Быть суеверной просто глупо; в конце концов, это она всегда утешала трусишку Имми. А лес казался таким теплым и уютным! Разве что толстый слой палой листвы и тесно сбившиеся стволы делали его слишком уж душным, жарким, обволакивающим.
– За нами кто-то следит, – проговорил Линден, вырвав девушку из раздумий, грозивших перейти в дрему. Они шли уже третий час.
– Что? – вскрикнула Танфия.
Путники остановились, вглядываясь в чащу. Тишину нарушал только шорох облетающих листьев. Даже птицы молчали.
– Нич-чего тут нет, – выдохнул, наконец, Руфрид. Голос его прозвучал неестественно громко.
– Хватит, – решила Танфия. – Привал. Лин, тебе уже от усталости мерещится всякое.
– Я не хочу останавливаться, – безучастно проговорил Линден. Казалось, отчаяние опьяняет его.
– Братец, у тебя выбора нет, – подбодрил его Руфрид. – Если бы за нами шли, то уже догнали бы. Так что покуда мы в безопасности. Как только набредем на поляну, падаем и засыпаем на месте.
Вскоре они нашли стиснутую деревьями голую низинку. Там и решили устроить привал. Танфия так устала, что готова была задремать не то, что в заколдованном лесу, а и на бейновом пороге. Листвы в лощину нанесло немного, под ней была голая земля – темная, мягкая, торфянистая. Огоньку нашли поросший травой скат. Сами путники перекусили хлебом, запивая его сидром, потом закутались в плащи и устроились спать.
Танфия еще несколько минут лежала с закрытыми глазами. Перед ее взглядом вновь вставали картины пройденного пути. Вновь и вновь падал из седла Бейн, и девушка еще успела подумать «Мы убили его, теперь мы убийцы, они придут за нами…», прежде чем благословенное забытье поглотило ее.
Бороться она начала еще во сне. Ей снился жуткий кошмар – она не могла вздохнуть. Ужас выталкивал ее из сна, но чем больше она пробуждалась, тем ей становилось страшнее. Злые зубки покусывали ее за темя, голова и плечи лишались опоры и проседали. Что-то тянуло ее за волосы, волокло вниз, в могилу, комки земли скатывались на щеки…
В панике Танфия попыталась вскочить, но волосы ее застряли намертво, и она едва не выдернула их с корнями. Вокруг было темно, и по коже бегали сотни крохотных коготков. В земле вокруг ее тела что-то торопливо шебуршилось.
Девушка попыталась вскрикнуть, но торф набивался в рот. Земля смыкалась над лицом, а тело уходило все глубже. Она задыхалась. Она тонула в земле.
Глава шестая.
Янтарь и мгла
Изомира стояла на длинной платформе, закутавшись поплотнее в плащ и дрожа скорее от волнения, нежели от холода. Несмотря на окружавшую ее толпу, она никогда еще не чувствовала себя такой одинокой. Висевшая на столбе лампа покачивалась на ветерке, освещая только макушки и оставляя в тени лица.
Позади находился мрачный амбар, где ожидающим давали еду и горячий травяной отвар с медом. Впереди была длинная крытая повозка, запряженная двумя тяжеловозами. Восемь ее колес опирались на рельсы, уходящие в темноту двумя серебряными ленточками.
До этого дня Изомира никогда не видела подобного экипажа. Длиной он был шагов пятнадцать, по обеим сторонам в деревянных стенках были прорезаны окошки, закрытые ставенками – никаких стекол. Тяжеловозы были рослые, караковой масти, большеухие, толстошеие и крепконогие. Они нетерпеливо били копытами в утоптанную землю между рельсов. Кучер сидел на пристроенном спереди облучке, закутавшись в меха и придерживая поводья в ожидании команды.
В нескольких шагах за повозкой стояла еще одна, а дальше – третья. Изомира уже пронаблюдала, как укатываются в ночь три подобных экипажа. Сейчас пришла ее очередь.
