Все в твоей воле.
— Нет. Мой Орден не разрешает нам, пилотам, делиться секретами своего мастерства.
— Твой безбожный, беспрограммный Орден.
— Если бы я даже согласился нарушить присягу, обучение пилотов — очень трудное дело.
— Но возможное.
— Делать из людей пилотов — это величайшее достижение Ордена. Званых много, но избранных мало. И далеко не все избранные становятся кадетами, а уж пилотами и подавно.
Кадеты гибнут, вспомнил Данло. Погибнуть в мультиплексе очень просто.
— Нараинских детей вы согласились учить.
— Да.
— Нараинских еретиков!
— Мы и Архитекторов согласны учить — но для этого вам придется посылать своих детей на Тиэллу, в Академию Ордена.
— Этому не бывать, — отрезал Бертрам. — По-твоему, мы отдадим своих детей в руки наманов? Ни за что.
Данло поморгал при виде ненависти, которую Бертрам источал, словно пот.
— Разве это решает не Святая Иви?
— Совершенно верно. — Глаза Бертрама помертвели, как камни, — Святая Иви.
— Святая Иви Харра эн ли Эде, — с нажимом произнес Данло.
— Очень опасная женщина, — кивнул Бертрам. — Мы и раньше это говорили. Мы думаем, что она попытается переписать Тотальную Программу и Программу Прироста…
Данло промолчал, глядя в мертвенно-серый лед его глаз.
— Мы думаем, что она готова принять новую Программу, которая послужила бы памятником ее правлению.
Данло почувствовал, что и его глаза загораются несвойственной ему ненавистью. Бертрам, не выдержав его взгляда, отвел глаза в сторону.
— Но поддержки, которую она имеет в Койвунеймине, пока недостаточно для принятия Новой Программы, — довольно нервно заметил он. — Ей нужно знамение, пилот. Твой завтрашний успех позволит ей принять свою Программу и тем самым погубить Церковь.
Данло отсчитал пять ударов сердца и спросил: — Зачем вы пришли ко мне?
Взгляд Бертрама обежал всю комнату: красно-синего попугая в клетке, дверь, висячие цветы, алтарь, где светилась, подобно бесплотному ангелу, голограмма Николоса Дару Эде.
Наконец, весь мокрый от пота, старейшина отважился снова взглянуть на Данло.
— В твоей власти спасти нашу Церковь. Да, пилот, в твоей.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Ты можешь сказать, что еще не оправился после своего Вхождения к Мертвым. Тогда тебя не допустят к новому испытанию, а твоя гордость не потерпит ущерба.
Данло закрыл глаза и медленно покачал головой. Ему не верилось, что Бертрам может просить его об этом; он так растерялся, точно Бертрам обратился к нему на непонятном языке.
— Вы хотите, чтобы я добровольно… покрыл себя позором?
— Никакого позора в этом нет, пилот. Поступить, как велит тебе долг, почетно, а не позорно. Это поступок достойного человека, следующего Бесконечной Программе Бога.
Вот зачем ты пришел, подумал Данло. Все остальное было только прикрытием, ловкостью рук, как у фокусника.
— Ты готов помочь нам, пилот?
Данло потряс головой и выдул из флейты долгую ноту, похожую на крик снежной совы.
— А вот мы хотим тебе помочь. Окажем же помощь друг другу.
— Да, вы могли бы кое-что для меня сделать, — тихо, почти шепотом, сказал Данло.
Бертрам улыбнулся во второй раз за вечер.
— Долг каждого старейшины — помочь своим детям найти дорогу к истине.
— Сделайте мне одолжение, оставьте меня одного. — Данло мотнул головой в сторону двери. — Уйдите, пожалуйста.
Бертрам силился удержать на лице улыбку, но его внутренние программы препятствовали этому.
— Ты не так меня понял! — вскричал он, взбешенный отказом Данло.
— Напротив, очень хорошо понял.
— Выслушай меня, пилот!
— Нет уж, довольно.
