С каждым днем он прирастает, и существование его не может оставаться тайной вечно. Рано или поздно, быть может, в ближайшие дни, мы будем выданы. И тогда нам придется защищать себя.
Собравшиеся отозвались одобрительными кличами.
– Многим из вас, – продолжала Вайна, – ведомо имя Элдарета, прославленного актера, писателя, путешественника, друга элиров и многое другое. – Она со смехом положила руку на плечо своему возлюбленному. – Он уже вошел в легенду – и по заслугам! Ибо он – один из немногих авентурийцев, переживших царскую опалу. Теперь, когда он с нами, мы сдержим наступление мрака на нашу землю!
Вновь над лагерем прокатилась волна радостных кликов; и солнечный луч пронзил туман, будто овеществленная надежда.
– Некоторым из вас ведомо также мое настоящее имя. Я благодарю вас за то, что сохранили мою тайну. Я желала завоевать вашу верность, невзирая на мой титул. Надеюсь, что она не поколеблется, когда я поведаю вам истину; ибо мы с Элдаретом согласились, что меньшего вы не заслуживаете..
Мое имя не Вайна. Я – Гелананфия. Я здесь, потому что мой отец был убит за неповиновение царю. Отцом моим был царевич Галемант, а дедом – царь Гарнелис. – По щекам ее покатились слезы. – Менее всего я хотел бы оказаться здесь. Но раз такова моя судьба, я лишь надеюсь, что вы найдете в своих сердцах каплю доверия к роду Гарнелиса. Ибо не весь мой род отвернул лики свои от бед Авентурии!
В мертвой тишине тихонько звенело всеобщее напряжение. Царевна положила руку на плечо всегда следовавшего за ней неприметного, тихого человечка.
– Как многие из вас, я бежала из Парионы. Я добралась до Змеиных островов, и привела с собою посредника Рафроема, в коем лежит единственная наша надежда. Если кто сомневается во мне, он поручится за меня. Я прошу вас последовать за мной – не ради моей крови, но ради блага Авентурии.
Глава двадцать первая.
Лафеомовы тенета
Из окна своей комнаты в царских чертогах Изомира неделями подряд наблюдала за сменой времен года. Она видела, как распускаются на стеклах морозные цветы, а протаяв их дыханием, видела, как намерзает на подоконнике лед, как растут кромке янтарных утесов нижних уровней сосульки. Падал снег, и дыхание вышагивавших по стенам стражников повисало в воздухе клубами.
За снегом пришли ледяной ветр и дождь со снегом. Потом дожди потеплели, и завиднелась новая листва, и солнце обратило мокрые ветви в хрустальный узор. Стены цитадели сияли, словно изукрашенные мириадами крохотных желтых алмазов.
Изомире вспоминалось, как в день, когда царь убил Наманию, она мчалась по дворцовым палатам, будто преследуемая чернокрылым дра’аком, чтобы рухнуть на колени перед царицей и зарыться лицом в ее пышные юбки. Ужас увиденного выплескивался из нее потоком бессвязных слов, и девушка не замечала, как белеет лицо царицы, как стискивают подлокотники кресла ее сухощавые руки.
– Сколько можем мы терпеть, – спрашивала Изомира, – и молчать, и не сойти с ума?
– Если мы не обезумели уже, – прошептала царица, поглаживая ее волосы. – Ночами я лежу без сна, и слышу в тиши, как оно стонет и корчится от боли…
– Вы говорите о шаре? – пробормотала девушка. – Я видела его.
– Это заурома. Дух Авентурии, сломленный и униженный. Ибо разве я не приложила руку к его погибели?
– Но сударыня, как вы моги остановить это? Восстань вы против государевой воли, вы бы уже погибли.
– Лучше так, чтобы жить с этой виной.
А несколько дней спустя царица захворала. Она отказывалась от пищи; и как бы не убеждали ее камеристки, дворцовый лекарь и сама Изомира, не принимала не пропитания, ни зелья. Имми сидела при ней дни и ночи, наблюдая, как блекнет, выцветает лик царицы, и только сияют ломким блеском зеницы.
