— Они видели нас, — сказала старая женщина, посматривая на двух наездников, выезжавших из леса. — Они поднимаются вслед за нами.
Она видела, как, спешившись с лошадей, те привязали их, а затем двинулись по склону. Один чернокожий, а у второго голова окружена золотым сиянием, как если бы свет солнца отражался от воды. Эти двое взошли на склон и громко заговорили.
Их голоса звучали решительно и оживленно, в них слышалось ликование, похожее на лихорадочное повизгивание охотничьих собак, которые только что взяли след.
Этот звук подстегнул О-хва, с помощью Х-ани он неуверенно поднялся на ноги, держась за грудь. Губы посинели, а в глазах застыло выражение смертельно раненной антилопы. Это напугало женщину так же сильно, как и голоса мужчин внизу.
— Мы должны продолжать путь.
Где неся, где таща мужа, она подвела его к основанию скалы.
— Я не могу этого сделать. — Голос О-хва был таким слабым, что Х-ани поднесла ухо к его губам. — Я не могу подняться туда.
— Можешь. Я тебя поведу. Ставь ногу туда, куда я. И пошла вверх по скале, по крутой тропинке, где оставила следы своих острых копытец серна, а позади, покачиваясь, брел старик.
В сотне фунтов над землей обнаружили выступ в скале, который загородил их от мужчин. Они с большим трудом поднимались, цепляясь кончиками пальцев за жесткую, обдиравшую ладони поверхность. Открывшаяся внизу бездна, казалось, придала О-хва сил. Он стал цепляться за камни увереннее, но потом опять заколебался и пошатнулся, Х-ани подхватила его за руку и держала до тех пор, пока не прошел приступ головокружения.
— Иди за мной. Не смотри вниз, старейший. Следи за моими ногами и иди за мной.
Они упрямо поднимались все выше и выше. Хотя под ними открылась теперь вся равнина, охотников не было видно из-за выступа в скале.
— Еще совсем немного. Смотри, вон гребень скалы, еще чуть-чуть, и мы будем в безопасности. Вот сюда, дай мне руку.
И Х-ани протянула руку О-хва, чтобы помочь ему перебраться через опасный выступ над пропастью; им надо было перешагнуть через бездну.
Она бросила взгляд вниз и увидела этих двоих снова. На расстоянии и с высоты они казались карликами, укороченными и бесформенными. Охотники все еще находились у подножия скалы, прямо под ней, и глядели вверх. Лицо белого человека сияло, как облако, невероятно бледное и, подумала Х-ани, исполненное злобы. Он поднял руки и показал на нее длинной штукой, которую нес с собой. Никогда раньше Х-ани ружья не видела и даже не сделала попытки спрятаться. Знала, что находится вне пределов досягаемости любой стрелы, пущенной даже из самого мощного лука, и, нисколько не боясь, высунулась из-за выступа, чтобы получше разглядеть своего врага. Она заметила, как рука белого мужчины дернулась, а из штуки, которую он держал, вылетело перышко дымка.
Бушменка не услышала звука выстрела, ибо пуля летела быстрее. Это была мягкая, со свинцовой головкой пуля, которая вошла ей в живот, беспрепятственно проникла вверх, пересекая тело, разрывая на части внутренности, и вышла на спине в дюйме от позвоночника. Силой удара Х-ани отбросило на стену, а затем ее безжизненное тельце рухнуло вниз, перевернувшись и вылетев за край выступа.
О-хва закричал и потянулся за ней, он успел коснуться ее кончиками пальцев раньше, чем она ускользнула, и повис на краю ущелья.
— Моя жизнь! — прокричал старый охотник вслед Х-ани. — Мое маленькое сердечко!
Боль внутри и новая скорбь были невыносимыми. О-хва разрешил своему телу закачаться и тихонько крикнул:
— Я иду за тобой, старейшая, до самого конца нашего пути.
И нырнул, не встречая никакого сопротивления, в бездну. Ветер свистел, пока он падал, но больше старик не издал ни единого звука.
Лотару пришлось карабкаться вверх на шесть метров — к месту, где в расщелине скалы застряло тело бушмена.
Он увидел труп сморщенного и худого, как скелет, старика, разбившегося при падении, с ободранной головой. Крови на камнях было совсем мало, словно солнце и ветер иссушили крошечное тело, пока он жил.
На узкой, как у ребенка, талии болталась коротенькая набедренная повязка из светлой кожи и, что удивительно, на шнурке висел перочинный нож. Это был военно-морской ножичек с роговым покрытием, какие обычно встречались у британских моряков, чего Лотар никак не ожидал найти на теле бушмена в дикой глуши пустыни Калахари. Он развязал шнурок и опустил ножичек в карман. Больше ничего ценного и интересного не было. И уж конечно, он не собирался его хоронить. Оставив мертвого старика торчать в расщелине, Лотар сполз вниз, где его ждал Сварт Хендрик.
