А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

И вместе со страхом смерти появилось ее предчувствие. Мертвый Белояр недаром протянул между ними эту нить. Он пришел не только обмануть вече, он пришел позвать Волота к себе.
Доктор Велезар пришел к князю на следующий день после решения Новгорода идти на помощь Пскову, и весь вечер они говорили о предчувствиях и изменении сущности мертвецов. Доктор хотел успокоить его, но только растравил душу своими сухими и очень логичными доводами. Доктор вспоминал волхва, который постоянно повторял, что будущего не знают даже боги, и пытался убедить князя: будущее в руках человека, у человека есть свобода воли. Но Волот тут же вспомнил об отце - никакая свобода воли не спасла его от смерти.
Волот привык доверять предкам, он искренне считал, что они берегут его и помогают, и их незримое присутствие в тереме укрепляло его веру в себя и в свои силы. Он верил, что отец стоит на страже в изголовье его постели, и не подпустит к нему никакое зло. Теперь мнение его изменилось, и это приводило Волота в отчаянье. А насколько изменился отец? Любит ли он его все еще, или уже нет? Что уж говорить о тех дедах и прадедах, которых он никогда не видел. Терем, такой надежный и уютный, показался ему наводненным злыми духами, мечтающими забрать его с собой. Может быть, его скоропалительное решение идти в поход во главе ополчения родилось именно бессонной ночью, когда он всматривался в темноту и ждал, когда бесплотные духи обретут зримые очертания?
Теперь Волот жалел об этом. Его непременное желание погибнуть, защищая крепостные стены, только подтверждало слова доктора Велезара: тот, кто хочет умереть, непременно умрет. Даже если сильно боится смерти. Не судьба, а собственное стремление приведет его к этому.
Беспомощность перед предстоящей войной, растерянность, чувство вины перед доверявшим ему ополчением, приводило его в отчаянье. А на подходе к Пскову, на рассвете пятого дня пути, когда впереди были видны серые крепостные стены, отчаянье его превратилось вдруг в раздражение: почему он должен кого-то куда-то вести? Почему его никогда не оставляют в покое? Доспех показался ему душным, хотелось рвануть его на груди и вдохнуть в грудь побольше воздуха. И пустить коня в галоп, и мчаться куда глаза глядят, не разбирая дороги!
Навстречу новгородскому ополчению выехал и псковский посадник, и с десяток бояр, и князь Тальгерт в сопровождении дружинников. Посадник кланялся Новгороду в пояс, сойдя с саней, и бояре кланялись тоже - Псковский князь сидел на нетерпеливом коне с полуулыбкой, глядя на Волота свысока. И сам напоминал нетерпеливого, застоявшегося коня.
Псков собрал пятнадцать тысяч - и старых, и молодых, и сильных, и слабых - ополчение готово было выступить по первому сигналу. И тысячная дружина князя стоила немало, и псковская боярская конница. Волот забрал из Новгорода всех - пятьсот конных дружинников, которые не ушли с Ивором на Казань. Две тысячи - против семи…
Тальгерт, между тем, не разделял настроения Волота, был полон сил и надежд если не на победу, то на долгое сопротивление.
Новгородское ополчение разместили в опустевшем Завеличье, где жили иноземные купцы: кто-то из них успел уехать заранее, кто-то сбежал, бросив товар, кого-то псковичи отправили под лед Великой реки, так же, как это сделали с русскими купцами в Дерпте и Нарве.
Новгородцам требовался отдых, хотя бы короткий, после четырех суток перехода, но Тальгерт, заждавшийся помощи, предлагал выйти ночью, чтоб до рассвета подоспеть к стенам Изборска и ударить неожиданно. Волот оценил его стратегию: псковский князь хотел потрепать немцев под Изборском, прикрывая отход изборян, сдать крепость и отступить за надежные крепостные стены Пскова. Немцам придется переходить Великую, и это обойдется им дорого. И будь их хоть триста тысяч, а Пскова они не возьмут - двадцать восемь тысяч дружинников и ополченцев смогут держать город не меньше полугода - запасов хватит. Немцев не кормит чужая земля, осада измотает их сильней, чем русичей. И обойти Псков они не посмеют: войско в любую минуту ударит им в спину, по обозам и запасам пороха.
