— Там, в Шань, на каждом шагу подстерегает смертельная опасность. — Знаю.
— Если ты прав насчет Чень Чжу, то теперь это его владения. Там находится центр могущества нашего врага.
Джейк серьезно взглянул в глаза собеседнику. — Дядя, если я не сделаю этого, то нам всем придет конец в самом ближайшем времени.
— Тогда, разумеется, тебе следует отправиться туда, Чжуань.
— Я хорошо позабочусь о ней, дядя. У меня нет никого ближе, чем твоя боу-сек.
— Моя жемчужинка. — Слезы заблестели в глазах старика. — Да, ты прав. Времена меняются. И причем гораздо больше, чем мне приходило в голову. Ши Чжилиня уже нет с нами. Ты стал Чжуанем. Моя боу-сек больше не ребенок. Однако нелегко понять и признать все это.
Интересно, что он в первую очередь подразумевает под словом “это”? — подумал Джейк.
* * *
Безумие росло, точно снежный ком. Находиться рядом с ней было все равно что стоять рядом с бушующим пламенем, вырвавшимся из-под контроля. Неудивительно, — думал Хуайшань Хан, — что полковника Ху больше нет в живых. Сидя в роскошной хижине генерала Куо, он походил на бесформенную груду свиного жира. Никогда прежде он не переживал так сильно из-за того, что одно его плечо было выше другого. Это обстоятельство служило ему физически ощутимым напоминанием о колодце. Хотя, возможно, еще большим напоминанием о том злоключении, перевернувшем всю его жизнь, была Ци Линь. Ее глаза горели, как раскаленные угли. Однажды, давным-давно, Хуайшань Хану уже довелось увидеть нечто подобное. Он отправился на север Китая охотиться на уссурийских тигров. И вот однажды ночью один из этих огромных, кровожадных зверей забрел на стоянку, устроенную Ханом и сопровождавшими его охотниками. Он до сих пор явственно помнил, эти огромные, совершенно круглые желтые глаза, излучавшие свет в непроглядном мраке ночи. Они так долго светились в кромешной тьме, что Хуайшань Хану в конце концов стало казаться, что весь мир исчез и остались лишь он сам и страшный ночной хищник.
В какой-то момент Хан вдруг понял, что в течение следующей минуты решится вопрос его жизни и смерти. Решится без его участия. Стоило ему сделать хоть малейшее движение, и тигр, не раздумывая, прыгнул бы на него.
Его судьба всецело зависела от этого зверя. Или, возможно, от Будды, обитавшего во всех живых существах.
Он не удивился, когда тигр отвернулся и два желтых огня погасли. Ему показалось, что одновременно пропал, растворился во мраке необычный мир, полный дикой, необузданной мощи и неистощимой энергии, открывшийся ему в глазах зверя. Ужасная, созданная самой природой разрушительная машина снова стала частью ночи.
В течение многих лет Хуайшань Хан не раз проводил бессонные ночи, пытаясь расшифровать послание, адресованное ему Буддой посредством этих глаз. В конце концов он решил, что суть этого послания такова; воплощение звериной жестокости — тигр не убивает всех подряд, а если убивает, то не испытывает ни малейшего раскаяния.
И вот теперь, сидя в грязном плетеном кресле, предложенном ему генералом Куо, Хуайшань Хан всматривался в угольно-черные глаза Ци Линь и чувствовал, что перед ним та же самая жуткая разрушительная машина из его прошлого.
Он принудил себя взять ее руку. Перевернув ладонь Ци Линь, он стал разглядывать ее, точно хиромант, пытающийся по переплетениям линий отгадать прошлое и будущее человека. Однако Хуайшань Хана занимало совсем иное. Рука, которую он видел перед собой, была такой хрупкой, такой белой, такой изысканно прекрасной. И именно эта рука, он знал, поставила точку в конце жизненного пути полковника Ху. В ней было что-то от завораживающей красоты того зверя, продолжавшего каким-то образом сохранять странную власть над его душой, Он вспомнил, как тогда в его груди вдруг вспыхнуло непреодолимое желание ласково прижаться к бархатным глазам тигра. Ему захотелось подобраться вплотную к источнику этой странной власти, действие которой он остро ощущал на себе. И разве эта девушка, внучка его заклятого врага, не обладает той же обманчивой притягательностью?
Было безумием думать так, верить в подобную власть. Однако безумие давно стало постоянным спутником Хуайшань Хана. Частица зияющей черноты колодца продолжала жить в его душе долгие годы после того, как генерал Куо вытащил его из кошмарной дыры, навсегда ставшей его миром.
Он закрыл глаза и содрогнулся. О, тот колодец! Мир, обреченный на вечное проклятие. Генерал Куо спас его, но Хуайшань Хан чувствовал, что продолжает обитать в том мире. В мире колодца. Целую вечность он провел там, дожидаясь помощи, и с тех пор страшная, мучительная боль навсегда поселилась в его сердце. Всмотревшись в глаза Ци Линь, Хуайшань Хан с ужасом понял, что на самом деле он уже давным-давно мертв. Его жизнь оборвалась в беспросветном мраке бездонной дыры.
И еще он понял, что никогда не был более живым, чем в те мгновения, когда завороженно смотрел в желтые, беспощадные глаза, вспыхнувшие перед ним во тьме ночи. Теперь он сознавал, сколь многим обязан той встречей со свирепым хищником. Протянув трясущиеся морщинистые руки к Ци Линь, он приблизил очаровательную головку девушки к своему лицу. Ее щеки пылали, словно согретые таинственным солнцем, горевшим во тьме, а кожа ее была такой же бархатной, какой являлась ему во снах шкура уссурийского тигра.
Он окунулся в поток энергии, струившейся от Ци Линь, чувствуя, что, если она сейчас попытается сломать ему шею так же, как проделала это с полковником Ху, он не станет препятствовать ей. Однако подобная мысль не могла прийти ей в голову. Хуайшань Хан твердо верил в это и был прав.
Нет, она не станет причинять ему никакого вреда. Зато эта внучка его смертельного врага охотно прикончит того, кого он укажет ей. Даже если это будет ее отец, Джейк Мэрок Ши.
В порыве почти религиозного благоговения Хуайшань Хан прижался губами к ее горячему лбу и на мгновение — увы, всего лишь на одно мгновение — почувствовал себя свободным от ужаса перед черной дырой колодца.
* * *
Огненные цветы распускались в ночном небе. — Кто-то понимает толк в фейерверках, — заметил Треноди, глядя на них. До него и Симбала доносились приглушенные звуки хлопков и шипение искр, несмотря на довольно приличное расстояние.
— Когда мальчик появится, мне придется уйти, — промолвил Симбал. Угроза, притаившаяся в его словах, не ускользнула от внимания Треноди. Они находились на площадке открытого кафе. По-прежнему было так жарко, что Макс прямо-таки обливался потом. У него уже сложилось твердое мнение о здешнем климате как о совершенно неприятном, и он искренне удивлялся про себя, как это Симбалу может нравиться здесь.
— Я приехал сюда не для того, чтобы толковать с тобой про Питера Каррена, — отозвался он. — Такую информацию я мог бы отправить телексом или прислать с Моникой.
Неподалеку от них стояла довольно большая статуя Будды, одна из тех, что попадаются в Бирме на каждом шагу. Будда сидел, скрестив ноги, слегка вытянув вперед левую руку и положив на колено правую, так что пальцы ее касались земли.
— И уж коли так дело пошло, — продолжал Треноди, — я рад, Тони, что ты сердишься на меня. Это доказывает, что ты находишься в нужной форме. — Он глотнул пива из запотевшего стакана. — Мне не хотелось бы, зайдя так далеко, вдруг обнаружить, что я ошибся в тебе.
Треноди внешне держался очень самоуверенно, и это обстоятельство весьма заинтересовало Симбала. В настоящий момент Макс находился на чужой для себя территории, а, насколько мог судить Тони, он не относился к числу любителей дальних путешествий и переездов. У него был слабый желудок, предрасположенный подхватывать местных паразитов или всевозможные кишечные инфекции. По крайней мере, в УБРН всегда ходили слухи на это счет, когда Симбал работал там.
— Послушай, Макс. Скажи мне честно, ты знал, что Питер Каррен жив? — осведомился он.
— Откуда мне было знать?
— Ты видишь вон того Будду? Он появился на свет много веков назад. В основание статуи вставлены самые настоящие бриллианты. — Симбал налил себе еще пива.
— Это Бхумиспара мудра. Он взывает к Васумдари, богине земли.
— Я не знал, что Будда нуждался в чьей-либо помощи, — сухо заметил Треноди.
— Согласно легенде, — продолжал Тони, не обращая внимания на его слова, — Мара, бог разрушения, вначале хотел уничтожить Будду, выпустив на него рой злобных, свирепых демонов. Потерпев неудачу, он послал трех своих дочерей: Желание, Удовлетворение и Страсть, чтобы те поколебали добродетели Будды. Будда прикоснулся к земле и призвал Васумдари стать свидетельницей того, что он обнаружил совершенные знания. С его согласия земля вздыбилась и качнулась с такой силой, что Мару и его дочерей отнесло далеко прочь от Будды.
Допив пиво, Треноди поставил стакан в центр стола, словно воздвигнув своеобразный барьер между собой и Симбалом.
— Вот, значит, кем ты считаешь меня, Тони. Марой, богом разрушения, стремящимся расправиться с тобой. Да?
Симбал промолчал в ответ. Он слишком хорошо помнил предупреждение Роджера Донована относительно Макса.
— Сегодня я всего лишь посланец. Гонец, доставивший худые вести. Ты станешь слушать то, что я буду рассказывать?
— Ладно.
Треноди наклонился вперед. Отблески фейерверка окрашивали его лицо в розоватые и золотистые тона. Разноцветные пятна ползли по его щекам, точно намокший грим.
— Я имел в виду слушать всерьез, Тони, до конца, пусть и весьма горького. Слушать, даже если кое-что из этого ты предпочел бы не слышать никогда. Вспомни, ведь я был твоим начальником и не раз помогал тебе выпутываться из какой-нибудь заварушки. Мне всегда удавалось сохранить твою шкуру в неприкосновенности. И это относится не только к тебе, но и к другим моим ребятам: я всегда делаю все, чтобы спасти их шкуры.
— Но не душу, — возразил Симбал, сознававший, однако, правоту Треноди. Тот действительно всегда ставил на первое место своих людей. Ему не раз доставалось от самодовольных тупиц и пройдох, занимавших высокие кресла, однако его подчиненные зачастую даже не узнавали об этом. Подобный подход был редкостью. Большинство начальников всевозможных спецслужб думало лишь об успехе операций, мало заботясь о своих людях. — Ты забыл, что теперь я работаю на Роджера Донована?
— Верно. На Донована. Твоего старого приятеля со времен колледжа.
— Ты полагаешь, что он предложил мне работу только из-за нашей былой дружбы? — Симбал внимательно взглянул на собеседника.
— Господи, нет, конечно. Однако это обстоятельство наверняка сыграло свою роль. И, возможно, ключевую. Я думаю, Донован верит, что в трудные моменты ты всегда окажешься на его стороне, что бы ни случилось.
— Только потому, что мы вместе росли и учились?
— Не стоит недооценивать личную связь, Тони. Вы вместе выполняли все обряды и ритуалы юности. Такие вещи всегда остаются в памяти, и через них бывает трудно перешагнуть.
— До сих пор ты еще ни словом не обмолвился о Каррене и Беннетте.
— Я благодарен тебе, Тони. Благодаря тебе нам удалось найти их. Ты ведь настоящий рыцарь. Я знал, как ты воспримешь известие о смерти Каррена.
— И тебе было наплевать, как оно подействует на Монику?
— Поверь, Тони, для нее самой гораздо лучше думать, что Каррен мертв, нежели знать истинное положение вещей.
— Тебе доставляет удовольствие изображать из себя Господа Бога?
Треноди пропустил это замечание мимо ушей.
— Я знал, что стоит мне заинтересовать тебя, как ты с головой уйдешь в дело. Ты почти тотчас же вышел на Беннетта, чему, по правде сказать, я даже не очень удивился. Ведь ты всегда был лучшим из моих бульдогов, Тони. Мне нередко приходилось оттаскивать тебя от жертвы.
— Я не только нашел их обоих, Макс, — сказал Симбал. — Я знаю, что Каррен с Беннеттом участвуют в деле, слишком крутом не только для УБРН, но даже и для Куорри. Мне попали в руки некоторые факты, но пока из них нельзя сделать конкретных выводов. Перед смертью Бегунок Йи успел поделиться со мной кое-какой информацией. Он заявил, что дицуй занялась переброской оружия по всему земному шару. Причем не с целью перепродажи, а для создания запасов. Йи утверждал, будто эти противопехотные гранатометы будут в состоянии уничтожить весь мир. И еще он назвал Беннетта джинном, который отворяет дверь. Ты не знаешь, что он хотел этим сказать, Макс?
— Все, что я знаю, ты уже слышал от меня, — ответил Треноди. — Мне пришлось серьезно попотеть, прежде чем я получил добро на этот разговор с тобой. Черт знает сколько...
— Значит, Каррен и Беннетт тут ни при чем, — перебил его Симбал. — С самого начала речь шла не о них.
— Да нет, сначала речь шла именно о них. Однако Каррен и Беннетт — одно дело, а Роджер Донован — совсем другое.
— Кто должен был дать тебе добро на этот разговор? — поинтересовался Симбал.
— Президент.
— Президент чего?
— Соединенных Штатов, — со вздохом ответил Треноди. — Инициатива исходила с самого верха, Тони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
— Если ты прав насчет Чень Чжу, то теперь это его владения. Там находится центр могущества нашего врага.
Джейк серьезно взглянул в глаза собеседнику. — Дядя, если я не сделаю этого, то нам всем придет конец в самом ближайшем времени.
— Тогда, разумеется, тебе следует отправиться туда, Чжуань.
— Я хорошо позабочусь о ней, дядя. У меня нет никого ближе, чем твоя боу-сек.
— Моя жемчужинка. — Слезы заблестели в глазах старика. — Да, ты прав. Времена меняются. И причем гораздо больше, чем мне приходило в голову. Ши Чжилиня уже нет с нами. Ты стал Чжуанем. Моя боу-сек больше не ребенок. Однако нелегко понять и признать все это.
Интересно, что он в первую очередь подразумевает под словом “это”? — подумал Джейк.
* * *
Безумие росло, точно снежный ком. Находиться рядом с ней было все равно что стоять рядом с бушующим пламенем, вырвавшимся из-под контроля. Неудивительно, — думал Хуайшань Хан, — что полковника Ху больше нет в живых. Сидя в роскошной хижине генерала Куо, он походил на бесформенную груду свиного жира. Никогда прежде он не переживал так сильно из-за того, что одно его плечо было выше другого. Это обстоятельство служило ему физически ощутимым напоминанием о колодце. Хотя, возможно, еще большим напоминанием о том злоключении, перевернувшем всю его жизнь, была Ци Линь. Ее глаза горели, как раскаленные угли. Однажды, давным-давно, Хуайшань Хану уже довелось увидеть нечто подобное. Он отправился на север Китая охотиться на уссурийских тигров. И вот однажды ночью один из этих огромных, кровожадных зверей забрел на стоянку, устроенную Ханом и сопровождавшими его охотниками. Он до сих пор явственно помнил, эти огромные, совершенно круглые желтые глаза, излучавшие свет в непроглядном мраке ночи. Они так долго светились в кромешной тьме, что Хуайшань Хану в конце концов стало казаться, что весь мир исчез и остались лишь он сам и страшный ночной хищник.
В какой-то момент Хан вдруг понял, что в течение следующей минуты решится вопрос его жизни и смерти. Решится без его участия. Стоило ему сделать хоть малейшее движение, и тигр, не раздумывая, прыгнул бы на него.
Его судьба всецело зависела от этого зверя. Или, возможно, от Будды, обитавшего во всех живых существах.
Он не удивился, когда тигр отвернулся и два желтых огня погасли. Ему показалось, что одновременно пропал, растворился во мраке необычный мир, полный дикой, необузданной мощи и неистощимой энергии, открывшийся ему в глазах зверя. Ужасная, созданная самой природой разрушительная машина снова стала частью ночи.
В течение многих лет Хуайшань Хан не раз проводил бессонные ночи, пытаясь расшифровать послание, адресованное ему Буддой посредством этих глаз. В конце концов он решил, что суть этого послания такова; воплощение звериной жестокости — тигр не убивает всех подряд, а если убивает, то не испытывает ни малейшего раскаяния.
И вот теперь, сидя в грязном плетеном кресле, предложенном ему генералом Куо, Хуайшань Хан всматривался в угольно-черные глаза Ци Линь и чувствовал, что перед ним та же самая жуткая разрушительная машина из его прошлого.
Он принудил себя взять ее руку. Перевернув ладонь Ци Линь, он стал разглядывать ее, точно хиромант, пытающийся по переплетениям линий отгадать прошлое и будущее человека. Однако Хуайшань Хана занимало совсем иное. Рука, которую он видел перед собой, была такой хрупкой, такой белой, такой изысканно прекрасной. И именно эта рука, он знал, поставила точку в конце жизненного пути полковника Ху. В ней было что-то от завораживающей красоты того зверя, продолжавшего каким-то образом сохранять странную власть над его душой, Он вспомнил, как тогда в его груди вдруг вспыхнуло непреодолимое желание ласково прижаться к бархатным глазам тигра. Ему захотелось подобраться вплотную к источнику этой странной власти, действие которой он остро ощущал на себе. И разве эта девушка, внучка его заклятого врага, не обладает той же обманчивой притягательностью?
Было безумием думать так, верить в подобную власть. Однако безумие давно стало постоянным спутником Хуайшань Хана. Частица зияющей черноты колодца продолжала жить в его душе долгие годы после того, как генерал Куо вытащил его из кошмарной дыры, навсегда ставшей его миром.
Он закрыл глаза и содрогнулся. О, тот колодец! Мир, обреченный на вечное проклятие. Генерал Куо спас его, но Хуайшань Хан чувствовал, что продолжает обитать в том мире. В мире колодца. Целую вечность он провел там, дожидаясь помощи, и с тех пор страшная, мучительная боль навсегда поселилась в его сердце. Всмотревшись в глаза Ци Линь, Хуайшань Хан с ужасом понял, что на самом деле он уже давным-давно мертв. Его жизнь оборвалась в беспросветном мраке бездонной дыры.
И еще он понял, что никогда не был более живым, чем в те мгновения, когда завороженно смотрел в желтые, беспощадные глаза, вспыхнувшие перед ним во тьме ночи. Теперь он сознавал, сколь многим обязан той встречей со свирепым хищником. Протянув трясущиеся морщинистые руки к Ци Линь, он приблизил очаровательную головку девушки к своему лицу. Ее щеки пылали, словно согретые таинственным солнцем, горевшим во тьме, а кожа ее была такой же бархатной, какой являлась ему во снах шкура уссурийского тигра.
Он окунулся в поток энергии, струившейся от Ци Линь, чувствуя, что, если она сейчас попытается сломать ему шею так же, как проделала это с полковником Ху, он не станет препятствовать ей. Однако подобная мысль не могла прийти ей в голову. Хуайшань Хан твердо верил в это и был прав.
