Но, Мелун, все должно быть сделано тихо, методом ласкового и дружеского убеждения. Я пока еще не хозяин, как вам известно.
Но со временем он будет им, Фастальфу триста шестьдесят лет, и он явно сдал, а Амадейро на восемьдесят лет моложе…
51
Амадейро получал рапорты девять дней. Мандамус разговаривал со своими роботами, иногда с университетскими коллегами, еще реже – с кем-нибудь из соседей. Разговоры были самые тривиальные. И задолго до истечения этих девяти дней, Амадейро решил, что дольше ждать не следует. Долгая жизнь Мандамуса только начинается, а перед Амадейро всего восемь или десять десятилетий в лучшем случае.
И Амадейро, обдумав все, что говорил молодой человек, почувствовал с возрастающей тревогой, что не может упустить шанс: если существует способ уничтожить Землю, его нельзя игнорировать. Может ли он допустить, чтобы уничтожение произошло после его смерти, так что он не будет свидетелем? Или, что почти так же скверно, это произойдет при его жизни, но командовать будет кто-то другой, чей-то чужой палец нажмет кнопку?
Нет, он должен быть свидетелем, увидеть разрушение и вызвать его, иначе зачем он страдал так долго? Может, Мандамус дурак или чокнутый, но в этом случае Амадейро должен знать точно, что тот дурак или чокнутый.
Дойдя до этого пункта в своем размышлении, Амадейро вызвал Мандамуса в свой кабинет.
Амадейро понимал, что этим унижает себя, но унижение было платой за уверенность, что нет ни малейшего шанса разрушить Землю без него. Эту цену он готов был заплатить. Он даже внутренне приготовился к тому, что Мандамус войдет с презрительной и торжествующей улыбкой. Придется перетерпеть и это. Зато потом, если предположения молодого человека окажутся глупостью, он, Амадейро, накажет его полной мерой, какую разрешает цивилизованное общество. В противном же случае…
Он обрадовался, что Мандамус вошел в его кабинет с видом разумного смирения и поблагодарил, похоже, искренне, за вторую встречу. Амадейро подумал, что он, в свою очередь, должен быть любезен.
– Доктор Мандамус, когда я отослал вас, не выслушав вашего плана, я поступил невежливо, каюсь. Теперь расскажите, что у вас на уме, и я буду слушать вас, пока мне не станет ясно – а я предполагаю, что так будет – что ваш план, возможно, более результат энтузиазма, нежели холодного рассудка. В этом случае я снова отпущу вас, но без всякого презрения с моей стороны и, надеюсь, что вы уйдете без злобы.
– Я и не могу злиться, если вы соблаговолите терпеливо выслушать меня, доктор Амадейро, но что, если мои слова будут иметь для вас смысл и внушат надежду?
– В этом случае, – медленно произнес Амадейро, – возможно, что мы с вами будем работать вместе.
– Это было бы замечательно, сэр. Вместе мы сделаем больше, чем порознь. Но будет ли тут нечто более ощутимое, чем привилегия работать вместе? Будет ли вознаграждение?
Амадейро это не понравилось.
– Конечно, я должен быть благодарным, но я только Советник и Глава Института Роботехники. Есть границы того, что я могу сделать для вас.
– Я понимаю, доктор Амадейро. Но могу ли я рассчитывать на что-то в пределах этих границ? Сейчас? – он твердо смотрел на Амадейро.
Амадейро нахмурился, растерявшись от взгляда немигающих решительных глаз. Никакого смирения уже не было. Он холодно спросил:
– Что вы имеете в виду?
– Ничего, что вы не могли бы дать мне, доктор Амадейро. Сделайте меня членом Института.
– Если ваша квалификация…
– Не беспокойтесь. Я ее имею.
– Мы не можем сразу принять такое решение о кандидате. У нас…
– Послушайте, доктор Амадейро, это не метод для начала отношений. Поскольку вы установили наблюдение за мной с того момента, когда я ушел от вас в прошлый раз, я не говорю, что вы не изучили как следует все данные обо мне, и вы должны знать, что я квалифицирован. Если бы вы по каким-то причинам решили, что я не квалифицирован, вы бы не надеялись, что я окажусь достаточно изобретателен для выработки плана уничтожения нашего личного Карфагена, и я не пришел бы сюда по вашему зову.
