– Кое-кто в стае хотел представить все как несчастный случай. – Голос Брана звучал задумчиво. – Мне говорили, что четырнадцать лет – слишком мало, чтобы воспринять мысль о самоубийстве, особенно сразу после смерти подруги Брайана.
– Ее звали Эвелин, – напомнила я. У Брана есть тенденция не обращать внимания на окружающих людей, словно их не существует. Сэмюэль однажды сказал мне, что это происходит потому, что люди очень хрупки и Бран видел слишком много их смертей. Я подумала, что если я в четырнадцать лет смогла справиться со смертью Эвелин, то Бран тем более.
Он бросил на меня подавляющий взгляд. Когда я не опустила глаза, как требует протокол, он скривил губы и спрятал их за чашкой.
– Действительно, Эвелин. – Он вздохнул. – Когда ты решила жить одна, а не возвращаться к одной матери, я с этим согласился: ты доказала свое мужество и имела право на выбор. – Он осмотрел комнату. – Помнишь наш последний разговор?
Я кивнула и наконец села. Даже если он сегодня не настаивает на соблюдении протокола, как-то неловко стоять, когда он сидит.
– Тебе было шестнадцать, – произнес он. – Ты была слишком молода для него – слишком молода, чтобы понять, что ему действительно от тебя нужно.
Когда Бран застал нас с Сэмом целующимися в лесу, он отослал меня домой, потом пришел на следующее утро и сообщил, что он уже переговорил с моей настоящей матерью и она в конце недели ждет меня. Он меня отправляет, и я должна собрать все, что хочу взять с собой.
Да, я собралась, но не для того, чтобы ехать в Портленд; собралась, чтоб бежать с Сэмюэлем. Он обещал, что мы поженимся. Мне не приходило в голову, что в шестнадцать лет невозможно выйти замуж без разрешения родителей. Несомненно, Сэмюэль нашел бы решение и в этом случае. Мы хотели перебраться в большой город и жить вне всякой стаи.
Я любила Сэмюэля, любила с тех пор, как умер мой приемный отец и Сэмюэль принял на себя роль моего опекуна. Брайан был мне дорог, но Сэмюэль оказался гораздо более эффективным защитником. Даже женщины перестали меня преследовать, когда за моей спиной встал Сэмюэль. Он был забавен и очарователен. Вервольфы не часто бывают веселыми и беспечными, но у Сэмюэля эти качества были в изобилии. Под его крылом я научилась радоваться – весьма соблазнительное ощущение.
– Ты заявил, что Сэмюэль меня не любит, – сказала я Брану, чувствуя себя так, словно рот у меня набит опилками. (Не знаю, как он узнал о планах Сэмюэля.) – Что ему просто нужна самка, которая выносила бы ему детей.
Беременность от вервольфов в половине случаев заканчивается выкидышем. До нормального срока женщины способны выносить только тех детей, которые станут полностью людьми. У женщин вервольфов выкидыш происходит в первое же полнолуние. Но волки и койоты могут скрещиваться и давать жизнеспособное потомство, почему бы тогда не смогли мы с Сэмюэлем? Он считал, что некоторые наши дети могут быть людьми, может, даже ходячими, как я, но некоторые родятся вервольфами – и все они будут жить.
До тех пор, как Бран не объяснил мне все это, я не осознавала, почему и Ли, и все женщины так враждебно ко мне относятся. – Мне не следовало говорить тебе это, – произнес Бран.
– Пытаешься извиниться? – спросила я. Я не понимала, что он хочет мне сказать Мне было шестнадцать. Сэмюэль мог казаться молодым, но, насколько помню, он всегда был вполне взрослым. Сколько? Пятьдесят лет? Шестьдесят?
Когда я любила его, меня это не тревожило. Он никогда не вел себя так, будто он старше меня. Вервольфы обычно не распространяются о своем о прошлом, как это делают люди. Большую часть того, что мне было известно о Бране, я узнала от приемной матери Эвелин. Но она была человеком.
– Я была молода и глупа, – заявила я. – Мне нужно было слышать то, о чем он вел речь. Так что если ищешь прощения, оно тебе не нужно. Спасибо.
Он наклонил голову. В человеческой форме глаза у него теплого зеленоватого цвета, как освещенный солнцем дубовый лист.
– Я не прошу прощения. Не у тебя. Я объясняю. – Тут Бран улыбнулся, и сразу стало заметнее обычно слабое сходство с ним Сэмюэля. – А Сэмюэль немного старше шестидесяти. – Веселость, как и гнев, возвращали в речь Брана следы старого его родины – Уэллса. – Сэмюэль – мой первенец.
