Однажды я спросила Уарсоа, выглядят ли наши руки странными, и он сказал: «Если вы можете подносить пищу, ваши руки достаточно хороши». Очень практичная точка зрения.
– Их мастерство поражает, – признал Марк.
– Конечно, – небрежно сказал Джордж, – своими руками они управляются лихо, но радио до сих пор не изобрели. Или вообще что-нибудь более сложное, чем стамеска.
– У них есть стекло, металл, керамика, – напомнил Марк.
– Покупные, – отмахнулся Джордж. – Сами руна ничего не производят. Мне неприятно это говорить, друзья, но я не считаю, что они так уж умны.
Эмилио хотел было возразить, что Аскама легко и быстро усваивает новые знания, но затем подумал, что в высказывании Джорджа кое-что есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Убаюканная дневной жарой, скучными для нее дискуссиями и необычной чужеземной монотонностью, Аскама расслаблялась, и он чувствовал, как ее дыхание замедляется, а милая тяжесть обмякает на его коленях. София улыбалась, кивая на ребенка, и их голоса делались еще тише. Иногда они просто сидели и смотрели, как Аскама спит, наслаждаясь редкой тишиной.
Остальные жаловались на несмолкающий говор и постоянные телесные соприкосновения, которые так любили руна, на их манеру жаться друг к другу и к чужеземцам, спиной прислоняясь к спине, головы укладывая на колени, руками обнимая за плечи, хвостами обвивая ноги, образуя в прохладных, вырубленных в скале и похожих на пещеры комнатах теплую и мягкую мешанину. Эмилио находил это прекрасным. Он не сознавал, как нуждался в прикосновениях, как одинок был на протяжении четверти века, словно укутанный в невидимый кокон. Руна инстинктивно стремились к физическому контакту, выражая этим свою нежность. Подобно Энн, думал он, но в еще большей степени.
Одной рукой Эмилио откинул со лба волосы и опустил взгляд на Аскаму, чуть сдвинувшись в плетеном шезлонге, который спроектировал для него Джордж. Работая по эскизу Джорджа, Манужаи изготовила кресло, прибавив кое-что от себя, – ее изумительные пальцы вплели в тростниковую вязь сложные узоры. Манужаи часто присоединялась к нему, Софии и Аскаме, когда они удалялись в хампий. Эмилио нравился низкий хрипловатый голос рунао. Похож на голос Софии, подумалось ему сейчас, но необычный среди соплеменников Манужаи. Еще Эмилио нравилась мелодичность языка руна. Его ритм и звучание напоминали ему португальский, мягкий и лиричный. Работать над ним было удовольствием, он был полон структурных сюрпризов и концептуальных находок…
София фыркнула, и Эмилио знал, что угадал причину. Она откинулась в кресле и зловеще уставилась на него.
– Леджанонта баналджа, – прочитала она. – Тингуента синоа да. Оба пространственные.
– Отметьте, если вам нетрудно, – с серьезным лицом и сияющими глазами сказал Эмилио Сандос, – впечатляющее отсутствие самодовольства, с которым я приветствую ваши новости.
София Мендес мило улыбнулась человеку, которого почти согласилась называть коллегой и другом.
– Наешьтесь дерьма, – сказала она, – и умрите.
– Доктор Эдвардс дурно влияет на вас, – с чопорным неодобрением заметил Эмилио, а затем, не меняя тона, продолжил: – Что до дерьма, раз вы его помянули, то оно, безусловно, подходит под общие правила разделения склонений на пространственные и невизуальные; но вот как насчет пуканья? Следует ли склонять пуканье, как невизиуальное, или рунао относит такой запах к категории, которая предполагает существование чего-то твердого? Ваше легкомыслие неуместно, Мендес. Это серьезный лингвистический вопрос. Мы можем написать на эту тему еще одну статью, уверяю вас. София вытирала слезы.
– И где опубликуем? В «Межпланетном журнале» или в «Кишечных газах и неприличных звуках»?
– Погодите! Это другая категория. Звук. Легкий. Невизуальный. Должен быть. А может, нет. Попробуйте енроа.
– Ну конечно! Я ухожу. С меня довольно, – объявила София. – Слишком жарко, а теперь еще и слишком глупо.
– По крайней мере, не самодовольно, – заметил он. Разбуженная смехом Аскама зевнула и, выгнув шею, посмотрела на Эмилио:
– Сипадж, Мило. Что такое «самодовольно»?
– Давай поглядим, – весело предложила София, делая вид, что заглядывает в словарь, и нарочно говоря непонятно для Аскамы. – Вот, пожалуйста! «Самодовольный». Тут говорится: «Сандос запятая Эмилио; смотри также „несносный“».
