Хотя противотошнотные пластыри не вполне устранили космическую болезнь, они, похоже, ограничили ее длительность. Как Энн, так и Эмилио чувствовали себя превосходно, когда примерно через двенадцать часов после старта Д. У. позвал:
– Вон его несет!
Осторожно подплыв к иллюминаторам, они впервые увидели астероид. Эмилио, тоже наслушавшийся восторженных описаний Джорджа, сделал разочарованное лицо:
– Что? А где сметана? Где лук?
Хихикнув, Энн оттолкнулась, чтобы вернуться на свое место в грузовом отсеке.
– И нет гравитации, – бросила она через плечо, усмехаясь.
– А это важно? – понизив голос, спросил Эмилио, присоединяясь к ней.
– Вы, двое, пристегнитесь, – велел Д. У. – Масса-то у нас прежняя, и если я угроблю стыковку, вы можете сломать шеи.
– Дьявольщина. Что он подразумевает под этим «угроблю стыковку»? Раньше он про это ничего не говорил, – пробормотала Энн, занимая свое место и защелкивая ремни, прижимавшие ее к креслу.
Эмилио, тоже пристегивающийся, не забыл недавнее выражение ее лица.
– Ну, что означало твое «нет гравитации»? – настаивал он. – Выкладывай. Что?
– Как бы это сформулировать.
Она зарумянилась, но продолжила очень спокойно, как будто говорила о чем-то вполне пристойном:
– Джордж и я женаты почти сорок пять лет, и мы занимались этим всеми возможными способами, исключая утехи в невесомости.
Эмилио закрыл ладонями рот.
– Конечно. Я и не подумал…
– И не думай, – строго сказала Энн. – А вот я, после того как меня перестало рвать, почти ни о чем другом и не думаю.
Процедура стыковки прошла гладко. Д. У. и София, во время полета работавшие без перерывов, почти сразу ушли в свои комнаты. Даже Эмилио и Энн устали просто от того, что были пассажирами, и хотя испытывали волнение, впервые увидев жилые помещения, не стали протестовать, когда их отправили в «кровати» – спальные мешки, подвешенные в воздухе.
Пока новоприбывшие спали, Джордж, Марк, Алан и Джимми выгружали из катера оставшуюся кладь. Как устроить складские помещения, размышляли долго; предвидеть, как под воздействием ускорения может сдвинуться груз, было непросто. Действительно, все аспекты жилых помещений продумывались для использования сперва в условиях невесомости, а после – при определившемся низе, который будет находиться на корме, со стороны двигателей, когда их запустят. Поэтому все следовало тщательно закрепить перед первым из двух пробных включений, запланированных Д. У. на следующий день.
Эта работа заняла несколько часов, что стало одной из причин, почему Джимми Квинн проснулся на следующее утро так поздно, – но лишь одной из причин. Эйлин Квинн как-то заметила, что разбудить Джимми – почти то же, что воскресить мертвого; Джимми никогда не любил подниматься рано и даже в космосе ненавидел утро. Поэтому когда он, справившись с раздражающими трудностями гигиены в невесомости, вплыл в общую комнату, то был готов извиняться за то, что задержал пробный запуск. К его удивлению, Энн и Джордж еще не вышли к завтраку, так что в итоге Джимми оказался не последним. Как всегда молчаливый в это время суток, он принялся за еду, высосав тюбики кофе и омарового супа, обнаруженные им в контейнерах с едой. И только после того, как кофеин начал действовать, Джимми осознал, что все вроде бы чего-то ждут.
Он уже собирался спросить у Д. У, на какое время запланирован запуск двигателя, когда из комнаты Энн и Джорджа донесся смех. Повернувшись, Джимми сказал:
– Чем они там занимаются?
Он счел этот вопрос вполне невинным, но Эмилио прыснул, а Д. У. закрыл лицо руками. Алан Пейс явно очень старался ничего не замечать, но Марк смеялся, и плечи Софии тряслись, хотя ее лица Джимми не видел, поскольку она удалилась в угол кухни.
– Что… – начал он снова, но тут Энн всхлипнула, а затем из их каюты раздался голос Джорджа:
– Ну, болельщики, мы переживаем большое разочарование в Стране Фантазий.
У Д. У. это вызвало хохот, но Алан сохранил невозмутимость и произнес:
– Полагаю, эта трудность как-то связана с третьим законом Ньютона.
Все еще пребывая в своем утреннем отупении, Джимми с минуту подумал над его фразой, после чего рассеянно обронил:
– Каждое действие вызывает равное противодействие… И тут до него стало доходить.
