Подробнее.
– Система диагностики сообщает, что первый контур охлаждения вышел на режим с двухсекундным опозданием.
– Но это в норме?
– Не в норме, но допустимо. Иначе автоматика сбросила бы готовность реактора.
– Понял.
– До расчетной точки двадцать пять секунд.
– О'кей, – согласился командир ракетоплана Борис Ковзан и тут же связался с землей: – «Улей». Я «Пчела-один». При переводе реактора на предварительный режим первичный контур охлаждения вышел с двухсекундным опозданием.
– «Пчела-один». Я «Улей». Это мы отследили. Наш центральный компьютер дал добро на продолжение полета.
– Понял. Полет продолжаю.
– Командир. Мы на месте. Все системы корабля в расчетных пределах. Можно отключать маршевый движок.
– «Пчела-два». Понял. Маршевый двигатель выключаю. «Улей» дал добро на продолжение программы. Включай реактор.
– Есть включить реактор.
Повинуясь приказу человека, автоматика выдала несколько коротких импульсов. Одновременно приятным женским голосом зазвучал бортовой компьютер:
– Десять процентов мощности реактора. Все параметры в норме.
Чуть позже:
– Двадцать процентов мощности реактора. Все параметры в норме.
«Интересно бы увидеть ту девушку, чей голос озвучивает бортовой комп, – неожиданная мысль посетила командира корабля, – наверное, красивая. И зовут ее уж точно не Маша».
Почему-то все пилоты и штурманы называли бортовые компьютеры своих грозных машин ласковым девичьим именем «Машенька», несмотря на то что электронные мозги у их «Машенек» были под завязку забиты не девичьими грезами и глупостями, а различными сценариями ведения боевых действий, включая применение ядерного оружия.
Это желание, очевидно, поднималось из тех же глубин подсознания, которые заставляли человека присваивать женские имена разрушительным тайфунам. Видимо, ирония также входит в основные инстинкты человека.
– Тридцать процентов мощности реактора. Все параметры в норме.
«Конечно, красивая. У такого голоса не может быть некрасивой хозяйки».
– Сорок процентов мощности реактора. Все параметры в норме.
Ракетоплан продолжал нестись в пространстве, готовясь к эксперименту – опробованию нового ядерного двигателя.
– Сорок процентов мощности реактора. Все параметры в норме, – не стараясь быть оригинальной, продолжала вещать «Маша».
Борис внимательно наблюдал за растущей синей полосой индикатора.
«Сейчас вытянется во всю длину, и все, парни, начинайте испытания. Два предыдущих закончились неудачей, если всего лишь неудачей считать четыре человеческие жизни».
– Восемьдесят процентов мощности реактора. Все параметры в норме, – ласковым голосом успокоила «Машенька».
Наконец была подведена жирная черта под всей подготовкой к эксперименту.
– Сто процентов мощности реактора. Все параметры в норме. Реактор к переводу в тяговый режим готов. – «Машенька» ненавязчиво предлагала продолжить начатое.
– «Улей». Я «Пчела-один». Реактор к переводу в тяговый режим готов. Разрешите включить тяговый режим.
– «Пчела-один». Я «Улей». Включение тягового режима разрешаю.
Еще раз окинув взглядом приборную доску, командир ракетоплана Борис Ковзан спокойно приказал:
– Давай, Игорь, начинай.
– Есть командир, – тут же прозвучал ответ.
Борис мысленно представил, что сейчас происходит в недрах его корабля. Повинуясь команде, откроются клапана в специальных баках, где под огромным давлением затаился сжиженный углекислый газ. Вырвавшись, он сразу попадет под беспощадные лопатки специальной турбины. Еще более сжатый, он будет безжалостно вброшен в раскаленное чрево ядерного реактора, где, пройдя все круги ада – девять ядерных секций, – раскаленный до десятков тысяч градусов и ободранный до последнего электрона, наконец вырвется на свободу – в холодный, спокойный космос. Вырвется, напоследок лягнув как следует своего мучителя – ядерный реактор, вернее, его сопло. Что в принципе от него и требовалось – получить мощный импульс тяги.