На один момент в Амадейро вспыхнул огонь. В этот миг он чувствовал; что даже уничтожение Земли – недостаточная плата за наглую позу мальчишки. Но это было только на миг. Затем вернулось чувство должных пропорций и он даже сказал себе: «Молодой парень, а такой смелый и самоуверенный, как раз такой и нужен». Кроме того, он и в самом деле изучил запись о Мандамусе и знал, что тот вполне квалифицирован для Института. И он спокойно (ценою повышения артериального давления) сказал:
– Вы правы. Вы квалифицированны.
– Тогда зачислите меня. В вашем компьютере наверняка есть необходимые формы. Вам стоит только ввести мое имя, образование, год получения степени и прочие статистические данные, какие у вас требуются, а затем поставить свою подпись.
Не говоря ни слова, Амадейро взялся за компьютер, ввел нужную информацию, получил форму, подписал ее и протянул Мандамусу.
– Датировано сегодняшним числом. Вы – сотрудник Института.
Мандамус прочитал бумагу и отдал одному из своих роботов, который спрятал ее в маленький портфель подмышкой.
– Спасибо, – сказал Мандамус. – Это очень мило с вашей стороны, и я надеюсь, что никогда не подведу вас и не заставлю пожалеть о вашей оценке моих способностей. Однако осталось еще одно дело.
– Вот как? Какое же?
– Нельзя ли нам договориться о последнем вознаграждении… конечно, только в случае удачи. В случае полного успеха.
– Нельзя ли отложить это, как было бы логично, до того времени, когда полный успех будет достигнут или разумно близок к достижению?
– С точки зрения рациональности – да. Но у меня кроме рассудка, есть и мечты. И я хотел бы немного помечтать.
– Ладно. О чем же вы мечтаете?
– Мне кажется, доктор Амадейро, что доктор Фастальф теперь ничего не значит. Он прожил долго и не может отсрочить смерть на много лет.
– И что же?
– Как только он умрет, ваша партия станет более агрессивной, и более вялые члены партии Фастальфа, вероятно, переменят преданность. Следующие выборы без Фастальфа наверняка будут вашими.
– Возможно. Ну и что?
– Вы станете de-facto лидером Совета и поведете аврорскую иностранную политику, всех Внешних Миров. И если мои планы принесут плоды, ваше правление будет столь успешным, что Совет выберет вас Председателем при первом удобном случае.
– Ваши мечты – мыльные пузыри, молодой человек. Но если все ваши предсказания сбудутся, что тогда?
– Вряд ли у вас хватит времени править Авророй и Институтом Роботехники одновременно. Вот я и прошу, чтобы вы, когда наконец решите уйти с вашего поста Главы Института, поддержите меня как своего преемника. Вряд ли вы можете сомневаться, что ваш выбор будет принят.
– Есть такая вещь, как квалификация для этого поста.
– Она у меня будет.
– Подождем – увидим.
– Я подожду и увижу, но вы обнаружите, что еще задолго до нашего полного успеха вы пожелаете даровать мне согласие на мою просьбу. Прошу вас, привыкайте к этой мысли.
– И все это прежде, чем я услышал хоть слово, – пробормотал Амадейро.
– Итак, вы член Института, а я должен привыкать к вашей личной мечте, но давайте кончать с предисловием и расскажите, как вы намерены уничтожить Землю.
Почти автоматически Амадейро сделал знак своим роботам, чтобы они забыли этот разговор. Мандамус, чуть заметно улыбнувшись, сделал то же самое для своих.
– Давайте начнем, – сказал Мандамус.
Но Амадейро тут же бросился в атаку.
– Вы уверены, что вы не сторонник Земли?
Мандамус оторопел:
– Я пришел к вам с предложением РАЗРУШИТЬ Землю.
– Но вы потомок солярианки в пятом поколении, как я понимаю.
– Да, сэр, это есть в общественной записи. Что же из этого?
– Солярианка долгое время была тесно связана как друг и протеже с Фастальфом. Я подумал, не симпатизируете ли вы его про-земным взглядам.
– Из-за своей пра-пра-прабабки? – Мандамус был искренне поражен, на миг в его лице вспыхнула досада, даже злость, но быстро исчезла, и он спокойно продолжал: – Точно так же и с вами тесно связана как друг и протеже Василия Фастальф, дочь доктора Фастальфа. Она его потомок в первом поколении. Мне интересно, она не симпатизирует его взглядам?
– Когда-то я тоже этим интересовался, – согласился Амадейро, – но она ни в коей мере не симпатизирует, так что в этом случае я перестал об этом задумываться.
– Вы можете перестать задумываться об этом и в моем случае, сэр. Я космонит и хочу, чтобы Галактикой правили космониты.
– Ну и прекрасно. Давайте описание своего плана.
– Я начну сначала, если вы не возражаете.
Доктор Амадейро, астрономы считают, что в нашей Галактике миллионы землеподобных планет, на которых люди могут жить после необходимых исправлений окружающей среды, но без каких-либо геологических преобразований. Их атмосфера пригодна для дыхания, есть вода, почва и климат подходящие, существует жизнь. В самом деле, их атмосфера не могла бы содержать свободного кислорода при отсутствии хотя бы океанского планктона.
Почва в основном голая, но как только она и океан подвергаются биологическому изменению, их сразу же завоевывают земной жизнью. Жизнь расцветает и планету можно заселять.
Сотни таких планет были открыты и изучены, и примерно половина их уже занята поселенцами.
Однако из всех открытых нами пригодных для обитания планет, нет ни одной с такими огромными вариациями и избытком жизни, как на Земле. Нигде нет ничего более сложного, чем беспозвоночные червеобразные или насекомоподобные, а из растительного мира – папоротникообразные кустарники. О разуме или о чем-то близком к нему нет и речи.
Амадейро слушал эти нудные сентенции и думал: шпарит наизусть. Вслух он сказал:
– Доктор Мандамус, я не планетолог, но все, что вы говорите, мне известно.
– Как я сказал, доктор Амадейро, я начал сначала. Астрономы все больше и больше убеждаются, что все или почти все планеты Галактики, пригодные для обитания, заметно отличаются от Земли. По каким-то причинам Земля – планета необычная, и эволюция на ней происходила чрезмерно быстро и полностью уродливым манером.
– Обычный аргумент, – сказал Амадейро. – Если бы в Галактике существовали другие разумные, так же развитые, как мы, они знали бы о нашем существовании и тем или иным путем дали бы о себе знать.
– Да, сэр. В сущности, будь в Галактике другие разумные существа, более передовые, чем мы, у нас с самого начала не было бы шанса на экспансию. Отсюда совершенно ясно, что в Галактике есть только одни существа, способные путешествовать в гиперпространстве. Что мы вообще единственный разум в Галактике, еще не вполне ясно, но за это очень большой шанс.
Теперь Амадейро слушал со скучающей полуулыбкой. Молодой человек дидактичен, подавлен тупым ритмом своей мономании. Парень с завихрениями, и слабая надежда Амадейро, что у этого Мандамуса действительно есть что-то, могущее повернуть поток истории, начала увядать.
– Вы продолжаете сообщать известные мне вещи, доктор Мандамус. Все знают, что Земля уникальна и что мы, по всей вероятности, единственные разумные существа в Галактике.
– Но никто не задавался простым вопросом: ПОЧЕМУ? Земляне и поселенцы не задают его. Они принимают факт. У них мистическое отношение к Земле, они считают ее священным миром и необычные ее свойства принимают как должное. А мы, космониты, тоже не спрашивали. Мы игнорируем этот вопрос. Для нас куда лучше не думать о Земле вовсе, потому что иначе нам придется считать себя потомками землян.
– Не вижу добродетели в этом вопросе, – сказал Амадейро. – Нам не нужно искать сложных ответов на это «почему». Случайные процессы играют важную роль в эволюции и в какой-то мере во всех вещах. Если есть миллионы пригодных для жизни планет, эволюция может происходить на них по-разному. На одних быстрее, на других медленнее, где-то исключительно медленно, а где-то исключительно быстро. Земле повезло, что на ней эволюция происходила исключительно быстро, и поэтому вы здесь. Так что, если мы спрашиваем «почему», естественным достаточным ответом будет «случайность».
Амадейро ожидал, что Мандамус выдаст свое «завихрение» взрывом ярости на выдающееся логическое утверждение, представленное в смешном виде, которое полностью расшатывало его тезис. Однако Мандамус просто смотрел на Амадейро некоторое время, а затем спокойно сказал:
– Нет, – и помолчав, продолжал: – Для многократного ускорения эволюции нужно нечто большее, чем одна-две случайности.
На каждой планете, кроме Земли, скорость эволюции близко связана с потоком космической радиации, производящей мутации в замедленном ритме. Эта скорость вовсе не результат случайности. На Земле что-то произвело много больше мутаций, чем на других планетах, и это что-то не имело отношения к космической радиации, потому что она поражает Землю в сколько-нибудь значительном количестве. Теперь вы, наверное, видите чуть более ясно, почему это «почему» важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Но со временем он будет им, Фастальфу триста шестьдесят лет, и он явно сдал, а Амадейро на восемьдесят лет моложе…
51
Амадейро получал рапорты девять дней. Мандамус разговаривал со своими роботами, иногда с университетскими коллегами, еще реже – с кем-нибудь из соседей. Разговоры были самые тривиальные. И задолго до истечения этих девяти дней, Амадейро решил, что дольше ждать не следует. Долгая жизнь Мандамуса только начинается, а перед Амадейро всего восемь или десять десятилетий в лучшем случае.
И Амадейро, обдумав все, что говорил молодой человек, почувствовал с возрастающей тревогой, что не может упустить шанс: если существует способ уничтожить Землю, его нельзя игнорировать. Может ли он допустить, чтобы уничтожение произошло после его смерти, так что он не будет свидетелем? Или, что почти так же скверно, это произойдет при его жизни, но командовать будет кто-то другой, чей-то чужой палец нажмет кнопку?
Нет, он должен быть свидетелем, увидеть разрушение и вызвать его, иначе зачем он страдал так долго? Может, Мандамус дурак или чокнутый, но в этом случае Амадейро должен знать точно, что тот дурак или чокнутый.
Дойдя до этого пункта в своем размышлении, Амадейро вызвал Мандамуса в свой кабинет.
Амадейро понимал, что этим унижает себя, но унижение было платой за уверенность, что нет ни малейшего шанса разрушить Землю без него. Эту цену он готов был заплатить. Он даже внутренне приготовился к тому, что Мандамус войдет с презрительной и торжествующей улыбкой. Придется перетерпеть и это. Зато потом, если предположения молодого человека окажутся глупостью, он, Амадейро, накажет его полной мерой, какую разрешает цивилизованное общество. В противном же случае…
Он обрадовался, что Мандамус вошел в его кабинет с видом разумного смирения и поблагодарил, похоже, искренне, за вторую встречу. Амадейро подумал, что он, в свою очередь, должен быть любезен.
– Доктор Мандамус, когда я отослал вас, не выслушав вашего плана, я поступил невежливо, каюсь. Теперь расскажите, что у вас на уме, и я буду слушать вас, пока мне не станет ясно – а я предполагаю, что так будет – что ваш план, возможно, более результат энтузиазма, нежели холодного рассудка. В этом случае я снова отпущу вас, но без всякого презрения с моей стороны и, надеюсь, что вы уйдете без злобы.
– Я и не могу злиться, если вы соблаговолите терпеливо выслушать меня, доктор Амадейро, но что, если мои слова будут иметь для вас смысл и внушат надежду?
– В этом случае, – медленно произнес Амадейро, – возможно, что мы с вами будем работать вместе.
– Это было бы замечательно, сэр. Вместе мы сделаем больше, чем порознь. Но будет ли тут нечто более ощутимое, чем привилегия работать вместе? Будет ли вознаграждение?
Амадейро это не понравилось.
– Конечно, я должен быть благодарным, но я только Советник и Глава Института Роботехники. Есть границы того, что я могу сделать для вас.
– Я понимаю, доктор Амадейро. Но могу ли я рассчитывать на что-то в пределах этих границ? Сейчас? – он твердо смотрел на Амадейро.
Амадейро нахмурился, растерявшись от взгляда немигающих решительных глаз. Никакого смирения уже не было. Он холодно спросил:
– Что вы имеете в виду?
– Ничего, что вы не могли бы дать мне, доктор Амадейро. Сделайте меня членом Института.
– Если ваша квалификация…
– Не беспокойтесь. Я ее имею.
– Мы не можем сразу принять такое решение о кандидате. У нас…
– Послушайте, доктор Амадейро, это не метод для начала отношений. Поскольку вы установили наблюдение за мной с того момента, когда я ушел от вас в прошлый раз, я не говорю, что вы не изучили как следует все данные обо мне, и вы должны знать, что я квалифицирован. Если бы вы по каким-то причинам решили, что я не квалифицирован, вы бы не надеялись, что я окажусь достаточно изобретателен для выработки плана уничтожения нашего личного Карфагена, и я не пришел бы сюда по вашему зову.