Нет, она не станет причинять ему никакого вреда. Зато эта внучка его смертельного врага охотно прикончит того, кого он укажет ей. Даже если это будет ее отец, Джейк Мэрок Ши.
В порыве почти религиозного благоговения Хуайшань Хан прижался губами к ее горячему лбу и на мгновение — увы, всего лишь на одно мгновение — почувствовал себя свободным от ужаса перед черной дырой колодца.
* * *
Огненные цветы распускались в ночном небе. — Кто-то понимает толк в фейерверках, — заметил Треноди, глядя на них. До него и Симбала доносились приглушенные звуки хлопков и шипение искр, несмотря на довольно приличное расстояние.
— Когда мальчик появится, мне придется уйти, — промолвил Симбал. Угроза, притаившаяся в его словах, не ускользнула от внимания Треноди. Они находились на площадке открытого кафе. По-прежнему было так жарко, что Макс прямо-таки обливался потом. У него уже сложилось твердое мнение о здешнем климате как о совершенно неприятном, и он искренне удивлялся про себя, как это Симбалу может нравиться здесь.
— Я приехал сюда не для того, чтобы толковать с тобой про Питера Каррена, — отозвался он. — Такую информацию я мог бы отправить телексом или прислать с Моникой.
Неподалеку от них стояла довольно большая статуя Будды, одна из тех, что попадаются в Бирме на каждом шагу. Будда сидел, скрестив ноги, слегка вытянув вперед левую руку и положив на колено правую, так что пальцы ее касались земли.
— И уж коли так дело пошло, — продолжал Треноди, — я рад, Тони, что ты сердишься на меня. Это доказывает, что ты находишься в нужной форме. — Он глотнул пива из запотевшего стакана. — Мне не хотелось бы, зайдя так далеко, вдруг обнаружить, что я ошибся в тебе.
Треноди внешне держался очень самоуверенно, и это обстоятельство весьма заинтересовало Симбала. В настоящий момент Макс находился на чужой для себя территории, а, насколько мог судить Тони, он не относился к числу любителей дальних путешествий и переездов. У него был слабый желудок, предрасположенный подхватывать местных паразитов или всевозможные кишечные инфекции. По крайней мере, в УБРН всегда ходили слухи на это счет, когда Симбал работал там.
— Послушай, Макс. Скажи мне честно, ты знал, что Питер Каррен жив? — осведомился он.
— Откуда мне было знать?
— Ты видишь вон того Будду? Он появился на свет много веков назад. В основание статуи вставлены самые настоящие бриллианты. — Симбал налил себе еще пива.
— Это Бхумиспара мудра. Он взывает к Васумдари, богине земли.
— Я не знал, что Будда нуждался в чьей-либо помощи, — сухо заметил Треноди.
— Согласно легенде, — продолжал Тони, не обращая внимания на его слова, — Мара, бог разрушения, вначале хотел уничтожить Будду, выпустив на него рой злобных, свирепых демонов. Потерпев неудачу, он послал трех своих дочерей: Желание, Удовлетворение и Страсть, чтобы те поколебали добродетели Будды. Будда прикоснулся к земле и призвал Васумдари стать свидетельницей того, что он обнаружил совершенные знания. С его согласия земля вздыбилась и качнулась с такой силой, что Мару и его дочерей отнесло далеко прочь от Будды.
Допив пиво, Треноди поставил стакан в центр стола, словно воздвигнув своеобразный барьер между собой и Симбалом.
— Вот, значит, кем ты считаешь меня, Тони. Марой, богом разрушения, стремящимся расправиться с тобой. Да?
Симбал промолчал в ответ. Он слишком хорошо помнил предупреждение Роджера Донована относительно Макса.
— Сегодня я всего лишь посланец. Гонец, доставивший худые вести. Ты станешь слушать то, что я буду рассказывать?
— Ладно.
Треноди наклонился вперед. Отблески фейерверка окрашивали его лицо в розоватые и золотистые тона. Разноцветные пятна ползли по его щекам, точно намокший грим.