— Мы просим твоей помощи в великом деле. — Бертрам потер свои потные руки, как трийский купец, предлагающий выгодную сделку. — И будет только честно, если мы дадим тебе что-то взамен.
— Мне ничего не надо.
— В самом деле?
— Оставьте меня одного — это все, о чем я прошу.
— Но когда ты говорил в Койвунеймине, ты просил не только об этом.
Боль вспыхнула у Данло, как раскрывающийся под солнцем огнецвет.
— Что вы… имеете в виду? — Но Данло хорошо помнил, что говорил в Койвунеймине в тот страшный день тлолта, выстрела и смерти, и знал заранее, что ответит ему Бертрам.
— Ты прибыл к нам в интересах своего Ордена, — сказал тот, — но и в своих тоже.
— Да. — Боль позади его глаз раздулась, как готовая взорваться звезда, и горячий комок надежды закупорил горло.
— Ты искал средство от Великой Чумы. Ты сказал, что она убивает племена алалоев, воспитавших тебя.
— Да.
— Ты надеялся, что мы, Архитекторы, знаем такое средство.
— Но его не существует. Харра не верит, что чумной вирус сконструировали Архитекторы Старой Церкви, и не знает такого средства.
— Наша Святая Иви знает не все.
Данло надолго затаил дыхание. Комок в горле разросся так, что не сглотнуть — как будто это его сердце застряло там, пульсируя от боли.
— Скажите, прошу вас, чего не знает Святая Иви?
Бертрам, по-прежнему торопясь, рассказал о поиске, который предпринял лично. Он как старейшина имел доступ в архивы Церкви, закрытые для простых чтецов и Достойных Архитекторов. В одном из этих древних массивов он нашел многочисленные сведения о Войне Контактов. Особый интерес представляло завещание Радомила Иви Илланеса, Святого Иви, руководившего Старой Церковью на последних стадиях войны. Часть завещания за последнюю тысячу лет была утрачена или стерта, но остальное бросилось в глаза Бертраму, как новая звезда: …Мы совершили ужасное. Великой ошибкой со стороны моих предшественников было заключение союза с воинами-поэтами, и безумием было согласие на создание вируса. Он убивал наших врагов миллиардами, как и предсказывали его конструкторы, но теперь он мутировал и заражает даже Достойных, оставшихся верными Программе и нашей вечной Церкви. Наши генетики нашли средство против него, но многих наших детей уже не спасти от страшной смерти.
Бертрам со вздохом поправил свою добру и досказал:
— Иви Радомил приказал своим генетикам создать антивирус, и это спасло Церковь. Но Архитекторов умерло так много, что нам пришлось бежать в самую темную часть галактики. Мы заново начали жить здесь, на Таннахилле, и в наших священных архивах живет информация, которую ты ищешь. Антивирус, по-видимому, очень сложен и труден для сборки, но я уже говорил с генетиками, и они уверены, что смогут его синтезировать.
— Правда? — Влага надежды жгла Данло глаза, и он, закрыв их рукой, отвернулся к окну. Когда он снова взглянул на Бертрама, тот смотрел на него с нетерпеливым и хитрым выражением. — Я вам не верю, — сказал Данло.
— Сознательная ложь есть хакр, — невозмутимо ответил Бертрам. — Мы, старейшины, очищены от подобных программ, и ложь для нас невозможна.
Это тоже ложь, подумал Данло. А вдруг правда? Агира, Агира, во что мне верить?
— Ты проделал такой путь, пилот. Ты так долго ждал. А теперь это средство почти что у тебя в руках.
Данло стиснул флейту так, что побоялся, как бы ее не сломать.
— Значит, вы пришли сюда из сострадания к моему народу?
— Сострадать людям — наш долг как старейшины Церкви. Мы питаем сострадание ко всем Архитекторам, на Таннахилле и в далеком космосе, и к наманам, которые могут стать Архитекторами.
— Понимаю.
— Ты хочешь спасти свой народ, а мы — наш.
— Понимаю.
— Ты поможешь нам, пилот? Чтобы наши генетики смогли сконструировать для тебя лекарство?
— Нет. Я не верю, что вы знаете средство. Я не хочу вам верить.