Уверенный голос Тальгерта вселял надежду. Разведка его ежечасно приносила сведения о расположении неприятеля в районе Изборска, и внезапное нападение должно было сберечь силы русичей и ослабить немцев. Князь готовил прорыв с двух сторон, русичи клином пройдут сквозь укрепления осаждающих, нанесут молниеносный удар и так же неожиданно отступят, пока ландмаршал ордена не успел перестроить войско - основные силы врага располагались ближе к границе. Когда немцы войдут в крепость, изборяне подорвут пороховой запас, сосредоточенный под крепостными стенами. Чтоб отстроить крепость, немцам потребуется не меньше года.
Волот не посмел давать советы, его немного смущал только один вопрос: а что если русичи не смогут неожиданно отступить и завязнут в бою? Что если по ним ударит вся сила семидесятитысячного войска? Кто тогда будет отходить за Великую и оборонять Псков? Рассеянные ватаги ополченцев, которые с легкостью перебьет конница по пути к Пскову? Это конные татары умеют нанести молниеносный удар и отступить, а новгородское ополчение даже без обозов движется вовсе не молниеносно. Напасть - да, можно неожиданно, но неожиданно отступить?
- А ты - стратег… - усмехнулся Тальгерт, выслушав возражения Волота, - для того, чтоб обеспечить наше отступление, надо задержать конницу. И отступить нам нужно не так далеко - в лес, где конные нас не достанут, где принимать бой легче, чем его навязывать. Да и Изборск не хочется отдавать просто так - они девять дней держат осаду. Там и дети, и бабы на стенах… Немцы тоже не дураки - терять силы и людей не хотят, они Изборск уже своим считают, даже стены не трогают - ждут, когда изборяне сами ворота откроют. В крепости же воды нет… Был подземный ход к колодцу, но его обнаружили и завалили. И ни одного снегопада за эти девять дней!
В Завеличье, в тереме, где еще десять дней назад сидело посольство немецких купцов, Волот собрал сотников дружины - рассказать о планах псковского князя, послушать советов опытных воинов и распределить обязанности между частями ополчения. Сотники качали головами: Тальгерт не представлял себе, что за ополченцы пришли из Новгорода ему на помощь. Сильней всех сетовал Оскол Тихомиров. Дело не в том, что студенты были молоды и неопытны - они не понимали самой сущности единоначалия. Все приказы, сверху донизу, сначала обсуждались, и если профессора делали это осторожно и деликатно, высказывали сомнения и возражения, то студенты спорили до хрипоты и запросто могли отказаться от выполнения приказа, если он их не устраивал. Но и это было полбеды! Даже если бы они начали выполнять приказы без промедлений, то все равно не умели этого делать! Сотники никогда в жизни не командовали и десятком, а некоторые в первый раз взяли в руки оружие, десятники же, все как один, видели свое предназначение в защите прав своих десятков. Оскол не просил помощи, он надеялся справиться с этим сам, но предупреждал: от студентов в открытом бою добра не будет. Остальные тоже жаловались: кто-то на нехватку оружия, кто-то на медлительность «стариков», которым не угнаться за мальчишками, кто-то на отсутствие опыта у ополченцев. И все сходились на одном: ополчение не готово идти в бой. Они еще храбрятся, еще стараются сохранить лицо, но они не верят в победу и боятся.
Выспаться не удалось никому: сначала обсуждали нападение и возможные подводные камни, которые могут появиться в любую минуту, потом разбирались с быстрым отступлением и путями отхода, потом от стратегии перешли к конкретным планам и приказам. И только в самом конце обсуждения Волот с ужасом понял: никто из опытных сотников ни разу не усомнился, что командовать новгородским ополчением будет новгородский князь… И жизнь двенадцати тысяч человек окажется в его руках! И оттого, насколько быстро он умеет принимать решения, насколько быстро сможет оценивать обстановку, зависит, сколько из них погибнет, а сколько останется в живых!
Волот никогда не водил войска в бой. Он только видел пару раз, как это делает отец, но тогда он не думал о том, что скоро станет его преемником! Да, уроки Ивора не прошли даром, но одно дело - чертить на песке стрелки и линии, и другое - вести в бой людей! Живых людей!
Когда сотники разошлись по своим частям, он почувствовал себя испуганным и растерянным, словно лишился их поддержки, их уверенности. Он хотел подремать хотя бы пару часов, но только ворочался с боку на бок на узкой, жесткой постели какого-то немца. Дядька на цыпочках пришел к нему в спальню затопить печь, но увидел, что Волот не спит.
- Что, княжич? - хитрые глаза дядьки как будто смеялись, - волнуешься?