— Я имел в виду слушать всерьез, Тони, до конца, пусть и весьма горького. Слушать, даже если кое-что из этого ты предпочел бы не слышать никогда. Вспомни, ведь я был твоим начальником и не раз помогал тебе выпутываться из какой-нибудь заварушки. Мне всегда удавалось сохранить твою шкуру в неприкосновенности. И это относится не только к тебе, но и к другим моим ребятам: я всегда делаю все, чтобы спасти их шкуры.
— Но не душу, — возразил Симбал, сознававший, однако, правоту Треноди. Тот действительно всегда ставил на первое место своих людей. Ему не раз доставалось от самодовольных тупиц и пройдох, занимавших высокие кресла, однако его подчиненные зачастую даже не узнавали об этом. Подобный подход был редкостью. Большинство начальников всевозможных спецслужб думало лишь об успехе операций, мало заботясь о своих людях. — Ты забыл, что теперь я работаю на Роджера Донована?
— Верно. На Донована. Твоего старого приятеля со времен колледжа.
— Ты полагаешь, что он предложил мне работу только из-за нашей былой дружбы? — Симбал внимательно взглянул на собеседника.
— Господи, нет, конечно. Однако это обстоятельство наверняка сыграло свою роль. И, возможно, ключевую. Я думаю, Донован верит, что в трудные моменты ты всегда окажешься на его стороне, что бы ни случилось.
— Только потому, что мы вместе росли и учились?
— Не стоит недооценивать личную связь, Тони. Вы вместе выполняли все обряды и ритуалы юности. Такие вещи всегда остаются в памяти, и через них бывает трудно перешагнуть.
— До сих пор ты еще ни словом не обмолвился о Каррене и Беннетте.
— Я благодарен тебе, Тони. Благодаря тебе нам удалось найти их. Ты ведь настоящий рыцарь. Я знал, как ты воспримешь известие о смерти Каррена.
— И тебе было наплевать, как оно подействует на Монику?
— Поверь, Тони, для нее самой гораздо лучше думать, что Каррен мертв, нежели знать истинное положение вещей.
— Тебе доставляет удовольствие изображать из себя Господа Бога?
Треноди пропустил это замечание мимо ушей.
— Я знал, что стоит мне заинтересовать тебя, как ты с головой уйдешь в дело. Ты почти тотчас же вышел на Беннетта, чему, по правде сказать, я даже не очень удивился. Ведь ты всегда был лучшим из моих бульдогов, Тони. Мне нередко приходилось оттаскивать тебя от жертвы.
— Я не только нашел их обоих, Макс, — сказал Симбал. — Я знаю, что Каррен с Беннеттом участвуют в деле, слишком крутом не только для УБРН, но даже и для Куорри. Мне попали в руки некоторые факты, но пока из них нельзя сделать конкретных выводов. Перед смертью Бегунок Йи успел поделиться со мной кое-какой информацией. Он заявил, что дицуй занялась переброской оружия по всему земному шару. Причем не с целью перепродажи, а для создания запасов. Йи утверждал, будто эти противопехотные гранатометы будут в состоянии уничтожить весь мир. И еще он назвал Беннетта джинном, который отворяет дверь. Ты не знаешь, что он хотел этим сказать, Макс?
— Все, что я знаю, ты уже слышал от меня, — ответил Треноди. — Мне пришлось серьезно попотеть, прежде чем я получил добро на этот разговор с тобой. Черт знает сколько...
— Значит, Каррен и Беннетт тут ни при чем, — перебил его Симбал. — С самого начала речь шла не о них.
— Да нет, сначала речь шла именно о них. Однако Каррен и Беннетт — одно дело, а Роджер Донован — совсем другое.
— Кто должен был дать тебе добро на этот разговор? — поинтересовался Симбал.
— Президент.
— Президент чего?
— Соединенных Штатов, — со вздохом ответил Треноди. — Инициатива исходила с самого верха, Тони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96