— Что-нибудь нашли? — спросил негр.
— Старого бушмена, — ответил Лотар. — Но у него было вот это. — И показал ножичек, к которому тот не проявил особого интереса.
— Да, они ужасные воры, эти бушмены, точь-в-точь как мартышки. Потому-то и кружили возле лагеря. Но я бы ни за что не полез в ту пропасть, заросшую колючим кустарником. Спускаться туда опасно, бросьте это.
— Тогда оставайся здесь, — велел Лотар, направляясь к краю глубокого ущелья и заглянув вниз. Дно было сплошь покрыто колючими зарослями. Спуск будет действительно опасен, но Лотара охватило какое-то дикое нежелание прислушаться к тому, что советовал Сварт Хендрик.
Потребовалось целых двадцать минут, чтобы достичь дна ущелья, и почти столько же, чтобы найти труп застреленного бушмена. Это все равно что искать мертвого фазана в густых кустах, не имея хорошей гончей, способной унюхать его. В конце концов, к цели Лотара привело жужжание здоровенных зеленых мух, которые вились над рукой, высовывавшейся из колючих зарослей ладонью кверху.
Он вытянул тело из кустов и увидел, что это женщина, старая ведьма с невозможно сморщенной кожей и болтавшимися грудями, похожими на два пустых кисета из-под табака.
Лотар удовлетворенно хмыкнул, увидев отверстие от пули в том самом месте, куда и целился. Это был очень трудный выстрел. Взгляд остановился на необычайном украшении на шее старухи.
Ничего подобного он в Южной Африке раньше не встречал, хотя в коллекции его отца имелось масайское ожерелье из Восточной Африки, лишь смутно напоминавшее это. Кроме того, то ожерелье было собрано и обработано из бусинок, а для этого старуха собрала цветные камешки и расположила их с отменным вкусом. А потом очень хитро и прочно прикрепила к пластине.
Лотар решил, что такое ожерелье заслуживает всяческого внимания, и, перевернув старуху лицом вниз, попытался развязать жилку, которая была узлом завязана на шее. Кровь из выходного отверстия пули пропитала бечевку и забрызгала несколько цветных камней. Лотар осторожно потер их.
Многие камни сохранили все свои природные грани, другие обточила и отполировала до блеска вода. Старуха собирала их, по-видимому, по высохшим руслам рек. Лотар повернул ожерелье к свету и невольно улыбнулся от удовольствия при виде чудесных искр, которыми оно засверкало на солнце. Завернул ожерелье в носовой платок и осторожно засунул в нагрудный карман.
Кинув еще один взгляд на бушменку, убедился, что ничего интересного в ней больше нет, и, оставив лежать лицом вниз, повернулся к стене ущелья, подъем по которой обещал быть очень трудным.
Сантен почувствовала на своем теле какую-то вязаную материю. Ощущение было столь неприятным и незнакомым, что вернуло ей сознание. Показалось, что лежит на чем-то мягком, но она знала, что это невозможно, так же как невозможным казался проникавший в зеленую парусину свет. Девушка была слишком слаба, чтобы размышлять над всем этим. Когда она попробовала оставить веки открытыми; они сомкнулись снова и больше не поддавались.
Внутри нее была пустота, все странным образом болталось, словно она стала яйцом, сваренным всмятку, и только снаружи осталась хрупкая оболочка. Сравнение почему-то вызвало у нее улыбку, но даже усилие, потраченное на улыбку, оказалось слишком большим, и Сантен провалилась в убаюкивающую темноту.
В следующий раз пришла в себя от звука тихого пения, кто-то пел, а она лежала с закрытыми глазами и вдруг сообразила, что понимает слова. Это была грустная песня о любви, песня-плачь о возлюбленной, которую поющий знал еще до войны.
Голос был мужским и, как ей вдруг показалось, самым волнующим из всех, какие ей когда-либо доводилось слышать. Не хотелось, чтобы песня кончалась, но неожиданно она оборвалась, и мужчина засмеялся.
— А-а, так тебе это тоже нравится, — спросил он на африкаанс. Ответил ребенок: «Да! Да!» Так громко и так отчетливо, что веки Сантен разом открылись. Это был голос Шаса. Все воспоминания той ночи и схватка со львом на дереве мопани мгновенно нахлынули, захотелось снова кричать.