- Отстань, - буркнул Волот и повернулся к нему спиной.
- Нет, раз не спишь - я не отстану. Запала не чувствую.
- Какого запала? Ты чего? - Волот сел на постели, - люди же умирать пойдут, а я…
- Ты послушай меня, старого… - дядька подошел к нему поближе и сел рядом, - я вот тебе расскажу, что твой отец перед боем делал.
Волот любил дядьку. Наверное, очень любил, что не мешало ему пренебрегать мнением старого вояки и относиться к нему чуть-чуть свысока.
- Ну, расскажи, - Волот зевнул, хотя на самом деле очень хотел услышать рассказ об отце.
- Твой отец перед боем поначалу был похож на волка, которого заперли в клетке. Ходил из угла в угол, рычал на всех, гнал взашей. Сначала мы считали - это он думу думает, как лучше сделать. А только потом догадались - это он волнуется. Он всегда перед боем волновался. А потом, как пора было доспехи надевать, его волнение словно обрубал кто, как топором. Он совершенно спокойным делался, по-настоящему спокойным, не притворялся. И не спешил никуда, с расстановкой говорил, не суетился. А потом, когда на коня садился, когда перед войском появлялся, у него в глазах загорался огонь. Вот веришь - настоящий огонь! Это я не для красного словца. Смотришь ему в глаза и видишь: глубоко так, далеко, но чувствуешь, как ревет пламя, мечется, и страшно делается от его взгляда. Дыхание обрывается. Ему и говорить ничего не надо было: окинет войско этим огненным взглядом, махнет рукой, и все, как один, готовы за него умереть! В бой за ним шли очертя голову.
Волот вздохнул: у него так не получится.
- Чего вздыхаешь? - дядька толкнул его локтем в бок, - сидишь, нюни распустил! Ты давай, волнуйся! Ходи туда-сюда! Гони меня к лешему! Князь называется!
Волот едва не рассмеялся - предложение дядьки показалось ему забавной игрой: неуместной, глумливой какой-то, но веселой игрой. И он на самом деле погнал дядьку взашей, со смехом сдвигая брови к переносице. Дядька ушел, но оставил открытой щелку в дверях - собирался подглядывать.
Сначала Волот ходил из угла в угол просто так, играя, и посматривал на дядьку, приложившего к щелке глаз, но не прошло и нескольких минут, как мысли его стали серьезными: он стал думать об отце, о том, как у него это получалось, как он зажигал в своих глазах этот огонь - далекий и ревущий. И вскоре захлопнул дверь, саданув ею дядьке в лоб - он на самом деле почувствовал волнение. Словно перед грозой. Словно ощущал рядом присутствие Перуна - своего небесного покровителя. Вот о чем надо просить богов - не о победе, и даже не об Удаче. Об огне в глазах, который поднимет войско! А вслед за ним придет и все остальное.
Волот прошел туда-сюда, от печи к кровати, ощущая, как предгрозовая дрожь охватывает тело. Не просить! Просят слабые. Требовать. По праву крови, по праву силы! По тому же самому праву, по которому он распоряжается тысячами чужих жизней. За ним стоит ополчение, двенадцать тысяч человек, готовых в бою сложить головы. За свою землю и за своих богов. И если люди готовы за богов отдавать жизни, громовержец не смеет отказать в такой малости.
Через полчаса Волота трясло, словно в горячке. Странная смесь страха и надежды переворачивала внутренности: страх покрывал лицо испариной, а надежда пела и трубила в рога. У него стучали зубы. Гроза собралась под потолком, густые клубы черных туч выбрасывали короткие молнии, словно стремительные змеиные языки - бог войны снисходил с неба на зов юного князя, его тяжелая поступь грохотала в ушах, его сила разрывала грудь пьяным восторгом - до тошноты.
За окном стемнело. Когда дядька принес доспехи, Волот перестал дрожать. Снизошедшая к нему сила не терпела суеты, она дремала на дне желудка, приоткрывая один глаз, как хищный зверь, готовый в любую секунду подняться на ноги и прыгнуть вперед.
3. Изборск
Ширяй в обнимку с Добробоем дрыхли на полу у входа - в тепле, от сытной еды разморило всех. Студенты сотни Млада тоже не особенно устраивались, лежали вповалку, и от их храпа тряслись хлипкие стены. Им на сотню выделили лавку какого-то купца, тесную, полутемную, с открытым очагом вместо нормальной печки, который пожирал дрова, но тепла не давал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов