Я едва не пропустила поворот в парк Колумбии, но все-таки среагировала вовремя, и пятиться не пришлось.
Я ехала, пока не отыскала небольшую стоянку рядом с какой-то мастерской. Здесь я остановилась, выключила фары, скользнула между сиденьями и осторожно приблизилась к Сэмюэлю.
– Сэм? – произнесла я.
На мгновение он перестал дрожать.
Глаза его горели в полутьме. Я чувствовала запах адреналина, ужаса, пота и крови.
Мне пришлось заставлять себя не убежать. Отчасти я понимала, что одной из причин его состояния служит мой страх. А в стальном догадывалась, почему вервольфы так плохо реагируют на вампирский Поцелуй: волк приходит в себя, не в состоянии двигаться, и его последнее воспоминание – кто-то пьет его кровь. Этого достаточно, чтобы нажать на все кнопки паники в арсенале вервольфов.
– Тише, – сказала я, скорчившись между вторым сиденьем и дверью. – Вампиры ушли. Ты ощущаешь последствия укуса. Они делают свои жертвы пассивными, чтобы иметь возможность кормиться, не привлекая внимания. Но сейчас все позади – Стефан обещал, что дурных последствий не будет.
Сэм начинал приходить в себя. Я видела, как расслабились его плечи – и тут зазвонил мой телефон.
– Алло. – Я старалась говорить тихо.
– Мерси. – Это был Уоррен, голос его звучал напряженно. – Приходи ко мне как можно скорей – и приведи с собой Сэмюэля.
Сзади послышались резкие звуки. Перемена и в лучшие времена – когда им удобно и они просто хотят поохотиться – для волков болезненна. Перемена в атмосфере, сгустившейся от страха и крови, трудна. Очень трудна.
– Сэмюэль болен, – сказала я, когда раздался крик, полный боли и отчаяния: Сэмюэль сражался с переменой.
Уоррен выругался.
– Тогда объясни мне вот что. Почему Адам решил, что кто-то в стае его предает?
– Это моя вина… Уоррен, стая собирается у твоего дома?
Он хмыкнул. Надо полагать, это был утвердительный ответ.
– Сообщи Адаму.
– Я сделал бифштексы и накормил его час назад, и теперь он спит. Я пытался разбудить его перед звонком тебе, но он глубоко погрузился в целительный сон.
– Доктор Корник разбудит. – Я морщилась от звуков, которые издавал Сэм на заднем сиденье. – Но сейчас он не может подойти к телефону.
– Хорошо, Мерси. – Голос его неожиданно стал спокойным. – Я об этом позабочусь. Если Сэмюэль начал непроизвольную перемену, тебе нужно уйти от него и дать ему время успокоиться.
– Что? И оставить Сэмюэля охотящимся посредине Кенневика?
– Он тебя не узнает, если меняется непроизвольно. Это будет не Сэмюэль, сын Брана, а только волк.
Звуки сзади были не человеческими, а волчьими.
– Мерси, уходи оттуда.
– Хорошо, Уоррен, – ответила я, решив, что он прав.
Волки, настоящие волки, обычно не бывают злобными, если они не испуганы, не ранены и не загнаны в угол. Вервольфы всегда свирепы, всегда готовы к убийству.
– Если не сработает, объясни ему, что меня забрали вампиры, – попросила я. – Не думаю, чтобы он помнил. К тому же это близко к правде. Вампиры вызвали эту непроизвольную перемену. Расскажи ему это.
И я закрыла телефон.
Бежать было уже поздно, да я бы и не стала. Оставить Сэмюэля разбираться с последствиями его волчьей свирепости? Сэмюэль – целитель, защитник слабых. Я была уверена, что он не сможет жить с кровью невинных на руках.
Когда-то, давно, я его бросила. Больше не брошу.
Звуки стихли, и я слышала только его частое дыхание, но ощущала его гнев. Не стала раздеваться перед переменой – это заняло бы слишком много времени. Когда белая голова Сэмюэля показалась над сиденьем, я выбиралась из-под футболки и бюстгальтера.