На один момент в Амадейро вспыхнул огонь. В этот миг он чувствовал; что даже уничтожение Земли – недостаточная плата за наглую позу мальчишки. Но это было только на миг. Затем вернулось чувство должных пропорций и он даже сказал себе: «Молодой парень, а такой смелый и самоуверенный, как раз такой и нужен». Кроме того, он и в самом деле изучил запись о Мандамусе и знал, что тот вполне квалифицирован для Института. И он спокойно (ценою повышения артериального давления) сказал:
– Вы правы. Вы квалифицированны.
– Тогда зачислите меня. В вашем компьютере наверняка есть необходимые формы. Вам стоит только ввести мое имя, образование, год получения степени и прочие статистические данные, какие у вас требуются, а затем поставить свою подпись.
Не говоря ни слова, Амадейро взялся за компьютер, ввел нужную информацию, получил форму, подписал ее и протянул Мандамусу.
– Датировано сегодняшним числом. Вы – сотрудник Института.
Мандамус прочитал бумагу и отдал одному из своих роботов, который спрятал ее в маленький портфель подмышкой.
– Спасибо, – сказал Мандамус. – Это очень мило с вашей стороны, и я надеюсь, что никогда не подведу вас и не заставлю пожалеть о вашей оценке моих способностей. Однако осталось еще одно дело.
– Вот как? Какое же?
– Нельзя ли нам договориться о последнем вознаграждении… конечно, только в случае удачи. В случае полного успеха.
– Нельзя ли отложить это, как было бы логично, до того времени, когда полный успех будет достигнут или разумно близок к достижению?
– С точки зрения рациональности – да. Но у меня кроме рассудка, есть и мечты. И я хотел бы немного помечтать.
– Ладно. О чем же вы мечтаете?
– Мне кажется, доктор Амадейро, что доктор Фастальф теперь ничего не значит. Он прожил долго и не может отсрочить смерть на много лет.
– И что же?
– Как только он умрет, ваша партия станет более агрессивной, и более вялые члены партии Фастальфа, вероятно, переменят преданность. Следующие выборы без Фастальфа наверняка будут вашими.
– Возможно. Ну и что?
– Вы станете de-facto лидером Совета и поведете аврорскую иностранную политику, всех Внешних Миров. И если мои планы принесут плоды, ваше правление будет столь успешным, что Совет выберет вас Председателем при первом удобном случае.
– Ваши мечты – мыльные пузыри, молодой человек. Но если все ваши предсказания сбудутся, что тогда?
– Вряд ли у вас хватит времени править Авророй и Институтом Роботехники одновременно. Вот я и прошу, чтобы вы, когда наконец решите уйти с вашего поста Главы Института, поддержите меня как своего преемника. Вряд ли вы можете сомневаться, что ваш выбор будет принят.
– Есть такая вещь, как квалификация для этого поста.
– Она у меня будет.
– Подождем – увидим.
– Я подожду и увижу, но вы обнаружите, что еще задолго до нашего полного успеха вы пожелаете даровать мне согласие на мою просьбу. Прошу вас, привыкайте к этой мысли.
– И все это прежде, чем я услышал хоть слово, – пробормотал Амадейро.
– Итак, вы член Института, а я должен привыкать к вашей личной мечте, но давайте кончать с предисловием и расскажите, как вы намерены уничтожить Землю.
Почти автоматически Амадейро сделал знак своим роботам, чтобы они забыли этот разговор. Мандамус, чуть заметно улыбнувшись, сделал то же самое для своих.
– Давайте начнем, – сказал Мандамус.
Но Амадейро тут же бросился в атаку.
– Вы уверены, что вы не сторонник Земли?
Мандамус оторопел:
– Я пришел к вам с предложением РАЗРУШИТЬ Землю.
– Но вы потомок солярианки в пятом поколении, как я понимаю.
– Да, сэр, это есть в общественной записи. Что же из этого?
– Солярианка долгое время была тесно связана как друг и протеже с Фастальфом. Я подумал, не симпатизируете ли вы его про-земным взглядам.
– Из-за своей пра-пра-прабабки? – Мандамус был искренне поражен, на миг в его лице вспыхнула досада, даже злость, но быстро исчезла, и он спокойно продолжал: – Точно так же и с вами тесно связана как друг и протеже Василия Фастальф, дочь доктора Фастальфа. Она его потомок в первом поколении. Мне интересно, она не симпатизирует его взглядам?
– Когда-то я тоже этим интересовался, – согласился Амадейро, – но она ни в коей мере не симпатизирует, так что в этом случае я перестал об этом задумываться.
– Вы можете перестать задумываться об этом и в моем случае, сэр. Я космонит и хочу, чтобы Галактикой правили космониты.
