— Мы уверены только в одном, — заговорила Харра, — а именно, что человек в этой вселенной ни в чем не может быть уверен. Истина в Эде, и только в Эде.
— Совершенно верно, Святая Иви. Для того Эде и дал нам свой святой Алгоритм, чтобы мы могли быть уверены в его истине.
— Мы всегда обращаемся к Алгоритму в поисках истины.
— Как и мы, Святая Иви.
Харра одарила Бертрама улыбкой. Данло не прочел на ее лице ни снисхождения, ни иронии — ее благосклонность выглядела вполне искренней.
— И если мы обращаемся к нему с чистыми мыслями и любовью в сердце, слова Эде излучают истину, подобно солнцу.
— Истина есть истина, Святая Иви.
— И если мы откроем свой слух, истина зазвучит в нас, как священный гимн.
— Позволь мне снова не согласиться с тобой. Слова Эде не излучают истину — они сами есть истина. Долг велит нам повиноваться его Алгоритму и жить по его закону.
— Мы не мыслим, что можно жить по-иному.
— Но разве не сказано в “Схемах”: “Наман столь же опасен, как готовая взорваться звезда”?
— Поистине так. Но разве там не сказано также, что мы должны господствовать над звездами и повелевать светом?
Бертрам вышел в проход, указывая на Данло пальцем, и Данло заметил, что руки у старейшины потные.
— Но этот человек — наман! А ты допустила его в Храм неочищенным!
— Мы допустили его в палату Койвунеймина.
— Разве в “Схемах” не сказано, что человек должен быть очищен, прежде чем предстать перед Эде в святом его доме?
Харра, посмотрев на Бертрама долгим взглядом, улыбнулась ему — на этот раз так, словно он был одним из многочисленных ее внуков, не совсем еще доросшим до понимания истинного духа эдеизма.
— А разве не сказано в “Сопряжениях”, — спросила она: — “Тот, кто предстает перед Эде, ничего не утаивая, очищается от всего негативного в своем программировании и обитает в вечном доме Эде до конца времен”?
— Но он наман! Разве он хоть единожды в своей нечистой наманской жизни задумывался об Эде или обращал свой взор к его светлому образу?
Данло невольно подумал о крушении великого бога по имени Эде, которого он нашел в глухих местах галактики. Он взглянул на его голограмму, а Эде украдкой, незаметно для других, подмигнул Данло и улыбнулся ему своими пухлыми алыми губками.
Харра, как ни странно, выбрала тот же самый момент, чтобы улыбнуться Данло.
— Как можно знать, о чем думал и к чему обращался этот пилот, пока мы не дадим ему слова? — спросила она.
— Есть другие способы узнать это, — сказал Бертрам.
Его голос казался Данло колючим, как ярконский терновник, и полным угрозы. Данло чувствовал, что этому князю Церкви очень нравится причинять людям боль.
— Мы полагали, что ты обрадуешься возможности услышать то, что скажет этот пилот, — заметила Харра.
— Почему, Святая Иви? У нас есть слово Эде — нуждаемся ли мы в других? Нужно ли нам слушать рассказ о странствиях этого намана?
Ему это очень нужно, подумал Данло, — но он, как купец, трясущийся над своими сокровищами, хотел бы затаить эту информацию для себя одного.
— И зачем нам слушать, как наман будет пересказывать нам слова еретиков? — продолжал Бертрам. — Нам всем известно, как следовало бы поступить с еретиками и их эмиссарами.
Бертрам был умен и часто одерживал верх в дебатах. Но о людях он судил крайне поверхностно, и потому его ум при всем своем блеске напоминал позолоту на оловянной кружке. Он не сознавал подлинной силы Харры Иви эн ли Эде и вследствие этого не заметил ловушки, которую она ему приготовила.