– Но могу же я чем-то помочь вам, – повторяла девушка в отчаянии.
– Ты помогла мне более, чем можешь вообразить, – отвечала Мабриана. – Через тебя я вновь коснулась Богини. Она снисходит ко мне в облике Смертной Старухи – но Старуха добра и мудра. Ласковы ее черные крыла. Лик ее сияет солнцем, и она зовет меня к себе.
– Это все потеря сына, – проблеяла из-за плеча Изомиры камеристка.
– Нет, – ответила девушка, стискивая в ладонях руки Мабрианы. – Это оттого, что ее муж убил их сына.
С этими словами она провалилась в сон.
На другой день царице полегчало. Она попросила перенести ее на кушетку у окна. И тогда, подобно огромному тощему стервятнику, явился царь. Пурпурная накидка развевалась за его плечами. Припав на одно колено, он коснулся иссохшей руки Мабрианы. Изомиры он будто не видел, а раз никто не отпускал ее, девушка поневоле осталась свидетельницей их нешумной беседы.
– Я знаю, почему ты хвораешь, – проговорил царь. – Ты заставила себя заболеть. В этом нет нужды.
– Нет. Меня терзает истина – что я не остановила тебя, покуда было время, что твой народ восстанет на тебя и погрязнет в раздорах.
– Нам не нужны те, кто не в силах разделить моей мечты! Они глупцы.
– Прежний Гарнелис не говорил бы с таким презрением о своих подданных. Он прислушался бы к ним.
– Прежний Гарнелис был слаб! Такому не выжить – и он сгорел в горниле истин. Но Гарнелис нынешний будет жить вечно!
– Вечно? – повторила Мабриана, откидываясь на подушки. Изомира не могла видеть ее лица. – Вслушайся в свои слова.
– Башня таит секрет моего бессмертия. Ты можешь разделить его, Мабриана. Отряхни с себя нелепую хворь. Стань рядом со мною, раздели мой обет в вечном строении Башни. И мы будем бессмертны вместе – муж и жена, царь и царица… бог и богиня.
Царица приподнялась, и теперь девушка могла различить выражение ее лица – полнейшее неверие, нет – омерзение.
– Хватит, Гарнелис! – Голос ее на краткий миг вернул себе царственную силу. – Тот, кого я звала мужем, давно сгинул. Оставь меня оплакивать его. С тобою же я не желаю жить вместе и дня, не говоря уж – вечности.
Несколько мгновений царь недвижно взирал на нее; потом он встал и вышел. Лицо его было сурово.
– Постель… – прошептала царица, едва не теряя сознания. – Помоги… в постель.
Никого, кроме Изомиры, она не желала подпускать к себе. Посреди глухой ночи она очнулась, и прошептала с улыбкой:
– Ты богиня, Изомира. Как сияет лик твой! Я счастлива, что ты пришла за мной. Счастлива…
Много часов Имми сидела, заснув, у ложа царицы, пока вокруг сновали лекарь, и царский бальзамировщик, и бесчисленные придворные. И последним – когда утихла суета, и вокруг погребального помоста с телом царицы замерцали свечи – явился царь.
Он молча стоял за плечом Изомиры, сложив руки на груди и прикрыв тяжелые веки. Потом пальцы его сомкнулись на ее плече, и губы изрекли:
– Пойдем.
С того дня царь держал ее в своих палатах.
Из ее окна видна была Башня. Бесконечно сновали стражники, надсмотрщики, рабочие. Прибывали новые рекруты, простодушные и смятенные, как она сама когда-то. И катились вниз по склонам похоронные дроги.
Верный своему слову, царь не чинил ей зла.
У нее была своя комната, роскошная, как самоцветная шкатулка, и царь никогда не разделял с ней ложе – да и не упоминал об этом. Он стремился излить в нее не семя свое – но свою боль. Каждый вечер, освободившись от царских обязанностей, он бесконечно водил Изомиру по бесконечным переходам, залам и балконам Янтарной цитадели, пересказывая все, случившееся за день. Порой он был мрачен, едок, пугающ; порой его терзал душевный глад, и она знала – он готов выбрать себе в Башне новую жертву.
