8
Аресибо: май, 2019
Этой же весной предложение Джимми Квинна, написанное для доктора Яногучи, пропустили через каналы ИКА, обсудили и одобрили. По договоренности с ее брокером, согласившимся на состязательный аспект предложения, была нанята София Мендес, которая выставила вполне прозрачный критерий того, как следует судить об успехе или провале проекта. После непродолжительных переговоров ИКА принял ее условия. Если она победит, брокер должен получить втрое против обычного гонорара – достаточно, чтобы погасить ее долг. Если проиграет, ИКА может принять программу с учетом выявленных ограничений, но не платить ничего. Ее брокер мог затем продлить контракт с тройной оплатой на время, которое займет у нее выполнение проекта ИКА. Джимми был очень доволен.
Но София Мендес, в конце апреля завершив свой сингапурский проект и приготовившись работать с ИКА, не радовалась. Она сохраняла холодную нейтральность, сосредоточившись на том, что есть, и игнорируя то, что может быть. Она выжила благодаря наследственности и опыту, помогавшим ей видеть реальность, не затуманенную эмоциями. Это был талант, который хорошо послужил ее семье на протяжении веков.
До выдворения евреев из Испании в 1492 году древние Мендесы были банкирами, финансировавшими королевскую семью. Изгнанные из Иберии, они были радушно приняты Оттоманской империей, охотно пускавшей на свои земли сефардских торговцев и астрономов, ученых и поэтов, архивариусов, математиков, переводчиков и дипломатов, философов и банкиров вроде Мендесов, которых их католические величества, Фердинанд и Изабелла, выжили из Испании. Сефарды быстро вошли в число самых полезных и деятельных людей империи, их община была представлена на самом верху выдающимися личностями, служившими череде султанов, как их предки служили при испанских дворах. Культура, подарившая миру Талмуд и непревзойденного ученого-философа Маймонида, вновь стала влиятельной и уважаемой.
Но все меняется. Оттоманская империя стала просто Турцией. В XX веке фамилия Мендесов состояла из скромных, образованных людей, которые не рассказывали чужакам о своем славном прошлом, но собственным детям не позволяли его забыть. Они не тратили время, оплакивая былое; они делали лучшее, что позволяли обстоятельства, а их лучшее было, как правило, превосходным. И это унаследовала София. Деньги и влияние ушли; гордость и ясный ум – нет.
Когда Стамбул принялся кромсать себя на обломки в безумии второй курдской войны, Софии Мендес было тринадцать. Прежде чем ей исполнилось четырнадцать, ее мать погибла от взрыва случайного минометного снаряда. Через несколько недель ее отец, экономист, отправился на поиски еды и больше не вернулся к развалинам, оставшимся от их дома, – вероятно, тоже погиб. Детство Софии, в котором были книги и музыка, любовь и учеба, закончилось. Из города, блокированного войсками ООН и оставленного пожирать себя, нельзя было уйти. Одинокая и беспомощная, она оказалась в мире бессмысленной бойни. Согласно восьмисотлетней сефардской традиции, после двенадцати с половиной лет она стала «богерет аль ришут нафша» – взрослой с правом распоряжаться своей душой. Тора учит: «Выбирай жизнь». И поэтому, вместо того чтобы гордо умереть, София Мендес продала, что у нее было продать, и выжила.
Ее клиентами были в основном подростки, осатаневшие от насилия, и мужчины, которые, возможно, были когда-то порядочными мужьями и хорошими отцами, но ныне сделались ополченцами нескольких десятков ожесточенных группировок – все, что осталось от замечательного космополитического общества, некогда славившегося многообразием, как славились Сан-Франциско, Сараево, Бейрут. София училась получать плату вперед и уноситься сознанием подальше, пока использовали ее тело. Она узнала, что смертельный страх оборачивается смертоносным гневом и что мужчины, которые плачут в ее объятиях, вполне могут попытаться ее убить перед тем, как уйти, и училась пользоваться ножом. Она училась тому, чему учится каждый во время войны. Пережить этот кошмар – единственное, что имеет значение.