– Хитро удумано, – произнес голос над ее плечом.
Оглянувшись, Имми увидела здоровенного, медведеподобного парня. Таких, как она, из него можно был двух накроить, а отблеск в его сонных глазках под густой и курчавой черной шевелюрой ее напугал. Она бы и хотела отделаться от нежданного собеседника, да не знала, как.
– Что?
– Повозку на рельсы поставить. Лошадям, глядишь, и тащить легче.
– О…
«Мне все равно, – подумала она, отстраняясь. – Я домой хочу».
– Следующие! – гаркнул стражник. – Не торопитесь. Места всем хватит. Отхожее в заднем конце. Завтракать будете в Маннанете.
Изомира вместе с другими рекрутами ждала, покуда не выкликнут ее имя, прежде чем вскарабкаться по крутой лесенке в фургон. Внутри рассаживаться пришлось на двух скамьях, друг напротив друга, так что колени сидящих едва не соприкасались. К своему расстройству Имми обнаружила, что человек-медведь расселся напротив нее. Большая часть рекрутов, как и она сама, была совсем юна и очень расстроена. Четверо стражников – женщина и трое мужчин – вошли последними, заняв места у печурки в дальнем конце. Сейчас огонь не горел, но Имми уже начала задумываться, а много ли будет от печки толку, когда похолодает.
Старший стражник, мужчина лет пятидесяти, не слишком страшный и нимало не озабоченный своими подопечными – со стуком задвинул засов и крикнул кучеру, что можно отправляться. Вагон качнулся, трогаясь с места, подвешенные под потолком лампы закачались, и вместе с ними заметались по стенам тени. Изомира вцепилась в скамью. От страха у нее закружилась голова. Скрипя и содрогаясь, повозка двинулась в ночь.
Вскоре мельтешение теней унялось. Тяжеловозы двигались мерной рысью, а вагон катился намного ровнее, чем обычные экипажи, но от потряхиваний и качки у Имми вскоре заныли кости.
Трудно было избежать взглядов сидящего напротив парня. Изомира пыталась глядеть в стену, в потолок, в пол, но всякий раз, как ее взгляд падал на медведеподобного, она замечала, что он не сводит с нее глаз. Она вздрогнула, чувствуя себя ужасно неловко. Попробовала закрыть глаза, но сон не шел, и только перестук колес становился слышней и страшней.
– Ничего себе! – проговорил светловолосый юноша, сидевший рядом с «медведем». – Никогда такого не видел.
– Должно быть, царь очень мудр, раз придумал такую повозку, – заметила темноволосая соседка Изомиры. – Но я б лучше сидела дома, рядом с любимым. – При разговоре она вертела в пальцах изящный медальончик из белого опала.
– А я – нет. Хочу посмотреть Париону. Меня зовут Лат.
– А меня – Серения.
Молодежь вокруг Изомиры принялась переговариваться, знакомиться, рассказывать, кто откуда родом. Пытались разговорить и ее, но девушка не могла заставить себя присоединиться. Слишком давили тоска и отчаяние. И все же журчание голосов успокаивало. Кто-то завел старую песню, остальные подхватили; звучали вперемешку знакомые мелодии, и еще не слышанные. Песня убаюкала Имми, и та провалилась в полудрему, воскрешавшую перед глазами картины прошлого.
Все, что случилось после Излучинки, смазалось в памяти. Это случилось так быстро, так неумолимо, словно она стала паутинкой, лишенной веса и воли. Ее усадили в седло впереди одной из всадниц, сунули в руки узелок с вещами, не дали даже попрощаться с Линденом… даже не дали понять, насколько навсегда они расстаются. Она оцепенела тогда, не веря, что такое возможно. В ее сне уводили Линдена, а не ее саму.
Когда они покидали деревню, случилось что-то жуткое. Излучинцы бежали за ней, часть всадников повернулась встретить их. Потом слышались крики, и ужасный гам боя… а потом небо потемнело, и Изомира ощутила чужое, страшное присутствие, но конница по приказу Бейна быстро увезла ее подальше от тех мест.