Готов… и все же он цеплялся за нее, цеплялся, будто девушка могла спасти царя от него самого. И она пыталась. Она цеплялась за него, покуда со сдавленным воплем отчаяния он не отталкивал ее. И тогда за царским плечом, словно возникнув из ниоткуда, вставал Лафеом.
А страшней всего было что потом – когда он выходил из тайной камеры, и возвращался к ней, помолодевший, смягчившийся, истерзанный раскаянием – именно тогда ей легче всего было полюбить его.
– Я женюсь на тебе, Изомира, – шептал царь, целуя ее руку. – Ты станешь моей царицей, и мы будем бессмертны вместе.
И через пару дней – две недели прошло после смерти Мабрианы – он привел ее в тесную палату, где их ждали Лафеом, владыка Поэль и жрица Нефетер. Обряд был краток и как-то неполон. Но Изомира и Гарнелис, очевидно, соединялись им узами брака.
Ничто не изменилось – ни в девушке, ни в ее окружении. Дни она, как и прежде, проводила, описывая в неотправленных письмах к Танфии все, с ней случившееся. Вечера – в попытках пережить бурю, облачившуюся в тело Гарнелиса. Ночи – сражаясь с кошмарами.
Думая о Линдене, она не могла уже вспомнить его лица.
Подходила к концу весна, а тайное убежище Гелананфии прирастало. С каждым днем из окрестных городов и деревень приходили все новые бунтовщики – юнцы, спасающиеся от новых рекрутских наборов, старики, чья вера в царя, наконец, поколебалась. Число их приближалось к пяти тысячам, и лагерь уже расползся по всему холму и начал распространяться под лесной сенью. Тяготы жизни в нем умягчались лишь всеобщим радостным возбуждением.
Элдарет и Гелананфия готовили мятежников к бою. Руфрида поставили старшим над лучниками, Мириаса и Зорю – во главе немногочисленных конников. Танфия и Линден, как могли, старались передать остальным убийственно-изящный способ оружного боя, которому обучили их шаэлаир.
Приходили слухи о других очагах сопротивления в Параниосе. Некий Маскет, подобно Гелананфии, собирал мятежников в тайном лагере в Змеевичных горах, на северо-запад от Парионы. Между двумя убежищами с немалым трудом пробирались вестовые. Поговаривали и о восстании в Танмандраторе, слишком далеко, чтобы бунтовщики могли оказать помощь друг другу, но боевой дух все равно поднимался от этих новостей.
Гелананфия бела женщиной решительной и сильной духом, но Танфия, как не странно, не испытывала перед нею особенного трепета. Возможно, дело было в обстоятельствах их знакомства, но девушка с самого начала без колебаний вступала в спор с командующей – царевна та или нет. Гелананфию трудно было назвать тепличным растением; она немало послужила в армии, и могла скакать и рубиться не хуже прочих. Церемоний она не переносила, зато любила выпить. Танфия ее попеременно любила, ненавидела, завидовала и восхищалась.
– Мы не хотим сражаться, – сказала Гелананфия через несколько дней после возвращения Элдарета.
Совет собрался за ужином в ее шатре, с Элдаретом и Сафаендером в качестве приглашенных гостей. А раз пригласили их, пришли и трое излучинцев, Мириас с Зорей, и еще несколько человек. В воздухе пахло сеном; бронзовые лампады роняли свет в бокалы с вином. Посредник Рафроем сидел обок царевны, выслушивал всех, но сам больше молчал.
– Однако нас могут вынудить к сражению. И забывать об этом глупо.
– Какова же твоя цель? – поинтересовался посредник.
– Рафроем, мы говорили об этом уже тысячу раз.
– Со мной, но не с ними.
– Элдарет знает. Я не хочу пользоваться своим положением, я не желаю рушить весь строй царства. Я желаю добиться одной лишь цели – переговорить с дедом.
– А не поздно ли? – усомнился Элдарет.