Я удивленно смотрела на него. У Сэмюэля нет ничего общего со старшими волками. Он водит машину, у него есть стереосистема и компьютер. Он на самом деле любит окружающих, даже людей, и, когда необходимо, именно его Бран использует для переговоров с полицией и властями.
– Чарльз родился через несколько лет после того, как ты приехал сюда с Томпсоном, – сказала я Брану, как будто он сам этого не знал. – Это было когда… в 1812?
Учась в колледже, я много читала о Дэвиде Томпсоне, привлеченная его связью с Браном. Валлиец по рождению, картограф и торговец мехами, он вел дневники, но ни разу не упомянул Брана. Читая, я гадала, не было ли тогда у Брана другого имени, или Томпсон знал, кто такой Бран, и потому не упоминал о нем в дневниках, которые были в основном адресованы его нанимателям: в них было очень мало личного.
– Я пришел с Томпсоном в 1809 году, – уточнил Бран. – Чарльз родился весной, я думаю, 1813. К тому-времени я оставил Томпсона и «Северо-Западную компанию», а сэлиши считают время не по христианскому календарю. Сэмюэль родился от моей первой жены, когда я еще был человеком.
Я никогда не слышала, чтобы он так много рассказывал о своем прошлом.
– Когда это было? – спросила я, ободренная его необычной откровенностью.
– Очень давно. – Он отбросил этот вопрос, пожав плечами. – Поговорив с тобой тем вечером, я оказал плохую услугу своему сыну. Я решил, что слишком усердствую с правдой, и сообщил тебе только часть ее.
– Да?
– Я сказал то, что считал необходимым в то время. Но в свете последующих событий я лучше понял сына и хочу, чтобы ты тоже его поняла.
Меня всегда бесило, когда он начинал говорить загадочно. Я стала резко возражать, но заметила, что он опустил глаза. Я привыкла жить среди людей, для которых язык телодвижений менее значителен, чем язык слов, и потому едва не пропустила главное. Альфы – особенно этот Альфа – никогда не отводят взгляд, когда на них кто-нибудь смотрит. Это показывает, как он себя чувствует от того, что ему предстоит сделать.
Поэтому я сбавила тон и просто попросила:
– Расскажи.
– Сэмюэль стар. Почти так же стар, как я. Первая его жена умерла от холеры, вторая – от старости, третья – во время родов. У его жен было восемнадцать выкидышей; дюжина детей умерла во время родов и только восемь дожили до трех лет. Один умер от старости, четверо – от эпидемии, трое погибли, не пройдя перемену. У него нет живых детей, и только один, родившийся раньше Чарльза, достиг зрелого возраста. – Бран помолчал и поднял на меня взгляд. – Возможно, это даст тебе понять, как много для него значило, что в тебе он нашел партнершу, которая могла рожать ему детей неуязвимых перед судьбой, таких, которые могли бы стать вервольфами, как Чарльз. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать наш разговор, и я понял, что еще тогда должен был тебе сказать все это. Ты не первая принимаешь Сэмюэля за молодого волка. – Он слегка улыбнулся. – В те дни, когда Сэмюэль еще был человеком, шестнадцатилетние девушки часто выходили за мужчин, гораздо старше себя. Иногда представления мира о добре и зле меняются для нас слишком быстро.
Изменилось ли что-нибудь, если бы я понимала степень потребности Сэмюэля? Страстная, тоскующая по любви девочка-подросток, столкнувшаяся с холодными фактами? Разглядела бы я за числами ту боль, которую причинили все эти смерти?
Вряд ли я пересмотрела бы свое решение. Я и сегодня не вышла бы за того, кто меня не любит; но, наверно, я стала бы лучше думать о нем. Оставила бы письмо или позвонила бы, добравшись до дома матери. Может быть, я даже набралась бы храбрости, чтобы попрощаться с ним, не будь так обижена.
Я отказалась размышлять о том, как рассказ Брана повлиял на мое теперешнее отношение к Сэмюэлю. В любом случае это неважно. Завтра я возвращаюсь домой.
– Всегда существовали такие вещи, которые я не мог тебе объяснить. – Бран улыбался, но улыбка его была невеселой. – Я упустил из виду, что знаю не все. Два месяца спустя после твоего отъезда Сэмюэль исчез.
– Он рассердился из-за твоего вмешательства? Бран покачал головой.
– Вначале может быть. Но мы все обсудили с ним в день твоего отъезда. Он был бы более сердит, если бы не чувство вины за то, что воспользовался положением ребенка. – Он потрепал меня по руке. – Он знал, что делает, и понимал, что ты почувствуешь, что бы ни говорил себе и тебе. Не заставляй его ощущать себя жертвой.
