– Я больше не землянин, – вздохнул Бейли.
– Я еще меньше склонна признавать это право за несчастным иммигрантом, едущим на варварскую планету. Илия, у нас было так мало времени, и его так мало сейчас, и я, наверное, никогда не увижу тебя снова. Эта встреча так неожиданна, что было бы космическим преступлением отмахнуться от нее.
– Ты и в самом деле хочешь старика?
– Ты в самом деле хочешь, чтобы я тебя умоляла?
– Но мне стыдно.
– Закрой глаза.
– Я имею в виду – стыдно за себя, за свое дряхлое тело, – пояснил Бейли.
– Переживешь. Твое дурацкое мнение о себе меня нисколько не касается.
Она обняла его, и застежки ее платья разошлись в стороны.

8
Глэдис одновременно узнала множество вещей. ничего не изменили. Ей не пришлось подогревать себя воспоминаниями. Он был Илией.
Она с недоумением познала разницу: в ней усилилось впечатление, что у Сантирикса Гремиониса, кроме главного недостатка, который она определила раньше, есть и другие. Сантирикс был чувствительным, мягким, рациональным, в меру неглупым и… плоским.
Она не могла бы сказать, чем именно он плоский, но что бы он ни делал и не говорил, он не воодушевлял ее, как Бейли, даже если Бейли молчал. Бейли был старше Сантирикса физически, много старше физиологически, не так красив, как Сантирикс и, что всего важнее, нес с собой неумолимую атмосферу распада, ауру быстрого старения и короткой жизни, как все земляне. И все же…
Она узнала, как глупы мужчины: Бейли подходил к ней нерешительно, совершенно не оценив своего воздействия на нее.
Она узнала о его отсутствии, потому что он ушел поговорить с Дэниелом – тот был последний, как был и первым. Земляне ненавидели и боялись роботов, но Бейли, отлично зная, что Дэниел – робот, обращался с ним всегда, как с личностью. С другой стороны, космониты любили роботов и чувствовали себя неуютно без них, но они никогда не думали о них иначе, как о машинах.
И она узнала время. Она знала, что прошло 3 часа 35 минут с тех пор, как Бейли вошел в маленькую яхту Фастальфа, и знала также, что времени осталось очень мало. Чем дольше она остается вне поверхности Авроры, тем больше вероятность, что кто-то заметит, а если уж заметили, то почти наверняка заинтересуются, станут расследовать, и тогда Фастальфу предстоит куча неприятностей.
Бейли вышел из пилотской кабины и грустно посмотрел на Глэдис.
– Мне пора, Глэдис.
– Я знаю.
– Дэниел будет заботиться о тебе. Он станет твоим другом и защитником, и ты должна быть ему другом – ради меня. Но я хочу, чтобы ты прислушивалась к Жискару. Пусть он будет твоим советником.
Глэдис нахмурилась.
– Почему? Жискар? Я недолюбливаю его.
– Я не прошу тебя любить его. Я прошу тебя ВЕРИТЬ ему.
– Почему, Илия?
– Этого я не могу тебе сказать. В этом случае ты тоже должна поверить мне.
Они смотрели друг на друга и молчали. Это молчание как бы остановило время, позволило им задержать секунды, не дать им бежать.
Но надолго это не сработало. Бейли сказал:
– Ты не жалеешь…
– Как я могу жалеть, когда я больше не увижу тебя?
Бейли хотел ответить, но она прижала свой маленький кулачок к его губам.
– Не надо лгать, – сказала она. – Я никогда не увижу тебя.
И она его больше не видела. Никогда!

9
Глэдис болезненно ощущала, как ее вытягивает в настоящее, через мертвую пустыню лет.
Я так и не видела его больше, подумала она. Никогда!
Она так долго защищала себя от горькой сладости, а сейчас нырнула в нее – более горькую, чем сладкую… и все из-за этого типа, Мандамуса, из-за того, что Жискар просил его принять, и потому, что она обещала верить Жискару. Это была последняя ЕГО просьба.
Она сосредоточилась на настоящем. Мандамус холодно смотрел на нее.
– По вашей реакции, мадам Глэдис, я вижу, что это правда. Вы не могли бы сказать это яснее.
– Что правда? О чем вы говорите?
– Что вы виделись с землянином Илией Бейли через пять лет после его визита на Аврору. Что его корабль был на орбите, вы поехали туда, чтобы увидеть Бейли, и были с ним примерно в то время, когда был зачат ваш сын.
– Какие у вас доказательства?
– Мадам, это не было абсолютной тайной. Земной корабль был замечен на орбите. Яхта Фастальфа была замечена в полете. За ее стыковкой наблюдали. Самого Фастальфа на борту яхты не было, так что там были предположительно вы. Влияние доктора Фастальфа было достаточно велико, чтобы дело не попало в запись.
– Если нет записи – нет и доказательств.
– Доктор Амадейро две трети своей жизни потратил на то, чтобы следить за доктором Фастальфом глазами ненависти.
Среди правительственных чиновников всегда были такие, кто был душой и телом предан политике доктора Амадейро в сохранении Галактики для космонитов, и они охотно сообщали ему все, что он хотел знать. Доктор Амадейро услышал о вашей маленькой экспедиции почти сразу же, как она произошла.
– Это еще не доказательство. Ничем не подкрепленное слово мелкого чиновника-подлизы не в счет. Амадейро ничего не мог сделать – даже он понимал, что у него нет доказательств.
– Нет доказательств, на основании которых он мог бы обвинить кого-то в поступке; нет доказательств, на основании которых он мог бы причинить неприятности Фастальфу, но их достаточно для подозрения, что я потомок Бейли, и для крушения моей карьеры.
– Можете не беспокоиться, – с горечью сказала Глэдис. – Мой сын – сын Сантирикса Гремиониса, настоящий аврорец, и вы его потомок.
– Убедите меня в этом, мадам. Я больше ни о чем не прошу.
Убедите меня, что вы провели несколько часов наедине с землянином и разговаривали – о политике, о дружбе, о былом, рассказывали анекдоты – но не прикасались друг к другу. Убедите меня.
– Что мы делали – не ваше дело, так что не тратьте свой сарказм. Когда я виделась с ним, я уже была беременной от мужа. Я несла трехмесячный плод. Аврорский.
– Вы можете доказать это?
– Зачем мне доказывать? Дата рождения моего сына есть в записях, а у Амадейро наверняка есть дата моего визита к землянину.
– Как я уже говорил, ему сообщили, но с тех пор прошло уже два столетия, и он не помнит точно. Визит ваш не был записан, так что определиться негде. Доктор Амадейро, кажется, думает, что это было за девять месяцев до рождения вашего сына.
– За шесть месяцев.
– Докажите.
– Даю слово.
– Этого недостаточно.
– Ну, тогда… Дэниел, ты был там со мной. Когда я виделась с Илией Бейли?
– Мадам Глэдис, это было за 173 дня до рождения вашего сына.
– Как раз за шесть месяцев до родов.
– Этого мало, – сказал Мандамус.
Глэдис вздернула подбородок.
– У Дэниела идеальная память, а свидетельства роботов считаются доказательством в судах Авроры.
– Это дело не для суда, а память Дэниела для него ничего не значит. Дэниел создан Фастальфом и находился у Фастальфа почти два столетия. Мы не знаем, какие изменения в нем были произведены, не знаем, как инструктировали Дэниела в делах, связанных с доктором Амадейро.
– Подумайте вот о чем: земляне генетически совершенно отличны от нас. Мы практически разные образцы. И мы взаимно не даем потомства.
– Это не доказано.
– Хорошо, существуют генетические записи Даррела и Сантирикса. Сравните их. Если мой бывший муж не отец Даррела, генетические различия будут очень заметны.
– Генетические записи не показываются никому. Вы это знаете.
– Амадейро не смутят этические соображения. При его влиянии он увидит эти записи нелегально. Может, он боится, что его гипотеза не получит подтверждения?
– Он ни под каким предлогом не нарушит право аврорцев на личные тайны.
– Тогда уходите в космос и задохнитесь в вакууме. Если Амадейро не поддается убеждениям, это его дело. Вы, во всяком случае, должны были поверить, вот и убеждайте Амадейро, как хотите. Если это не удастся и ваша карьера повернется не так, как вам хочется, то уж поверьте, меня это абсолютно не касается.
– Это меня не удивляет. На большее я и не рассчитывал. Что касается меня, то я убежден. Просто я надеялся, что вы дадите мне какое-нибудь материальное доказательство, чтобы я мог убедить Амадейро. Но его у вас нет.
Глэдис презрительно пожала плечами.
– Тогда я воспользуюсь другими методами, – сказал Мандамус.
– Рада, что они у вас есть, – холодно произнесла Глэдис.
Он сказал тихо, как бы боясь, что его подслушивают:
– Есть. Очень мощные методы.
– Прекрасно. Думаю, вы попытаетесь шантажировать Амадейро. За ним, наверное, есть многое, по поводу чего его можно шантажировать.
Мандамус вдруг нахмурился.
– Не глупите.
– Теперь можете идти, – сказала Глэдис. – Я достаточно терпела вас. Убирайтесь из моего дома!