– С этим я не соглашусь! Мой отец пытался вразумить его, и был убит. Я пыталась, и еле спасла свою жизнь. Если я в одиночку вернусь к Янтарной цитадели, меня схватят стражники, стоит мне ступить через нижние ворота. Но если я явлюсь во главе войска его собственных подданных, он вынужден будет послушать.
– Ты правда веришь, что его можно переубедить?
– Не знаю. Но не попытаться я не имею права. Теперь мне известно нечто, ранее от меня скрытое. Увы, новость эта ужасна – чудовищна немыслимо! Но, будучи открытой, эта тайна изменит положение дел.
– Ну? – поторопил ее Элдарет. – Ты мнешься над своей тайной с тех поря, как мы вернулись. Неужто она так ужасна?
Гелананфия глотнула вина.
– Архитектор Лафеом, – проговорила она вполголоса, – вовсе не посредник. Я опасаюсь, что он – бхадрадомен .
– О боги, нет! – простонал Элдарет, хватаясь за голову. – Из всех ужасов мира… только не это! – Странник в гневе ударил кулаком по столу. – Как могло это случиться?!
Наступило молчание.
– Не то странно, – криво усмехнулась Гелананфия, – что ты в ужасе, Элдарет. А то странно, что товарищи твои спокойны. – Взгляд ее последовательно коснулся Танфии, Руфрида, Линдена.
– Я… в ужасе, – призналась Танфия. – Просто после всех наших злоключений меня это не особенно удивляет.
– Меня тоже, – поддержал ее Линден. – Я давно знал об этом, ваша светлость.
– Никаких титулов, – возразила Гелананфия. – Я ведь уже не раз просил. Откуда ты мог знать об этом?
– Не знаю. – Свет лампады осветил его каштановые кудри золотом. Склонив голову, юноша ровным голосом поведал о странных встречах на пути излучинцев. К концу рассказа его начала бить крупная дрожь; и руку утешения протянул к нему, как ни странно, Сафаендер.
– Думаю, мы знали это с самого начала, – заключил юноша. – Просто не могли поверить.
Гелананфия внимательно оглядела его, будто осознавая – как подумалось Танфии – что эти землепашцы важней, чем кажется на первый взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Собравшиеся отозвались одобрительными кличами.
– Многим из вас, – продолжала Вайна, – ведомо имя Элдарета, прославленного актера, писателя, путешественника, друга элиров и многое другое. – Она со смехом положила руку на плечо своему возлюбленному. – Он уже вошел в легенду – и по заслугам! Ибо он – один из немногих авентурийцев, переживших царскую опалу. Теперь, когда он с нами, мы сдержим наступление мрака на нашу землю!
Вновь над лагерем прокатилась волна радостных кликов; и солнечный луч пронзил туман, будто овеществленная надежда.
– Некоторым из вас ведомо также мое настоящее имя. Я благодарю вас за то, что сохранили мою тайну. Я желала завоевать вашу верность, невзирая на мой титул. Надеюсь, что она не поколеблется, когда я поведаю вам истину; ибо мы с Элдаретом согласились, что меньшего вы не заслуживаете..
Мое имя не Вайна. Я – Гелананфия. Я здесь, потому что мой отец был убит за неповиновение царю. Отцом моим был царевич Галемант, а дедом – царь Гарнелис. – По щекам ее покатились слезы. – Менее всего я хотел бы оказаться здесь. Но раз такова моя судьба, я лишь надеюсь, что вы найдете в своих сердцах каплю доверия к роду Гарнелиса. Ибо не весь мой род отвернул лики свои от бед Авентурии!
В мертвой тишине тихонько звенело всеобщее напряжение. Царевна положила руку на плечо всегда следовавшего за ней неприметного, тихого человечка.
– Как многие из вас, я бежала из Парионы. Я добралась до Змеиных островов, и привела с собою посредника Рафроема, в коем лежит единственная наша надежда. Если кто сомневается во мне, он поручится за меня. Я прошу вас последовать за мной – не ради моей крови, но ради блага Авентурии.
Глава двадцать первая.