– Ну и прекрасно. Давайте описание своего плана.
– Я начну сначала, если вы не возражаете.
Доктор Амадейро, астрономы считают, что в нашей Галактике миллионы землеподобных планет, на которых люди могут жить после необходимых исправлений окружающей среды, но без каких-либо геологических преобразований. Их атмосфера пригодна для дыхания, есть вода, почва и климат подходящие, существует жизнь. В самом деле, их атмосфера не могла бы содержать свободного кислорода при отсутствии хотя бы океанского планктона.
Почва в основном голая, но как только она и океан подвергаются биологическому изменению, их сразу же завоевывают земной жизнью. Жизнь расцветает и планету можно заселять.
Сотни таких планет были открыты и изучены, и примерно половина их уже занята поселенцами.
Однако из всех открытых нами пригодных для обитания планет, нет ни одной с такими огромными вариациями и избытком жизни, как на Земле. Нигде нет ничего более сложного, чем беспозвоночные червеобразные или насекомоподобные, а из растительного мира – папоротникообразные кустарники. О разуме или о чем-то близком к нему нет и речи.
Амадейро слушал эти нудные сентенции и думал: шпарит наизусть. Вслух он сказал:
– Доктор Мандамус, я не планетолог, но все, что вы говорите, мне известно.
– Как я сказал, доктор Амадейро, я начал сначала. Астрономы все больше и больше убеждаются, что все или почти все планеты Галактики, пригодные для обитания, заметно отличаются от Земли. По каким-то причинам Земля – планета необычная, и эволюция на ней происходила чрезмерно быстро и полностью уродливым манером.
– Обычный аргумент, – сказал Амадейро. – Если бы в Галактике существовали другие разумные, так же развитые, как мы, они знали бы о нашем существовании и тем или иным путем дали бы о себе знать.
– Да, сэр. В сущности, будь в Галактике другие разумные существа, более передовые, чем мы, у нас с самого начала не было бы шанса на экспансию. Отсюда совершенно ясно, что в Галактике есть только одни существа, способные путешествовать в гиперпространстве. Что мы вообще единственный разум в Галактике, еще не вполне ясно, но за это очень большой шанс.
Теперь Амадейро слушал со скучающей полуулыбкой. Молодой человек дидактичен, подавлен тупым ритмом своей мономании. Парень с завихрениями, и слабая надежда Амадейро, что у этого Мандамуса действительно есть что-то, могущее повернуть поток истории, начала увядать.
– Вы продолжаете сообщать известные мне вещи, доктор Мандамус. Все знают, что Земля уникальна и что мы, по всей вероятности, единственные разумные существа в Галактике.
– Но никто не задавался простым вопросом: ПОЧЕМУ? Земляне и поселенцы не задают его. Они принимают факт. У них мистическое отношение к Земле, они считают ее священным миром и необычные ее свойства принимают как должное. А мы, космониты, тоже не спрашивали. Мы игнорируем этот вопрос. Для нас куда лучше не думать о Земле вовсе, потому что иначе нам придется считать себя потомками землян.
– Не вижу добродетели в этом вопросе, – сказал Амадейро. – Нам не нужно искать сложных ответов на это «почему». Случайные процессы играют важную роль в эволюции и в какой-то мере во всех вещах. Если есть миллионы пригодных для жизни планет, эволюция может происходить на них по-разному. На одних быстрее, на других медленнее, где-то исключительно медленно, а где-то исключительно быстро. Земле повезло, что на ней эволюция происходила исключительно быстро, и поэтому вы здесь. Так что, если мы спрашиваем «почему», естественным достаточным ответом будет «случайность».
Амадейро ожидал, что Мандамус выдаст свое «завихрение» взрывом ярости на выдающееся логическое утверждение, представленное в смешном виде, которое полностью расшатывало его тезис. Однако Мандамус просто смотрел на Амадейро некоторое время, а затем спокойно сказал:
– Нет, – и помолчав, продолжал: – Для многократного ускорения эволюции нужно нечто большее, чем одна-две случайности.
На каждой планете, кроме Земли, скорость эволюции близко связана с потоком космической радиации, производящей мутации в замедленном ритме. Эта скорость вовсе не результат случайности. На Земле что-то произвело много больше мутаций, чем на других планетах, и это что-то не имело отношения к космической радиации, потому что она поражает Землю в сколько-нибудь значительном количестве. Теперь вы, наверное, видите чуть более ясно, почему это «почему» важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54