— Пилот!
Данло сделал глубокий вдох, и его сердце отстучало пять раз.
— Да?
— Разве ты можешь позволить себе сомневаться в существовании этого средства? Ведь ты нарочно заставляешь себя не верить мне!
Заставляю ли, думал Данло? О Боже, как мне заставить себя сделать то, что я должен?
Данло подвинулся на подушке так, чтобы смотреть в окно на звезды. Им полагалось сиять там миллионами, но в тот вечер загрязнение было особенно сильным, поэтому он насчитал только десять — и девять из них были сверхновыми в дальних областях Экстра.
— Ну же, пилот. Время позднее. Мы должны получить ответ.
Данло закрыл глаза, вспоминая лица Хайдара, Чандры и Чокло. У всех у них перед смертью шла кровь из ушей, а Чокло однажды ночью, сгорая от лихорадки и крича от нестерпимой боли, откусил себе половину языка. Такая же судьба ждет все другие племена алалоев. В детстве Данло ездил на собаках к патвинам и олорунам, а еще дальше к западу живут племена, у которых он никогда не бывал, но знал, как они называются: хонови, райни, вемилаты, паушаны и тури. Есть еще и другие — их много, племен его благословенного народа. Данло пытался вспомнить историю далеких джиази, живущих на пятидесяти островах Крайнего Запада, и глаза всех его предков сияли в памяти, как звезды.
В его памяти светило много звезд: весь рукав Ориона и все те, которые он оставил за собой на своем пути в Экстр. Их имена он тоже знал: Саральта, Мунсин, Каланит, Камала Люс — и еще тысяч десять. Сколько этих великолепных сияющих сфер погибнет, если Вселенская Кибернетическая Церковь не перепишет свою Тотальную Программу и не прекратит взрывать звезды? Сколько миллиардов людей от Иле Люс до Морбио Инфериоре умрет, если он, Данло, не даст Харре Иви эн ли Эде знамения, которого она так отчаянно ждет?
— Так как же, пилот? — Голос Бертрама напоминал звон разбившегося о камень стекла. — Мы должны получить ответ сейчас, в эту ночь.
Сколько алалоев, сестер и братьев Данло, еще продолжают жить к западу от Невернеса? Он не знал этого, ведь их никто никогда не считал. Зато в Экстре определенно живут миллиарды людей, строящих свои большие города во славу Бога, — около пяти миллионов миллиардов против нескольких тысяч алалоев. Данло смотрел на звезды, и его посетила ужасная мысль.
Ценность человеческой жизни определяется не количеством.
Потерять дорогого тебе человека в миллион раз больнее, чем услышать о гибели миллиона неизвестных тебе людей. Бесконечно больнее. Чувствуя эту правду как боль, молнией раскалывающую его голову, мог ли он отвергнуть дар, предложенный ему Бертрамом? Есть ли хоть малейший шанс, что Бертрам действительно нашел средство от медленного зла, как может он, Данло, отказывать благословенным алалоям в даре жизни?
— Нам пора идти, — сказал Бертрам. — У нас еще много дел до полуночи. Скажи, что поможешь нам, и ты улетишь с Таннахилла, имея при себе лекарство от Чумы. Но этот дар мы можем предложить тебе только теперь — завтра будет поздно.
— Нет.
— Что нет?
— Я отвечаю: нет. — Данло прижал флейту к пылающему лбу, но глаза его смотрели на Бертрама ясно, холодно и неподвижно. — Я не могу вам помочь и не стану.
— Подумай как следует!
— Завтра я пройду последнее испытание.
— Не делай этого!
— Я взгляну на небесные огни внутри себя…
— Будь ты проклят, пилот!
— … И сохраню разум.
— Будьте прокляты вы все, неверные, грязные наманы!
Бертрам очень резво для своего возраста вскочил на ноги и встал, держа подушку перед собой, как щит.
— Звезды тоже живые, — прошептал Данло. — Они глаза Бога, благословенные звезды.