Лафеомовы тенета
Из окна своей комнаты в царских чертогах Изомира неделями подряд наблюдала за сменой времен года. Она видела, как распускаются на стеклах морозные цветы, а протаяв их дыханием, видела, как намерзает на подоконнике лед, как растут кромке янтарных утесов нижних уровней сосульки. Падал снег, и дыхание вышагивавших по стенам стражников повисало в воздухе клубами.
За снегом пришли ледяной ветр и дождь со снегом. Потом дожди потеплели, и завиднелась новая листва, и солнце обратило мокрые ветви в хрустальный узор. Стены цитадели сияли, словно изукрашенные мириадами крохотных желтых алмазов.
Изомире вспоминалось, как в день, когда царь убил Наманию, она мчалась по дворцовым палатам, будто преследуемая чернокрылым дра’аком, чтобы рухнуть на колени перед царицей и зарыться лицом в ее пышные юбки. Ужас увиденного выплескивался из нее потоком бессвязных слов, и девушка не замечала, как белеет лицо царицы, как стискивают подлокотники кресла ее сухощавые руки.
– Сколько можем мы терпеть, – спрашивала Изомира, – и молчать, и не сойти с ума?
– Если мы не обезумели уже, – прошептала царица, поглаживая ее волосы. – Ночами я лежу без сна, и слышу в тиши, как оно стонет и корчится от боли…
– Вы говорите о шаре? – пробормотала девушка. – Я видела его.
– Это заурома. Дух Авентурии, сломленный и униженный. Ибо разве я не приложила руку к его погибели?
– Но сударыня, как вы моги остановить это? Восстань вы против государевой воли, вы бы уже погибли.
– Лучше так, чтобы жить с этой виной.
А несколько дней спустя царица захворала. Она отказывалась от пищи; и как бы не убеждали ее камеристки, дворцовый лекарь и сама Изомира, не принимала не пропитания, ни зелья. Имми сидела при ней дни и ночи, наблюдая, как блекнет, выцветает лик царицы, и только сияют ломким блеском зеницы.
– Но могу же я чем-то помочь вам, – повторяла девушка в отчаянии.
– Ты помогла мне более, чем можешь вообразить, – отвечала Мабриана. – Через тебя я вновь коснулась Богини. Она снисходит ко мне в облике Смертной Старухи – но Старуха добра и мудра. Ласковы ее черные крыла. Лик ее сияет солнцем, и она зовет меня к себе.
– Это все потеря сына, – проблеяла из-за плеча Изомиры камеристка.
– Нет, – ответила девушка, стискивая в ладонях руки Мабрианы. – Это оттого, что ее муж убил их сына.
С этими словами она провалилась в сон.
На другой день царице полегчало. Она попросила перенести ее на кушетку у окна. И тогда, подобно огромному тощему стервятнику, явился царь. Пурпурная накидка развевалась за его плечами. Припав на одно колено, он коснулся иссохшей руки Мабрианы. Изомиры он будто не видел, а раз никто не отпускал ее, девушка поневоле осталась свидетельницей их нешумной беседы.
– Я знаю, почему ты хвораешь, – проговорил царь. – Ты заставила себя заболеть. В этом нет нужды.
– Нет. Меня терзает истина – что я не остановила тебя, покуда было время, что твой народ восстанет на тебя и погрязнет в раздорах.
– Нам не нужны те, кто не в силах разделить моей мечты! Они глупцы.
– Прежний Гарнелис не говорил бы с таким презрением о своих подданных. Он прислушался бы к ним.
– Прежний Гарнелис был слаб! Такому не выжить – и он сгорел в горниле истин. Но Гарнелис нынешний будет жить вечно!
– Вечно? – повторила Мабриана, откидываясь на подушки. Изомира не могла видеть ее лица. – Вслушайся в свои слова.
– Башня таит секрет моего бессмертия. Ты можешь разделить его, Мабриана. Отряхни с себя нелепую хворь. Стань рядом со мною, раздели мой обет в вечном строении Башни. И мы будем бессмертны вместе – муж и жена, царь и царица… бог и богиня.
Царица приподнялась, и теперь девушка могла различить выражение ее лица – полнейшее неверие, нет – омерзение.
