Фосторские астрономы, наблюдавшие космос в свои телескопы, с изумлением увидели серебристый блеск этого открывшегося окна и стали свидетелями того, как Кремниевый Бог вместе со своей луной исчез из их звездного сектора.
Прошло еще пятьдесят веков, и мастер-пилот Ордена Ананда ви Сузо обнаружил, что Кремниевый Бог вышел из мультиплекса и обосновался в туманности примерно за шесть тысяч световых лет от Фосторы, в неисследованных областях рукава Ориона, дальше Солнца и Двойной Радуги. Там он, поглощая звездный свет и многочисленные планеты, вырос в настоящего бога. Там на протяжении пяти тысячелетий он вел войну с богами человеческого происхождения, а другие боги, такие как Твердь и Апрельский Колониальный Разум, вели войну с ним.
Все это Данло увидел внутри себя, в том заветном месте, которое, не будучи ни пространством, ни временем, ни материей, вмещает в себя и эти три категории, и то, что когда-либо было или могло быть. Перед Данло разворачивалась история великой битвы между Кремниевым Богом и Богом Эде.
Эту битву можно было разделить на три отчетливые фазы (или действия). В первом действии, занявшем более тысячи лет, оба этих бога обнаружили друг друга через разделяющий их океан звезд. Оба они, запрограммированные контролировать материальную вселенную и развиваться, очень походили друг на друга, и было только естественно, что каждый из них начал изыскивать средства контроля над своим соперником и уничтожения его. На протяжении тысячи лет человеческого времени у них шла борьба за накопление знания. Они засылали друг другу в мозг корабли-шпионы и перекрывали потоки тахионов, с помощью которых каждый бог держал связь сам с собой. Они заражали один другого миллиардами микророботов, способных проникать в компьютерные схемы, раскрывая их логику и прочее глубинное программирование. Тысячу лет они использовали информационные вирусы и дезинформацию в попытках захватить контроль над программами противника, но ни один так и не преуспел в этом.
Затем Кремниевый Бог предложил перемирие и даже союз.
Он предложил Эде план раздела галактики — с тем, чтобы где-то через десять миллиардов лет поделить также все галактики местного скопления, а затем и сверхскопления, а когда-нибудь и всю вселенную. Этот план он представил в виде сюрреальности; возможно, еще ни один бог или компьютер в галактике Млечного Пути не создавал столь сложной и детальной модели будущих событий. Эде следовало бы отнестись с большой осторожностью к такому дару своего врага и отвергнуть его по аналогии с человеком, которому соперник подает кубок с вином.
Но Эде всегда страдал повышенным самомнением — оно и побудило его в свое время преобразиться из человека в высшее существо. Поэтому он решил принять дар. Поставив предохранители против ядовитых программ, он открыл свои световые схемы соблазнительной сюрреальноcти, созданной Кремниевым Богом. Он недооценил мощность этого древнего машинного интеллекта. Когда звездный мозг Эде наполнился заманчивыми перспективами великолепного будущего, Кремниевый Бог предательски предпринял новую атаку. В сюрреальности были скрыты копии его программ, которые он замаскировал под алгоритмы самого Бога. Пока Эде упивался видениями, где он представал богом богов, а может быть, и единственным Богом вселенной, программы того, кого он назвал Другим, уже просачивались в его мастер-системы.
Так началось второе действие их битвы. Менее чем за тысячу секунд — вечность в жизни компьютера — охранные программы Эде стали отказывать и пали одна за другой, а враг стал захватывать контроль над его операционными системами.
С падением последних оборонительных рубежей Эде грозила опасность потерять контроль над материальными компонентами своего тела и мозга. Хуже того — над своим разумом.
Так начался третий, финальный акт. Ни одна из моделей будущего, составленных самим Эде, не содержала даже намека на возможность такой катастрофы, поэтому он оказался не подготовлен к дальнейшим действиям. Но беспомощности он не проявил и надежды не утратил. Еще до своего преображения в бога он был непревзойденным мастером компьютерной оригами, искусства склеивать отдельные части компьютера в единое целое. Теперь он с не меньшим мастерством занялся расклейкой частей. Лишившись основной части своего мозга, он решил покинуть ее. Другой пожирал заживо миллионные слои его схем, порабощая Эде, но Эде не для того покинул самую крупную и мощную долю своего мозга, чтобы оказаться включенным в мозг вероломного машинного бога. Сократив свои программы и память, он закодировал их в тахионный импульс, а затем задействовал энергию нулевых точек пространства-времени в своем мозгу и разлетелся на обломки, обнаруженные Данло на орбите звезды Эде.