— Ты сумасшедший! — взвизгнул Бертрам. — Но завтра твое безумие тебя не спасет. И Харра тоже. Ты думаешь, что стены этого дворца защитят тебя, но твоя программа уже написана, и скоро она остановится, пилот, — очень скоро и очень внезапно!
— Уйдите, пожалуйста, — тихо сказал Данло. — Уйдите.
Бертрам снова выругался, потряс подушкой перед Данло, а потом с воплем досады и ярости кинул подушку в клетку с попугаем. Он промахнулся, но подушка одним углом все-таки задела клетку и сбила ее с подставки. Закричал попугай, взвихрились яркие перья, и клетка рухнула на пол. Данло метнулся подхватить ее, но не успел. На миг он испугался, что красивая птица пострадала или убилась, но попугай тут же заверещал и запрыгал в опрокинутой клетке, радуясь, что привлек к себе внимание, и намекая, что не прочь бы получить орех.
— Зачем вы это сделали? — спросил Данло.
— Нам не понравилось, как птица на нас смотрит.
— — Но ведь это же только птица. Благословенная птица.
— Эта паршивая тварь тебе дороже, чем собственный народ!
Тут в Данло что-то сломалось. Забыв свой обет не причинять вреда ни одному живому существу, он схватил стальную подставку от клетки и, ослепленный ненавистью, которой боялся пуще всего во вселенной, собрался обрушить увесистый стержень на голову Бертрама.
— Ты тоже убийца, верно, пилот? Как вся твоя семейка — воин-поэт рассказал мне про твоего отца. Видно, эта программа и для тебя написана.
— Вон отсюда! — Данло, стоя со стальной палкой в одной руке и шакухачи в другой, указал на дверь. — Вон.
— Теперь все зависит от тебя. — Теперь Бертрам говорил с явным намерением задеть побольнее, что было его излюбленным занятием. — Ты заявляешь, что ищешь мира. Ты полагаешь, что несешь свет, и надеешься помешать звездам взрываться. Но неприкосновенных звезд нет — они все уязвимы. Даже нараинское солнце. Даже звезда Невернеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Нет. Мой Орден не разрешает нам, пилотам, делиться секретами своего мастерства.
— Твой безбожный, беспрограммный Орден.
— Если бы я даже согласился нарушить присягу, обучение пилотов — очень трудное дело.
— Но возможное.
— Делать из людей пилотов — это величайшее достижение Ордена. Званых много, но избранных мало. И далеко не все избранные становятся кадетами, а уж пилотами и подавно.
Кадеты гибнут, вспомнил Данло. Погибнуть в мультиплексе очень просто.
— Нараинских детей вы согласились учить.
— Да.
— Нараинских еретиков!
— Мы и Архитекторов согласны учить — но для этого вам придется посылать своих детей на Тиэллу, в Академию Ордена.
— Этому не бывать, — отрезал Бертрам. — По-твоему, мы отдадим своих детей в руки наманов? Ни за что.
Данло поморгал при виде ненависти, которую Бертрам источал, словно пот.
— Разве это решает не Святая Иви?
— Совершенно верно. — Глаза Бертрама помертвели, как камни, — Святая Иви.
— Святая Иви Харра эн ли Эде, — с нажимом произнес Данло.
— Очень опасная женщина, — кивнул Бертрам. — Мы и раньше это говорили. Мы думаем, что она попытается переписать Тотальную Программу и Программу Прироста…
Данло промолчал, глядя в мертвенно-серый лед его глаз.
— Мы думаем, что она готова принять новую Программу, которая послужила бы памятником ее правлению.
Данло почувствовал, что и его глаза загораются несвойственной ему ненавистью. Бертрам, не выдержав его взгляда, отвел глаза в сторону.
— Но поддержки, которую она имеет в Койвунеймине, пока недостаточно для принятия Новой Программы, — довольно нервно заметил он. — Ей нужно знамение, пилот. Твой завтрашний успех позволит ей принять свою Программу и тем самым погубить Церковь.
Данло отсчитал пять ударов сердца и спросил: — Зачем вы пришли ко мне?