Я скорчилась на полу, зажав хвост между лапами. Не поднимала голову, но различила, как подались пружины, когда он медленно перебрался через спинку сиденья и остановился. Я была так испугана, что не могла дышать. Если бы в глубине души я не была уверена, что Сэм, мой Сэм, не причинит мне вреда, не смогла бы сделать последующее.
Он двигался совершенно беззвучно. В Монтане на охоте волки громко воют, но в городе охотятся без единого звука. Ворчание, вой, лай – все это инструменты блефа; убивает волк молча.
Когда Сэмюэль оказался на сиденье, я перевернулась на спину и подставила под его челюсти брюхо. Вытянула морду, чтобы и шея была уязвима. Это было едва ли не самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Конечно, он мог легко убить меня, если бы я и не подставляла живот, но было что-то ужасное в этой сознательной беззащитности.
Фургон наклонился: Сэмюэль спрыгнул почти на меня. Я чуяла его гнев – вислый запах страха рассеялся вместе с человеческим обликом, остался только волк. Сэмюэль принюхался, горячее дыхание взъерошило мою шерсть. Гнев медленно исчезал с интенсивностью, которая позволяла понять, что он чувствовал.
Я наклонила голову и рискнула оглядеться. Сэмюэль занял все пространство между коротким сиденьем и дверью. Придавленная – на моих плечах лежали его лапы, – я ощутила внезапный приступ клаустрофобии и инстинктивно попыталась перевернуться.
Я прекратила движение, едва начав, но Сэмюэль предупреждающе зарычал и щелкнул зубами. Я попыталась найти в этом утешение: теоретически, если волк рычит, он не собирается убивать, но я слишком хорошо знала изменчивую природу вервольфов.
Он неожиданно сомкнул челюсти на моем горле – но слишком широко, чтобы прокусить артерию. Сквозь шерсть я чувствовала его зубы, но они замерли, не коснувшись кожи.
Я молилась, чтобы Бран оказался прав, и волк Сэмюэля считал меня своей подругой. Если Бран ошибался, мы оба с Сэмюэлем дорого заплатим.
Я оставалась совершенно неподвижной, хотя сердце отчаянно пыталось вырваться из грудной клетки. Он выпустил меня, осторожно прихватил зубами нос и беззвучно ускользнул.
Я вскочила и встряхнулась, чтобы привести в порядок шерсть, сбросив наконец бюстгальтер. Сэмюэль растянулся на заднем сиденье, глядя на меня прекрасными белыми глазами. Один раз он мигнул, потом положил морду на передние лапы и закрыл глаза, говоря – ясно, словно словами, – что две половинки его души снова соединились.
Я услышала звуки сильного мотора: к нам приближалась какая-то большая машина. Как можно быстрее я снова переменила облик и стала разыскивать одежду. Белье у меня светло-зеленое, и я сначала нашла его. Надевать бюстгальтер оказалось легче, чем снимать, а футболку я обнаружила, коснувшись ее ногой.
Машина замедлила ход, ее фары были хорошо видны через окна фургона.
– Штаны, штаны, штаны, – шептала я, шаря руками по полу. Нащупала их, когда скрипнули шины и машина остановилась за нами. Нашелся и кинжал Зи. Я сунула его под сиденье, подальше от двери.
Я лихорадочно натянула штаны и застегнула все пуговицы к тому моменту, как дверца той машины со стороны водителя открылась. Туфли. К счастью, они белые, и я обула их на босые ноги, не развязывая.
Бросила взгляд на гигантское чудище, во всю длину растянувшееся на заднем сиденье. Какое-то время, вероятно, несколько часов, Сэмюэль не сможет меняться. Даже такому сильному волку, как он, нужно немало времени, чтобы прийти в себя от непроизвольной перемены, а прятать его поздно.
– Будь хорошим псом, Сэмюэль, – строго сказала я ему. – Не пугай доброго полицейского. У нас нет времени ехать в участок.
Меня осветил фонарик, я помахала и открыла дверь.
– Бегаю, офицер.
