Толчук был спокойнее. Он заговорил за спиной у Тируса. Незнакомец сказал еще не все.
— Ты упомянул троих оборотней. Пара близнецов и еще один. Кто?
— Еще один оборотень, — ответил Тирус, не оборачиваясь.
Сердце Толчука подпрыгнуло. Наверняка принц имеет в виду его. Даже Мишель посмотрела на своего сына, и в глазах ее блеснула искорка надежды. Толчук моргнул и отвернулся. Он не мог пойти с ней. Даже сейчас, в эту самую минуту, он чувствовал зов сердоликового обломка, — боль в сердце и костях, от которой он не мог отказаться. Даже для того, чтобы остаться с матерью.
Но никто не предоставил ему выбора. Тирус повернулся, мягко вытащил из ножен свой меч и указал его кончиком на Крала.
— Этот последний оборотень — ты, горец.
* * *
Все обернулись к Кралу. Он изо всех сил старался скрыть потрясение. Хоть и перекованный в темном огне, он все еще был един с Камнем. Черты его лица сохраняли каменное выражение.
— Ты выпил лишнего, пират, — сказал он, сердито взглянув на Тируса. — Я такой же оборотень, как и ты.
— Горец говорит правду, — сказала Мишель. — В нем нет сайлуранской крови. Мой сын…
— Нет, — сказал Тирус, и вспышка пламени в его глазах заставила мечницу замолчать. — Кровь не всегда демонстрирует свой истинный цвет. Я и пират, и принц. Ты и Дро, и не Дро. — Он указал на Фардайла и Могвида. — Они — и оборотни, и нет. Немногие люди на свете кажутся тем, что они есть. Мы все носим маски.
— Но не я, — смело сказал Крал.
— Разве? — Тирус по-прежнему смотрел на него со снисходительной усмешкой. — Тогда скажи мне, кто ты — бродяга-горец… или наследник трона Тор Амона?
Эти слова ошеломили Крала. Даже среди его народа немногие помнил, что его клан, клан Сентанского пламени, некогда был королевским домом, и в его семье, э'Дарвун, продолжалась прямая линия наследования оставленного трона. Эта тайна была для его семьи и честью, и позором, потому что именно предок Крала за десять поколений до него не сумел отстоять их земли от карликов и навечно обрек их кланы на бродячую жизнь. Даже теперь это воспоминание воспламенило кровь Крала, и зверь в нем заревел, требуя мести.
Тирус, должно быть, прочитал его мысли.
— Твое сердце все еще желает вернуть себе свою родину, снова зажечь огни кланов на дозорных башнях Цитадели?
Крал заставил себя выговорить:
— Не провоцируй меня, человечек. О чем ты тут разглагольствуешь?
Тирус прикрыл глаза и проговорил, вспоминая:
— С близнецами придет человек-гора, человек гор, имеющий множество лиц, меняющий облик, как меняют его снежные наносы во время зимней бури. Ты узнаешь его по суровым глазам и по бороде — такой же черной, как его сердце. Но не позволь никому одурачить себя. В нем ты найдешь короля, который возложит на себя сломанную корону и воссядет на трон Цитадели.
Крал не смел надеяться, что в словах пирата может быть хоть слово правды. Эта мечта была слишком жестокой. Изгнанный ордами карликов, его народ стал бродягой — не потому, что им нравилась бродячая жизнь, а просто потому, что они отказывались перестать верить, что когда-нибудь их земли вернутся к ним. Сможет ли Крал сделать эту мечту реальностью? Сможет ли он завершить многовековое путешествие своего народа и привести его домой?
Мишель объяснила, почему он не сможет этого сделать.
— Он должен остаться с Еленой.
Упоминание имени ведьмы заставило Крала отвлечься от раздумий о тронах и коронах. Воле своего хозяина он противиться не мог.
— Если горец найдет Елену, он убьет ее, — просто сказал Тирус.
Никто не двинулся. Все присутствующие уставились на Крала. По их встревоженным лицам было видно: они ожидают, что вслед за этими оскорбительными словами прольется кровь. Они не знали, насколько прав Тирус — даже сам пират этого не знал.
Тирус продолжал — и стало ясно, где кончается его пророческое знание:
— Я не хочу сказать, что Крал предаст вашу юную подругу и убьет ее своим большим топором, но если он не пойдет с нами, она наверняка погибнет. В словах моего отца было ясно сказано: «Пойти должны трое, или ведьма умрет». Тирус убрал меч в ножны и скрестил руки на груди.
Мишель обернулась к Кралу.
