Данло, вокруг которого клубились миллиарды таких снежинок, дивился природе сложных явлений, где внутри одних элементов обнаруживаются другие, и так до бесконечности. Он мог бы с легкостью затеряться в этих бесконечностях, не будь его воля к освобождению так сильна. В безнадежной, казалось бы, ситуации он пытался построить модель хаоса и проложить маршрут через эту невероятную часть мультиплекса.
Для первой модели он применил простое преобразование множества Мандельброта, при котором маршрут z после итерации в комплексной плоскости переходит в z2 + с, где с — комплексное число. Когда это не дало результата, он стал преобразовывать другие множества — Лави, Джулии и даже множества кватернионовых полей Соли применительно к мутировавшему сгущению. Все напрасно. Корабль, вращаясь, падал в почти непроницаемый чугунно-серый мрак, и Данло, забросив математику, обратился к метафорическим определениям хаоса, которые узнал еще в детстве. Он был уверен, что скоро умрет, так почему бы хоть как-то не утешиться перед смертью? Он освободил ум от идеопластов и прочих математических символов, и ему вспомнилось слово “эеша-калет”, означающее холод, предшествующий снегу. Данло перестал потеть. Он ждал, когда хаотический шторм усилится и убьет его, и все тело казалось ему холодным и чужим.
Уступить хаосу было легко — так одинокий человек уступает холодному ветру, который швыряет его на лед. Сделав это, Данло наконец присоединился бы к своему племени. Но древнейшая мудрость его народа гласила, что человек должен умирать в свое время, и что-то внутри Данло шептало, что его срок еще не пришел. Все это время, когда он плавал в ледяном мраке своей кабины, держась за шрам над глазом, дрожа и вспоминая, что-то говорило ему: живи. Он все время слышал этот долгий, темный, страшный зов — быть может, голос самого хаоса.
В центре хаоса явилась чернота, яркая, как зрачок глаза.
Эту черноту окружали тайные цвета: сперва шел яркий оранжевый обод, а за ним чистейшая снежная белизна, прекрасней которой Данло ничего не видел. Эти краски существовали и внутри, и вне его. Данло опять подключился к корабельному компьютеру и заново вгляделся в мультиплекс.
Перед ним, на обратной стороне звезд Тверди, в темных извилистых туннелях фазового пространства, появился странный аттрактор: стабильный, непериодический, малоразмерный. Его петли и спирали включали в себя бесконечное множество фрактальных каналов внутри конечного пространства. Ни один из этих каналов не мог пересечься или соприкоснуться с другими. Существовала гипотеза, что странные аттракторы представляют собой черные дыры мультиплекса. Ни один объект, приблизившись к такому, не сможет избежать его бесконечности. Пилот, вошедший в странный аттрактор, будет спускаться по бесконечным спиралям в черноту и безвременье. Любой пилот в здравом уме должен бежать от такого аттрактора. Этот вариант напрашивался сам собой — но куда было бежать Данло?
Аттрактор, как ни удивительно, притягивал его, почти что звал — так будущее зовет все живое навстречу блестящей судьбе.
Данло не мог противиться этому зову. Настал момент, когда он направил свой корабль в такое место, о котором прежде и помыслить не мог. Он совершил это безмолвное подтверждение в темноте своего корабля, и им овладело неистовство. Тело начало теплеть, словно согретое солнечными лучами, сердце забилось быстро и сильно. Кровь вскипела тысячами бурных потоков, которые, при всем своем буйстве и взвихренности, послушно несли влагу к сердцу. Если хаос и существовал где-то, то бушевал он внутри самого Данло, но там же присутствовал и порядок. Хаос-порядок, порядок-хаос — Данло впервые понял глубокую связь между этими, казалось бы, взаимоисключающими понятиями.
Хаос не враг порядка, думал Данло, а скорее катаклизм, из которого порядок рождается. Появление сверхновой — насильственное, хаотическое событие, но в этом световом взрыве рождаются водород, кислород, углерод и другие элементы жизни. Место, где из хаоса может возникнут порядок, существует всегда.
И чтобы найти этот скрытый порядок, Данло сам сначала должен стать воплощением хаоса. В этом его гений, его радость, его судьба. Отсюда его нестандартное математическое мышление, взращенное алалойскими шаманами и доведенное до блеска в стенах Академии. Опираясь на свою волю, он должен разглядеть, когда из бесформенности родится рисунок, имеющий смысл и продолжение. Данло всю жизнь учили различать такие рисунки, и выбор, видеть их или не видеть, оставался всегда за ним.
Здесь, в аттракторе, втягивающем его в свои кольца, рисунки были. Были волны, вздутия и плоские фрактальные образы, подобные тучам, окружающим око урагана. Сам аттрактор переливался красками от яркого оранжевого до льдистой голубизны, и Данло впервые залюбовался его странной, ужасной красотой. Бесконечность, с которой функции хаоса вкладывались одна в другую, и ждали, и наблюдали, и рисовали свои узоры, завораживала Данло. Он мог выбирать из бесконечного множества рисунков, из бесконечного множества возможностей. Будущее всегда было возможно — стоило только правильно выбрать, отсеять, инвертировать, составить маршрут, а потом сравнить его с миллионом других виденных тобой образцов.
Теперь узоры, рассыпаясь карминовыми пунктирами, уходили в сине-черный всепоглощающий бассейн, и Данло должен был выбрать один-единственный из них. Меньше чем за секунду, в бесконечно малую долю времени, которая была, есть и пребудет вечным “сейчас”, Данло предстояло сделать свой выбор. Когда момент настанет, откладывать не будет возможности. Либо его насильно потащит навстречу его судьбе, либо он скажет “да” хаосу внутри себя и сам выберет свое будущее. Так поступают скраеры. Так поступила его мать, найдя в себе небывалое мужество произвести его на свет.
Когда момент настал и сейчас-всегда-навеки слились воедино, Данло выбрал простой узор, и проложил маршрут в глубину этого странного аттрактора, и оказался в оке хаоса, где царили покой, тишина и прекрасный, благословенный свет.
Глава 3
ГОЛОСА ПРЕДКОВ
Способность помнить прошлое дает возможность предвидеть то, чего еще не случилось. В этом разделении времен и заключается великая проблема сознания, одинаковая для человека и для бога: чем яснее мы представляем себе будущее, тем больше страшимся того, что неизбежно станет настоящим.
Хорти Хостхох, “Реквием по хомо сапиенс”
Данло вышел из мультиплекса у маленькой желтой звезды прекраснее всех звезд, которые ему доводилось видеть. В систему этой звезды входило девять круглых, приятных на вид планет, одна из которых находилась совсем близко от Данло. В каких-нибудь десяти тысячах миль под “Снежной совой” вращался сине-зеленый мир, окутанный ярко-белыми облаками.
Данло не верил в свою удачу. Мало того что он чудом вышел из безвыходного аттрактора — ему еще посчастливилось найти такую красивую, гостеприимную планету.
Весь дрожа от торжества и радости, Данло открыл корпус корабля, чтобы посмотреть на этот безымянный мир. Он долго разглядывал мохнатые бурые континенты и сверкающие синевой океаны. Компьютер-сканер, проанализировав атмосферу планеты, обнаружил кислород, азот и двуокись углерода, включенные в поток органической жизни. Желая окончательно убедиться в том, что он вышел в реальное пространство, Данло исследовал эту реальность телескопами, сканерами и собственными глазами — он должен был увидеть ее такой, как она есть. В линиях горных цепей, в ломаных очертаниях континентов и океанов ему чудилось что-то невыносимо знакомое.
Он не сразу понял, что именно, но, порывшись в памяти, испытал шок узнавания, как при встрече с другом, который вышел из ран и шрамов старости во всей нетронутости и блеске юных лет. Его изумляло, как точно облик планеты совпал с картинкой из его памяти, — изумляло то, что здесь, в сердце Тверди, он открыл планету в точности такую же, какой запомнилась людям Старая Земля.
Нет, не может быть. Это невозможно.
Да, это была Земля и в то же время не Земля. Планета представляла собой девственную, первобытную Землю, не тронутую войнами и безумием Холокоста, исцелившуюся каким-то образом от своих страшных ран. В ее атмосфере не наблюдалось даже следа углеводородов, хлоридных пластмасс или плутония, вопреки ожиданиям Данло. Океаны, которые он изучал в телескоп, изобиловали жизнью и были совершенно чисты — ни нефтяных пятен, ни мусора. По травянистым равнинам континента, похожего на Африку, бродили стада антилоп, и львы, и животные наподобие лошадей, раскрашенные в черную и белую полоску. Там росли деревья. Деревья! Часть каждого континента, за исключением самого южного, покрывали нетронутые ярко-зеленые леса. Такая Земля могла существовать пятьдесят тысяч лет назад или по прошествии пятидесяти тысяч лет, но трудно было понять, откуда взялась здесь эта прекрасная планета сейчас.
Если Старая Земля все еще существовала, она, как хорошо знал Данло, должна была находиться где-то за восемьдесят тысяч световых лет отсюда, в рукаве Ориона, близ Сагасрары и Аноны Люс. Невозможно, чтобы кто-то, даже богиня, имел руки настолько сильные и длинные, что мог бы перенести целую планету через пятьдесят тысяч триллионов миль опасного, полного звезд пространства. Данло, глядя в свои телескопы, сомневался, видит ли он что-то в действительности.
Говорили, что Твердь способна манипулировать всеми видами материи на неисчислимых расстояниях реального пространства одной лишь силой своей воли и мысли. Возможно, Она в это самое время манипулирует молекулами его мозга, пощипывая нейроны, как музыкант — струны паутинной арфы. Кто знает, какие мелодии способен исполнить неизмеримо высший разум на его сознании, какие видения способна богиня внушить человеку.
Через некоторое время Данло решил, что должен положиться на собственные глаза и аналитические данные своего компьютера — вопреки опасениям, что его связь с корабельным компьютером и прочие ощущения есть лишь искусная модель реальности, в которую Твердь заставляет его поверить. Объективной информации, подтверждающей эти опасения, у него нет, но нельзя забывать, что он находится в пространствах Тверди, в самом Ее мозгу. Быть может, и Она, используя что-то вроде информационного вируса, проникла в его сознание.
И его образ как пилота, проникшего в Ее живую субстанцию, возможно, является сейчас одной из глубочайших мыслей богини. Эта попытка разобраться, кто в ком находится, напоминала позицию человека, который держит одно зеркало против другого и вглядывается в бесконечный сверкающий коридор, сходящийся к одной изначальной точке.
Данло, окончательно запутавшись с вопросом, что считать наружным, а что внутренним, испытывал тошноту и головокружение. Ему пришло в голову, что он, возможно, вовсе и не вышел из аттрактора. Возможно, он по-прежнему падает в черноту мультиплекса, проходя через бесконечные кошмары и галлюцинации обезумевшего пилота, а возможно, он так и остался на своей родной планете. Ему тринадцать лет, и вокруг бушует сарсара, великая буря, чуть не убившая его на льду моря во время путешествия в Невернес.
Может статься, он так и не добрался до Невернеса, не стал пилотом, и эти последние девять лет его жизни только приснились ему — до сих пор снятся. Его мозг, словно пуская пузыри сквозь толщу темной воды, создает воображаемые образы — например, показывает ему Ханумана ли Тоша с дьявольскими голубыми глазами и сломанной душой, образ друга, который его предал, который его предаст. Который вечно будет смотреть на Данло своими полными смерти глазами, прожигая его молнией, кровью и памятью, нанося ему глубочайшую, не подлежащую исцелению рану. Возможно, ветер наконец повалил Данло на лед и он, одолеваемый холодом, лежит и грезит о будущем, о жизни и о смерти. Никогда ему не узнать, так ли это. Нет возможности это знать. Ужасающая, парадоксальная природа реальности такова, что, если размышлять о ней слишком много или вглядываться в нее слишком глубоко, она начинает представляться нереальной.
Но я-то знаю, подумал Данло. Я знаю то, что знаю.
Где-то внутри него, под его умопостроениями и мозговыми импульсами, таилось знание более глубокое. В каждой клетке его организма хранился безбрежный древний разум, не имеющий отношения к работе его мозга, и каждая из клеток чувствовала притяжение лежащей внизу планеты. Казалось, что каждый атом его тела помнит эту планету и узнает ее. Данло решил наконец не сопротивляться больше этому глубокому чувству реальности. Он знал, что эта блуждающая Земля реальна, знал, что видит белые шапки ее полюсов и серо-зеленые северные леса такими, как они есть в действительности. Ему во что бы то ни стало нужно было удостовериться, что это его знание — правда, что наблюдаемые им картины и шепот его клеток — это торжество его чувства истины, торжество того таинственного и чудесного сознания, которое присуще всем людям и всему, что есть во вселенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Для первой модели он применил простое преобразование множества Мандельброта, при котором маршрут z после итерации в комплексной плоскости переходит в z2 + с, где с — комплексное число. Когда это не дало результата, он стал преобразовывать другие множества — Лави, Джулии и даже множества кватернионовых полей Соли применительно к мутировавшему сгущению. Все напрасно. Корабль, вращаясь, падал в почти непроницаемый чугунно-серый мрак, и Данло, забросив математику, обратился к метафорическим определениям хаоса, которые узнал еще в детстве. Он был уверен, что скоро умрет, так почему бы хоть как-то не утешиться перед смертью? Он освободил ум от идеопластов и прочих математических символов, и ему вспомнилось слово “эеша-калет”, означающее холод, предшествующий снегу. Данло перестал потеть. Он ждал, когда хаотический шторм усилится и убьет его, и все тело казалось ему холодным и чужим.
Уступить хаосу было легко — так одинокий человек уступает холодному ветру, который швыряет его на лед. Сделав это, Данло наконец присоединился бы к своему племени. Но древнейшая мудрость его народа гласила, что человек должен умирать в свое время, и что-то внутри Данло шептало, что его срок еще не пришел. Все это время, когда он плавал в ледяном мраке своей кабины, держась за шрам над глазом, дрожа и вспоминая, что-то говорило ему: живи. Он все время слышал этот долгий, темный, страшный зов — быть может, голос самого хаоса.
В центре хаоса явилась чернота, яркая, как зрачок глаза.
Эту черноту окружали тайные цвета: сперва шел яркий оранжевый обод, а за ним чистейшая снежная белизна, прекрасней которой Данло ничего не видел. Эти краски существовали и внутри, и вне его. Данло опять подключился к корабельному компьютеру и заново вгляделся в мультиплекс.
Перед ним, на обратной стороне звезд Тверди, в темных извилистых туннелях фазового пространства, появился странный аттрактор: стабильный, непериодический, малоразмерный. Его петли и спирали включали в себя бесконечное множество фрактальных каналов внутри конечного пространства. Ни один из этих каналов не мог пересечься или соприкоснуться с другими. Существовала гипотеза, что странные аттракторы представляют собой черные дыры мультиплекса. Ни один объект, приблизившись к такому, не сможет избежать его бесконечности. Пилот, вошедший в странный аттрактор, будет спускаться по бесконечным спиралям в черноту и безвременье. Любой пилот в здравом уме должен бежать от такого аттрактора. Этот вариант напрашивался сам собой — но куда было бежать Данло?
Аттрактор, как ни удивительно, притягивал его, почти что звал — так будущее зовет все живое навстречу блестящей судьбе.
Данло не мог противиться этому зову. Настал момент, когда он направил свой корабль в такое место, о котором прежде и помыслить не мог. Он совершил это безмолвное подтверждение в темноте своего корабля, и им овладело неистовство. Тело начало теплеть, словно согретое солнечными лучами, сердце забилось быстро и сильно. Кровь вскипела тысячами бурных потоков, которые, при всем своем буйстве и взвихренности, послушно несли влагу к сердцу. Если хаос и существовал где-то, то бушевал он внутри самого Данло, но там же присутствовал и порядок. Хаос-порядок, порядок-хаос — Данло впервые понял глубокую связь между этими, казалось бы, взаимоисключающими понятиями.
Хаос не враг порядка, думал Данло, а скорее катаклизм, из которого порядок рождается. Появление сверхновой — насильственное, хаотическое событие, но в этом световом взрыве рождаются водород, кислород, углерод и другие элементы жизни. Место, где из хаоса может возникнут порядок, существует всегда.
И чтобы найти этот скрытый порядок, Данло сам сначала должен стать воплощением хаоса. В этом его гений, его радость, его судьба. Отсюда его нестандартное математическое мышление, взращенное алалойскими шаманами и доведенное до блеска в стенах Академии. Опираясь на свою волю, он должен разглядеть, когда из бесформенности родится рисунок, имеющий смысл и продолжение. Данло всю жизнь учили различать такие рисунки, и выбор, видеть их или не видеть, оставался всегда за ним.