Он надеялся таким образом уничтожить Другого и не оставить врагу ни кусочка своих алмазных схем. Эде разбил тахионный сигнал на миллион отдельных лучей и направил их на миллион более мелких долей своего мозга, обращавшихся вокруг соседних звезд. Почти мгновенно, менее чем за тысячу наносекунд, его мастер-программы восстановились в миллионах этих лунных мозгов. Но Другой продолжал преследовать его.
Как пиявка, присосавшаяся к человеческому глазу (или, скорее, как ретровирус, внедрившийся в ДНК носителя), Другой внедрился в мастер-программы Эде, в его память, в самую его душу.
Эде снова сократился, закодировал свои программы в виде сигнала и со скоростью бесконечно больше световой восстановил себя в еще более мелких долях мозга, расположенных у более дальних звезд. И снова уничтожил оставленные за собой компьютерные схемы. Но и тогда он не смог полностью освободить свои программы от Другого и потому сокращался еще много раз. Его душа, самое его “я” таяли бит за битом, а сознание разлеталось, как пушинки одуванчика, в космических пространствах.
Наконец, сократившись из огромного галактоида в нечто, что едва ли могло называться богом, он обнаружил, что раздроблен на миллионы компьютерных долей, многие из которых были не больше валунов. Но даже и тогда Другой не покинул его. Эде, как гладыш, который спасается от лисы в самую глубокую из своих нор, оказался в западне. 99,9999 процента его великого и прекрасного мозга было уничтожено, и у него не осталось ни запасных схем, ни техники, чтобы исполнять свои программы и сохранять свою память. И тогда Бог Эде — то, что от него осталось, — принял самое трудное в своей жизни решение. Он уничтожил все части своего мозга, кроме одной, и произвел окончательное сокращение. Эту духовную хирургию, которую он применил к самому себе, лучше было назвать ампутацией, в действительности же это было нечто еще худшее — хуже даже, чем мучения зверя, отгрызающего себе лапу, чтобы уйти из капкана. В конце третьего акта своей битвы с Кремниевым Богом, занявшего миллионную долю секунды, Эде попросту ликвидировал все программы, операционные системы, алгоритмы, виртуальные пространства, маршруты, язык и память, не имеющие жизненно важного значения для его личности как Эде.
После этой последней, жесточайшей чистки Эде счел, что наконец освободился от Другого до последнего бита. И написал свою последнюю программу. В своем паническом стремлении выжить любой ценой он заложил эту программу в обыкновенный радиосигнал и послал свою душу в черные пространства вселенной. Для него это было предельно примитивным действием, но он не имел больше техники, чтобы генерировать тахионы или хотя бы высокочастотный лазерный луч, который мог вместить гораздо больше информации, чем любая радиоволна. Итак, после тысячелетий персональной эволюции, после своего онтогенеза в одного из величайших богов галактики, после всех надежд, и видений, и грез о бесконечном Эде стал пучком невидимых радиоволн, струящихся через вакуум с мучительно низкой скоростью света. Он стал информацией, закодированной в виде примитивного импульса с модулируемой амплитудой и умеренной частотой; он стал криком в ночи, душой, блуждающей в поисках дома, последним вздохом умирающего.
Случилось нечто близкое к чуду, когда слабеющий радиосигнал, пропутешествовав в космосе долгие годы, дошел наконец до Земли, на которой стоял теперь Данло. Чудом было то, что на этой планете, в забытом храме, некогда построенном Эде, все эти века стоял включенный, открытый музыке звезд образник, способный принимать радиоволны. Цепь чудес завершилась тем, что человек по имени Николос Дару Эде, закодировавший себя в виде компьютерной программы, обрел наконец приют в примитивнейшем церковном приборе.
Да, это было чудо, но ведь всякая жизнь — это чудо, даже жизнь бога, который умер и все-таки отчасти, таинственным образом, остался жив.
— Ты — это Он, — повторил Данло. Он смотрел на голограмму, а та смотрела на него с полнейшим изумлением на сияющем лице. — Его базовая программа, уцелевшая после битвы.