— Северная Стена полна стихийной магии — это чистый источник силы, бьющей прямо из сердца нашей земли. Когда я все еще владела способностями ищейки, сила этого источника притягивала меня, как магнит. Ее зов увлек меня на север, где я и обучилась искусству владения мечом у стражей Замка Мрил. Там я узнала и о том, что Король Ри во время контакта с камнем Стены обладает даром провидения. Предсказания старика, хотя и были редки, всегда оказывались истинными. — Мишель оглянулась на Тируса. — Но толкования иногда бывали ложными. Так что будь осторожен, принимая решение на основе этих слов, горец.
Крал углубился в себя, в его сердце сражались две потребности. Часть его духа, выкованная в темном огне, требовала продолжать преследовать ведьму — таково было клеймо Темного Лорда, выжженное в его крови. Но, как и в любом иллгарде, в нем сохранилась часть его истинного «я», искра стихийного огня, питавшая заклятье Черного Сердца. И этот кусочек его духа не мог не откликнуться на зов своей родины. Он стал расти в сердце Крала, и с ним росла надежда для всех кланов.
В любом другом человеке этот бой был бы проигран, потому что клеймо Черного Сердца было выжжено адским огнем, и никто не мог бы его стереть. Но Крал не был обыкновенным человеком. В его крови текла та же магия, что течет в гранитных основаниях гор. А гранит не поддается и самому яростному пламени. Хоть и выжженное темным пламенем, клеймо Тьмы недостаточно глубоко въелось в каменную решимость Крала, чтобы заглушить крик многих поколений его предков.
Ледяной Трон принадлежит его семье, и он предъявит права на свое наследие! Берегись любой, кто встанет у него на пути!
Обернувшись к Тирусу, Крал провел рукой по своей всклокоченной бороде и взглянул на пирата.
— Я пойду с тобой, — хрипло прорычал он.
Тирус улыбнулся и кивнул, словно он другого решения и не ожидал.
Крал нахмурился. Принуждение Черного Сердца все еще изводило его, подтачивало его решимость. Но он заглушил его горячие требования умиротворяющей мыслью: после того, как он вернет себе трон, он выследит Елену в качестве награды и разорвет ее юное сердце. Он не отказывается от долга перед Черным Сердцем — он просто откладывает его выполнение.
Крал спрятал в своей черной бороде суровую усмешку.
Ни в чем нельзя отказать Легиону — ни в троне, ни даже в сладкой крови ведьмы.
* * *
«Бледный Жеребец» был готов к отплытию, и они разделились на две группы — остававшиеся на причале желали своим друзьям удачного морского путешествия, а погрузившиеся на корабль смотрели, как их друзья готовятся к путешествию через пол-Аласии. Настроение у всех было плохое. Лица — в лучшем случае мрачны, а в худшем — удручены.
Мишель смотрела в глаза самому растерянному и одинокому. Перед ней у трапа стоял Толчук с болью на лице. Большинство считало огров стойкими и неэмоциональными. Но Мишель видела признаки, говорившие о другом. Клыки Толчука были полностью закрыты опущенной губой; глаза потеряли свое мягкое сияние; даже плечи опустились, словно склоны разрушенной горы после страшного землетрясения.
— Ты мог бы поехать со мной, — мягко сказала Мишель с затаенной мольбой в голосе.
Толчук вздохнул — словно камни скатились с горы.
— Ты знать, что я не могу, — сказал он наконец. — Сердце моего народа не позволит мне идти по иному пути.
Она прикоснулась к его щеке.
— Я знаю. Но я бы хотела, чтобы ты знал еще кое-что: ради того, чтобы быть с тобой, я готова даже лишить Елену твоей защиты. Теперь, когда ты снова пришел в мою жизнь, я бы отдала всю эту землю тьме, лишь бы ты был со мной рядом.
От этих слов на его губах наконец появилась печальная улыбка.
— Мама, ты так хорошо лжешь, — тепло сказал он, — и я еще больше люблю тебя за это.
Мишель шагнула вперед, положила ладони на его щеки, притянула его к себе и поцеловала.
— Не будь так уверен в своих суждениях, сынок.
В их разговор вмешался чужой голос. Это Мерик звал их с палубы:
— Капитан говорит, что начинается прилив, и пора отплывать. Ждать больше нельзя.
Мишель знаком показала эльфу, что слышит и согласна. Мерик, выполнивший свой долг, заковылял прочь, опираясь на палку, с ним рядом шла Мама Фрида со своим ручным тамринком. Маленькая команда корабля принялась за дело, разматывая канаты и готовясь поднять паруса.