«Никаких проблем».
– Не буду. Но если он не злился на тебя, то почему исчез?
– Ты многое понимаешь в нас, потому что выросла среди нас, – медленно произнес Бран. – Но иногда даже я кое-что упускаю. Сэмюэль видел в тебе ответ на свою душевную боль, но не на сердечную. Но это не все, что испытывал к тебе Сэмюэль, – сомневаюсь, что он сам это осознавал.
– Что ты имеешь в виду?
– Он чах после твоего ухода, – сказал Бран, и старомодное слово показалось странным в устах такого молодого человека, каким он выглядел. – Он похудел, не мог спать. Первый месяц он почти все время проводил в облике волка.
– Но что, по-твоему, с ним было? – осторожно спросила я.
– Он тосковал по утраченной подруге, – сказал Бран. – В некоторых отношениях вервольфы не отличаются от своих диких братьев. Но мне понадобилось слишком много времени, чтобы понять это. И прежде чем я это понял, он исчез, не сказав нам ни слова. Два года я ждал, что в газетах напечатают сообщение о его теле, найденном в реке, подобно Брайану. Когда Сэмюэль наконец начал снимать деньги со своего банковского счета, Чарльз его выследил. Сэмюэль купил себе документы и поступил в колледж.
– Насколько мне известно, Сэмюэль по крайней мере один раз закончил колледж – медицинский.
Он снова получил диплом врача, какое-то время руководил клиникой в Техасе и вернулся к нам года два назад, – закончил Бран.
– Он не любил меня, – заявила я. – Так, как мужчина любит женщину.
– Конечно, – согласился Бран. – Но он выбрал тебя своей парой. – Он резко встал и протянул руку к пальто. – Сейчас не волнуйся ни о чем. Я просто решил, что ты должна знать. Спи спокойно.
Глава седьмая
На следующее утро я в куртке Брана отправилась на заправку и купила на завтрак буррито. Буррито было если не вкусное, то по крайней мере горячее, а я была достаточно голодна, чтобы съесть что угодно.
Молодой человек за кассой выглядел так, словно готов был задать мне немало вопросов, но я укротила его взглядом. Мои знакомые осведомлены, что не стоит вступать со мной в борьбу взглядов. Я не была вер-кто-нибудь, но и он тоже, а обо мне он этого не знал. Напугать его было приятно, но я не слишком хорошо себя чувствовала после этого.
Мне необходимо было что-то делать, все, что угодно, а приходилось все утро ждать. Ждать означало беспокоиться о Джесси, представляя себе, как она страдает в руках похитителей, и думать о Маке и гадать, могла ли я предотвратить его смерть. Это означало снова переживать унижение от того, что Бран объясняет мне: мужчина, которого я люблю, просто меня использует. Мне хотелось убраться из Осинового Ручья, где воспоминания о шестнадцатилетней девочке преследовали меня, как я ни старалась от них избавиться; подчинение Брану слишком глубоко укоренилось во мне – особенно когда его приказ был совершенно ясен. Но испытывать при этом радость было совсем не обязательно.
Я возвращалась в мотель, дыхание паром вырывалось изо рта, снег скрипел под ногами, когда что-то меня окликнул:
– Мерси!
На шоссе остановился зеленый грузовик: очевидно, водитель увидел меня. Но сам он не показался мне знакомым. Яркое солнце, отражавшееся от снега, очень мешало, поэтому я заслонила глаза рукой и повернулась, чтобы лучше его рассмотреть.
Как только я сделала это, водитель выключил мотор, выпрыгнул из машины и пошел по шоссе..
– Я слышал, что ты здесь, – сказал он, – но решил, что ты уехала рано утром, иначе давно бы тебя разыскал.
Голос определенно знакомый, но никак не сочетается с курчавыми рыжими волосами и гладким лицом. Человек как будто обиделся, даже рассердился оттого, что я сразу его не узнала. Потом покачал головой и рассмеялся.
– Я все забываю, что каждый раз, как погляжу в зеркало, вижу незнакомого человека.
Глаза, мягкие и голубые, соответствуют голосу, но окончательно я узнала его благодаря смеху.
– Доктор Уоллес? – спросила я. – Это действительно вы?
Он сунул руки в карманы, наклонил голову и улыбнулся.
– Точно, как лунный свет, Мерседес Томпсон, как лунный свет.
Картер Уоллес работал в Осиновом Ручье ветеринаром. Нет, вервольфов он обычно не лечил, но здесь были кошки, собаки и скот – достаточно, чтобы он был занят. Его дом стоял по соседству с тем, в котором я росла, и он помог мне пережить первые месяцы после смерти приемных родителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39