С того дня ее преследовали кошмары. На расспросы ее никто не отвечал. Даже больше, чем расставание с семьей, ее тревожила судьба родных после того дня… если не их жизнь.
К тому времени, когда отряд достиг Хаверейна, Изомира осознала весь ужас ее положения. Сама она устала и натерла бедра седлом, но привычные к разъездам царские вестники останавливались лишь ради кратких привалов. Они не были к ней жестоки – всего лишь безразличны – но ее пугали уже одни их грубые манеры и тот простой факт, что они были чужаками.
Поначалу Изомира пребывала под ложным впечатлением, будто в ней есть нечто особенное, из-за чего ее избрали по царскому указу. Но когда они достигли города, там поджидали другие солдаты и кучка юношей и девушек из Хаверейна и окрестностей, набранных в рекруты, как и она сама. Тогда Имми поняла – она не особенная. Она лишь одна овца в пастве. Знание это одновременно успокаивало и пугало.
Всю жизнь о ней заботилась семья. Ни от кого – кроме Руфрида – она не слышала недоброго слова. Пусть она казалась родным чужой – слишком светлая, слишком открытая для темных сторон бытия – но они понимали и всегда защищали ее.
Сейчас ее никто не защищал. Ее даже не знал никто.
В Хаверейне рекрутов погрузили на телеги и отправили в Скальд по дороге, узкой и засыпанной кремневым боем. На ухабах телегу так трясло, что Изомире казалось, будто она рассыпается на кусочки. Кто-то из ее спутников радовался, кто-то плакал, сама же девушка замкнулась, не проронив ни слова, ни слезы. Ей казалось, что этот путь никогда не кончится.
Каждую ночь они делали привал и валились спать в разбитых у дороги палатках, но этих коротких часов никогда не хватало, чтобы отойти с дороги. Усталость глодала Изомиру изнутри. Еда была съедобная, но ее не хватало даже для Имми с ее птичьим аппетитом. В первый же вечер главный над солдатами строго предупредил всех, что попытка к бегству строго карается.
– Почему нас взяли в плен? – крикнул какой-то юноша. – Мы ничего дурного не сделали!
– Вы не пленники! – рявкнул воевода. – Вы государевы слуги, а это значит – закон и к вам относится, деревенщина вы этакая! Теперь вам жить по-новому, вот и привыкайте.
Изомира лежала на холодной земле, не смыкая глаз, и взгляд ее упирался в дальние холмы, и она думала «Вот если я встану, и пойду, и пойду, я через пару дней буду дома…» Заполночь тот юноша, что задал вопрос, попытался сбежать. Охрана поймала его и избила. Утром он вышел в кандалах, покрытый синяками и ссадинами. Это послужило уроком остальным. Но по большей части это был мирный и верный царю народ; не в их природе было противиться или спрашивать слишком о многом. Внезапно Имми пришло в голову, что солдаты-горожане это тоже знают… и презирают своих подопечных за это.
До Афтанского Рога они добрались за шесть дней. Размеры лагеря Изомиру поразили – по склону раскинулся целый палаточный городок, вместивший сотни юношей и девушек. Толпа пугала ее. К такому множеству людей она не могла привыкнуть, но выхода не было – лагерь окружала непреодолимая ограда.
Здесь всех официально записывали на службу царю. Старую одежду отняли, взамен выдали форменную – кожаные башмаки, свободные штаны и рубахи из грубой холстины тусклого буро-зеленого цвета, кожаные куртки и зеленые плащи, а еще – мешки для провизии и личных вещей. Изомира и хаверейнцы провели в лагере всего одну ночь; на заре они снова отправились в путь, уже под присмотром других воевод. Она была только рада, что хитроглазый, зловещий Бейн остался позади, и все же он был последней ниточкой к Излучинке. Теперь она уезжала все дальше в неведомое, и с каждым шагом надежда вернуться домой слабела.