У нее осталось мало времени, но она могла позволить себе провести рядом с сыном еще несколько секунд. Они с Тирусом уже полностью подготовились к отъезду, и их спутники тоже были готовы уезжать. Ее мерин, Гриссон, стоял оседланный, с полными переметными сумами… Могвид и Фардайл сидели в маленьком фургоне, нагруженном припасами, а рядом с фургоном Тирус и трое воительниц-Дро сидели верхом на своих собственных лошадях. Крал тоже уже сел на своего черного боевого коня Роршафа, и обоим — и коню, и всаднику — явно не терпелось уехать с наступающим рассветом.
Двух оставшихся лошадей — степного жеребца Эррила и маленькую кобылу Елены — завели на корабль и заперли в маленьком стойле в трюме. Все было закончено.
Кроме последнего прощания.
Мишель повернулась и в последний раз взглянула сыну в глаза. Никакие слова не могли уменьшить эту боль. Мать и сын просто упали в объятия друг друга. Обнимать огра было все равно что обнимать необработанный камень, но Мишель только крепче прижала сына к себе. Она хотела навсегда запомнить это мгновение.
Она прижалась к сыну, ее взор затуманился от воспоминаний о том, как она держала его на руках в младенчестве, и часть ее души ответила на эти воспоминания. Мишель почувствовала, как тает ее плоть и гнутся кости, и скоро обнаружила, что ее руки сомкнулись у Толчука за спиной. Она вспомнила его отца и ту радость, которую они некогда разделяли, и ее тело продолжало изменяться. Она услышала, как рвется ткань и кожа ее одежды, но не обратила на это никакого внимания, не устыдилась.
Скоро уже не человеческая, а огрская мать обнимала своего сына-огра. Почувствовав перемену, Толчук слегка отстранился от нее и уставился на нее широко раскрытыми глазами, в которых сияли слезы.
— Мама?
Мишель знала, что он видит. Маленькую женщину-огра. Свою истинную мать. Когтистая и клыкастая, она улыбнулась. Ее голос был рокотом гор.
— Ты — мой сын. Никогда не забывай, что ты — мое сердце. Ты — моя величайшая гордость. Я смотрю на тебя и понимаю, что моя нелегкая жизнь прожита не зря.
Они снова обнялись, и свет рассвета согрел горизонт, а чайки криками приветствовали восходящее солнце. Казалось, даже птицы почувствовали боль сердца матери — ибо Мишель почему-то знала, что обнимает своего сына в последний раз.
11
Задыхаясь от боли, Флинт понял, что у него остался только один шанс. Ему нужно было, чтобы и мастер Ваал, и капитан Джарплин оказались у него за спиной. Пока они готовили костяной бур, Флинт тайком разминал пальцы, чтобы восстановить кровообращение. От боли перед глазами танцевали искры.
Первую стадию обработки он выдержал, испустив один-единственный крик. Несколько секунд назад капитан Джарплин подошел к Флинту с кинжалом. Флинт выругался и плюнул в Джарплина, притворяясь, что все еще крепко связан. Справиться с одним капитаном было недостаточно. Так что Флинт терпел, когда Джарплин надрезал ему кожу над основанием черепа, вогнав острие до самой кости. Флинт не притворялся, когда кричал. На мгновение перед глазами у него все почернело, но он справился с наползающей темнотой, закусив губу и схватившись за веревки.
И теперь он чувствовал, как кровь густыми ручейками стекает по его шее. Если он слишком резко двигал головой, каюта начинала кружиться у него перед глазами.
— Джарплин, не делай этого, — выдохнул он. — Будь самим собой!
Капитан только улыбнулся.
Его первый помощник, желтокожий мастер Ваал, повернулся к Джарплину.
— Мы готовы.
Воздух, проходя через его заостренные зубы, придавал его голосу легкую шепелявость.
Флинт читал о племенах на островах у берегов Гульготы, где дикари питаются человеческой плотью и затачивают себе зубы, словно звери, чтобы удобнее было вгрызаться в сырое мясо. Говорили, что они поклоняются скалтумам, и что поедают человеческую плоть и превращают свои зубы в клыки они для того, чтобы больше походить на крылатых демонов Темного Лорда. Флинт подозревал, что Ваал был одним из этих мерзких островитян. Он уже заметил, что в бритом затылке этого человека отверстия не было. Никакая склизкая тварь не управляла его волей. Жестокости, которые творил Ваал, он делал по собственной воле.
Он был настоящим врагом.
Джарплин положил вонючую тварь на протянутую ладонь Ваала. Первый помощник подошел к Флинту и вытер кровь с его шеи. От холодного прикосновения пальцев этого человека по коже Флинта поползли мурашки. Затем Ваал полил существо кровью Флинта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91