Проектантам ракетного реактора нужно было проскочить, образно говоря, между Сциллой и Харибдой. Реактор должен быть раскален, чтобы хорошенько разогреть проносящийся через него газ, и тот же газ должен забрать тепло, чтобы реактор попросту не расплавился и не взорвался. Правда, были еще два контура охлаждения реактора. Но если процесс пойдет вразнос, они не справятся. Слишком слабы. Ручонками каток не остановишь, особенно если с горки. Предыдущим испытателям не повезло – два экспериментальных ракетоплана взорвались.
«Эх, где б найти такую голубку, которая предсказала бы, как Одиссею, результат эксперимента». Командир просто физически чувствовал, как открываются заиндевелые клапаны и сжиженная углекислота устремляется под лопатки турбин.
Ракетоплан ощутимо вздрогнул и, как застоявшийся конь, рванул вперед. Только вместо победно развевающегося конского хвоста за его кормой вырос другой – огненный.
И вновь откликнулась жизнерадостная «Машенька»:
– Сорок процентов тяги. Все параметры в норме.
– Командир, «Машка» врет. Растет температура первичного контура охлаждения. Но пока в допустимых пределах.
– «Пчела-два». Понял. Продолжаем набор тяги.
– Шестьдесят процентов тяги. Все параметры в норме.
– «Пчела-два». Что там с температурой?
– Почти на верхнем пределе.
– Умеешь ты успокаивать.
– Стараюсь.
– Восемьдесят процентов тяги. Температура первичного контура выше допустимой. Включаю дополнительный насос охлаждения, – бодро сообщила «Маша». И через мгновение, не меняя ласковой интонации, добавила: – Температура первичного контура в аварийном диапазоне. Вывожу реактор в режим холостого хода.
– Командир, «Машка» не успеет. Слишком быстро…
Ракетоплан вздрогнул, раздался треск.
Пилоты практически синхронно ударили по кнопкам аварийного катапультирования. Теперь автоматика состязалась в скорости с волной деформации, разрушения и хаоса, несущейся с хвоста корабля, от реактора.
Мгновение – смята защитная стенка реактора. Специальные ремни притянули пилотов к спинкам кресел.
Еще мгновение – разрушен фюзеляж и взорвались топливные баки. Отстрелились верхние колпаки кабин. Поданы команды на электродетонаторы пирозарядов аварийного катапультирования.
Последнее мгновение – смята задняя стенка штурманской кабины. Кресла с людьми синхронно срываются вверх. Смятый шпангоут успевает чиркнуть по креслу штурмана, отклоняя его траекторию. Точно такой же мощный пирозаряд, который отбросил кресло пилота на несколько сотен метров от разрушающегося ракетоплана, впечатал кресло штурмана в панель управления…
* * *
– «Пчела-два», «Пчела-два». Как слышите? «Пчела-два», «Пчела-два». Игорь, откликнись. – Сидя в своем беспорядочно кувыркающемся кресле, Борис пытался связаться через встроенную в противоперегрузочныи спасательный комбинезон аварийную рацию со своим штурманом. – «Пчела-два», «Пчела-два». Откликнись.
– «Пчела-один». Я «Улей», – с треском помех в шлем ворвалась Земля. – Что случилось? Вы исчезли с локатора.
– «Улей». Я «Пчела-один». Ракетоплан взорвался при тяге восемьдесят процентов. Я катапультировался. «Пчела-два» вроде тоже. Но пока не откликается. Меня сильно кувыркает.
– «Пчела-один». Я «Улей», – после паузы ответила Земля, – включи систему стабилизации кресла.
– Она же рассчитана для работы в атмосфере.
– Пробуй, «Пчела-один». – И после небольшой паузы: – Борись, Борис!