— Нам всем следует выслушать этого пилота, — произнесла она своим звучным и четким голосом. — Разве мы не старейшины и не Достойные Архитекторы нашей Вечной Церкви? Разве наши умы не очищены от всего негативного и недостойного? И разве не сказано в “Медитациях”, что Архитектор, прошедший очищение, подобен зеркалу, не отражающему ничего, кроме божественного света Эде? Что мы видим, озирая этот зал? Только зеркала, тысячу "безупречных зеркал. Мы смотрим на ваши просветленные лица и видим Его пресветлый лик, отраженный в них. Ни одна пылинка, ни один бит дезинформации не может загрязнить столь совершенные зеркала. Кто из нас всю свою жизнь не полировал и не программировал себя таким образом, чтобы слова намана, какими бы вредоносными и еретическими они ни были, лишь отразились от нас и ушли обратно во мрак, из которого вышли? Старейшина Бертрам Джаспари, тебе ли бояться этого молодого пришельца со звезд? Разве ты не очищен от таких негативных программ, как сомнение и страх? Мы видим по твоему блеску, что зеркало твое безупречно. А посему старейшиной Бертрамом управляет явно не страх, но нечто иное. Что же это? Глядя на него, мы видим одну лишь преданность. Он предан истине Алгоритма и преследует эту истину более ревностно, нежели жених возлюбленную невесту. Кто упрекнет его за этот пыл? Кто упрекнет его за верность столь возвышенной цели: Мы собрались здесь не для того, чтобы обвинять кого-то? Мы присутствует здесь лишь в качестве архитекторов божественной Программы, написанной Эде для вселенной. Только мы как Верховный Архитектор можем быть компетентным чтецом божественного кода. Как напомнил нам старейшина Бертрам, истина есть истина. Но истиной нельзя обладать насильственно, и удержать ее силой нельзя. Ею не овладеешь с помощью одних только правильных слов. Мы должны готовить себя к тому, чтобы быть достойными истины. Мы должны программировать себя так, чтобы наша добродетель и красота сияли и могли быть принесены в дар нашей возлюбленной. Истину, как и женщину, нужно завоевать, а это возможно, лишь когда разум чист и сердце преисполнено любви. Наша обязанность — напомнить об этом старейшине Бертраму. Наша обязанность — напомнить ему, что к священному Алгоритму следует подходить не как мужчина, покупающий продажную женщину, но как жених, приносящий своей невесте цветы.
Речь Харры Иви эн ли Эде произвела на старейшин ошеломляющее впечатление. Никогда еще на памяти Койвунеймина ни один старейшина не подвергался столь сокрушительной отповеди. Бертрам Джаспари стоял, словно прилипший к полу, и на его кимоно проступили темные круги от пота. Он смотрел на Харру, спокойно сидящую за своим пюпитром, глазами темными, как мертвые луны, и на челюсти у него выступили желваки, как будто на его тройничный нерв подействовали электричеством. Предполагалось, что старейшины давно преодолели столь низменную эмоцию, как гнев, но Данло видел, что это не так. Если бы телохранители допустили Бертрама к Харре, он бы, пожалуй, разорвал ей горло голыми руками.
— Святая Иви, — выдавил он наконец. Вместе с голосом он снова обрел агрессивность, которая успешно помогла ему на пути к званию старейшины. — Мы согласны с тем, что лишь ты можешь быть компетентным чтецом Алгоритма, и потому мы просим тебя придерживаться буквального его смысла. Истина, заключенная в нем, должна быть ясна всем. Толкуя слова Эде согласно мистическим измышлениям, можно принести Церкви непоправимый вред. Мы как старейшины дали обет защищать нашу Церковь. Если ты хочешь увидеть истину как она есть, взгляни в зеркало, которое мы держим перед тобою, и узнай, что мы защитим нашу Вечную церковь любой ценой.
При этом Бертрам посмотрел на Едрека Ивионгена, и тот ответил ему согласным взглядом, выражающим неприкрытую злобу и верность тем же доктринам, в которые верил Бертрам. Затем Едрек переглянулся с Фе Фарруко Эде, а Бертрам — с Оксаной Иви Селов, имевшей много друзей в Койвунеймине. Понимающие взгляды обошли весь стол и перекинулись в зал, как лучи, идущие из зеркал в другие зеркала.
— Мы заклинаем тебя узреть истину, пока еще не поздно, — сказал Бертрам и снова сел, опершись подбородком на руки.
“Мы ждем твоего ответа”, — говорил его взгляд, устремленный на Харру.
Данло вспомнилось то, что рассказывали ему Изас Лель Абраксас и другие трансценденталы о борьбе за власть внутри Старой Церкви. Он был почти уверен, что Бертрам, говоря “мы”, имеет в виду секту ивиомилов, самых закоренелых ортодоксов среди Архитекторов, евангелистов, миссионеров и инквизиторов. Еще тревожнее то, что ивиомилы считают себя солдатами, чей долг — вести фацифах, священную войну во славу своей веры. Возможность того, что эта война начнется на Таннахилле, в самой палате Койвунеймина, ничуть, видимо, не беспокоила ни Бертрама Джаспари, ни других благочестивых Архитекторов, называющих себя ивиомилами.