Взгляд Бертрама обежал всю комнату: красно-синего попугая в клетке, дверь, висячие цветы, алтарь, где светилась, подобно бесплотному ангелу, голограмма Николоса Дару Эде.
Наконец, весь мокрый от пота, старейшина отважился снова взглянуть на Данло.
— В твоей власти спасти нашу Церковь. Да, пилот, в твоей.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Ты можешь сказать, что еще не оправился после своего Вхождения к Мертвым. Тогда тебя не допустят к новому испытанию, а твоя гордость не потерпит ущерба.
Данло закрыл глаза и медленно покачал головой. Ему не верилось, что Бертрам может просить его об этом; он так растерялся, точно Бертрам обратился к нему на непонятном языке.
— Вы хотите, чтобы я добровольно… покрыл себя позором?
— Никакого позора в этом нет, пилот. Поступить, как велит тебе долг, почетно, а не позорно. Это поступок достойного человека, следующего Бесконечной Программе Бога.
Вот зачем ты пришел, подумал Данло. Все остальное было только прикрытием, ловкостью рук, как у фокусника.
— Ты готов помочь нам, пилот?
Данло потряс головой и выдул из флейты долгую ноту, похожую на крик снежной совы.
— А вот мы хотим тебе помочь. Окажем же помощь друг другу.
— Да, вы могли бы кое-что для меня сделать, — тихо, почти шепотом, сказал Данло.
Бертрам улыбнулся во второй раз за вечер.
— Долг каждого старейшины — помочь своим детям найти дорогу к истине.
— Сделайте мне одолжение, оставьте меня одного. — Данло мотнул головой в сторону двери. — Уйдите, пожалуйста.
Бертрам силился удержать на лице улыбку, но его внутренние программы препятствовали этому.
— Ты не так меня понял! — вскричал он, взбешенный отказом Данло.
— Напротив, очень хорошо понял.
— Выслушай меня, пилот!
— Нет уж, довольно.
— Мы просим твоей помощи в великом деле. — Бертрам потер свои потные руки, как трийский купец, предлагающий выгодную сделку. — И будет только честно, если мы дадим тебе что-то взамен.
— Мне ничего не надо.
— В самом деле?
— Оставьте меня одного — это все, о чем я прошу.
— Но когда ты говорил в Койвунеймине, ты просил не только об этом.
Боль вспыхнула у Данло, как раскрывающийся под солнцем огнецвет.
— Что вы… имеете в виду? — Но Данло хорошо помнил, что говорил в Койвунеймине в тот страшный день тлолта, выстрела и смерти, и знал заранее, что ответит ему Бертрам.
— Ты прибыл к нам в интересах своего Ордена, — сказал тот, — но и в своих тоже.
— Да. — Боль позади его глаз раздулась, как готовая взорваться звезда, и горячий комок надежды закупорил горло.
— Ты искал средство от Великой Чумы. Ты сказал, что она убивает племена алалоев, воспитавших тебя.
— Да.
— Ты надеялся, что мы, Архитекторы, знаем такое средство.
— Но его не существует. Харра не верит, что чумной вирус сконструировали Архитекторы Старой Церкви, и не знает такого средства.
— Наша Святая Иви знает не все.
Данло надолго затаил дыхание. Комок в горле разросся так, что не сглотнуть — как будто это его сердце застряло там, пульсируя от боли.
— Скажите, прошу вас, чего не знает Святая Иви?
Бертрам, по-прежнему торопясь, рассказал о поиске, который предпринял лично. Он как старейшина имел доступ в архивы Церкви, закрытые для простых чтецов и Достойных Архитекторов. В одном из этих древних массивов он нашел многочисленные сведения о Войне Контактов. Особый интерес представляло завещание Радомила Иви Илланеса, Святого Иви, руководившего Старой Церковью на последних стадиях войны. Часть завещания за последнюю тысячу лет была утрачена или стерта, но остальное бросилось в глаза Бертраму, как новая звезда: …Мы совершили ужасное. Великой ошибкой со стороны моих предшественников было заключение союза с воинами-поэтами, и безумием было согласие на создание вируса. Он убивал наших врагов миллиардами, как и предсказывали его конструкторы, но теперь он мутировал и заражает даже Достойных, оставшихся верными Программе и нашей вечной Церкви. Наши генетики нашли средство против него, но многих наших детей уже не спасти от страшной смерти.
