Один говорили, что пустоглазые пришельцы явились из опаленной заморской земли, другие – что выползли из-под земли, что они дожидались чумы, а то и принесли ее, ибо отражать вторжение колоссальной ценой выпало Параниосу и Танмандратору, покуда Лазура Марок лежала в руинах. Так закончился Золотой век.
Сердце цивилизации переместилось в молодую еще Париону. Каждое царство гордо несло свою независимость; цари ссорились друг с другом и с элирами, в то время, как Торит Мир на севере оставался общей угрозой. И все же это было плодоносное время, век если не золотой, то серебряный. Покуда бхадрадомен не явились снова. И снова.
После каждого разгрома они возвращались, упорные, как тараканы, губительные, как саранча. За два столетия они покрыли мраком весь континент, и оставались еще два века. Царства рушились перед ними, одно за другим. Гарнелис даже представить не мог себе всего кошмара той эпохи; человечий разум не мог его вместить. И наконец, осталась одна Париона. Все царства обратились к Янтарной Цитадели, к своей последней надежде; и только когда все короны перешли к царям в Парионе, когда все земли объединились под общим властителем, люди смогли обратить вспять прилив, и изгнать бхадрадомен в ходе долгой, кровопролитной, страшной войны, завершившейся на Серебряных равнинах Танмандратора.
С тех пор прошло двести пятьдесят лет мира и восстановления. Гарнелис мысленно называл их Гелиодоровым веком, когда земля сияет под солнцем, подобно драгоценному камню. Властители Парионы правили мудро и мягко, и оттого прочие царства с радостью остались под их короною, помня о важности единства. То было великое достижение – слияние Девяти Царств.
Только вот сам Гарнелис ничего не совершил ради этого. Наследство упало ему в руки, как созревшее золотое яблоко. Он должен совершить что-то, оставить по себе след.
Царь бросил взгляд на вершины двух городских холмов. Вместе с Янтарной Цитаделью они образовывали почти равносторонний треугольник, так что из окна были одновременно видны оба. На холме по правую руку высился жемчужный купол храма богини Нефетер. На холме по левую руку когда-то стоял Старый царский театр, одно из старейших и прекраснейших зданий Парионы.
Теперь, увы, он сгинул.
Прищурившись, Гарнелис озирал площадку. Деревья на холме срубили, верхушка выглядела голой и изувеченной. Уродливой. Его подданные сражались, лишались жизни и свободы, чтобы сохранить этот театр, и до сих пор горожане при виде проплешины на его месте утирали слезы, но Гарнелис не плакал. Это их вина. Если бы они только поверили в него, когда он впервые объявил о своей стройке. Если б только этот самодовольный лицедей Сафаендер не высмеял его планы в своей так называемой сатире, а слушатели не хохотали с таким восторгом…
В день, когда он отдал указ о сносе театра, отношение к нему подданных изменилось. Доверие омрачилось страхом и подозрением, насмешка умерла. И сожаления Гарнелис не испытывал. Против его планов выступала лишь горстка людей, но он должен был действовать решительно, показать, что инакомыслие нетерпимо. Когда-нибудь, когда они поймут, его простят и вспомнят хвалой. Он знал – его все еще любят.
В конце концов, набор мастеров двигался очень успешно. Народ Параниоса и многоозерного Митрайна соглашался с охотою, как и светловолосые жители Норейи, земли непроглядных загадочных лесов, и даже скользкие эйсилионцы, чей бог – лис, а богиня – змея. А как легко отдали своих юнцов хитромудрые мечтатели Лазуры Марок, и даже пытались отправить больше, чем он просил!
Сколько было известно царю, охотники Дейрланда и крестьяне Сеферета также шли покорно. От Торит Мира Гарнелис ждал горя, и оттого хитро указал набрать оттуда большую часть командиров – мужчин и женщин, готовых быть суровыми, жесткими, даже жестокими. Как легко соблазняла их власть! Менее всего царь ждал сопротивления от Танмандратора; а все же тамошние жители, обычно столь отважные верные, имели дерзость обратиться к царю с прошениями! Трудно организовать набор в столь обширном царстве. Но они, будь они прокляты, подчинятся! Гарнелис всегда уважал их искреннюю натуру, и не ждал, что она обернется против него. Предатели.
Глядя на вершину холма, Гарнелис представлял себе, как она будет смотреться, когда стройка подойдет к завершению. Иные мысли не тревожили его. Даже мысль о том, чего он ждет, что должно случится скоро и страшно. Трудно было отвлечься на что-то от его стройки.