— Благодарим тебя за откровенность, — сказала Харра и продолжила, обращаясь уже ко всему Койвунеймину: — Мы благодарим ивиомилов и всех остальных, готовых защищать нашу Церковь. Разве не сказано в “Повторениях”, что каждый, кто умирает за правду, есть ивиомил, любимец Эде, и что он не умрет даже в смерти? Но сказано также, что истина многогранна и подобна бесконечному бриллианту, и лишь чистый разум способен воспринять страшную красу вселенской истины. Посему мы, в свою очередь, заклинаем вас доказать свою веру на деле и выслушать ту правду, которую готов рассказать нам Данло, пришедший со звезд.
Харра снова устремила взгляд на Бертрама, и Данло вспомнил еще кое-что, слышанное от Изаса Леля: добрая треть Койвунеймина — это либо ивиомилы, либо те, кто сочувствует им в их борьбе за очищение церкви. Двое предшественников Харры, Мавериль Иви Ашторет и Хисия Иви эн ли Юон, расшатали позицию Верховного Архитектора, слишком часто соглашаясь с требованиями ивиомилов. Открытие нового колледжа для подготовки миссионеров и принятие закона, обязывающего каждую замужнюю женщину иметь не менее пяти детей, были лишь двумя пунктами из обширной программы ивиомилов. Говорили, что только твердая, как алмаз, воля Харры и ее обновленная вера в свою власть Верховного Архитектора удерживают ивиомилов от захвата контроля над Койвунеймином.
Говорили также, что она очень стара, а среди старейшин нет никого, способного ее заменить. Многие полагали, что следующим Верховным Архитектором будет Бертрам Джаспари, и если это произойдет, он станет первым ивиомилом, получившим этот сан. Низость Бертрама проявлялась в том, что ему недоставало терпения, чтобы дать Харре естественным порядком достигнуть совсем уж преклонных лет и отойти с миром.
— Сейчас мы выслушаем Данло ви Соли Рингесса, пилота Ордена Мистических Математиков и Других Искателей Несказанного Пламени, — объявила Харра. — Пусть он, по возможности, объяснит нам, зачем правители его столь странно именуемого Ордена разыскивают наш мир.
Данло, наконец-то призванный осуществить свою миссию, встал. Твердо упершись черными сапогами в белые плиты пола, он откинул с глаз свои непокорные волосы. Во время своего путешествия он составил около двадцати речей и мог каждую из них прочесть наизусть перед этими злобными фанатиками всеразрушающей церкви. Но теперь, в зале Койвунеймина, под огромным образом Николоса Дару Эде, видя перед собой тысячу лиц, столь же мало отражающих истинные мысли этих людей, как серебряные зеркала, он решил забыть все заученное. Что значат слова эмиссара против истины Эде, отражаемой этими безупречно отполированными умами? Данло надеялся принести им свет разума, но теперь он видел, что ему потребуется нечто большее, чем риторика, чтобы пронять их, какими бы блестящими аргументами в пользу мира он ни оперировал. Он нуждался в копье, чтобы пронзить их сердца, в молоте, чтобы раздробить стеклянную тюрьму, замыкающую их взгляд на вселенную. Но где найти столь мощное оружие?
— Вечная Иви Харра эн ли Эде, — начал он, — старейшины Койвунеймина, посвященные Архитекторы и все Достойные, проделавшие столь дальний путь, — я хочу рассказать вам о чудесах, которые видел. — Он сделал паузу, чтобы набрать воздуха, и озон ожег ему легкие. Кроме озона, в воздухе чувствовались альдегиды, аммиак, галогены, пластмассы и даже легкие ртутные пары. Боль, как ножом, пронзила левый глаз Данло. — Но помимо чудес, я видел и трагедии, о которых тоже хочу рассказать вам. Каждого пилота на пути подстерегает немало трагических и печальных вещей. Я должен рассказать вам об этом. Я должен рассказать вам о своей жизни.
Данло потрогал шрам над левым глазом и стал рассказывать Койвунеймину о своем рождении и о детстве, проведенном среди алалоев, что живут на заснеженных островах к западу от Невернеса. Он рассказал о смерти своих приемных родителей и всего племени деваки. Причиной этой трагедии был вирус, сказал он, вирус, убивший в свое время миллиарды людей во всех Цивилизованных Мирах. Именно Архитекторы Старой Церкви, напомнил он, вывели этот вирус в качестве биологического оружия с помощью воинов-поэтов во время Войны Контактов.
— Когда мой приемный отец Хайдар уходил на ту сторону дня, его глаза угасли. Свет… он так быстро уходит. От этой болезни умирают долго, но когда момент настает, от жизни не остается ничего, даже боли.
Особенно боли. Добавил Данло про себя.
Он рассказал о своем друге Ханумане ли Тоше, добром по натуре мальчике, чей дух едва не погубил ужас перед очистительными церемониями Церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84