Пока люди барахтались, пытаясь выпутаться, немцы открыли по ним огонь.
Станковый пулемет «максим» обладает скорострельностью до трехсот выстрелов в минуту и имеет репутацию самого надежного и удачного по конструкции из когда-либо созданных пулеметов, а в тот день к его характеристикам добавилась еще одна: он стал и самым смертоносным оружием, придуманным человеком. Тяжело шагавшая строем британская пехота, появлявшаяся из азотисто-дымного тумана и все еще предпринимавшая попытки сохранить свой твердый боевой порядок — плечом к плечу, в четыре шеренги, — представляла собой отличную мишень для «максимов».
Сплошная стена огня перемещалась то туда, то сюда, напоминая лезвие ножа косилки, а кровавая бойня превзошла все ранее виденное на полях сражений.
Потери, конечно, были бы значительно большими, если бы войска в конце концов не подчинились здравому смыслу и не разомкнули строй. Вместо прежнего механического продвижения солдаты попытались прокрасться и проползти к позициям противника маленькими группами, но даже они в итоге были отброшены стеной пулеметного огня.
И когда в ходе еще одного великого наступления на западном фронте, почти сразу после его начала, был уничтожен каждый десятый, германские войска, удерживавшие гряду холмов напротив Морт Омм, с ликованием контратаковали.
Сантен постепенно осознала, что далекая бойня прекратилась, после нее последовала странная тишина.
— Что произошло, папа?
— Британские войска заняли позиции германской артиллерии, — взволнованно объяснил граф. — У меня есть намерение верхом осмотреть поле боя. Я хочу засвидетельствовать этот поворотный момент в истории…
— Вы не должны совершать столь идиотского поступка, — бесцеремонно сказала ему Анна.
— Женщина, ты не понимаешь, что даже сейчас, когда мы, разговаривая, стоим здесь, наши союзники быстро продвигаются вперед и разрушают германские линии обороны…
— Ну а я понимаю то, что дойную корову нужно покормить, а из погребов вычистить навоз.
— А в это время история проходит мимо меня! — Граф капитулировал и пошел вниз, в погреб, что-то бормоча.
Артиллерийский огонь возобновился, но уже намного ближе, и стекла задребезжали в рамах. Граф взлетел вверх по лестнице и выбежал во двор.
— А что происходит сейчас, папа?
— Это агония германской армии, последние судороги умирающего великана. Но не беспокойся, моя малышка, британцы вскоре возьмут германцев в кольцо. Нам нечего опасаться.
Гром пушек возрос до крещендо и был усилен грохотом британского ответного огня. Это англичане попытались помешать германскому артналету на свои передовые позиции напротив гряды холмов.
— Похоже на то, что было прошлым летом. — С дурными предчувствиями Сантен смотрела на застывшие очертания меловых холмов на горизонте. Они слегка расплывались перед глазами, прячась в дымке разрывов.
— Мы должны сделать для них все, что сможем, — сказала она Анне.
— Нам нужно думать о нас самих, — запротестовала Анна. — Нам надо жить, и мы не можем…
— Пошли, Анна, мы теряем время.
По настоянию Сантен они наварили четыре огромных медных котла супа из репы, сухого гороха и картофеля, использовав для вкуса ветчинные ребрышки. С удивительной быстротой израсходовали почти весь свой запас муки, выпекая одну за другой полные духовки булок, нагрузили всем этим маленькую ручную тележку и покатили ее по аллее к главной дороге.
Сантен хорошо помнила бои прошлого лета, но то, что увидела теперь, потрясло ее с новой силой.
Шоссе было до отказа забито от одной живой изгороди до другой потоками людей, лошадей, техники, текущими в обоих направлениях, сталкивающимися и перемешивающимися, а затем разъединяющимися снова.
Вниз, с гряды холмов, спускались солдаты, растерзанные и окровавленные, искалеченные и истекающие кровью, втиснутые в медленно движущиеся санитарные машины, нагруженные на тележки и подводы. Другие раненые с трудом передвигались на импровизированных костылях, висли на плечах более сильных товарищей или прижимались к бортам переполненных санитарных машин в поисках опоры, когда спотыкались в глубоких колеях, полных грязи.