Борис на правом подлокотнике нащупал рычажок и повернул его. Тотчас из-под кресла и по бокам вырвались короткие языки пламени – включились двигатели стабилизации. Беспорядочное мельтешение звезд сменилось медленным вращением.
– «Улей». Я «Пчела-один». Теперь медленно вращаюсь в плоскости орбиты. В системе стабилизации закончилось топливо. Жду дальнейших указаний.
– «Пчела-один». Я «Улей». Мы берем небольшой тайм-аут. Ситуация слишком сложная. Сейчас задействуем спутниковую систему «Навигатор» – попытаемся тебя найти среди обломков ракетоплана. А там посмотрим. Жди.
«Ну что, Боря, отлетался? Кресло до конца не стабилизировано. Кислорода хватит максимум на три часа. Правда, если я раньше не замерзну. И подогрев кресла не поможет. В максимальном режиме подогрева аккумулятор сдохнет через час. На мне все же не скафандр, а спасательный противоперегрузочный комбинезон. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы. И все равно это лучше, чем живым войти в плотные слои атмосферы и заживо сгореть. Итого, два большущих минуса против одного маленького плюса. Что еще? Плюс – я стал первым человеком, который катапультировался в космосе. Утешает весьма слабо. И у меня будет самая роскошная кремация. Как потом напишут в учебниках: "И его пепел рассеялся над Землей". Это еще меньше утешает. – Притянутый к креслу ремнями человек со скоростью более семи километров в секунду огибал Землю. – Хотя бы кресло стабилизировалось. Тогда можно свое самолюбие напоследок потешить – сижу как на троне, а под ногами вся планета. А так как циркач кручусь у всей Земли на виду. Кстати, они там меня уже вычислили?»
Земля безмолвствовала.
Легкий морозец пробился через комбинезон.
«А я замерзаю быстрее, чем думал. Через два часа буду не живей мороженой свинины. Или говядины. Что не принципиально. Если, конечно, раньше не войду в плотные слои атмосферы и не сгорю. Борись, Борис».
– «Пчела-один». Я «Улей». Как слышишь? – наконец вновь вышла на связь Земля.
– «Улей». Я «Пчела-один». Вас слышу. Чем порадуете?
– Пока, к сожалению, особенно нечем. Твоя аварийная радиостанция работает на средних волнах. Поэтому по радиосигналу привязать тебя сложно. Отобрано шесть объектов примерно одинаковых с тобой размеров. Но понять, какой из них ты, пока невозможно. Вот выйдешь на освещенную сторону Земли, тогда без проблем.
– Извини, «Улей». Но ничем помочь вам не могу. Если даже помашу ручкой.
Прошло двадцать минут после аварии.
Впереди, из-за горизонта, ударили яркие лучи – скоро кресло с Борисом окажется на освещенной стороне Земли.
«О, пожалуй, я не замерзну. Я просто поджарюсь. По-моему, это тот случай, когда мороженая свинина предпочтительней зажаренной отбивной».
– Мы тут экстренно прокачиваем вариант с запуском спасательной ракеты.
– Не надо и прокачивать. У меня тут кислорода, – Борис взглянул на часы, – примерно на два с половиной часа. Если, правда, раньше не поджарюсь. Я примерно через полчаса перейду через терминатор. Но за участие все равно спасибо.
– Не отчаивайся. Не все шансы потеряны. Через полчаса вновь выйдем на связь. – Земля как-то скороговоркой, скомканно произнесла последнюю фразу и отключилась.
«Что ж, я понимаю оператора с Земли. Утешать и подбадривать неизбежного покойника – занятие не из самых приятных. А о каких шести объектах говорил "Улей"? Они должны быть где-то рядом, все с одного места вылетели». Борис закрутил головой во все стороны. Если не считать звезд, Земли и Луны, то ничего нового он не обнаружил.
«Если бы я хотя бы не вращался. Трудно сосредоточиться на одном секторе неба. Хотя если бы даже заметил, что это бы мне дало? А если Игорь жив? Ведь мог у него просто поломаться передатчик? Вполне мог». Борис вновь завертел головой.