Свет фонарика мешал мне увидеть его лицо. Последовала долгая пауза.
– Сейчас час ночи, мэм.
– Не могла уснуть. – Я виновато улыбнулась. – Бегать одной по ночам небезопасно, мэм.
Он отвел луч фонарика, и я быстро замигала, надеясь, что зрение быстро восстановится.
– Поэтому я всегда беру его с собой. – Я ткнула пальцем в сторону заднего сиденья.
Полицейский невольно выругался.
– Прошу прощения, мэм. Никогда не встречал такой собаки – а ведь я вырос с сенбернарами.
– Не спрашивайте, какой он породы. – Я выбиралась из машины, чтобы быть одного роста с полицейским и не смотреть на него снизу вверх. – Взяла его из питомника брошенных животных, когда он был щенком. Мой ветеринар говорит, что, возможно, это помесь персидского волкодава с эскимосом иди самоедом.
– Или сибирским тигром, – сказал он так, чтобы я не услышала. Более громко он произнес: – Покажите, пожалуйста, ваши права, регистрационные документы и страховку, мэм.
Он был спокоен и не ожидал никаких неприятностей.
Я открыла переднюю пассажирскую дверцу и достала кошелек из бардачка, куда положила его у бара дядюшки Майка. Вместе с регистрацией, карточкой страхования и пистолетом.
Жизнь будет гораздо легче, если этот приятный полицейский его не заметит – а также «Марлин-444» в багажнике. Срок разрешения на оружие я не продлила, поэтому показывать его не стоит. К тому же, по словам Стефана, кинжал Зи – незаконное оружие.
Я взяла страховку и регистрацию, закрыла бардачок – осторожно, чтобы пистолет не загремел. Но можно было не беспокоиться. Посмотрев на полицейского, я увидела, что он сидит на полу фургона и гладит Сэмюэля.
Сэмюэль любит людей. Помню, он часто забегал во время перемены в начальную школу поиграть с учениками. Все дети были человеческими. Большинство вервольфов избегают малышей, но не Сэмюэль. Школьники, конечно, знали, кто он, и когда он появлялся в нормальном облике, они звали его доктор Корник и обращались так же, как с другими взрослыми. Но если он приходил переменившись, они заставляли его изображать пони, сбежавшую собаку или верного дружелюбного волка. И он делал это с таким же увлечением, как дети.
– Хорош, – сказал полицейский, покидая наконец фургон и забирая мои документы. – А какого он размера, когда стоит?
Я щелкнула пальцами.
– Сэмюэль, выйди.
Он поднялся, коснувшись спиной крыши машины. Потянулся и спрыгнул с сиденья на гравийную дорожку, не коснувшись пола фургона. Он сознательно двигался как большая собака, неторопливо и слегка неуклюже. Густая зимняя шерсть и ночная темнота позволяли скрыть некоторые отличия, которые не объяснило бы никакое скрещивание.
Передние лапы вервольфа напоминают скорее медвежьи или львиные, чем лапы лесного волка. Подобно этим хищникам, вервольфы когтями рвут плоть, а это означает различия и в мускулатуре.
Полицейский присвистнул и обошел вокруг Сэмюэля. Он старался не светить фонариком ему в глаза.
– Только посмотрите! Ни унции жира на все двести фунтов веса.
– Думаете? Я его никогда не взвешивала. Знаю, что он тяжелей меня, и с меня этого достаточно.
Полицейский вернул документы, даже не заглянув в них.
– Все равно лучше бы вам бегать днем, мэм. Во всяком случае парк ночью закрыт – так безопасней для всех.
– Я ценю вашу заботу, – искренне произнесла я, гладя вервольфа по голове.
Полицейский вернулся в свою машину, но подождал, пока я не закрыла Сэмюэля в фургоне, а потом проводил меня из парка до выезда на шоссе, так что я не могла остановиться и надеть носки. Терпеть не могу ходить босиком в теннисных туфлях.
Сэмюэль устроился на переднем сиденье и высунул голову в окно. Уши его от ветра прижались к голове.