– Похоже, у старины Джорджа проблема с точкой опоры, – прокомментировал Д. У, что даже у Алана Пейса вызвало смех.
Марк Робичокс оттолкнулся, направившись к шкафу с инструментами, и через пару минут поплыл обратно, улыбаясь, точно серафим, эдакий архангел Гавриил средних лет, и неся рулон серебристой клейкой ленты двухдюймовой ширины. Чуть приоткрыв дверь в комнату Энн и Джорджа, он одной рукой просунул рулон внутрь, как туалетную бумагу гостю, испытывающему затруднения. Одновременно к ним воззвал звучный телевизионный голос Карла Майдена, подпорченный легким испанским акцентом:
– Лента для труб. Не выходите без нее из дому. Энн завизжала от смеха, но Джордж завопил:
– Мы не могли бы получить здесь хоть чуточку гравитации? А Д. У. заорал в ответ:
– Не-а. Все, что у нас есть, – это левитация.
Вот так началось первое утро иезуитской миссии на Ракхат.
– Что ж, дамы и господа, «Стелла Марис» находится на пути из Солнечной системы, – объявил Джимми с командного мостика спустя замечательно короткое время после того, как они легли на курс.
Раздались нестройные аплодисменты. Обхватив узловатыми пальцами чашку с кофе, Д. У. перегнулся через стол и лукаво произнес:
– Мисс Мендес, полагаю, теперь вас можно квалифицировать как чемпиона среди странствующих евреев всех времен.
София улыбнулась.
– Он ждал несколько месяцев, чтобы ввернуть эту фразу, – фыркнул Джордж, следя за часами и видя, как появляются первые расхождения.
– Мы уже прилетели? – радостно спросила Энн.
В ответ прозвучали неодобрительные восклицания и стоны.
– Пожалуй, это смешно, – серьезно сказал Эмилио, накрывая на стол, – по крайней мере на мой невзыскательный вкус.
С момента включения двигателей они обзавелись привычной силой тяжести, и пребывание внутри астероида, летящего к Альфе Центавра, весьма скоро стало казаться им обычным делом – неважно, насколько безумной была эта затея объективно. На то, что они заняты чем-то экстраординарным, указывали только два дисплея с часами-календарями, установленные в общей комнате, за которыми Джордж сейчас зачарованно наблюдал, приоткрыв рот. Корабельные часы, на которых от руки было начертано «МЫ», выглядели нормально. Часы земного времени, помеченные надписью «ОНИ», были откалиброваны с поправкой на расчетную скорость астероида.
– Смотрите, – сказал Джордж. – Уже началось. На земных часах секунды бежали заметно быстрей.
– Меня это до сих пор ставит в тупик, – бросив взгляд на часы, сказал Эмилио, раскладывая салфетки, из-за которых Энн и Д. У крупно поспорили несколько месяцев назад. Аргумент Энн был таким: «Я отказываюсь проводить полгода, любуясь, как вы, парни, вытираете рты рукавами. Не вижу причин превращать полет в тест на способность выносить мерзких мачо. Доберемся до места – вволю натерпимся тягот и лишений». «Салфетки и скатерти – дурацкая трата грузовместимости», – возражал Д. У. В конце концов София заметила, что матерчатые салфетки весят восемьсот граммов и нечего из-за них поднимать крик. «Кофе, – сказала София, – вот о чем стоит кричать». Слава Богу, подумал Эмилио, что женщины выиграли и этот спор.
– Чем быстрее мы движемся, тем ближе подходим к скорости света, – объяснил Джордж, – и тем быстрей будет бежать время на земных часах. На пике нашей скорости, когда пролетим половину пути, нам будет казаться, что за каждые три дня, проведенные на корабле, на Земле проходит один год. А тем, кто на Земле, будет казаться, что время на корабле замедлилось и каждый здешний день длится четыре земных месяца. Вот такой релятивизм. Все зависит от точки зрения.
– О'кей, это я понял. Но почему? Почему так получается? – настаивал Эмилио.
– Deus vult, mes amis, – весело прокричал с кухни Марк Робичокс. – Богу нравится, что именно так получается.
– По-моему, ответ не хуже других, – сказал Джордж.
– Восхвалений! Мы требуем щедрых похвал! – объявила Энн, вместе с Марком внося блюда, которые они впервые смогли нормально приготовить в космосе: спагетти с красным соусом, салат из овощей, выращенных в трубе Уолвертона, и кьянти, восстановленное из концентрата. – О, я так рада, что мы избавились от невесомости!
– В самом деле? А я, пожалуй, получала удовольствие от нулевой тяжести, – сказала София, усаживаясь за стол.