Впереди, кажется у самого горизонта, вроде бы что-то блеснуло в лучах солнца.
«Показалось? Да и слишком далеко. Наверное, все же показалось». Как ни поворачивал Борис голову, посмотреть туда, где он увидел отблеск, не получалось. Кресло, совершая оборот, повернулось к тому направлению спинкой. Он ждал томительные две минуты, когда его маленькое кресло-планетка вновь займет нужное положение. И вновь взгляд направлен к горизонту.
«Ничего нет. Значит, все же показалось. Нет, стоп. Надо же смотреть чуть выше и правее созвездия Водолея. Есть! Точно есть! Там точно что-то есть! Но это не может быть обломок ракетоплана. Слишком далеко. Это же пара сотен километров. Тогда это спутник». Мозг мгновенно решил задачку сложности два плюс два.
– «Улей». Я «Пчела-один». Как слышите?
– «Пчела-один». Я «Улей», – тут же откликнулась Земля.
– Прямо впереди себя, у горизонта, наблюдаю спутник. Можете сказать, что это за спутник?
– Через минуту скажем. Ожидай, – чуть взволнованно ответил «Улей».
Кресло не повернулось и на пол-оборота, как поступил ответ.
– «Пчела-один». Я «Улей». Это американская орбитальная станция «Ковчег».
– А я… – неожиданно пересохло в горле, – наши траектории пересекаются?
– Уже считаем. Мы же точно не знаем, где ты. Так что считаем на все шесть объектов.
– Жду.
Вновь на связь Земля вышла через десять минут.
– «Пчела-один». Я «Улей». Как слышишь?
– «Улей». Я «Пчела-один». Вас слышу. Ну что там расчеты? У меня есть шанс?
– Два объекта отпадают сразу. Даже если «Ковчег» попытается совершить маневр, все равно не поможет. Слишком разные орбиты. По остальным четырем объектам пересечение с орбитой «Ковчега» возможно, но последнему необходимо делать маневр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Система диагностики сообщает, что первый контур охлаждения вышел на режим с двухсекундным опозданием.
– Но это в норме?
– Не в норме, но допустимо. Иначе автоматика сбросила бы готовность реактора.
– Понял.
– До расчетной точки двадцать пять секунд.
– О'кей, – согласился командир ракетоплана Борис Ковзан и тут же связался с землей: – «Улей». Я «Пчела-один». При переводе реактора на предварительный режим первичный контур охлаждения вышел с двухсекундным опозданием.
– «Пчела-один». Я «Улей». Это мы отследили. Наш центральный компьютер дал добро на продолжение полета.
– Понял. Полет продолжаю.
– Командир. Мы на месте. Все системы корабля в расчетных пределах. Можно отключать маршевый движок.
– «Пчела-два». Понял. Маршевый двигатель выключаю. «Улей» дал добро на продолжение программы. Включай реактор.
– Есть включить реактор.
Повинуясь приказу человека, автоматика выдала несколько коротких импульсов. Одновременно приятным женским голосом зазвучал бортовой компьютер:
– Десять процентов мощности реактора. Все параметры в норме.
Чуть позже:
– Двадцать процентов мощности реактора. Все параметры в норме.
«Интересно бы увидеть ту девушку, чей голос озвучивает бортовой комп, – неожиданная мысль посетила командира корабля, – наверное, красивая. И зовут ее уж точно не Маша».
Почему-то все пилоты и штурманы называли бортовые компьютеры своих грозных машин ласковым девичьим именем «Машенька», несмотря на то что электронные мозги у их «Машенек» были под завязку забиты не девичьими грезами и глупостями, а различными сценариями ведения боевых действий, включая применение ядерного оружия.
Это желание, очевидно, поднималось из тех же глубин подсознания, которые заставляли человека присваивать женские имена разрушительным тайфунам. Видимо, ирония также входит в основные инстинкты человека.
– Тридцать процентов мощности реактора. Все параметры в норме.