К вечеру рекруты добрались до базы у подножия холмов, на которых стоял Скальд. Вот здесь и начинались серебристые рельсы, и здесь охрана начала загонять рекрутов, по сорок за раз, в конные повозки.
– Не грусти, – донесся до нее голос.
Изомира открыла глаза. Великан напротив нее нагнулся вперед; боясь, что он до нее дотронется, девушка вжалась в стенку вагона.
– Ты прости… – проговорил он. – Но у тебя такой одинокий вид. Я только…
– Оставь меня в покое, – попросила она, закутываясь в плащ поплотнее.
– Да ты не бойся! Я Беорвин, сын Атеда. А тебя как звать?
Имми не ответила, умоляя Брейиду и Антара, чтобы этот тип провалился пропадом, но он не исчез, и даже не отвел от нее пристального взгляда.
– Так как тебя звать-то? – переспросил он.
– Изомира, дочь Эйнии. Прошу, я хочу подремать.
«Медведь» будто не слышал.
– Я с Фортриновой Печатки. А ты откуда?
– Из Излучинки.
– А это где?
Изомира повернулась боком, пытаясь найти место, куда бы прислонить голову. Места не находилось. Спинка у скамьи была жесткая, а девушку рядом мотало, как флюгер.
– Так где это?
Наконец он сдался. Вопросов, к ее облегчению, больше не последовало. Но всю бесконечную ночь она не могла уснуть, и шея ее отваливалась от боли.
Каждые пару часов повозка останавливалась, чтобы рекруты могли размять ноги, отдохнуть и перекусить. Раз-два в день они останавливались на перекладной, где меняли коней и кучеров, чистили отхожее место, загружали запас воды и провианта. Это были единственные часы, приносившие облегчение – когда можно было пройтись по траве, или, закутавшись в плащи, подремать пару часов. Их повозка и следующая шли цугом, но по временам впереди можно было заметить предыдущую, и среди рекрутов стало игрой делать шуточные ставки на то, когда она покажется снова. Настроение у всех было неплохое, и волей-неволей молодежь сдружилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
– За нами кто-то следит, – проговорил Линден, вырвав девушку из раздумий, грозивших перейти в дрему. Они шли уже третий час.
– Что? – вскрикнула Танфия.
Путники остановились, вглядываясь в чащу. Тишину нарушал только шорох облетающих листьев. Даже птицы молчали.
– Нич-чего тут нет, – выдохнул, наконец, Руфрид. Голос его прозвучал неестественно громко.
– Хватит, – решила Танфия. – Привал. Лин, тебе уже от усталости мерещится всякое.
– Я не хочу останавливаться, – безучастно проговорил Линден. Казалось, отчаяние опьяняет его.
– Братец, у тебя выбора нет, – подбодрил его Руфрид. – Если бы за нами шли, то уже догнали бы. Так что покуда мы в безопасности. Как только набредем на поляну, падаем и засыпаем на месте.
Вскоре они нашли стиснутую деревьями голую низинку. Там и решили устроить привал. Танфия так устала, что готова была задремать не то, что в заколдованном лесу, а и на бейновом пороге. Листвы в лощину нанесло немного, под ней была голая земля – темная, мягкая, торфянистая. Огоньку нашли поросший травой скат. Сами путники перекусили хлебом, запивая его сидром, потом закутались в плащи и устроились спать.
Танфия еще несколько минут лежала с закрытыми глазами. Перед ее взглядом вновь вставали картины пройденного пути. Вновь и вновь падал из седла Бейн, и девушка еще успела подумать «Мы убили его, теперь мы убийцы, они придут за нами…», прежде чем благословенное забытье поглотило ее.