– Прекрати, – велела я ему. – Скройся в фургоне. Он не обратил на это внимания, открыл рот и свесил язык. Немного погодя втянул голову и улыбнулся мне. – Всегда мечтала об этом, – призналась я. – Может, когда все это кончится, ты поведешь, а я высунусь в окно.
Он повернулся ко мне и положил передние лапы на пол между нашими сиденьями. Потом уткнулся носом мне в живот и заскулил.
– Прекрати! – прикрикнула я и хлопнула его по морде. – Это грубо.
Он отвел голову и бросил на меня насмешливый взгляд. Я получила возможность посмотреть на спидометр и убедиться, что не превышаю скорость.
– Ты станешь причиной аварии, Сэмюэль Ллевеллин Корник. Убери свой нос от руля.
Он фыркнул, дважды потрепал лапой мое колено – и снова прижался носом к пуговице на моем животе. На этот раз он увернулся от моей оплеухи и отскочил на сиденье.
– Моя татуировка? – спросила я, и он взвыл – басом. У меня под пупком вытатуирован отпечаток лапы.
Должно быть, Сэм увидел его, когда я переодевалась. У меня и на руках есть татуировки.
– Карен, моя соседка по комнате, изучала искусство. А деньги зарабатывала, делая татуировки. Я помогла ей сдать химию, и она предложила сделать мне татуировку бесплатно.
Два года, что я прожила у матери, я старалась казаться совершенной. Боялась, что если у меня не получится, я потеряю свой новый дом так же внезапно, как потеряла прежний. Тогда мне и в голову не пришло бы сделать что-нибудь такое нелепое, как татуировка.
Мать все еще винит Карен в том, что я перешла с инженерного дела на историю – что делает ее непосредственно ответственной и за мое нынешнее занятие, ремонт машин. Мать, вероятно, права, но сейчас я гораздо счастливей, чем если бы была инженером.
– Карен показала мне альбом со снимками своих татуировок, и в нем я нашла парня, который сделал себе волчьи следы от одного бедра до другого. Мне нужно было что-нибудь поменьше, и мы договорились об одном отпечатке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Я ехала, пока не отыскала небольшую стоянку рядом с какой-то мастерской. Здесь я остановилась, выключила фары, скользнула между сиденьями и осторожно приблизилась к Сэмюэлю.
– Сэм? – произнесла я.
На мгновение он перестал дрожать.
Глаза его горели в полутьме. Я чувствовала запах адреналина, ужаса, пота и крови.
Мне пришлось заставлять себя не убежать. Отчасти я понимала, что одной из причин его состояния служит мой страх. А в стальном догадывалась, почему вервольфы так плохо реагируют на вампирский Поцелуй: волк приходит в себя, не в состоянии двигаться, и его последнее воспоминание – кто-то пьет его кровь. Этого достаточно, чтобы нажать на все кнопки паники в арсенале вервольфов.
– Тише, – сказала я, скорчившись между вторым сиденьем и дверью. – Вампиры ушли. Ты ощущаешь последствия укуса. Они делают свои жертвы пассивными, чтобы иметь возможность кормиться, не привлекая внимания. Но сейчас все позади – Стефан обещал, что дурных последствий не будет.
Сэм начинал приходить в себя. Я видела, как расслабились его плечи – и тут зазвонил мой телефон.
– Алло. – Я старалась говорить тихо.
– Мерси. – Это был Уоррен, голос его звучал напряженно. – Приходи ко мне как можно скорей – и приведи с собой Сэмюэля.
Сзади послышались резкие звуки. Перемена и в лучшие времена – когда им удобно и они просто хотят поохотиться – для волков болезненна. Перемена в атмосфере, сгустившейся от страха и крови, трудна. Очень трудна.
– Сэмюэль болен, – сказала я, когда раздался крик, полный боли и отчаяния: Сэмюэль сражался с переменой.
Уоррен выругался.
– Тогда объясни мне вот что. Почему Адам решил, что кто-то в стае его предает?
– Это моя вина… Уоррен, стая собирается у твоего дома?