Проигнорировав слова Софии, Эмилио ответил Аскаме с непоколебимой уверенностью:
– Это термин для выражения нежности.
Собрав игрушки Аскамы и компьютерные блокноты, они отправились обратно к скальным жилищам, освещаемым косыми лучами, – одно солнце уже село, второе быстро опускалось, и лишь третье, намного более тусклое, солнце находилось в небе сравнительно высоко. Несмотря на жару этих дней, Джимми Квинн полагал, что погода может скоро измениться. Проливные дожди ослабли, а жара в последнее время сделалась суше и уже не так выматывала. На сей счет руна мало что сообщали. Погода просто существовала, и комментировать ее не имело смысла – если не считать гроз, наводивших на них ужас и вызывавших множество разговоров.
София вернулась в квартиру намного раньше Эмилио и Аскамы, задержанных стайкой детей, которые сомкнулись вокруг Сандоса, упрашивая и требуя, надеясь, что в его руках появятся какие-нибудь новые предметы, вызывающие удивление и восторг. Большинство Ва Кашани во время жары дремало, и деревня как раз просыпалась для второго цикла дневной активности. По пути Эмилио останавливался на узких тропках, чтобы поговорить с жителями, задерживался на террасах, восхищаясь новым навыком ползунка или льстя ребенку вопросом, который позволял тому показать какие-нибудь новые знания, принимая маленькие кусочки еды или глоток чего-то сладкого. Когда он добрался домой, наступили сумерки и Энн уже зажгла походные фонари – источник безмолвного интереса среди руна, которых, возможно, приводили в смятение не только крошечные, с одной радужной оболочкой глаза их гостей, но и техническая компенсация этого изъяна.
– Малыш у Аучи уже ходит, – объявил Эмилио, входя с террасы в сопровождении Аскамы и трех ее приятелей, вцепившихся в разные его конечности и наперебой гомонивших.
Энн вскинула взгляд:
– У Сувай тоже. Разве это не прелестно? Когда человеческий ребенок просто плюхается на попку, эти дети выставляют хвостики и подхватывают себя. На свете не много вещей столь же очаровательных, как функционирование незрелой нервной системы.
– Кто-нибудь видел хотя бы одного младенца? – спросил Марк из своего угла большой комнаты. В это утро он завершил приблизительную перепись местного населения; по правде говоря, пока ему было трудно различать особи. – Популяционная структура тут весьма странная, если не допустить, что размножение происходит сезонно, – здесь имеются возрастные когорты с большими интервалами между ними. И мне кажется, что детей должно быть намного больше, учитывая число зрелых взрослых.
– А по-моему, тут множество детей, – устало произнес Эмилио, стараясь говорить чуть громче того пронзительного ора, который устроили четверо малышей. – Легионы. Орды. Армии.
Энн и Марк затеяли дискуссию о детской смертности, за которой Эмилио старался следить, но не мог, потому что Аскама тянула его за руку, а Кинса пытался вскарабкаться на спину.
– Но все они кажутся такими здоровыми, – говорила Энн:
– Здоровыми и громкими, – сказал Эмилио. – Сипадж, Аскама! Асукар хауас Джорди. Кинса, тупа синчиз кджна, дже? Джордж, пожалуйста, займи их на десять минут! Джимми?
Джордж сгреб Аскаму, а Джимми отвлек других малышей, пока Эмилио спустился к реке и умылся перед ужином. Когда он вернулся в квартиру, то обнаружил, что домочадцев стало меньше. Аскама убежала поиграть с приятелями, что она часто делала, если Эмилио на какое-то время пропадал из поля зрения. Манужаи отправилась с визитами. Она могла не прийти обратно вовсе или вернуться с пятью-шестью гостями, которые останутся на ночь. Чайпас уехала по каким-то делам – на неопределенное время. Жители деревни часто исчезали вот так, на часы, дни или недели. Казалось, время для руна неважно. Здесь не было календарей или часов. Самое близкое, что нашел Эмилио в их словаре на эту тему, был набор слов, имевших отношение к созреванию.
– Мисс Мендес говорит, вы замечательно провели день, – растягивая слова, произнес Д. У., когда Эмилио сел поесть.
– Ничего подобного я не говорила, – огрызнулась София. – Я сказала, что ему почти удалось возвести самодовольство в ранг искусства. А что было замечательным – это лингвистический анализ.
– Очень тонкое различие, – заметила Энн.
Бухнув миску на деревянный стол, она опустилась на подушку рядом с Джорджем, прежде чем прибавить:
– Разве он не ужасен, когда прав?
– Я простой человек, выполняющий свою работу, – сказал Эмилио обиженным тоном бедолаги, несущего свой крест из последних сил, – и за это на мою голову сыплются издевательские насмешки.