Из шеренги девчонок на углу француз выбрал Софию потому, что даже после полутора лет, проведенных на улице, она все еще была красива. Жана-Клода Жобера всегда влекли контрасты. В этом случае – бледная кожа и черные волосы вкупе с четко очерченными бровями; аристократическая осанка и грязная школьная униформа; юность и опыт. У него имелись деньги, а в Стамбуле еще можно было разжиться кое-чем, если способен платить. Он настоял, чтобы Софию одели должным образом, обеспечили гостиничной комнатой с проточной водой, где она могла мыться, и едой, которую она не стала бы глотать, не разжевывая, – несмотря на явное недоедание. София приняла и это, и то, что последовало дальше, – без благодарности или стыда. Жобер отыскал ее во второй раз, и после, за обедом, они обсудили войну, внешний мир и его бизнес.
– Я фьючерсный брокер, – сообщил он, отвалившись от стола и поправляя живот над ремнем. – Представляю группу инвесторов, которые спонсируют перспективных молодых людей, попавших в сложные обстоятельства.
Свое состояние Жобер сделал в Западном полушарии, разыскивая в трущобах и сиротских приютах способных и настойчивых детей, чьи безответственные или умершие родители не могли обеспечить ни окружения, ни образования, достаточных, чтобы развить их потенциал. «Бразилия, конечно же, первая приватизировала свои сиротские приюты», – сказал он ей. Обремененное сотнями тысяч детей, брошенных, осиротевших вследствие СПИДа, туберкулеза, холеры или просто растущих без присмотра, тамошнее правительство в конце концов перестало притворяться, что оно может как-то помочь этим малышам. У спонсоров Жобера имелся иной путь.
– Все выигрывают, – объяснил Жан-Клод Жобер. – Бремя налогоплательщиков сокращается, дети растут в приличных условиях, их кормят и обучают. В обмен инвесторы получают процент от денег, заработанных этими детьми в течение жизни.
Возник оживленный вторичный рынок, биржа, где можно вложить деньги в восьмилетнего ребенка, чьи способности к математике оказались экстраординарно высокими, где права на заработки студента-медика можно обменять на право распоряжаться гонорарами талантливого юного биоинженера. Либералы были в ужасе, но люди вроде Жобера знали, что такая практика придает детям денежную ценность, а это уменьшает их шансы быть застреленными при уличных облавах.
– И все же, – сказал Жобер, – я считаю, что многих перспективных и энергичных молодых людей угнетают пожизненные контракты. Они перегорают, отказываются работать. Наверное, ты понимаешь, какое это расточительство.
Жобер предложил заключать более справедливые контракты, возможно, на двадцать лет, что включало бы годы обучения, обеспечиваемого инвесторами.
– Брокеры – такие, как я, – будут подыскивать работу для дарования, которому станут выплачивать приличное жалование. А когда, мадмуазель, твои обязательства по контракту завершатся, ты будешь иметь репутацию, опыт, связи – твердый фундамент, на котором можно строить карьеру.
Конечно, было необходимо, чтобы Софию проверили на различные болезни и дисфункции, способные повлиять на ее работу.
– При обнаружении какой-либо хвори, – пояснил Жобер, – тебя будут лечить, если это возможно и, естественно, с твоего согласия, ma cherie. Медицинские расходы добавляются к контрактному долгу.
Именно София предложила включить в договор пункт, позволявший ей выкупить Жобера, если ее заработки смогут покрыть инвестиции его спонсоров плюс четыре процента на прогнозируемую инфляцию, начисляемые ежегодно в течение срока контракта, но не более двадцати лет. Жобер был восхищен:
– Мадмуазель, я аплодирую твоему деловому чутью. Как приятно работать с девушкой, столь же практичной, сколь и прекрасной!
Такой пункт позволял получать высокие доходы с максимальной быстротой, что было выгодно им обоим.
С этого момента их отношения стали самыми теплыми. После пожатия рук, скрепившего их соглашение, Жобер больше никогда не притрагивался к Софии – у него был свой кодекс чести. Ее преподаватели и инструкторы обнаружили, что она впитывает знания, как губка. Полиглот с детства, София говорила на ладино, классическом иврите, литературном французском, коммерческом английском, а также на турецком своих соседей и одноклассников. К этим языкам, решили инвесторы, нужно добавить японский и польский, чтобы расширить сферу ее полезности. У Софии была природная склонность к разработке интеллектуальных компьютерных систем, которую инвесторы не замедлили развить. Следуя в русле великих сефардских традиций, ее программы отличались строгой логической четкостью, а переходы от одной темы к другой были изящными и плавными.