Он хмыкнул. Надо полагать, это был утвердительный ответ.
– Сообщи Адаму.
– Я сделал бифштексы и накормил его час назад, и теперь он спит. Я пытался разбудить его перед звонком тебе, но он глубоко погрузился в целительный сон.
– Доктор Корник разбудит. – Я морщилась от звуков, которые издавал Сэм на заднем сиденье. – Но сейчас он не может подойти к телефону.
– Хорошо, Мерси. – Голос его неожиданно стал спокойным. – Я об этом позабочусь. Если Сэмюэль начал непроизвольную перемену, тебе нужно уйти от него и дать ему время успокоиться.
– Что? И оставить Сэмюэля охотящимся посредине Кенневика?
– Он тебя не узнает, если меняется непроизвольно. Это будет не Сэмюэль, сын Брана, а только волк.
Звуки сзади были не человеческими, а волчьими.
– Мерси, уходи оттуда.
– Хорошо, Уоррен, – ответила я, решив, что он прав.
Волки, настоящие волки, обычно не бывают злобными, если они не испуганы, не ранены и не загнаны в угол. Вервольфы всегда свирепы, всегда готовы к убийству.
– Если не сработает, объясни ему, что меня забрали вампиры, – попросила я. – Не думаю, чтобы он помнил. К тому же это близко к правде. Вампиры вызвали эту непроизвольную перемену. Расскажи ему это.
И я закрыла телефон.
Бежать было уже поздно, да я бы и не стала. Оставить Сэмюэля разбираться с последствиями его волчьей свирепости? Сэмюэль – целитель, защитник слабых. Я была уверена, что он не сможет жить с кровью невинных на руках.
Когда-то, давно, я его бросила. Больше не брошу.
Звуки стихли, и я слышала только его частое дыхание, но ощущала его гнев. Не стала раздеваться перед переменой – это заняло бы слишком много времени. Когда белая голова Сэмюэля показалась над сиденьем, я выбиралась из-под футболки и бюстгальтера.
Я скорчилась на полу, зажав хвост между лапами. Не поднимала голову, но различила, как подались пружины, когда он медленно перебрался через спинку сиденья и остановился. Я была так испугана, что не могла дышать. Если бы в глубине души я не была уверена, что Сэм, мой Сэм, не причинит мне вреда, не смогла бы сделать последующее.
Он двигался совершенно беззвучно. В Монтане на охоте волки громко воют, но в городе охотятся без единого звука. Ворчание, вой, лай – все это инструменты блефа; убивает волк молча.
Когда Сэмюэль оказался на сиденье, я перевернулась на спину и подставила под его челюсти брюхо. Вытянула морду, чтобы и шея была уязвима. Это было едва ли не самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Конечно, он мог легко убить меня, если бы я и не подставляла живот, но было что-то ужасное в этой сознательной беззащитности.
Фургон наклонился: Сэмюэль спрыгнул почти на меня. Я чуяла его гнев – вислый запах страха рассеялся вместе с человеческим обликом, остался только волк. Сэмюэль принюхался, горячее дыхание взъерошило мою шерсть. Гнев медленно исчезал с интенсивностью, которая позволяла понять, что он чувствовал.
Я наклонила голову и рискнула оглядеться. Сэмюэль занял все пространство между коротким сиденьем и дверью. Придавленная – на моих плечах лежали его лапы, – я ощутила внезапный приступ клаустрофобии и инстинктивно попыталась перевернуться.
Я прекратила движение, едва начав, но Сэмюэль предупреждающе зарычал и щелкнул зубами. Я попыталась найти в этом утешение: теоретически, если волк рычит, он не собирается убивать, но я слишком хорошо знала изменчивую природу вервольфов.
Он неожиданно сомкнул челюсти на моем горле – но слишком широко, чтобы прокусить артерию. Сквозь шерсть я чувствовала его зубы, но они замерли, не коснувшись кожи.
Я молилась, чтобы Бран оказался прав, и волк Сэмюэля считал меня своей подругой. Если Бран ошибался, мы оба с Сэмюэлем дорого заплатим.