Бороться она начала еще во сне. Ей снился жуткий кошмар – она не могла вздохнуть. Ужас выталкивал ее из сна, но чем больше она пробуждалась, тем ей становилось страшнее. Злые зубки покусывали ее за темя, голова и плечи лишались опоры и проседали. Что-то тянуло ее за волосы, волокло вниз, в могилу, комки земли скатывались на щеки…
В панике Танфия попыталась вскочить, но волосы ее застряли намертво, и она едва не выдернула их с корнями. Вокруг было темно, и по коже бегали сотни крохотных коготков. В земле вокруг ее тела что-то торопливо шебуршилось.
Девушка попыталась вскрикнуть, но торф набивался в рот. Земля смыкалась над лицом, а тело уходило все глубже. Она задыхалась. Она тонула в земле.
Глава шестая.
Янтарь и мгла
Изомира стояла на длинной платформе, закутавшись поплотнее в плащ и дрожа скорее от волнения, нежели от холода. Несмотря на окружавшую ее толпу, она никогда еще не чувствовала себя такой одинокой. Висевшая на столбе лампа покачивалась на ветерке, освещая только макушки и оставляя в тени лица.
Позади находился мрачный амбар, где ожидающим давали еду и горячий травяной отвар с медом. Впереди была длинная крытая повозка, запряженная двумя тяжеловозами. Восемь ее колес опирались на рельсы, уходящие в темноту двумя серебряными ленточками.
До этого дня Изомира никогда не видела подобного экипажа. Длиной он был шагов пятнадцать, по обеим сторонам в деревянных стенках были прорезаны окошки, закрытые ставенками – никаких стекол. Тяжеловозы были рослые, караковой масти, большеухие, толстошеие и крепконогие. Они нетерпеливо били копытами в утоптанную землю между рельсов. Кучер сидел на пристроенном спереди облучке, закутавшись в меха и придерживая поводья в ожидании команды.
В нескольких шагах за повозкой стояла еще одна, а дальше – третья. Изомира уже пронаблюдала, как укатываются в ночь три подобных экипажа. Сейчас пришла ее очередь.
– Хитро удумано, – произнес голос над ее плечом.
Оглянувшись, Имми увидела здоровенного, медведеподобного парня. Таких, как она, из него можно был двух накроить, а отблеск в его сонных глазках под густой и курчавой черной шевелюрой ее напугал. Она бы и хотела отделаться от нежданного собеседника, да не знала, как.
– Что?
– Повозку на рельсы поставить. Лошадям, глядишь, и тащить легче.
– О…
«Мне все равно, – подумала она, отстраняясь. – Я домой хочу».
– Следующие! – гаркнул стражник. – Не торопитесь. Места всем хватит. Отхожее в заднем конце. Завтракать будете в Маннанете.
Изомира вместе с другими рекрутами ждала, покуда не выкликнут ее имя, прежде чем вскарабкаться по крутой лесенке в фургон. Внутри рассаживаться пришлось на двух скамьях, друг напротив друга, так что колени сидящих едва не соприкасались. К своему расстройству Имми обнаружила, что человек-медведь расселся напротив нее. Большая часть рекрутов, как и она сама, была совсем юна и очень расстроена. Четверо стражников – женщина и трое мужчин – вошли последними, заняв места у печурки в дальнем конце. Сейчас огонь не горел, но Имми уже начала задумываться, а много ли будет от печки толку, когда похолодает.
Старший стражник, мужчина лет пятидесяти, не слишком страшный и нимало не озабоченный своими подопечными – со стуком задвинул засов и крикнул кучеру, что можно отправляться. Вагон качнулся, трогаясь с места, подвешенные под потолком лампы закачались, и вместе с ними заметались по стенам тени. Изомира вцепилась в скамью. От страха у нее закружилась голова. Скрипя и содрогаясь, повозка двинулась в ночь.
Вскоре мельтешение теней унялось. Тяжеловозы двигались мерной рысью, а вагон катился намного ровнее, чем обычные экипажи, но от потряхиваний и качки у Имми вскоре заныли кости.