— Моего крошку, спасите моего крошку! — Голова Сантен заметалась по подушке. Только сейчас до нее дошло, что она одна в крытой соломой хижине с парусиновыми боками. Лежит на прохладной кровати одетая в длинную, тонкую и прохладную ночную рубашку.
— Шаса! — позвала Сантен и попыталась сесть, но удалось лишь судорожно дернуться, а из горла вырвался приглушенный хриплый шепот. — Шаса! — на этот раз она собрала все силы. — Шаса! — как лягушка, хрипло проквакала Сантен.
За палаткой послышалось испуганное восклицание, до нее долетел грохот перевернутого стула. Вход в хижину закрыла темная тень, в проеме появилась чья-то фигура, к ней и рванулась Сантен.
Там стоял мужчина. В руках держал Шаса.
Высокий и широкоплечий. Свет был ему в спину, и разглядеть лицо она не могла.
— Итак, спящая красавица проснулась. — Вот он, этот глубокий волнующий голос. — Наконец после долгих ожиданий.
Все еще держа ее сына, шагнул к кровати и склонился над ней.
— Мы волновались, — мягко произнес он. Сантен взглянула в лицо самого красивого мужчины, которого ей когда-либо доводилось встречать, с золотыми волосами и желтыми, как у леопарда, глазами на загорелом золотистом лице.
Шаса у него на руках скакал вверх-вниз и рвался к ней.
— Мама!
— Мой малыш! — Сантен подняла руку вверх, и незнакомец посадил ребенка рядом с ней.
А потом осторожно взял Сантен за плечи и приподнял, чтобы она могла сидеть, опершись на валик за спиной. Руки мужчины загорелые и сильные, а пальцы тонкие, как у пианиста.
— Кто вы? — Голос Сантен был охрипшим и очень слабым, под глазами жуткие синяки.
— Меня зовут Лотар де ла Рей, — ответил он, а Шаса сжал кулачки и колотил ими по плечу мамы, выражая тем самым избыток своих чувств.
— Ну-ну! — Лотар взял маленькие ручки в свои. — Твоя мама еще не готова к такому сильному излиянию твоей любви, пока еще не готова.
Сантен заметила, как смягчилось выражение его лица, когда он взглянул на ребенка.
— Что со мной произошло? Где я?
— На вас напал лев. Когда я выстрелил в зверя, вы упали с дерева.
— Да, это я помню, а потом…
— У вас было сотрясение мозга, воспалились раны от когтей льва.
— И сколько это продолжалось?
— Шесть дней. Но худшее позади. Правда, отечность на ноге все еще большая и воспаление не прошло, мевру Кортни.
Сантен замерла от неожиданности.
— Вы называете меня этим именем. Откуда оно вам известно?
— Я знаю, что вас зовут мевру Сантен Кортни, что вы одна из выживших с госпитального судна «Протеа Касл».
— Откуда? Откуда вы знаете эти вещи?
— Меня отправил на поиски ваш свекор.
— Мой свекор?
— Да, полковник Кортни. И эта женщина. Анна Сток.
— Анна?! Анна жива? — Сантен схватила его за руку.
— На этот счет нет ни малейших сомнений. Она очень даже жива.
— Это самые чудесные новости! Я думала, что она утонула.
Сантен вдруг замолчала, сообразив, что все еще держит мужчину за руку. Опустила руку на простыню и откинулась на поднятые подушки.
— Расскажите мне, расскажите мне все. Как она? Откуда вы узнали, где меня искать? Где сейчас Анна? Когда я увижу ее?
Лотар снова рассмеялся, обнажив свои белоснежные зубы.
— Так с чего же мне начать?
— Начните с Анны, расскажите мне о ней.
Он говорил, а она жадно слушала, не спуская глаз с лица, задавая один вопрос за другим, борясь с собственной слабостью и утопая в звучании его голоса. И была невероятно счастлива, оттого что слышит радостные вести из реального мира, в котором отсутствовала столь долго, что принес их такой же белый, как и она, человек, что снова смотрит на представителя цивилизованного мира.
День подходил к концу, вечерний сумрак наполнил хижину, когда Шаса вдруг заплакал требовательно и сердито. Лотар прервал свой рассказ.
— Он голодный.
— Я покормлю его, если вы оставите нас ненадолго, минхерц.
— Не покормите, — покачал головой Лотар. — У вас пропало молоко.
Известие повергло Сантен в шок. Она безмолвно смотрела на Лотара. Целый вихрь мыслей пронесся в голове. Увлеченная его рассказом и погрузившаяся в свои переживания, до этого мгновения она не успела даже подумать о том, что, кроме нее, в лагере нет женщин, что в течение шести суток за ней, абсолютно беспомощной, кто-то ухаживал, мыл, перебинтовывал раны, менял белье и кормил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89