– Ну и что это за анализ? – ворчливо спросил Д. У. – Мне нужно писать отчеты, сынок.
Он отодвинул свою тарелку, и Эмилио сделал то же самое, вполне насытившись тем, что ему навязали по пути через деревню. Подобно Джимми Квинну, как-то заметил Д. У, руна беспрестанно жуют, и нельзя посетить никого, чтоб тебя не принялись пичкать, а таких слов, как «неголоден, сыт», тут не понимают. Это означало, что съестные припасы, привезенные с Земли, можно будет растянуть намного дольше, чем ожидалось. Еда руна не делалась от этого сколько-нибудь вкусней, хотя вроде была для людей достаточно питательной.
Следующие десять минут Эмилио провел, объясняя правила склонения, которые он вывел этим утром. К глубокому удовлетворению Софии, все остальные, так же как и она, поначалу путали эти понятия с абстрактными и конкретными существительными. Но как только все разглядели лежавшую в основе схемы логику, она показалась им вполне здравой. Энн объявила, что Эмилио имеет право чувствовать свое превосходство в течение получаса, и предложила засечь время. Он отказался от этой чести, весело признав, что уже достаточно себя поздравлял.
– Я бы не смог продвинуться так далеко и так быстро без Аскамы. И в любом случае, – серьезно сказал Эмилио, – есть целые области этого языка, которые все еще для меня закрыты. Например, я совершенно сбит с толку его родами.
Джимми прыснул, и Д. У. пробормотал: «Я не стал бы касаться этой стропы и десятифутовым шестом», – из-за чего Энн поперхнулась, а остальные засмеялись. Вспыхнув, Эмилио заявил, что им всем пора бы повзрослеть.
– Интересно, как бы они отнеслись к видеопоказу. Или виртуальной реальности, – мечтательно сказал Джордж, колотя Энн по спине, пока она кашляла и беспомощно хихикала.
Из осторожности они старались обходиться в присутствии руна минимумом техники. Каждый из них проводил исследования, в которых нельзя обойтись без компьютера, но в остальном они жили так же, как обитатели деревни.
– Марк, какое склонение они используют для твоих рисунков? – спросил Эмилио. – Ты создаешь иллюзию пространства. Для бумаги, я полагаю, они применяют пространственное; но вот как насчет изображений?
– Не могу вспомнить. В следующий раз, как представится случай, обращу на это внимание, – пообещал Марк. – Кто-нибудь видел, что делает Канчай? Он наблюдал за мной, пока я работал над портретом несколько недель назад, а затем попросил мои принадлежности. Думаю, до этого Канчай никогда не видел двухмерные образы объемов, но он уже выполняет весьма недурную работу.
– Так вот с чего началось! – воскликнул Джордж.
Это походило на спонтанную вспышку интереса. Ни с того ни с сего в торговых лодках появились бумага, чернила, красители, и все принялись рисовать. Такие причуды охватывали деревню стремительно. Это настораживало. Ты не решался высморкаться, опасаясь, что вся деревня подхватит твой жест, как моду.
– Знаете, я начинаю думать, что Бог и вправду любит этих ребят сильнее, – сказала Энн тоном ревнивого ребенка. – Начать с того, что им досталась планета гораздо более симпатичная, чем наша. Восхитительные растения, прелестные краски. И сами они выглядят лучше, чем мы. И у них лучше руки. Мы то считали наши большие пальцы весьма подвижными, но в глазах руна мы, наверное, чуть ли не калеки.
На каждой руке у рунао было по пять пальцев, но оба крайних пальца могли располагаться напротив трех центральных; это было почти так же, как если б руна орудовали четырьмя руками одновременно. Энн порой зачарованно следила, как Аскама, устроившись на коленях Эмилио, играла своими лентами, сплетая их то в один узор, то в другой. Все ленты пахли по-разному, и комбинации цветов, ароматов и узоров составляли основную часть моды руна. В дополнение к лентам что-нибудь привязывали.
– Не думаю, – возразила София. – Однажды я спросила Уарсоа, выглядят ли наши руки странными, и он сказал: «Если вы можете подносить пищу, ваши руки достаточно хороши». Очень практичная точка зрения.
– Их мастерство поражает, – признал Марк.
– Конечно, – небрежно сказал Джордж, – своими руками они управляются лихо, но радио до сих пор не изобрели. Или вообще что-нибудь более сложное, чем стамеска.
– У них есть стекло, металл, керамика, – напомнил Марк.
– Покупные, – отмахнулся Джордж. – Сами руна ничего не производят. Мне неприятно это говорить, друзья, но я не считаю, что они так уж умны.
Эмилио хотел было возразить, что Аскама легко и быстро усваивает новые знания, но затем подумал, что в высказывании Джорджа кое-что есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71