«Конечно, красивая. У такого голоса не может быть некрасивой хозяйки».
– Сорок процентов мощности реактора. Все параметры в норме.
Ракетоплан продолжал нестись в пространстве, готовясь к эксперименту – опробованию нового ядерного двигателя.
– Сорок процентов мощности реактора. Все параметры в норме, – не стараясь быть оригинальной, продолжала вещать «Маша».
Борис внимательно наблюдал за растущей синей полосой индикатора.
«Сейчас вытянется во всю длину, и все, парни, начинайте испытания. Два предыдущих закончились неудачей, если всего лишь неудачей считать четыре человеческие жизни».
– Восемьдесят процентов мощности реактора. Все параметры в норме, – ласковым голосом успокоила «Машенька».
Наконец была подведена жирная черта под всей подготовкой к эксперименту.
– Сто процентов мощности реактора. Все параметры в норме. Реактор к переводу в тяговый режим готов. – «Машенька» ненавязчиво предлагала продолжить начатое.
– «Улей». Я «Пчела-один». Реактор к переводу в тяговый режим готов. Разрешите включить тяговый режим.
– «Пчела-один». Я «Улей». Включение тягового режима разрешаю.
Еще раз окинув взглядом приборную доску, командир ракетоплана Борис Ковзан спокойно приказал:
– Давай, Игорь, начинай.
– Есть командир, – тут же прозвучал ответ.
Борис мысленно представил, что сейчас происходит в недрах его корабля. Повинуясь команде, откроются клапана в специальных баках, где под огромным давлением затаился сжиженный углекислый газ. Вырвавшись, он сразу попадет под беспощадные лопатки специальной турбины. Еще более сжатый, он будет безжалостно вброшен в раскаленное чрево ядерного реактора, где, пройдя все круги ада – девять ядерных секций, – раскаленный до десятков тысяч градусов и ободранный до последнего электрона, наконец вырвется на свободу – в холодный, спокойный космос. Вырвется, напоследок лягнув как следует своего мучителя – ядерный реактор, вернее, его сопло. Что в принципе от него и требовалось – получить мощный импульс тяги.
Проектантам ракетного реактора нужно было проскочить, образно говоря, между Сциллой и Харибдой. Реактор должен быть раскален, чтобы хорошенько разогреть проносящийся через него газ, и тот же газ должен забрать тепло, чтобы реактор попросту не расплавился и не взорвался. Правда, были еще два контура охлаждения реактора. Но если процесс пойдет вразнос, они не справятся. Слишком слабы. Ручонками каток не остановишь, особенно если с горки. Предыдущим испытателям не повезло – два экспериментальных ракетоплана взорвались.
«Эх, где б найти такую голубку, которая предсказала бы, как Одиссею, результат эксперимента». Командир просто физически чувствовал, как открываются заиндевелые клапаны и сжиженная углекислота устремляется под лопатки турбин.
Ракетоплан ощутимо вздрогнул и, как застоявшийся конь, рванул вперед. Только вместо победно развевающегося конского хвоста за его кормой вырос другой – огненный.
И вновь откликнулась жизнерадостная «Машенька»:
– Сорок процентов тяги. Все параметры в норме.
– Командир, «Машка» врет. Растет температура первичного контура охлаждения. Но пока в допустимых пределах.
– «Пчела-два». Понял. Продолжаем набор тяги.
– Шестьдесят процентов тяги. Все параметры в норме.
– «Пчела-два». Что там с температурой?
– Почти на верхнем пределе.
– Умеешь ты успокаивать.
– Стараюсь.
– Восемьдесят процентов тяги. Температура первичного контура выше допустимой. Включаю дополнительный насос охлаждения, – бодро сообщила «Маша». И через мгновение, не меняя ласковой интонации, добавила: – Температура первичного контура в аварийном диапазоне. Вывожу реактор в режим холостого хода.
– Командир, «Машка» не успеет. Слишком быстро…
Ракетоплан вздрогнул, раздался треск.