– Хватит, Гарнелис! – Голос ее на краткий миг вернул себе царственную силу. – Тот, кого я звала мужем, давно сгинул. Оставь меня оплакивать его. С тобою же я не желаю жить вместе и дня, не говоря уж – вечности.
Несколько мгновений царь недвижно взирал на нее; потом он встал и вышел. Лицо его было сурово.
– Постель… – прошептала царица, едва не теряя сознания. – Помоги… в постель.
Никого, кроме Изомиры, она не желала подпускать к себе. Посреди глухой ночи она очнулась, и прошептала с улыбкой:
– Ты богиня, Изомира. Как сияет лик твой! Я счастлива, что ты пришла за мной. Счастлива…
Много часов Имми сидела, заснув, у ложа царицы, пока вокруг сновали лекарь, и царский бальзамировщик, и бесчисленные придворные. И последним – когда утихла суета, и вокруг погребального помоста с телом царицы замерцали свечи – явился царь.
Он молча стоял за плечом Изомиры, сложив руки на груди и прикрыв тяжелые веки. Потом пальцы его сомкнулись на ее плече, и губы изрекли:
– Пойдем.
С того дня царь держал ее в своих палатах.
Из ее окна видна была Башня. Бесконечно сновали стражники, надсмотрщики, рабочие. Прибывали новые рекруты, простодушные и смятенные, как она сама когда-то. И катились вниз по склонам похоронные дроги.
Верный своему слову, царь не чинил ей зла.
У нее была своя комната, роскошная, как самоцветная шкатулка, и царь никогда не разделял с ней ложе – да и не упоминал об этом. Он стремился излить в нее не семя свое – но свою боль. Каждый вечер, освободившись от царских обязанностей, он бесконечно водил Изомиру по бесконечным переходам, залам и балконам Янтарной цитадели, пересказывая все, случившееся за день. Порой он был мрачен, едок, пугающ; порой его терзал душевный глад, и она знала – он готов выбрать себе в Башне новую жертву.
Готов… и все же он цеплялся за нее, цеплялся, будто девушка могла спасти царя от него самого. И она пыталась. Она цеплялась за него, покуда со сдавленным воплем отчаяния он не отталкивал ее. И тогда за царским плечом, словно возникнув из ниоткуда, вставал Лафеом.
А страшней всего было что потом – когда он выходил из тайной камеры, и возвращался к ней, помолодевший, смягчившийся, истерзанный раскаянием – именно тогда ей легче всего было полюбить его.
– Я женюсь на тебе, Изомира, – шептал царь, целуя ее руку. – Ты станешь моей царицей, и мы будем бессмертны вместе.
И через пару дней – две недели прошло после смерти Мабрианы – он привел ее в тесную палату, где их ждали Лафеом, владыка Поэль и жрица Нефетер. Обряд был краток и как-то неполон. Но Изомира и Гарнелис, очевидно, соединялись им узами брака.
Ничто не изменилось – ни в девушке, ни в ее окружении. Дни она, как и прежде, проводила, описывая в неотправленных письмах к Танфии все, с ней случившееся. Вечера – в попытках пережить бурю, облачившуюся в тело Гарнелиса. Ночи – сражаясь с кошмарами.
Думая о Линдене, она не могла уже вспомнить его лица.
Подходила к концу весна, а тайное убежище Гелананфии прирастало. С каждым днем из окрестных городов и деревень приходили все новые бунтовщики – юнцы, спасающиеся от новых рекрутских наборов, старики, чья вера в царя, наконец, поколебалась. Число их приближалось к пяти тысячам, и лагерь уже расползся по всему холму и начал распространяться под лесной сенью. Тяготы жизни в нем умягчались лишь всеобщим радостным возбуждением.
Элдарет и Гелананфия готовили мятежников к бою. Руфрида поставили старшим над лучниками, Мириаса и Зорю – во главе немногочисленных конников. Танфия и Линден, как могли, старались передать остальным убийственно-изящный способ оружного боя, которому обучили их шаэлаир.