Бертрам со вздохом поправил свою добру и досказал:
— Иви Радомил приказал своим генетикам создать антивирус, и это спасло Церковь. Но Архитекторов умерло так много, что нам пришлось бежать в самую темную часть галактики. Мы заново начали жить здесь, на Таннахилле, и в наших священных архивах живет информация, которую ты ищешь. Антивирус, по-видимому, очень сложен и труден для сборки, но я уже говорил с генетиками, и они уверены, что смогут его синтезировать.
— Правда? — Влага надежды жгла Данло глаза, и он, закрыв их рукой, отвернулся к окну. Когда он снова взглянул на Бертрама, тот смотрел на него с нетерпеливым и хитрым выражением. — Я вам не верю, — сказал Данло.
— Сознательная ложь есть хакр, — невозмутимо ответил Бертрам. — Мы, старейшины, очищены от подобных программ, и ложь для нас невозможна.
Это тоже ложь, подумал Данло. А вдруг правда? Агира, Агира, во что мне верить?
— Ты проделал такой путь, пилот. Ты так долго ждал. А теперь это средство почти что у тебя в руках.
Данло стиснул флейту так, что побоялся, как бы ее не сломать.
— Значит, вы пришли сюда из сострадания к моему народу?
— Сострадать людям — наш долг как старейшины Церкви. Мы питаем сострадание ко всем Архитекторам, на Таннахилле и в далеком космосе, и к наманам, которые могут стать Архитекторами.
— Понимаю.
— Ты хочешь спасти свой народ, а мы — наш.
— Понимаю.
— Ты поможешь нам, пилот? Чтобы наши генетики смогли сконструировать для тебя лекарство?
— Нет. Я не верю, что вы знаете средство. Я не хочу вам верить.
— Пилот!
Данло сделал глубокий вдох, и его сердце отстучало пять раз.
— Да?
— Разве ты можешь позволить себе сомневаться в существовании этого средства? Ведь ты нарочно заставляешь себя не верить мне!
Заставляю ли, думал Данло? О Боже, как мне заставить себя сделать то, что я должен?
Данло подвинулся на подушке так, чтобы смотреть в окно на звезды. Им полагалось сиять там миллионами, но в тот вечер загрязнение было особенно сильным, поэтому он насчитал только десять — и девять из них были сверхновыми в дальних областях Экстра.
— Ну же, пилот. Время позднее. Мы должны получить ответ.
Данло закрыл глаза, вспоминая лица Хайдара, Чандры и Чокло. У всех у них перед смертью шла кровь из ушей, а Чокло однажды ночью, сгорая от лихорадки и крича от нестерпимой боли, откусил себе половину языка. Такая же судьба ждет все другие племена алалоев. В детстве Данло ездил на собаках к патвинам и олорунам, а еще дальше к западу живут племена, у которых он никогда не бывал, но знал, как они называются: хонови, райни, вемилаты, паушаны и тури. Есть еще и другие — их много, племен его благословенного народа. Данло пытался вспомнить историю далеких джиази, живущих на пятидесяти островах Крайнего Запада, и глаза всех его предков сияли в памяти, как звезды.
В его памяти светило много звезд: весь рукав Ориона и все те, которые он оставил за собой на своем пути в Экстр. Их имена он тоже знал: Саральта, Мунсин, Каланит, Камала Люс — и еще тысяч десять. Сколько этих великолепных сияющих сфер погибнет, если Вселенская Кибернетическая Церковь не перепишет свою Тотальную Программу и не прекратит взрывать звезды? Сколько миллиардов людей от Иле Люс до Морбио Инфериоре умрет, если он, Данло, не даст Харре Иви эн ли Эде знамения, которого она так отчаянно ждет?