В противоположном направлении строем шли части резерва и подкрепления, направляемые на помощь для удержания высот. Они шли длинными колоннами, уже измотанные под тяжестью снаряжения, почти не обращая внимания на раненых, к которым, возможно, вскоре присоединятся. Солдаты с трудом продвигались, глядя себе под ноги, останавливаясь, когда прохода не было, терпеливо ждали с бычьей покорностью и начинали движение снова, как только трогался стоявший впереди.
После того как прошел первоначальный шок, Сантен помогла Анне подтолкнуть тележку и поставить ее на обочине, и пока та разливала густой суп, передавала кружки вместе с толстыми ломтями свежеиспеченного хлеба измученным и раненым солдатам, когда они, спотыкаясь, шли мимо.
Но еды не хватало: она могла накормить лишь каждого сотого и старалась выбрать тех, кто, на ее взгляд, больше других нуждался в пище.
— Храни вас Бог, миссис, — бормотали они, одним махом выпивая суп и заглатывая хлеб, и ковыляли дальше.
— Посмотри на их глаза, Анна, — прошептала Сантен, подставляя кружки, чтобы снова наполнить. — Они уже повидали загробный мир.
— Хватит этих глупых фантазий. У тебя опять начнутся ночные кошмары.
— Ни один кошмар не может быть хуже, чем это.
Взгляни вон на того!
Похоже, его глаза были вырваны шрапнелью, пустые глазницы завязаны окровавленными тряпками. Он шел за другим солдатом, обе раздробленные руки которого были прибинтованы к туловищу. Слепой держался за его ремень и чуть было не повалил, когда оступился на неровной и скользкой дороге.
Сантен вывела обоих из людского потока и поднесла кружку к губам безрукого солдата.
— Вы хорошая девушка, — прошептал он. — У вас не найдется сигареты?
— Я сожалею. — Она покачала головой и повернулась, чтобы поправить бинты на глазах другого. Краем глаза увидела то, что под ними, ее чуть не вырвало, и руки дрогнули.
— У вас голос очень молодой и хорошенькой девушки… — Потерявший глаза был примерно того же возраста, что и Майкл, его густые темные волосы покрыты спекшейся кровью.
— Да, Фред, она — хорошенькая. — Товарищ помог ослепшему встать. — Нам лучше бы идти дальше, мисс.
— Что там происходит? — спросила их Сантен.
— Настоящий ад — вот что происходит.
— Линия фронта удержится?
— Никто этого не знает, мисс. — И обоих смыло медленно двигавшимся потоком измученных и страдающих людей.
Суп и хлеб скоро закончились, и Сантен с Анной покатили тележку назад к шато, чтобы приготовить еще. Вспомнив просьбы раненых, Сантен совершила налет на буфет в оружейной комнате, где граф держал припрятанный для себя табак, и, когда они с Анной возвратились на свой пост в конце аллеи, она могла какое-то время предоставлять это особое маленькое утешение некоторым из солдат.
— Мы так мало можем сделать.
— Мы делаем все, что в наших силах, — заявила Анна. — Без толку горевать из-за невозможного.
Они продолжали трудиться и с наступлением темноты, при слабом желтом свете фонаря, а поток страданий не пересыхал. Казалось, он даже становится еще плотнее, так что бледные измученные лица в свете фонаря расплывались перед уставшими глазами Сантен и становились неотличимыми друг от друга, а слабые слова ободрения, которые она говорила им, повторялись и уже казались бессмысленными ей самой.
Наконец далеко за полночь Анна повела Сантен назад в шато. Они уснули не раздеваясь, в грязной и испачканной кровью одежде, обняв друг друга, а проснулись на рассвете, чтобы наварить котлы свежего супа и напечь еще хлеба.
Стоя у печи и услышав отдаленный рев моторов, Сантен подняла голову.
— Самолеты! — воскликнула она. — Я забыла про них! Они полетят без меня сегодня, а это плохая примета!
— Сегодня и без плохих примет будет много страданий, — крякнула Анна, стаскивая на пол котел, который обернула одеялом, чтобы он не слишком быстро остывал.
На полпути по аллее Сантен выпрямилась над ручкой тележки.
— Взгляни, Анна, вот туда, на край северного поля!
На поле было очень много солдат. Они сбросили тяжелые ранцы и вещевые мешки, каски, сложили оружие и остались под ранним летним солнцем голыми по пояс или в грязных нательных фуфайках.
— Что они делают, Анна?