Пилоты практически синхронно ударили по кнопкам аварийного катапультирования. Теперь автоматика состязалась в скорости с волной деформации, разрушения и хаоса, несущейся с хвоста корабля, от реактора.
Мгновение – смята защитная стенка реактора. Специальные ремни притянули пилотов к спинкам кресел.
Еще мгновение – разрушен фюзеляж и взорвались топливные баки. Отстрелились верхние колпаки кабин. Поданы команды на электродетонаторы пирозарядов аварийного катапультирования.
Последнее мгновение – смята задняя стенка штурманской кабины. Кресла с людьми синхронно срываются вверх. Смятый шпангоут успевает чиркнуть по креслу штурмана, отклоняя его траекторию. Точно такой же мощный пирозаряд, который отбросил кресло пилота на несколько сотен метров от разрушающегося ракетоплана, впечатал кресло штурмана в панель управления…
* * *
– «Пчела-два», «Пчела-два». Как слышите? «Пчела-два», «Пчела-два». Игорь, откликнись. – Сидя в своем беспорядочно кувыркающемся кресле, Борис пытался связаться через встроенную в противоперегрузочныи спасательный комбинезон аварийную рацию со своим штурманом. – «Пчела-два», «Пчела-два». Откликнись.
– «Пчела-один». Я «Улей», – с треском помех в шлем ворвалась Земля. – Что случилось? Вы исчезли с локатора.
– «Улей». Я «Пчела-один». Ракетоплан взорвался при тяге восемьдесят процентов. Я катапультировался. «Пчела-два» вроде тоже. Но пока не откликается. Меня сильно кувыркает.
– «Пчела-один». Я «Улей», – после паузы ответила Земля, – включи систему стабилизации кресла.
– Она же рассчитана для работы в атмосфере.
– Пробуй, «Пчела-один». – И после небольшой паузы: – Борись, Борис!
Борис на правом подлокотнике нащупал рычажок и повернул его. Тотчас из-под кресла и по бокам вырвались короткие языки пламени – включились двигатели стабилизации. Беспорядочное мельтешение звезд сменилось медленным вращением.
– «Улей». Я «Пчела-один». Теперь медленно вращаюсь в плоскости орбиты. В системе стабилизации закончилось топливо. Жду дальнейших указаний.
– «Пчела-один». Я «Улей». Мы берем небольшой тайм-аут. Ситуация слишком сложная. Сейчас задействуем спутниковую систему «Навигатор» – попытаемся тебя найти среди обломков ракетоплана. А там посмотрим. Жди.
«Ну что, Боря, отлетался? Кресло до конца не стабилизировано. Кислорода хватит максимум на три часа. Правда, если я раньше не замерзну. И подогрев кресла не поможет. В максимальном режиме подогрева аккумулятор сдохнет через час. На мне все же не скафандр, а спасательный противоперегрузочный комбинезон. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы. И все равно это лучше, чем живым войти в плотные слои атмосферы и заживо сгореть. Итого, два большущих минуса против одного маленького плюса. Что еще? Плюс – я стал первым человеком, который катапультировался в космосе. Утешает весьма слабо. И у меня будет самая роскошная кремация. Как потом напишут в учебниках: "И его пепел рассеялся над Землей". Это еще меньше утешает. – Притянутый к креслу ремнями человек со скоростью более семи километров в секунду огибал Землю. – Хотя бы кресло стабилизировалось. Тогда можно свое самолюбие напоследок потешить – сижу как на троне, а под ногами вся планета. А так как циркач кручусь у всей Земли на виду. Кстати, они там меня уже вычислили?»
Земля безмолвствовала.
Легкий морозец пробился через комбинезон.
«А я замерзаю быстрее, чем думал. Через два часа буду не живей мороженой свинины. Или говядины. Что не принципиально. Если, конечно, раньше не войду в плотные слои атмосферы и не сгорю. Борись, Борис».
– «Пчела-один». Я «Улей». Как слышишь? – наконец вновь вышла на связь Земля.