— Итак, ты знаешь, — сказал Эде, всматриваясь в полные странного света глаза Данло. — Но откуда? Как ты можешь это знать?
Данло опустил глаза на пыльный пол храма. Шесть лет назад, в темном коридоре невернесской библиотеки, он вот так же заглянул в свою глубокую память, и чудодейственное умение складывать целое из мельчайших фрагментов впервые расцвело в его сознании. Но как мог он объяснить это свое странное и таинственное свойство компьютеру?
— Откуда вообще берется знание? — сказал он. — Откуда мы знаем то, что знаем?
— Ты действительно хочешь, чтобы я ответил на этот твой вопрос, Данло ви Соли Рингесс? Моя программа содержит ответы на все знаменитые философские заморочки человечества.
Данло, ошарашенный этим предложением, медленно покачал головой и улыбнулся.
— Меня часто интересовало, что может знать компьютер. Что подразумевают Архитекторы и программисты, говоря, что компьютер “знает”.
— Значит, ты не принадлежишь к школе, признающей, что ИИ-программы способны дать компьютеру самосознание? Ты в это не веришь?
— Верить — это не для меня. Я хотел бы знать.
— Следовательно, ты сомневаешься в том, что я обладаю таким же сознанием, как и ты…
— Да. Мне жаль, но я сомневаюсь.
— Ты сомневаешься — и все же стоишь здесь и говоришь со мной, как если бы я обладал таким же сознанием, как любой человек.
— Да, верно.
Эде улыбнулся своей ехидной улыбкой и спросил:
— Если бы ты закрыл глаза, то знал бы, что говоришь с компьютером?
— Выходит, это единственный тест на степень сознания?
— Этот тест освящен временем, разве нет? Древний бродячий тест.
— Это верно, но ведь есть и другие?
— Какие, например?
Данло со вздохом повернулся и пошел обратно в медитационный зал. Пройдя мимо приборов и стенда с флейтами, он остановился у голубой розы под стеклянным колпаком, на которую еще прежде обратил внимание. Снова улыбнувшись своему святотатственному акту, он прижал ладони к стеклу, поднял куполообразный футляр и осторожно поставил его на пол. Потом взял розу за стебель, твердый, почти как деревяшка, и поднял ее на вытянутой руке, желая рассмотреть этот символ невозможного при свете. Ее лепестки голубели нежно, как у снежной далии. Посмотрев на цветок, Данло вернулся с ним в контактный зал. Эде, паря в воздухе, наблюдал за ним с большим подозрением.
— Видишь этот красивый цветок? — спросил его Данло.
— Естественно. Зрение у меня хорошее.
— Возьми ее, — предложил Данло, протягивая ему розу.
Голограмма протянула ему навстречу свою ручонку, но бесплотные пальцы, охватив цветок, только осветили голубые лепестки еще ярче.
— Этого я, разумеется, не могу.
— Верно, не можешь. — Данло с грустной улыбкой погладил пальцем лепестки, прохладные и нежные, как шелк. — А жаль.
— Почему жаль?
— Потому что тебе очень трудно понять, реален этот цветок или нет.
— На вид он реален.
— Да, — признал Данло, рассматривая тоненькие прожилки на цветке.
— Тем не менее я прихожу к выводу, что цветок искусственный. Было бы слишком трудно сохранить настоящий цветок живым в этом храме — даже в клариевой холодильной камере, даже в криддовом контейнере.
Данло снова потрогал розу, и клетки его кожи, соприкоснувшись с шелковой гладкостью лепестков, сказали ему, что она ненастоящая.
— Верно, цветок искусственный, — сказал он.
— Вот видишь — мы оба это знаем.
— Нет. Я знаю, а ты нет. Ты пришел к этому с помощью дедукции.
— Не вижу разницы.
— Эта разница вмещает в себя всю вселенную.
Лицо Эде стало непроницаемым, и он умолк впервые за весь разговор.
— Говорить с компьютерным изображением — все равно что смотреть на искусственный цветок, — продолжал Данло. — На вид ты тоже реален, но…
— Но что?
— Я не могу потрогать тебя. Твое сознание. Твою душу.
— Я так же реален, как и ты, — помолчав, возразил Эде.