Приходили слухи о других очагах сопротивления в Параниосе. Некий Маскет, подобно Гелананфии, собирал мятежников в тайном лагере в Змеевичных горах, на северо-запад от Парионы. Между двумя убежищами с немалым трудом пробирались вестовые. Поговаривали и о восстании в Танмандраторе, слишком далеко, чтобы бунтовщики могли оказать помощь друг другу, но боевой дух все равно поднимался от этих новостей.
Гелананфия бела женщиной решительной и сильной духом, но Танфия, как не странно, не испытывала перед нею особенного трепета. Возможно, дело было в обстоятельствах их знакомства, но девушка с самого начала без колебаний вступала в спор с командующей – царевна та или нет. Гелананфию трудно было назвать тепличным растением; она немало послужила в армии, и могла скакать и рубиться не хуже прочих. Церемоний она не переносила, зато любила выпить. Танфия ее попеременно любила, ненавидела, завидовала и восхищалась.
– Мы не хотим сражаться, – сказала Гелананфия через несколько дней после возвращения Элдарета.
Совет собрался за ужином в ее шатре, с Элдаретом и Сафаендером в качестве приглашенных гостей. А раз пригласили их, пришли и трое излучинцев, Мириас с Зорей, и еще несколько человек. В воздухе пахло сеном; бронзовые лампады роняли свет в бокалы с вином. Посредник Рафроем сидел обок царевны, выслушивал всех, но сам больше молчал.
– Однако нас могут вынудить к сражению. И забывать об этом глупо.
– Какова же твоя цель? – поинтересовался посредник.
– Рафроем, мы говорили об этом уже тысячу раз.
– Со мной, но не с ними.
– Элдарет знает. Я не хочу пользоваться своим положением, я не желаю рушить весь строй царства. Я желаю добиться одной лишь цели – переговорить с дедом.
– А не поздно ли? – усомнился Элдарет.
– С этим я не соглашусь! Мой отец пытался вразумить его, и был убит. Я пыталась, и еле спасла свою жизнь. Если я в одиночку вернусь к Янтарной цитадели, меня схватят стражники, стоит мне ступить через нижние ворота. Но если я явлюсь во главе войска его собственных подданных, он вынужден будет послушать.
– Ты правда веришь, что его можно переубедить?
– Не знаю. Но не попытаться я не имею права. Теперь мне известно нечто, ранее от меня скрытое. Увы, новость эта ужасна – чудовищна немыслимо! Но, будучи открытой, эта тайна изменит положение дел.
– Ну? – поторопил ее Элдарет. – Ты мнешься над своей тайной с тех поря, как мы вернулись. Неужто она так ужасна?
Гелананфия глотнула вина.
– Архитектор Лафеом, – проговорила она вполголоса, – вовсе не посредник. Я опасаюсь, что он – бхадрадомен .
– О боги, нет! – простонал Элдарет, хватаясь за голову. – Из всех ужасов мира… только не это! – Странник в гневе ударил кулаком по столу. – Как могло это случиться?!
Наступило молчание.
– Не то странно, – криво усмехнулась Гелананфия, – что ты в ужасе, Элдарет. А то странно, что товарищи твои спокойны. – Взгляд ее последовательно коснулся Танфии, Руфрида, Линдена.
– Я… в ужасе, – призналась Танфия. – Просто после всех наших злоключений меня это не особенно удивляет.
– Меня тоже, – поддержал ее Линден. – Я давно знал об этом, ваша светлость.
– Никаких титулов, – возразила Гелананфия. – Я ведь уже не раз просил. Откуда ты мог знать об этом?
– Не знаю. – Свет лампады осветил его каштановые кудри золотом. Склонив голову, юноша ровным голосом поведал о странных встречах на пути излучинцев. К концу рассказа его начала бить крупная дрожь; и руку утешения протянул к нему, как ни странно, Сафаендер.
– Думаю, мы знали это с самого начала, – заключил юноша. – Просто не могли поверить.
Гелананфия внимательно оглядела его, будто осознавая – как подумалось Танфии – что эти землепашцы важней, чем кажется на первый взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76