Наклонившись к Энн, Джордж тихонько прошептал что-то. Когда она ударила его, все заулыбались.
– Это потому, что вас от нее не тошнит, – парировал Эмилио, не обращая внимания на Эдвардсов, хотя Энн услышала и поддержала его заявление.
– Может, и так, – признала София, – но мне очень понравилось быть выше, чем обычно.
В этот момент с командного мостика вернулся Джимми Квинн и с комической внезапностью упал в кресло. Даже сидя, он возвышался над девушкой.
– У нас с Софией договор, – произнес Джимми. – Она ничего не говорит о баскетболе, а я никогда не упоминаю мини-гольф.
– Что ж, мисс Мендес, если вам это нравится, то спешу обрадовать: нам предстоит довольно долго болтаться при нулевом G, – сказал Д. У. – Вы получите еще один шанс побыть высокой, когда мы доберемся до места назначения и должны будем зависнуть и осмотреться.
– И когда на середине пути переключим двигатели на торможение, – прибавил Джордж. – Во время разворота мы будем пребывать в состоянии свободного падения.
– А вы с Энн собираетесь опять попробовать? – спросил Джимми. Проходя позади него, чтобы принести перец с кухни» Энн шлепнула его по затылку. – Знаете, Джордж, если вы не намерены делиться, это нечестно по отношению к нам.
Алан сделал страдальческое лицо, но остальные хором заулюлюкали, рассаживаясь вокруг стола. Из приличия немного помедлив, они принялись за еду, передавая блюда, смеясь и поддразнивая друг друга. Легко было понять, что все они на стороне Джорджа и Энн. В целом довольный тем, как сплачивается группа, Д. У. слушал, позволяя разговору некоторое время дрейфовать, прежде чем поднял руку:
– О'кей, а теперь послушайте, бродяги и бродяжки. С завтрашнего дня мы будем жить по распорядку.
Дни были четко распланированы. Четырем штатским, как Д. У. их назвал, предоставлялось свободное время, пока четыре иезуита будут собираться к мессе, хотя примкнуть к ним мог любой желающий. Три часа в день, исключая номинальные выходные, выделялись для занятий, призванных улучшить их подготовку и поддержать интеллектуальную дисциплину, а заодно снабдить каждого члена команды хотя бы поверхностным знанием специальностей остальных. Вдобавок, всем им был предписан час ежедневной физической нагрузки. «Нужно быть готовым ко всему, – сказал бывший командир эскадрильи. – Никто не сачкует».
В распорядке предусматривались рутинное обслуживание техники и посменные дежурства. Даже в космосе необходимо чистить одежду и мыть посуду. Даже когда летишь Бог знает куда на скорости, близкой к скорости света, нужно менять фильтры, заботиться о растениях и рыбе, собирать пылесосом волосы, крошки и всякий мусор. Но им оставляли время и на то, чтобы заниматься частными проектами. Бортовые компьютеры хранили в памяти едва ли не все знания Запада, а также немало прочих данных, так что работать тут было с чем. И Д. У. предложил, чтобы каждый день, после ленча, они трудились над общим делом.
– На сей счет я проконсультировался с мисс Мендес, – сообщил он, нацеливая глаз в ее сторону. – Отец Пейс собирается выучить нас петь всего «Мессию» Генделя.
– Это неплохая музыка, – сказала София, пожимая плечами в ответ на удивленное бормотание, поднявшееся вокруг стола. – И я не против того, чтобы учить ее в ожидании Мессии. Просто я считаю, что Гендель несколько преждевременен.
Раздался новый взрыв улюлюканья и свиста, перемежаемый выкриком Джорджа: «Задай им, София!» – и счастливым воплем Энн: «За нашим столом есть еще один дуэлянт!» А Д. У. Ярбро ухмылялся, взирая на Софию с таким удовольствием, будто она была его личным достижением. В какой-то мере так и есть, подумала Энн.
– Тем не менее, если говорить всерьез, сюда нас привела музыка. Наверняка мы знаем о Певцах только одно – то, что они поют, – указал Алан Пейс, аккуратно, хотя и с некоторым педантизмом пытаясь направить разговор в русло серьезной дискуссии. – Весьма возможно, что музыка окажется нашим единственным средством общения.
В наступившей тишине стало слышно звяканье вилок о тарелки, и Энн уже собиралась сказать что-нибудь язвительное, когда заговорила София Мендес.
– О, я так не думаю. Доктор Сандос одолел тринадцать языков, причем на шесть из них ему потребовалось менее трех лет, – спокойно сказала она, передавая салат Джимми, тоже открывшему рот при замечании Пейса. – Хотите пари?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71