— Нет. Ты всего лишь программа, руководящая движением электронов в схемах твоего мозга.
— Мое сознание ни в чем не уступает твоему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Прошло еще пятьдесят веков, и мастер-пилот Ордена Ананда ви Сузо обнаружил, что Кремниевый Бог вышел из мультиплекса и обосновался в туманности примерно за шесть тысяч световых лет от Фосторы, в неисследованных областях рукава Ориона, дальше Солнца и Двойной Радуги. Там он, поглощая звездный свет и многочисленные планеты, вырос в настоящего бога. Там на протяжении пяти тысячелетий он вел войну с богами человеческого происхождения, а другие боги, такие как Твердь и Апрельский Колониальный Разум, вели войну с ним.
Все это Данло увидел внутри себя, в том заветном месте, которое, не будучи ни пространством, ни временем, ни материей, вмещает в себя и эти три категории, и то, что когда-либо было или могло быть. Перед Данло разворачивалась история великой битвы между Кремниевым Богом и Богом Эде.
Эту битву можно было разделить на три отчетливые фазы (или действия). В первом действии, занявшем более тысячи лет, оба этих бога обнаружили друг друга через разделяющий их океан звезд. Оба они, запрограммированные контролировать материальную вселенную и развиваться, очень походили друг на друга, и было только естественно, что каждый из них начал изыскивать средства контроля над своим соперником и уничтожения его. На протяжении тысячи лет человеческого времени у них шла борьба за накопление знания. Они засылали друг другу в мозг корабли-шпионы и перекрывали потоки тахионов, с помощью которых каждый бог держал связь сам с собой. Они заражали один другого миллиардами микророботов, способных проникать в компьютерные схемы, раскрывая их логику и прочее глубинное программирование. Тысячу лет они использовали информационные вирусы и дезинформацию в попытках захватить контроль над программами противника, но ни один так и не преуспел в этом.
Затем Кремниевый Бог предложил перемирие и даже союз.
Он предложил Эде план раздела галактики — с тем, чтобы где-то через десять миллиардов лет поделить также все галактики местного скопления, а затем и сверхскопления, а когда-нибудь и всю вселенную. Этот план он представил в виде сюрреальности; возможно, еще ни один бог или компьютер в галактике Млечного Пути не создавал столь сложной и детальной модели будущих событий. Эде следовало бы отнестись с большой осторожностью к такому дару своего врага и отвергнуть его по аналогии с человеком, которому соперник подает кубок с вином.
Но Эде всегда страдал повышенным самомнением — оно и побудило его в свое время преобразиться из человека в высшее существо. Поэтому он решил принять дар. Поставив предохранители против ядовитых программ, он открыл свои световые схемы соблазнительной сюрреальноcти, созданной Кремниевым Богом. Он недооценил мощность этого древнего машинного интеллекта. Когда звездный мозг Эде наполнился заманчивыми перспективами великолепного будущего, Кремниевый Бог предательски предпринял новую атаку. В сюрреальности были скрыты копии его программ, которые он замаскировал под алгоритмы самого Бога. Пока Эде упивался видениями, где он представал богом богов, а может быть, и единственным Богом вселенной, программы того, кого он назвал Другим, уже просачивались в его мастер-системы.
Так началось второе действие их битвы. Менее чем за тысячу секунд — вечность в жизни компьютера — охранные программы Эде стали отказывать и пали одна за другой, а враг стал захватывать контроль над его операционными системами.
С падением последних оборонительных рубежей Эде грозила опасность потерять контроль над материальными компонентами своего тела и мозга. Хуже того — над своим разумом.
Так начался третий, финальный акт. Ни одна из моделей будущего, составленных самим Эде, не содержала даже намека на возможность такой катастрофы, поэтому он оказался не подготовлен к дальнейшим действиям. Но беспомощности он не проявил и надежды не утратил. Еще до своего преображения в бога он был непревзойденным мастером компьютерной оригами, искусства склеивать отдельные части компьютера в единое целое. Теперь он с не меньшим мастерством занялся расклейкой частей. Лишившись основной части своего мозга, он решил покинуть ее. Другой пожирал заживо миллионные слои его схем, порабощая Эде, но Эде не для того покинул самую крупную и мощную долю своего мозга, чтобы оказаться включенным в мозг вероломного машинного бога. Сократив свои программы и память, он закодировал их в тахионный импульс, а затем задействовал энергию нулевых точек пространства-времени в своем мозгу и разлетелся на обломки, обнаруженные Данло на орбите звезды Эде.