Здесь, в аттракторе, втягивающем его в свои кольца, рисунки были. Были волны, вздутия и плоские фрактальные образы, подобные тучам, окружающим око урагана. Сам аттрактор переливался красками от яркого оранжевого до льдистой голубизны, и Данло впервые залюбовался его странной, ужасной красотой. Бесконечность, с которой функции хаоса вкладывались одна в другую, и ждали, и наблюдали, и рисовали свои узоры, завораживала Данло. Он мог выбирать из бесконечного множества рисунков, из бесконечного множества возможностей. Будущее всегда было возможно — стоило только правильно выбрать, отсеять, инвертировать, составить маршрут, а потом сравнить его с миллионом других виденных тобой образцов.
Теперь узоры, рассыпаясь карминовыми пунктирами, уходили в сине-черный всепоглощающий бассейн, и Данло должен был выбрать один-единственный из них. Меньше чем за секунду, в бесконечно малую долю времени, которая была, есть и пребудет вечным “сейчас”, Данло предстояло сделать свой выбор. Когда момент настанет, откладывать не будет возможности. Либо его насильно потащит навстречу его судьбе, либо он скажет “да” хаосу внутри себя и сам выберет свое будущее. Так поступают скраеры. Так поступила его мать, найдя в себе небывалое мужество произвести его на свет.
Когда момент настал и сейчас-всегда-навеки слились воедино, Данло выбрал простой узор, и проложил маршрут в глубину этого странного аттрактора, и оказался в оке хаоса, где царили покой, тишина и прекрасный, благословенный свет.
Глава 3
ГОЛОСА ПРЕДКОВ
Способность помнить прошлое дает возможность предвидеть то, чего еще не случилось. В этом разделении времен и заключается великая проблема сознания, одинаковая для человека и для бога: чем яснее мы представляем себе будущее, тем больше страшимся того, что неизбежно станет настоящим.
Хорти Хостхох, “Реквием по хомо сапиенс”
Данло вышел из мультиплекса у маленькой желтой звезды прекраснее всех звезд, которые ему доводилось видеть. В систему этой звезды входило девять круглых, приятных на вид планет, одна из которых находилась совсем близко от Данло. В каких-нибудь десяти тысячах миль под “Снежной совой” вращался сине-зеленый мир, окутанный ярко-белыми облаками.
Данло не верил в свою удачу. Мало того что он чудом вышел из безвыходного аттрактора — ему еще посчастливилось найти такую красивую, гостеприимную планету.
Весь дрожа от торжества и радости, Данло открыл корпус корабля, чтобы посмотреть на этот безымянный мир. Он долго разглядывал мохнатые бурые континенты и сверкающие синевой океаны. Компьютер-сканер, проанализировав атмосферу планеты, обнаружил кислород, азот и двуокись углерода, включенные в поток органической жизни. Желая окончательно убедиться в том, что он вышел в реальное пространство, Данло исследовал эту реальность телескопами, сканерами и собственными глазами — он должен был увидеть ее такой, как она есть. В линиях горных цепей, в ломаных очертаниях континентов и океанов ему чудилось что-то невыносимо знакомое.
Он не сразу понял, что именно, но, порывшись в памяти, испытал шок узнавания, как при встрече с другом, который вышел из ран и шрамов старости во всей нетронутости и блеске юных лет. Его изумляло, как точно облик планеты совпал с картинкой из его памяти, — изумляло то, что здесь, в сердце Тверди, он открыл планету в точности такую же, какой запомнилась людям Старая Земля.
Нет, не может быть. Это невозможно.
Да, это была Земля и в то же время не Земля. Планета представляла собой девственную, первобытную Землю, не тронутую войнами и безумием Холокоста, исцелившуюся каким-то образом от своих страшных ран. В ее атмосфере не наблюдалось даже следа углеводородов, хлоридных пластмасс или плутония, вопреки ожиданиям Данло. Океаны, которые он изучал в телескоп, изобиловали жизнью и были совершенно чисты — ни нефтяных пятен, ни мусора. По травянистым равнинам континента, похожего на Африку, бродили стада антилоп, и львы, и животные наподобие лошадей, раскрашенные в черную и белую полоску. Там росли деревья. Деревья! Часть каждого континента, за исключением самого южного, покрывали нетронутые ярко-зеленые леса. Такая Земля могла существовать пятьдесят тысяч лет назад или по прошествии пятидесяти тысяч лет, но трудно было понять, откуда взялась здесь эта прекрасная планета сейчас.