Я оставалась совершенно неподвижной, хотя сердце отчаянно пыталось вырваться из грудной клетки. Он выпустил меня, осторожно прихватил зубами нос и беззвучно ускользнул.
Я вскочила и встряхнулась, чтобы привести в порядок шерсть, сбросив наконец бюстгальтер. Сэмюэль растянулся на заднем сиденье, глядя на меня прекрасными белыми глазами. Один раз он мигнул, потом положил морду на передние лапы и закрыл глаза, говоря – ясно, словно словами, – что две половинки его души снова соединились.
Я услышала звуки сильного мотора: к нам приближалась какая-то большая машина. Как можно быстрее я снова переменила облик и стала разыскивать одежду. Белье у меня светло-зеленое, и я сначала нашла его. Надевать бюстгальтер оказалось легче, чем снимать, а футболку я обнаружила, коснувшись ее ногой.
Машина замедлила ход, ее фары были хорошо видны через окна фургона.
– Штаны, штаны, штаны, – шептала я, шаря руками по полу. Нащупала их, когда скрипнули шины и машина остановилась за нами. Нашелся и кинжал Зи. Я сунула его под сиденье, подальше от двери.
Я лихорадочно натянула штаны и застегнула все пуговицы к тому моменту, как дверца той машины со стороны водителя открылась. Туфли. К счастью, они белые, и я обула их на босые ноги, не развязывая.
Бросила взгляд на гигантское чудище, во всю длину растянувшееся на заднем сиденье. Какое-то время, вероятно, несколько часов, Сэмюэль не сможет меняться. Даже такому сильному волку, как он, нужно немало времени, чтобы прийти в себя от непроизвольной перемены, а прятать его поздно.
– Будь хорошим псом, Сэмюэль, – строго сказала я ему. – Не пугай доброго полицейского. У нас нет времени ехать в участок.
Меня осветил фонарик, я помахала и открыла дверь.
– Бегаю, офицер.
Свет фонарика мешал мне увидеть его лицо. Последовала долгая пауза.
– Сейчас час ночи, мэм.
– Не могла уснуть. – Я виновато улыбнулась. – Бегать одной по ночам небезопасно, мэм.
Он отвел луч фонарика, и я быстро замигала, надеясь, что зрение быстро восстановится.
– Поэтому я всегда беру его с собой. – Я ткнула пальцем в сторону заднего сиденья.
Полицейский невольно выругался.
– Прошу прощения, мэм. Никогда не встречал такой собаки – а ведь я вырос с сенбернарами.
– Не спрашивайте, какой он породы. – Я выбиралась из машины, чтобы быть одного роста с полицейским и не смотреть на него снизу вверх. – Взяла его из питомника брошенных животных, когда он был щенком. Мой ветеринар говорит, что, возможно, это помесь персидского волкодава с эскимосом иди самоедом.
– Или сибирским тигром, – сказал он так, чтобы я не услышала. Более громко он произнес: – Покажите, пожалуйста, ваши права, регистрационные документы и страховку, мэм.
Он был спокоен и не ожидал никаких неприятностей.
Я открыла переднюю пассажирскую дверцу и достала кошелек из бардачка, куда положила его у бара дядюшки Майка. Вместе с регистрацией, карточкой страхования и пистолетом.
Жизнь будет гораздо легче, если этот приятный полицейский его не заметит – а также «Марлин-444» в багажнике. Срок разрешения на оружие я не продлила, поэтому показывать его не стоит. К тому же, по словам Стефана, кинжал Зи – незаконное оружие.
Я взяла страховку и регистрацию, закрыла бардачок – осторожно, чтобы пистолет не загремел. Но можно было не беспокоиться. Посмотрев на полицейского, я увидела, что он сидит на полу фургона и гладит Сэмюэля.
Сэмюэль любит людей. Помню, он часто забегал во время перемены в начальную школу поиграть с учениками. Все дети были человеческими. Большинство вервольфов избегают малышей, но не Сэмюэль. Школьники, конечно, знали, кто он, и когда он появлялся в нормальном облике, они звали его доктор Корник и обращались так же, как с другими взрослыми. Но если он приходил переменившись, они заставляли его изображать пони, сбежавшую собаку или верного дружелюбного волка. И он делал это с таким же увлечением, как дети.