Он надеялся таким образом уничтожить Другого и не оставить врагу ни кусочка своих алмазных схем. Эде разбил тахионный сигнал на миллион отдельных лучей и направил их на миллион более мелких долей своего мозга, обращавшихся вокруг соседних звезд. Почти мгновенно, менее чем за тысячу наносекунд, его мастер-программы восстановились в миллионах этих лунных мозгов. Но Другой продолжал преследовать его.
Как пиявка, присосавшаяся к человеческому глазу (или, скорее, как ретровирус, внедрившийся в ДНК носителя), Другой внедрился в мастер-программы Эде, в его память, в самую его душу.
Эде снова сократился, закодировал свои программы в виде сигнала и со скоростью бесконечно больше световой восстановил себя в еще более мелких долях мозга, расположенных у более дальних звезд. И снова уничтожил оставленные за собой компьютерные схемы. Но и тогда он не смог полностью освободить свои программы от Другого и потому сокращался еще много раз. Его душа, самое его “я” таяли бит за битом, а сознание разлеталось, как пушинки одуванчика, в космических пространствах.
Наконец, сократившись из огромного галактоида в нечто, что едва ли могло называться богом, он обнаружил, что раздроблен на миллионы компьютерных долей, многие из которых были не больше валунов. Но даже и тогда Другой не покинул его. Эде, как гладыш, который спасается от лисы в самую глубокую из своих нор, оказался в западне. 99,9999 процента его великого и прекрасного мозга было уничтожено, и у него не осталось ни запасных схем, ни техники, чтобы исполнять свои программы и сохранять свою память. И тогда Бог Эде — то, что от него осталось, — принял самое трудное в своей жизни решение. Он уничтожил все части своего мозга, кроме одной, и произвел окончательное сокращение. Эту духовную хирургию, которую он применил к самому себе, лучше было назвать ампутацией, в действительности же это было нечто еще худшее — хуже даже, чем мучения зверя, отгрызающего себе лапу, чтобы уйти из капкана. В конце третьего акта своей битвы с Кремниевым Богом, занявшего миллионную долю секунды, Эде попросту ликвидировал все программы, операционные системы, алгоритмы, виртуальные пространства, маршруты, язык и память, не имеющие жизненно важного значения для его личности как Эде.
После этой последней, жесточайшей чистки Эде счел, что наконец освободился от Другого до последнего бита. И написал свою последнюю программу. В своем паническом стремлении выжить любой ценой он заложил эту программу в обыкновенный радиосигнал и послал свою душу в черные пространства вселенной. Для него это было предельно примитивным действием, но он не имел больше техники, чтобы генерировать тахионы или хотя бы высокочастотный лазерный луч, который мог вместить гораздо больше информации, чем любая радиоволна. Итак, после тысячелетий персональной эволюции, после своего онтогенеза в одного из величайших богов галактики, после всех надежд, и видений, и грез о бесконечном Эде стал пучком невидимых радиоволн, струящихся через вакуум с мучительно низкой скоростью света. Он стал информацией, закодированной в виде примитивного импульса с модулируемой амплитудой и умеренной частотой; он стал криком в ночи, душой, блуждающей в поисках дома, последним вздохом умирающего.
Случилось нечто близкое к чуду, когда слабеющий радиосигнал, пропутешествовав в космосе долгие годы, дошел наконец до Земли, на которой стоял теперь Данло. Чудом было то, что на этой планете, в забытом храме, некогда построенном Эде, все эти века стоял включенный, открытый музыке звезд образник, способный принимать радиоволны. Цепь чудес завершилась тем, что человек по имени Николос Дару Эде, закодировавший себя в виде компьютерной программы, обрел наконец приют в примитивнейшем церковном приборе.
Да, это было чудо, но ведь всякая жизнь — это чудо, даже жизнь бога, который умер и все-таки отчасти, таинственным образом, остался жив.
— Ты — это Он, — повторил Данло. Он смотрел на голограмму, а та смотрела на него с полнейшим изумлением на сияющем лице. — Его базовая программа, уцелевшая после битвы.