Трудно было избежать взглядов сидящего напротив парня. Изомира пыталась глядеть в стену, в потолок, в пол, но всякий раз, как ее взгляд падал на медведеподобного, она замечала, что он не сводит с нее глаз. Она вздрогнула, чувствуя себя ужасно неловко. Попробовала закрыть глаза, но сон не шел, и только перестук колес становился слышней и страшней.
– Ничего себе! – проговорил светловолосый юноша, сидевший рядом с «медведем». – Никогда такого не видел.
– Должно быть, царь очень мудр, раз придумал такую повозку, – заметила темноволосая соседка Изомиры. – Но я б лучше сидела дома, рядом с любимым. – При разговоре она вертела в пальцах изящный медальончик из белого опала.
– А я – нет. Хочу посмотреть Париону. Меня зовут Лат.
– А меня – Серения.
Молодежь вокруг Изомиры принялась переговариваться, знакомиться, рассказывать, кто откуда родом. Пытались разговорить и ее, но девушка не могла заставить себя присоединиться. Слишком давили тоска и отчаяние. И все же журчание голосов успокаивало. Кто-то завел старую песню, остальные подхватили; звучали вперемешку знакомые мелодии, и еще не слышанные. Песня убаюкала Имми, и та провалилась в полудрему, воскрешавшую перед глазами картины прошлого.
Все, что случилось после Излучинки, смазалось в памяти. Это случилось так быстро, так неумолимо, словно она стала паутинкой, лишенной веса и воли. Ее усадили в седло впереди одной из всадниц, сунули в руки узелок с вещами, не дали даже попрощаться с Линденом… даже не дали понять, насколько навсегда они расстаются. Она оцепенела тогда, не веря, что такое возможно. В ее сне уводили Линдена, а не ее саму.
Когда они покидали деревню, случилось что-то жуткое. Излучинцы бежали за ней, часть всадников повернулась встретить их. Потом слышались крики, и ужасный гам боя… а потом небо потемнело, и Изомира ощутила чужое, страшное присутствие, но конница по приказу Бейна быстро увезла ее подальше от тех мест.
С того дня ее преследовали кошмары. На расспросы ее никто не отвечал. Даже больше, чем расставание с семьей, ее тревожила судьба родных после того дня… если не их жизнь.
К тому времени, когда отряд достиг Хаверейна, Изомира осознала весь ужас ее положения. Сама она устала и натерла бедра седлом, но привычные к разъездам царские вестники останавливались лишь ради кратких привалов. Они не были к ней жестоки – всего лишь безразличны – но ее пугали уже одни их грубые манеры и тот простой факт, что они были чужаками.
Поначалу Изомира пребывала под ложным впечатлением, будто в ней есть нечто особенное, из-за чего ее избрали по царскому указу. Но когда они достигли города, там поджидали другие солдаты и кучка юношей и девушек из Хаверейна и окрестностей, набранных в рекруты, как и она сама. Тогда Имми поняла – она не особенная. Она лишь одна овца в пастве. Знание это одновременно успокаивало и пугало.
Всю жизнь о ней заботилась семья. Ни от кого – кроме Руфрида – она не слышала недоброго слова. Пусть она казалась родным чужой – слишком светлая, слишком открытая для темных сторон бытия – но они понимали и всегда защищали ее.
Сейчас ее никто не защищал. Ее даже не знал никто.
В Хаверейне рекрутов погрузили на телеги и отправили в Скальд по дороге, узкой и засыпанной кремневым боем. На ухабах телегу так трясло, что Изомире казалось, будто она рассыпается на кусочки. Кто-то из ее спутников радовался, кто-то плакал, сама же девушка замкнулась, не проронив ни слова, ни слезы. Ей казалось, что этот путь никогда не кончится.
Каждую ночь они делали привал и валились спать в разбитых у дороги палатках, но этих коротких часов никогда не хватало, чтобы отойти с дороги. Усталость глодала Изомиру изнутри. Еда была съедобная, но ее не хватало даже для Имми с ее птичьим аппетитом. В первый же вечер главный над солдатами строго предупредил всех, что попытка к бегству строго карается.