— Так как же, пилот? — Голос Бертрама напоминал звон разбившегося о камень стекла. — Мы должны получить ответ сейчас, в эту ночь.
Сколько алалоев, сестер и братьев Данло, еще продолжают жить к западу от Невернеса? Он не знал этого, ведь их никто никогда не считал. Зато в Экстре определенно живут миллиарды людей, строящих свои большие города во славу Бога, — около пяти миллионов миллиардов против нескольких тысяч алалоев. Данло смотрел на звезды, и его посетила ужасная мысль.
Ценность человеческой жизни определяется не количеством.
Потерять дорогого тебе человека в миллион раз больнее, чем услышать о гибели миллиона неизвестных тебе людей. Бесконечно больнее. Чувствуя эту правду как боль, молнией раскалывающую его голову, мог ли он отвергнуть дар, предложенный ему Бертрамом? Есть ли хоть малейший шанс, что Бертрам действительно нашел средство от медленного зла, как может он, Данло, отказывать благословенным алалоям в даре жизни?
— Нам пора идти, — сказал Бертрам. — У нас еще много дел до полуночи. Скажи, что поможешь нам, и ты улетишь с Таннахилла, имея при себе лекарство от Чумы. Но этот дар мы можем предложить тебе только теперь — завтра будет поздно.
— Нет.
— Что нет?
— Я отвечаю: нет. — Данло прижал флейту к пылающему лбу, но глаза его смотрели на Бертрама ясно, холодно и неподвижно. — Я не могу вам помочь и не стану.
— Подумай как следует!
— Завтра я пройду последнее испытание.
— Не делай этого!
— Я взгляну на небесные огни внутри себя…
— Будь ты проклят, пилот!
— … И сохраню разум.
— Будьте прокляты вы все, неверные, грязные наманы!
Бертрам очень резво для своего возраста вскочил на ноги и встал, держа подушку перед собой, как щит.
— Звезды тоже живые, — прошептал Данло. — Они глаза Бога, благословенные звезды.
— Ты сумасшедший! — взвизгнул Бертрам. — Но завтра твое безумие тебя не спасет. И Харра тоже. Ты думаешь, что стены этого дворца защитят тебя, но твоя программа уже написана, и скоро она остановится, пилот, — очень скоро и очень внезапно!
— Уйдите, пожалуйста, — тихо сказал Данло. — Уйдите.
Бертрам снова выругался, потряс подушкой перед Данло, а потом с воплем досады и ярости кинул подушку в клетку с попугаем. Он промахнулся, но подушка одним углом все-таки задела клетку и сбила ее с подставки. Закричал попугай, взвихрились яркие перья, и клетка рухнула на пол. Данло метнулся подхватить ее, но не успел. На миг он испугался, что красивая птица пострадала или убилась, но попугай тут же заверещал и запрыгал в опрокинутой клетке, радуясь, что привлек к себе внимание, и намекая, что не прочь бы получить орех.
— Зачем вы это сделали? — спросил Данло.
— Нам не понравилось, как птица на нас смотрит.
— — Но ведь это же только птица. Благословенная птица.
— Эта паршивая тварь тебе дороже, чем собственный народ!
Тут в Данло что-то сломалось. Забыв свой обет не причинять вреда ни одному живому существу, он схватил стальную подставку от клетки и, ослепленный ненавистью, которой боялся пуще всего во вселенной, собрался обрушить увесистый стержень на голову Бертрама.
— Ты тоже убийца, верно, пилот? Как вся твоя семейка — воин-поэт рассказал мне про твоего отца. Видно, эта программа и для тебя написана.
— Вон отсюда! — Данло, стоя со стальной палкой в одной руке и шакухачи в другой, указал на дверь. — Вон.
— Теперь все зависит от тебя. — Теперь Бертрам говорил с явным намерением задеть побольнее, что было его излюбленным занятием. — Ты заявляешь, что ищешь мира. Ты полагаешь, что несешь свет, и надеешься помешать звездам взрываться. Но неприкосновенных звезд нет — они все уязвимы. Даже нараинское солнце. Даже звезда Невернеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84