– «Улей». Я «Пчела-один». Вас слышу. Чем порадуете?
– Пока, к сожалению, особенно нечем. Твоя аварийная радиостанция работает на средних волнах. Поэтому по радиосигналу привязать тебя сложно. Отобрано шесть объектов примерно одинаковых с тобой размеров. Но понять, какой из них ты, пока невозможно. Вот выйдешь на освещенную сторону Земли, тогда без проблем.
– Извини, «Улей». Но ничем помочь вам не могу. Если даже помашу ручкой.
Прошло двадцать минут после аварии.
Впереди, из-за горизонта, ударили яркие лучи – скоро кресло с Борисом окажется на освещенной стороне Земли.
«О, пожалуй, я не замерзну. Я просто поджарюсь. По-моему, это тот случай, когда мороженая свинина предпочтительней зажаренной отбивной».
– Мы тут экстренно прокачиваем вариант с запуском спасательной ракеты.
– Не надо и прокачивать. У меня тут кислорода, – Борис взглянул на часы, – примерно на два с половиной часа. Если, правда, раньше не поджарюсь. Я примерно через полчаса перейду через терминатор. Но за участие все равно спасибо.
– Не отчаивайся. Не все шансы потеряны. Через полчаса вновь выйдем на связь. – Земля как-то скороговоркой, скомканно произнесла последнюю фразу и отключилась.
«Что ж, я понимаю оператора с Земли. Утешать и подбадривать неизбежного покойника – занятие не из самых приятных. А о каких шести объектах говорил "Улей"? Они должны быть где-то рядом, все с одного места вылетели». Борис закрутил головой во все стороны. Если не считать звезд, Земли и Луны, то ничего нового он не обнаружил.
«Если бы я хотя бы не вращался. Трудно сосредоточиться на одном секторе неба. Хотя если бы даже заметил, что это бы мне дало? А если Игорь жив? Ведь мог у него просто поломаться передатчик? Вполне мог». Борис вновь завертел головой.
Впереди, кажется у самого горизонта, вроде бы что-то блеснуло в лучах солнца.
«Показалось? Да и слишком далеко. Наверное, все же показалось». Как ни поворачивал Борис голову, посмотреть туда, где он увидел отблеск, не получалось. Кресло, совершая оборот, повернулось к тому направлению спинкой. Он ждал томительные две минуты, когда его маленькое кресло-планетка вновь займет нужное положение. И вновь взгляд направлен к горизонту.
«Ничего нет. Значит, все же показалось. Нет, стоп. Надо же смотреть чуть выше и правее созвездия Водолея. Есть! Точно есть! Там точно что-то есть! Но это не может быть обломок ракетоплана. Слишком далеко. Это же пара сотен километров. Тогда это спутник». Мозг мгновенно решил задачку сложности два плюс два.
– «Улей». Я «Пчела-один». Как слышите?
– «Пчела-один». Я «Улей», – тут же откликнулась Земля.
– Прямо впереди себя, у горизонта, наблюдаю спутник. Можете сказать, что это за спутник?
– Через минуту скажем. Ожидай, – чуть взволнованно ответил «Улей».
Кресло не повернулось и на пол-оборота, как поступил ответ.
– «Пчела-один». Я «Улей». Это американская орбитальная станция «Ковчег».
– А я… – неожиданно пересохло в горле, – наши траектории пересекаются?
– Уже считаем. Мы же точно не знаем, где ты. Так что считаем на все шесть объектов.
– Жду.
Вновь на связь Земля вышла через десять минут.
– «Пчела-один». Я «Улей». Как слышишь?
– «Улей». Я «Пчела-один». Вас слышу. Ну что там расчеты? У меня есть шанс?
– Два объекта отпадают сразу. Даже если «Ковчег» попытается совершить маневр, все равно не поможет. Слишком разные орбиты. По остальным четырем объектам пересечение с орбитой «Ковчега» возможно, но последнему необходимо делать маневр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56