Узловатая длинная рука Гарнелиса потянула за шнурок колокольца, вызывая поджидающего за дверью слугу.
– Пришли ко мне Лафеома, – приказал царь. – И пусть он принесет чертежи.
Лафеом явился быстро. Двери из золотого дуба, пропуская его укутанную белым плащом фигуру. Архитектор шел быстрым, скользящим шагом, волоча под мышкой сверток пергаментов.
– Ваше величество! – Лафеом поклонился. – Желаете видеть последние уточнения в планах?
– С твоего позволения. Извини, коли прервал твои труды.
– Ни в коей мере, государь. Моя цель – всемерно предчувствовать и исполнять ваши желания.
– Что тебе прекрасно удается. – Гарнелис слабо улыбнулся, и его улыбка, как в зеркале, отразилась на бледном личике архитектора. Слащавое какое лицо, подумал Гарнелис, слишком правильное и мягкое для живого человека; но глаза черные, взгляд острый и хитрый. В последнее время царь чувствовал большее родство душ с архитектором, нежели со своими близкими. – Чертежи расстели на столе.
Лафеом послушно развернул на мраморной столешнице листы, прижимая книгами непослушные уголки. Архитектор всюду появлялся в тонких черных перчатках, объясняя, что у него раздражение кожи от чернил; на самом деле руки его выглядели изуродованными, но вежливость не позволяла царю спросить. Чертежи изображали сечения каменных блоков, котлованов, фундамента, системы подъемников, но внимание царя приковывал один – чертеж самой башни.
– Высота, – промолвил он. – Как ты намереваешься достигнуть подобной высоты?
– Это оказалось непросто, государь…
Гарнелис гневно глянул на строителя.
– Эту сложность необходимо разрешить!
Лафеом отвел глаза и склонил голову.
– Я хотел сказать, государь, – умиротворяюще проговорил он, – что, хотя это оказалось непросто, мы преодолели все технические сложности. Добыча камня идет отменно; противодействия подземцев почти не ощущается.
Гарнелис поцокал языком. Подземцы были народом обидчивых карл, полагавших, будто им едино дано божественное право добывать камень. Прежде Гарнелис жадно впитывал все сведения о нечеловеческих народах, теперь само их существование раздражало его. От них мир становился слишком сложным.
– Тогда не поминай их при мне! – прошипел он.
– Простите, государь. Мы почти готовы укладывать фундамент.
– Сколько еще?
– Если быть точным, четыре дня.
– Хорошо… – выдохнул царь. – Хорошо.
– Здесь мы внесли некоторые изменения, как видите…
Пока архитектор объяснял, Гарнелис перевел взгляд с чертежа на холм за окном, словно въяве озирая башню, взмывающую ввысь до самого небесного свода. Башня светлого мрамора – цвета желтого берилла, цвета солнца – изукрашенная опалом, и солнечником, и аметистом. От красоты ее у Гарнелиса перехватило дыхание. Его Гелиодоровая башня.
Это должен быть монумент Богине, пронзающий ее покрывало, подобно уду ее супруга, символизирующий божественное происхождение жизни; но также башня должна была стать даром Гарнелиса Парионе, его жертвой богам, его надгробием. Так, и только так, он сможет быть уверен, что народ Авентурии его не забудет.
Этого царь боялся превыше всего – что за все свое долгое правление он не совершил ничего смелого, решительного, запоминающегося, что имя Гарнелиса умрет вместе с ним. Ему семьдесят семь; отведено ему еще три года или тридцать – все слишком мало!
– Отлично. Тогда с самого начала – напомни мне все этапы стройки…
Голос разъяснявшего все мелочи Лафеома звучал очень тихо – так тихо, что шум из-за дверей едва не заглушал его. Шаги в коридоре, негромкие встревоженные голоса. Кулаки царя стиснулись. Пришел миг, которого он так страшился. Он не хотел впускать пришедших, но раз они здесь – их ноша не окажется отвергнутой.
Гарнелис закрыл глаза, прислушиваясь к голосу архитектора. Рассудок его помрачила какая-то серая пелена, так что сквозь ее сплетения ничто не могло проникнуть, не исказившись, и в этой пелене Гарнелис тонул. Внезапно ему вспомнился тот день – это было прошлым летом – когда он объявил счастливому народу о начале своей стройки; вспомнил радость людей, их смех, исходящие от них любовь и доверие. «Эта башня станет чудом света. Это наш дар тебе, народ Авентурии. Строители этой башни обретут бессмертие». И приветственные кличи, и возгласы, и празднество!