– Почему нас взяли в плен? – крикнул какой-то юноша. – Мы ничего дурного не сделали!
– Вы не пленники! – рявкнул воевода. – Вы государевы слуги, а это значит – закон и к вам относится, деревенщина вы этакая! Теперь вам жить по-новому, вот и привыкайте.
Изомира лежала на холодной земле, не смыкая глаз, и взгляд ее упирался в дальние холмы, и она думала «Вот если я встану, и пойду, и пойду, я через пару дней буду дома…» Заполночь тот юноша, что задал вопрос, попытался сбежать. Охрана поймала его и избила. Утром он вышел в кандалах, покрытый синяками и ссадинами. Это послужило уроком остальным. Но по большей части это был мирный и верный царю народ; не в их природе было противиться или спрашивать слишком о многом. Внезапно Имми пришло в голову, что солдаты-горожане это тоже знают… и презирают своих подопечных за это.
До Афтанского Рога они добрались за шесть дней. Размеры лагеря Изомиру поразили – по склону раскинулся целый палаточный городок, вместивший сотни юношей и девушек. Толпа пугала ее. К такому множеству людей она не могла привыкнуть, но выхода не было – лагерь окружала непреодолимая ограда.
Здесь всех официально записывали на службу царю. Старую одежду отняли, взамен выдали форменную – кожаные башмаки, свободные штаны и рубахи из грубой холстины тусклого буро-зеленого цвета, кожаные куртки и зеленые плащи, а еще – мешки для провизии и личных вещей. Изомира и хаверейнцы провели в лагере всего одну ночь; на заре они снова отправились в путь, уже под присмотром других воевод. Она была только рада, что хитроглазый, зловещий Бейн остался позади, и все же он был последней ниточкой к Излучинке. Теперь она уезжала все дальше в неведомое, и с каждым шагом надежда вернуться домой слабела.
К вечеру рекруты добрались до базы у подножия холмов, на которых стоял Скальд. Вот здесь и начинались серебристые рельсы, и здесь охрана начала загонять рекрутов, по сорок за раз, в конные повозки.
– Не грусти, – донесся до нее голос.
Изомира открыла глаза. Великан напротив нее нагнулся вперед; боясь, что он до нее дотронется, девушка вжалась в стенку вагона.
– Ты прости… – проговорил он. – Но у тебя такой одинокий вид. Я только…
– Оставь меня в покое, – попросила она, закутываясь в плащ поплотнее.
– Да ты не бойся! Я Беорвин, сын Атеда. А тебя как звать?
Имми не ответила, умоляя Брейиду и Антара, чтобы этот тип провалился пропадом, но он не исчез, и даже не отвел от нее пристального взгляда.
– Так как тебя звать-то? – переспросил он.
– Изомира, дочь Эйнии. Прошу, я хочу подремать.
«Медведь» будто не слышал.
– Я с Фортриновой Печатки. А ты откуда?
– Из Излучинки.
– А это где?
Изомира повернулась боком, пытаясь найти место, куда бы прислонить голову. Места не находилось. Спинка у скамьи была жесткая, а девушку рядом мотало, как флюгер.
– Так где это?
Наконец он сдался. Вопросов, к ее облегчению, больше не последовало. Но всю бесконечную ночь она не могла уснуть, и шея ее отваливалась от боли.
Каждые пару часов повозка останавливалась, чтобы рекруты могли размять ноги, отдохнуть и перекусить. Раз-два в день они останавливались на перекладной, где меняли коней и кучеров, чистили отхожее место, загружали запас воды и провианта. Это были единственные часы, приносившие облегчение – когда можно было пройтись по траве, или, закутавшись в плащи, подремать пару часов. Их повозка и следующая шли цугом, но по временам впереди можно было заметить предыдущую, и среди рекрутов стало игрой делать шуточные ставки на то, когда она покажется снова. Настроение у всех было неплохое, и волей-неволей молодежь сдружилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76