— Итак, ты знаешь, — сказал Эде, всматриваясь в полные странного света глаза Данло. — Но откуда? Как ты можешь это знать?
Данло опустил глаза на пыльный пол храма. Шесть лет назад, в темном коридоре невернесской библиотеки, он вот так же заглянул в свою глубокую память, и чудодейственное умение складывать целое из мельчайших фрагментов впервые расцвело в его сознании. Но как мог он объяснить это свое странное и таинственное свойство компьютеру?
— Откуда вообще берется знание? — сказал он. — Откуда мы знаем то, что знаем?
— Ты действительно хочешь, чтобы я ответил на этот твой вопрос, Данло ви Соли Рингесс? Моя программа содержит ответы на все знаменитые философские заморочки человечества.
Данло, ошарашенный этим предложением, медленно покачал головой и улыбнулся.
— Меня часто интересовало, что может знать компьютер. Что подразумевают Архитекторы и программисты, говоря, что компьютер “знает”.
— Значит, ты не принадлежишь к школе, признающей, что ИИ-программы способны дать компьютеру самосознание? Ты в это не веришь?
— Верить — это не для меня. Я хотел бы знать.
— Следовательно, ты сомневаешься в том, что я обладаю таким же сознанием, как и ты…
— Да. Мне жаль, но я сомневаюсь.
— Ты сомневаешься — и все же стоишь здесь и говоришь со мной, как если бы я обладал таким же сознанием, как любой человек.
— Да, верно.
Эде улыбнулся своей ехидной улыбкой и спросил:
— Если бы ты закрыл глаза, то знал бы, что говоришь с компьютером?
— Выходит, это единственный тест на степень сознания?
— Этот тест освящен временем, разве нет? Древний бродячий тест.
— Это верно, но ведь есть и другие?
— Какие, например?
Данло со вздохом повернулся и пошел обратно в медитационный зал. Пройдя мимо приборов и стенда с флейтами, он остановился у голубой розы под стеклянным колпаком, на которую еще прежде обратил внимание. Снова улыбнувшись своему святотатственному акту, он прижал ладони к стеклу, поднял куполообразный футляр и осторожно поставил его на пол. Потом взял розу за стебель, твердый, почти как деревяшка, и поднял ее на вытянутой руке, желая рассмотреть этот символ невозможного при свете. Ее лепестки голубели нежно, как у снежной далии. Посмотрев на цветок, Данло вернулся с ним в контактный зал. Эде, паря в воздухе, наблюдал за ним с большим подозрением.
— Видишь этот красивый цветок? — спросил его Данло.
— Естественно. Зрение у меня хорошее.
— Возьми ее, — предложил Данло, протягивая ему розу.
Голограмма протянула ему навстречу свою ручонку, но бесплотные пальцы, охватив цветок, только осветили голубые лепестки еще ярче.
— Этого я, разумеется, не могу.
— Верно, не можешь. — Данло с грустной улыбкой погладил пальцем лепестки, прохладные и нежные, как шелк. — А жаль.
— Почему жаль?
— Потому что тебе очень трудно понять, реален этот цветок или нет.
— На вид он реален.
— Да, — признал Данло, рассматривая тоненькие прожилки на цветке.
— Тем не менее я прихожу к выводу, что цветок искусственный. Было бы слишком трудно сохранить настоящий цветок живым в этом храме — даже в клариевой холодильной камере, даже в криддовом контейнере.
Данло снова потрогал розу, и клетки его кожи, соприкоснувшись с шелковой гладкостью лепестков, сказали ему, что она ненастоящая.
— Верно, цветок искусственный, — сказал он.
— Вот видишь — мы оба это знаем.
— Нет. Я знаю, а ты нет. Ты пришел к этому с помощью дедукции.
— Не вижу разницы.
— Эта разница вмещает в себя всю вселенную.
Лицо Эде стало непроницаемым, и он умолк впервые за весь разговор.
— Говорить с компьютерным изображением — все равно что смотреть на искусственный цветок, — продолжал Данло. — На вид ты тоже реален, но…
— Но что?
— Я не могу потрогать тебя. Твое сознание. Твою душу.
— Я так же реален, как и ты, — помолчав, возразил Эде.
— Нет. Ты всего лишь программа, руководящая движением электронов в схемах твоего мозга.
— Мое сознание ни в чем не уступает твоему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84