Жобера поздравили с приобретением, и ныне он преуспевал – как и его спонсоры. Сам же он чувствовал, что спас нечто потрясающее, когда нашел Софию Мендес. Под грязью и лохмотьями Жобер разглядел самообладание и ум, и его проницательность принесла изрядную прибыль.
А что София Мендес видела ныне – зрением, незамутненным эмоциями, – это окончание ее неволи. Ей нужно было лишь изучить работу астронома, а затем научиться выполнять ее быстрее, дешевле и точнее, чем он. София сопротивлялась как надежде, так и страху, ибо и то, и другое делает тебя слабее.
В первый же день пребывания Софии на радиотелескопе доктор Яногучи познакомил ее с Джорджем Эдвардсом.
– Доктор Эдвардc – наш самый компетентный гид, – сказал Яногучи, и она пожала руку худощавому седому мужчине возраста ее отца, доживи он до этого дня. – Нас посещает довольно много туристических и школьных групп. Он проведет с вами стандартную экскурсию, но не стесняйтесь задавать вопросы. Джордж знает все! А когда закончите, можете приступать к работе с Джимми Квинном.
Ее изумил размер аресибского телескопа: триста метров в диаметре, огромная алюминиевая чаша, помещенная в естественную впадину между горами. Над чашей нависала громада управляемой антенны в сотню тонн, которую поддерживали тросы, протянутые к опорным башням, надежно закрепленным в ближних холмах.
– Она работает, как допотопная спутниковая тарелка, – сказал Джордж, на миг задумавшись, не слишком ли София юная, чтобы помнить ТВ. Вообще, трудно сказать – ей могло быть как двадцать четыре, так и тридцать четыре. – Каждая радиоволна, поступающая сюда, фокусируется радиотелескопом в центральной точке сбора. Сигналы отражаются от тарелки, попадая в систему усилителей и частотных преобразователей, подвешенных над чашей.
Ведя девушку вдоль края тарелки, он указывал на детали.
– Отсюда сигналы направляются в здание, где размещено оборудование для обработки данных. – Ветер заглушал голос, и Джорджу приходилось кричать. – Для анализа поляризации, интенсивности и длины радиоволн астрономы применяют прибор, являющийся, по сути, сильно усложненным спектрометром. Джимми Квинн объяснит вам, как все это работает, или, если хотите, можете спросить меня.
Прежде чем они вошли внутрь, Джордж повернулся к ней:
– А прежде вы разрабатывали что-то, похожее на эту систему?
– Нет, – призналась она, дрожа.
Ей следовало сообразить, что в горах будет холодно. К тому же в начале проекта чувствуешь какую-то подавленность. София всегда стартовала с нуля, и всегда имелся шанс, что на сей раз задача окажется ей просто не по силам. София расправила плечи. Я Мендес, подумала она. Я справлюсь.
– Я справлюсь, – сказала она громко.
Джордж покосился на нее, затем потянулся мимо Софии, чтобы открыть дверь в главное здание.
– Не сомневаюсь. Слушайте, если у вас ничего не запланировано на ближайшие выходные, почему бы вам не заехать в Сан-Хуан пообедать…
И они вошли внутрь.
Впервые увидев мистера Квинна, София Мендес мысленно отметила, что сегодня ей, очевидно, предопределен» изумляться размерам вещей. Она привыкла быть самой маленькой почти в любой компании, но никогда раньше не стояла рядом с таким высоким человеком, как Джимми Квинн. Ей пришлось потянуться вверх, чтобы пожать его руку, и на мгновение она ощутила себя десятилетней девочкой, встретившей друга своего отца.
Пока София шла за ним к его рабочему месту, следуя по коридору между кабинками, сооруженными из старых подвижных панелей, Квинн нырял под притолоки и трубы, по пути показывая ей, где находятся кофейные автоматы и туалеты. При этом он, похоже, не замечал, что девушка не может видеть над перегородками, которые были ему по грудь. Когда они прибыли в его кабинку, София обратила внимание, что Джимми убрал из своего стола средний ящик – вероятно, для того, решила она, чтобы не набивать синяки на коленях.
Что касается Джимми, то он почти влюбился в Софию Мендес еще раньше, чем они уселись. Прежде всего она была самой красивой девушкой, которую он когда-либо встречал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71