Мандамус поднял руки.
– Подождите! Я с самого начала сказал, что у меня были две причины увидеть вас: личное дело и государственное. Я потратил слишком много времени на первое и прошу вас уделить мне пять минут на второе.
– Я дам вам пять минут, но не больше.
– Еще кое-кто хочет увидеть вас. Землянин или, во всяком случае, потомок землян, житель одного из Поселенческих Миров.
– Скажите ему, что никто из землян и их потомков-переселенцев не допускаются на Аврору, и отошлите его прочь.
– К сожалению, мадам, за последние два столетия равновесие сил несколько изменилось. У землян больше планет, чем у нас, а население у них всегда было больше. У них больше космических кораблей, хотя и не таких первоклассных, как у нас, и из-за короткой жизни и плодовитости земляне, видимо, более готовы умирать, чем мы.
– В последнем я не уверена.
– А почему бы и нет? – Мандамус напряженно улыбнулся. – Восемь десятилетий значат меньше, чем сорок. В любом случае мы вынуждены обращаться с ними вежливо – куда вежливее, чем во времена Илии Бейли. Если хотите знать, эту ситуацию создала политика Фастальфа.
– От чьего имени вы говорите? От имени Амадейро, который теперь вынужден быть вежлив с поселенцами?
– Нет, от имени Совета.
– Вы – представитель Совета?
– Официально нет, но меня просили информировать вас… неофициально.
– А если я повидаюсь с этим Поселенцем, что дальше? Чего он от меня хочет?
– Как раз этого мы не знаем, мадам. Мы рассчитываем услышать это от вас. Вы увидите его, узнаете, чего он хочет, и сообщите нам.
– Кому это – нам?
– Как я уже говорил – Совету. Поселенец будет у вас сегодня вечером.
– Вы, кажется, считаете, что у меня нет иного выбора, кроме как стать информатором?
Мандамус встал, явно закончив свою миссию.
– Вы не будете «информатором». Вы ничем не обязаны этому Поселенцу. Вы просто сообщите своему правительству, как честная аврорская гражданка. Вы же не хотите, чтобы Совет предположил, что ваше солярианское происхождение в какой-то мере разжижает ваш аврорианский патриотизм.
– Сэр, я аврорианка в четыре раза дольше, чем вы.
– Не спорю, но вы родились и выросли на Солярии. Вы необычная аномалия, аврорианка чужеземного происхождения, и этого не забыть. И это особенно справедливо, поскольку Поселенец хочет видеть именно вас, а не кого-нибудь другого на Авроре, именно потому, что вы солярианского происхождения.
– Откуда вы это знаете?
– Предполагаем. Он назвал вас «солярианской женщиной». Мы хотим знать, почему это имеет для него значение – теперь, когда Солярии больше не существует.
– Спросите его.
– Мы предпочитаем спросить вас… после того, как вы спросите его. А теперь я прошу разрешения оставить вас и благодарю за гостеприимство.
Глэдис холодно кивнула.
– Даю вам разрешение уйти с большей охотой, чем предлагала вам свое гостеприимство.
Мандамус пошел к двери, за ним вплотную шли его роботы. На пороге он повернулся.
– Чуть не забыл…
– Да?
– Фамилия поселенца, как ни странно – Бейли.
III. Кризис

10
Дэниел и Жискар с присущей роботам вежливостью проводили Мандамуса и его роботов за пределы территории поместья и, поскольку уже были снаружи, обошли эту территорию для уверенности, что низшие роботы на своих постах, и обратили внимание на погоду – облачно и чуточку холоднее, чем полагалось бы по сезону.
Дэниел сказал:
– Доктор Мандамус открыто признал, что Поселенческие Миры теперь сильнее Внешних. Я не ожидал от него этого.
– Я тоже, – сказал Жискар. – Я был уверен, что Поселенцы выросли в силе по сравнению с космонитами, потому что Илия Бейли много лет назад предсказывал это, но я не мог сказать, когда этот факт станет ясным Аврорскому Совету. Мне казалось, что социальная инерция будет держать Совет в полной уверенности в превосходстве космонитов еще долго после того, как это превосходство исчезнет. Я только мог рассчитать, как долго продлится это заблуждение.
– Я поражен, что партнер Илия предсказал это так задолго.
– У людей есть такие способы мышления, каких у нас нет, – будь Жискар человеком, в этом замечании слышалось бы сожаление или зависть, но, поскольку Жискар был роботом, он просто передал факт. – Я пытался получить если не способ мышления, то знания, читая человеческую историю. Наверняка где-то в длинных описаниях событий должны быть скрыты Законы Человечества, эквивалентные Трем Законам Роботехники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54