– Хорош, – сказал полицейский, покидая наконец фургон и забирая мои документы. – А какого он размера, когда стоит?
Я щелкнула пальцами.
– Сэмюэль, выйди.
Он поднялся, коснувшись спиной крыши машины. Потянулся и спрыгнул с сиденья на гравийную дорожку, не коснувшись пола фургона. Он сознательно двигался как большая собака, неторопливо и слегка неуклюже. Густая зимняя шерсть и ночная темнота позволяли скрыть некоторые отличия, которые не объяснило бы никакое скрещивание.
Передние лапы вервольфа напоминают скорее медвежьи или львиные, чем лапы лесного волка. Подобно этим хищникам, вервольфы когтями рвут плоть, а это означает различия и в мускулатуре.
Полицейский присвистнул и обошел вокруг Сэмюэля. Он старался не светить фонариком ему в глаза.
– Только посмотрите! Ни унции жира на все двести фунтов веса.
– Думаете? Я его никогда не взвешивала. Знаю, что он тяжелей меня, и с меня этого достаточно.
Полицейский вернул документы, даже не заглянув в них.
– Все равно лучше бы вам бегать днем, мэм. Во всяком случае парк ночью закрыт – так безопасней для всех.
– Я ценю вашу заботу, – искренне произнесла я, гладя вервольфа по голове.
Полицейский вернулся в свою машину, но подождал, пока я не закрыла Сэмюэля в фургоне, а потом проводил меня из парка до выезда на шоссе, так что я не могла остановиться и надеть носки. Терпеть не могу ходить босиком в теннисных туфлях.
Сэмюэль устроился на переднем сиденье и высунул голову в окно. Уши его от ветра прижались к голове.
– Прекрати, – велела я ему. – Скройся в фургоне. Он не обратил на это внимания, открыл рот и свесил язык. Немного погодя втянул голову и улыбнулся мне. – Всегда мечтала об этом, – призналась я. – Может, когда все это кончится, ты поведешь, а я высунусь в окно.
Он повернулся ко мне и положил передние лапы на пол между нашими сиденьями. Потом уткнулся носом мне в живот и заскулил.
– Прекрати! – прикрикнула я и хлопнула его по морде. – Это грубо.
Он отвел голову и бросил на меня насмешливый взгляд. Я получила возможность посмотреть на спидометр и убедиться, что не превышаю скорость.
– Ты станешь причиной аварии, Сэмюэль Ллевеллин Корник. Убери свой нос от руля.
Он фыркнул, дважды потрепал лапой мое колено – и снова прижался носом к пуговице на моем животе. На этот раз он увернулся от моей оплеухи и отскочил на сиденье.
– Моя татуировка? – спросила я, и он взвыл – басом. У меня под пупком вытатуирован отпечаток лапы.
Должно быть, Сэм увидел его, когда я переодевалась. У меня и на руках есть татуировки.
– Карен, моя соседка по комнате, изучала искусство. А деньги зарабатывала, делая татуировки. Я помогла ей сдать химию, и она предложила сделать мне татуировку бесплатно.
Два года, что я прожила у матери, я старалась казаться совершенной. Боялась, что если у меня не получится, я потеряю свой новый дом так же внезапно, как потеряла прежний. Тогда мне и в голову не пришло бы сделать что-нибудь такое нелепое, как татуировка.
Мать все еще винит Карен в том, что я перешла с инженерного дела на историю – что делает ее непосредственно ответственной и за мое нынешнее занятие, ремонт машин. Мать, вероятно, права, но сейчас я гораздо счастливей, чем если бы была инженером.
– Карен показала мне альбом со снимками своих татуировок, и в нем я нашла парня, который сделал себе волчьи следы от одного бедра до другого. Мне нужно было что-нибудь поменьше, и мы договорились об одном отпечатке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39