Тысячи людей работали под руководством офицеров. Заостренные лопатки быстро вонзались в желтую землю, ее насыпали кучей в длинные линии. Пока женщины смотрели, многие опустились в вырытые ямы уже по колено, потом по пояс или вовсе скрылись за поднимавшимися земляными брустверами.
— Траншеи. — Сантен нашла ответ на собственный вопрос. — Траншеи, Анна, роют новые траншеи.
— Зачем, почему это делают?
— Потому что… — Сантен помедлила. Ей не хотелось говорить это вслух. — Потому что скоро они будут не в состоянии удерживать гряду холмов, — тихо произнесла она, и обе посмотрели на возвышенность, где разрывы снарядов пятнали ясное утро сернистыми желтыми облаками тумана.
Добравшись до конца аллеи, обнаружили, что дорога забита транспортом и людьми, причем встречные потоки безнадежно запутались друг в друге, не поддаваясь усилиям военной полиции, старавшейся развести их и заставить двигаться снова. Одна из санитарных машин, скользя, съехала с дороги в грязный ров, усугубив путаницу, врач и водитель силились вынести носилки из кузова засевшего автомобиля.
— Анна, мы должны им помочь.
Анна обладала мужской силой, а Сантен была по-мужски решительна. Вдвоем они ухватились за ручки носилок и потащили их наверх из канавы. Врач выкарабкался из грязи.
— Отлично. — Он был без головного убора, но на воротнике мундира хорошо выделялись знаки различия медицинской службы в виде змеи, обвивавшей жезл, а на рукавах — белые повязки с алыми крестами.
— А, мадемуазель де Тири! — Молодой человек узнал Сантен, поглядев на нее поверх раненого на носилках, находившегося между ними. — Я должен был догадаться, что это вы.
— Доктор, конечно… — Это был тот самый офицер, который прибыл на мотоцикле с лордом Эндрю и помогал графу в потреблении коньяка «Наполеон» в день, когда самолет Майкла разбился на северном поле.
Они поместили носилки на земле под живой изгородью, и врач опустился рядом на колени, что-то делая с неподвижной фигурой под серым одеялом.
— Может быть, он выдержит… если мы сможем поскорее доставить его в лазарет. — Он вскочил. — Но там, в машине, еще раненые. Мы должны вытащить их оттуда.
Вместе они выгрузили остальные носилки и положили их в ряд.
— Этот готов. — Большим и указательным пальцами врач закрыл веки уставившихся в небо глаз, а затем натянул на лицо умершего край одеяла.
— Проезда по дороге нет — бесполезно пробиваться, мы потеряем и других, если только не сумеем разместить их в укрытии, где можно было бы хотя бы обработать раны.
Врач смотрел прямо на Сантен, с минуту она не понимала его вопросительного взгляда.
— В Морт Омм коттеджи переполнены, а дорога заблокирована, — повторил он.
— Конечно, — быстро спохватилась Сантен. — Надо везти в шато.
Граф встретил их на лестнице шато, и, когда Сантен объяснила, что нужно, он с энтузиазмом принял участие в превращении большого салона в госпитальную палату.
Они отодвинули мебель к стенам, чтобы освободить пол в середине, а потом сняли матрасы в верхних спальнях и стащили вниз по лестнице. С помощью санитарной машины и троих санитаров, которых набрал из рядовых молодой доктор, разложили матрасы на превосходном шерстяном обюссонском ковре.
А тем временем военная полиция по указанию врача подавала сигналы санитарным машинам, застрявшим на забитой дороге, направляя их в шато. Сам он ехал на подножке переднего автомобиля, а когда увидел Сантен, спрыгнул и поспешно схватил ее за руку.
— Мадемуазель! Есть ли другая дорога, по которой можно добраться до полевого госпиталя в Морт Омм? Мне нужны материалы и медикаменты — хлороформ, дезинфицирующие препараты, бинты — и еще один врач на помощь.
Его французский был сносным, но Сантен ответила по-английски:
— Я могу верхом поехать через поля.
— Вы просто молодчина. Я дам вам записку. — Он вытащил блокнот и нацарапал короткое послание. — Спросите майора Синклера, — вырвал листок бумаги и сложил его, — передовой госпиталь находится в коттеджах.
— Да, я знаю. А кто вы? Как мне им сказать, кто меня направил? — Практика последнего времени позволяла Сантен с большей готовностью произносить английские слова.
— Простите меня, мадемуазель, у меня прежде не было возможности вам представиться. Моя фамилия Кларк, капитан Роберт Кларк, но зовут Бобби.