Если Старая Земля все еще существовала, она, как хорошо знал Данло, должна была находиться где-то за восемьдесят тысяч световых лет отсюда, в рукаве Ориона, близ Сагасрары и Аноны Люс. Невозможно, чтобы кто-то, даже богиня, имел руки настолько сильные и длинные, что мог бы перенести целую планету через пятьдесят тысяч триллионов миль опасного, полного звезд пространства. Данло, глядя в свои телескопы, сомневался, видит ли он что-то в действительности.
Говорили, что Твердь способна манипулировать всеми видами материи на неисчислимых расстояниях реального пространства одной лишь силой своей воли и мысли. Возможно, Она в это самое время манипулирует молекулами его мозга, пощипывая нейроны, как музыкант — струны паутинной арфы. Кто знает, какие мелодии способен исполнить неизмеримо высший разум на его сознании, какие видения способна богиня внушить человеку.
Через некоторое время Данло решил, что должен положиться на собственные глаза и аналитические данные своего компьютера — вопреки опасениям, что его связь с корабельным компьютером и прочие ощущения есть лишь искусная модель реальности, в которую Твердь заставляет его поверить. Объективной информации, подтверждающей эти опасения, у него нет, но нельзя забывать, что он находится в пространствах Тверди, в самом Ее мозгу. Быть может, и Она, используя что-то вроде информационного вируса, проникла в его сознание.
И его образ как пилота, проникшего в Ее живую субстанцию, возможно, является сейчас одной из глубочайших мыслей богини. Эта попытка разобраться, кто в ком находится, напоминала позицию человека, который держит одно зеркало против другого и вглядывается в бесконечный сверкающий коридор, сходящийся к одной изначальной точке.
Данло, окончательно запутавшись с вопросом, что считать наружным, а что внутренним, испытывал тошноту и головокружение. Ему пришло в голову, что он, возможно, вовсе и не вышел из аттрактора. Возможно, он по-прежнему падает в черноту мультиплекса, проходя через бесконечные кошмары и галлюцинации обезумевшего пилота, а возможно, он так и остался на своей родной планете. Ему тринадцать лет, и вокруг бушует сарсара, великая буря, чуть не убившая его на льду моря во время путешествия в Невернес.
Может статься, он так и не добрался до Невернеса, не стал пилотом, и эти последние девять лет его жизни только приснились ему — до сих пор снятся. Его мозг, словно пуская пузыри сквозь толщу темной воды, создает воображаемые образы — например, показывает ему Ханумана ли Тоша с дьявольскими голубыми глазами и сломанной душой, образ друга, который его предал, который его предаст. Который вечно будет смотреть на Данло своими полными смерти глазами, прожигая его молнией, кровью и памятью, нанося ему глубочайшую, не подлежащую исцелению рану. Возможно, ветер наконец повалил Данло на лед и он, одолеваемый холодом, лежит и грезит о будущем, о жизни и о смерти. Никогда ему не узнать, так ли это. Нет возможности это знать. Ужасающая, парадоксальная природа реальности такова, что, если размышлять о ней слишком много или вглядываться в нее слишком глубоко, она начинает представляться нереальной.
Но я-то знаю, подумал Данло. Я знаю то, что знаю.
Где-то внутри него, под его умопостроениями и мозговыми импульсами, таилось знание более глубокое. В каждой клетке его организма хранился безбрежный древний разум, не имеющий отношения к работе его мозга, и каждая из клеток чувствовала притяжение лежащей внизу планеты. Казалось, что каждый атом его тела помнит эту планету и узнает ее. Данло решил наконец не сопротивляться больше этому глубокому чувству реальности. Он знал, что эта блуждающая Земля реальна, знал, что видит белые шапки ее полюсов и серо-зеленые северные леса такими, как они есть в действительности. Ему во что бы то ни стало нужно было удостовериться, что это его знание — правда, что наблюдаемые им картины и шепот его клеток — это торжество его чувства истины, торжество того таинственного и чудесного сознания, которое присуще всем людям и всему, что есть во вселенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84