Гарнелис цеплялся за это воспоминание.
Троекратный стук в дверь вернул его в чувство. Слуга впустил владыку Поэля, бледного, но собранного и серьезного. Гарнелис заметил, как смотрят на него слуга и привратники, пытаясь сдержать ужас и потрясение. Даже голос бесчувственного Поэля ломался, как сухая земля под сапогом.
– Ваше величество – воеводы царской стражи Вальнис и Керовен.
Гарнелис поднял взгляд. В дверях стояли двое воевод в зеленых с лиловым мундирах, тискали в руках кожаные шапки. Лица их были мрачны. А в полутьме коридора четверо стражников держали нагруженные носилки.
– Ваше величество, – начал Вальнис, тот, что повыше, – мы пришли со всею поспешностью…
– Обождите, – прервал его Гарнелис.
– Государь?
– Или вы не видите, что я занят? Обождите, покуда я не освобожусь от беседы с моим архитектором. Лафеом, продолжай.
Лицо Керовена не дрогнуло, но Вальнис явно был потрясен, и не сразу послушно склонил голову.
– Как повелит государь.
Примолкший было архитектор продолжил свой рассказ о стройке. Вмешательство его не смутило, и рассказ его не стал короче или беглее.
Лафеом не смолкал еще с четверть часа. Воеводы ждали; поначалу спокойно, потом начали мять в руках шапки и переглядываться. Носильщики устало переминались с ноги на ногу. Владыка Поэль хлестнул их взглядом, и все четверо понятливо замерли по стойке «смирно». Только когда Лафеом закончил, Гарнелис взмахом руки отпустил его. Архитектор свернул чертежи, подхватил рулон под мышку, и вышел, точно ничего особенного не случилось.
– Н-ну? – спросил Гарнелис.
Поэль кивнул воеводам. Вальнис покосился на Керовена, и оба, сложив руки на груди, выступили вперед.
– Государь, – трясущимся голосом начал Вальнис, – мы нашли его укрывище в подземельях нижегородского храма. Мы сделали все, чтобы взять его живым, однако он сопротивлялся долго и отважно. Это мой меч лишил его жизни. За то я молю о прощении. Коли мы дурно послужили царю, мы готовы принять кару.
Гарнелис вздохнул.
– Нет, воевода. Мой приказ был «взять его живым или мертвым». Преступление его было страшнейшим: предательство державы. Вы получите должную награду.
Но царь заметил, какими испуганными, подозрительными взглядами обменялись Вальнис и Керовен. Почему, ну почему они сомневаются в нем?
– Войдите, – обратился царь к носильщикам. – Тело его поместите на мраморный помост в дальней стены. Я приказал подготовить его заранее. Обстоятельства его гибели под страхом смерти должны сохраняться в строгой тайне! Я не желаю покрыть его имя позором. Будет объявлено лишь, что он скончался от внезапной хвори.
В молчании внесли солдаты свою ношу. На носилках, укрытое пурпурно-золотой парчой, лежало тело царевича Галеманта. Даже теперь он был красив; кто-то откинул темные волосы с бледного, сурового лица. Сорок девять лет ему исполнилось. Вглядываясь в родное лицо, Гарнелис ощутил укол тьмы в сердце, но чувство это казалось давно прошедшим. Он знал, но никак не мог ощутить, что на помосте лежит его наследник. Его единственный сын. Мертв.
Позднее, когда померк закат, царь Гарнелис размышлял над доской для игры в метрарх. Собственно, следующий ход был очевиден. Царь двинул золотую башню через всю паутину на дальний край доски, и объявил победу.
– Государь, едва ли я могу соперничать с вашим мастерством, – нервно прошептал его противник, молодой новобранец. – Желаете ли еще партию?
– Да, сыграем еще. Ты достойный противник, Трионис.
Игра затягивала Гарнелиса, и отказаться от этого ощущения царь не мог. Светловолосый юноша дрожащими пальцами принялся заново расставлять фигуры двумя противостоящими дугами – янтарной и лазуритовой. Башня, солнце, звезда, три луны, жрец, жрица, змей, воины на крохотных конях… Тишину в палате нарушали лишь стук фигур по доске да дыхание самого Гарнелиса.
Покой взорвали голоса за дверью, невнятные, смутные.
– Ваше величество – ее величество царица Мабриана! – возгласил прислужник.
Гарнелис слышал, как вошла его супруга, но глаз с доски не сводил. Он не желал думать ни о чем ином, как о расположении фигур на перекрестьях паутины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76