Облаку, казалось, передалось от Сантен ощущение важности их миссии, и он неистово перелетал через препятствия и отбрасывал копытами комья грязи, несясь по полям и вдоль рядов виноградников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Станковый пулемет «максим» обладает скорострельностью до трехсот выстрелов в минуту и имеет репутацию самого надежного и удачного по конструкции из когда-либо созданных пулеметов, а в тот день к его характеристикам добавилась еще одна: он стал и самым смертоносным оружием, придуманным человеком. Тяжело шагавшая строем британская пехота, появлявшаяся из азотисто-дымного тумана и все еще предпринимавшая попытки сохранить свой твердый боевой порядок — плечом к плечу, в четыре шеренги, — представляла собой отличную мишень для «максимов».
Сплошная стена огня перемещалась то туда, то сюда, напоминая лезвие ножа косилки, а кровавая бойня превзошла все ранее виденное на полях сражений.
Потери, конечно, были бы значительно большими, если бы войска в конце концов не подчинились здравому смыслу и не разомкнули строй. Вместо прежнего механического продвижения солдаты попытались прокрасться и проползти к позициям противника маленькими группами, но даже они в итоге были отброшены стеной пулеметного огня.
И когда в ходе еще одного великого наступления на западном фронте, почти сразу после его начала, был уничтожен каждый десятый, германские войска, удерживавшие гряду холмов напротив Морт Омм, с ликованием контратаковали.
Сантен постепенно осознала, что далекая бойня прекратилась, после нее последовала странная тишина.
— Что произошло, папа?
— Британские войска заняли позиции германской артиллерии, — взволнованно объяснил граф. — У меня есть намерение верхом осмотреть поле боя. Я хочу засвидетельствовать этот поворотный момент в истории…
— Вы не должны совершать столь идиотского поступка, — бесцеремонно сказала ему Анна.
— Женщина, ты не понимаешь, что даже сейчас, когда мы, разговаривая, стоим здесь, наши союзники быстро продвигаются вперед и разрушают германские линии обороны…
— Ну а я понимаю то, что дойную корову нужно покормить, а из погребов вычистить навоз.
— А в это время история проходит мимо меня! — Граф капитулировал и пошел вниз, в погреб, что-то бормоча.
Артиллерийский огонь возобновился, но уже намного ближе, и стекла задребезжали в рамах. Граф взлетел вверх по лестнице и выбежал во двор.
— А что происходит сейчас, папа?
— Это агония германской армии, последние судороги умирающего великана. Но не беспокойся, моя малышка, британцы вскоре возьмут германцев в кольцо. Нам нечего опасаться.
Гром пушек возрос до крещендо и был усилен грохотом британского ответного огня. Это англичане попытались помешать германскому артналету на свои передовые позиции напротив гряды холмов.
— Похоже на то, что было прошлым летом. — С дурными предчувствиями Сантен смотрела на застывшие очертания меловых холмов на горизонте. Они слегка расплывались перед глазами, прячась в дымке разрывов.
— Мы должны сделать для них все, что сможем, — сказала она Анне.
— Нам нужно думать о нас самих, — запротестовала Анна. — Нам надо жить, и мы не можем…
— Пошли, Анна, мы теряем время.
По настоянию Сантен они наварили четыре огромных медных котла супа из репы, сухого гороха и картофеля, использовав для вкуса ветчинные ребрышки. С удивительной быстротой израсходовали почти весь свой запас муки, выпекая одну за другой полные духовки булок, нагрузили всем этим маленькую ручную тележку и покатили ее по аллее к главной дороге.
Сантен хорошо помнила бои прошлого лета, но то, что увидела теперь, потрясло ее с новой силой.
Шоссе было до отказа забито от одной живой изгороди до другой потоками людей, лошадей, техники, текущими в обоих направлениях, сталкивающимися и перемешивающимися, а затем разъединяющимися снова.
Вниз, с гряды холмов, спускались солдаты, растерзанные и окровавленные, искалеченные и истекающие кровью, втиснутые в медленно движущиеся санитарные машины, нагруженные на тележки и подводы. Другие раненые с трудом передвигались на импровизированных костылях, висли на плечах более сильных товарищей или прижимались к бортам переполненных санитарных машин в поисках опоры, когда спотыкались в глубоких колеях, полных грязи.
В противоположном направлении строем шли части резерва и подкрепления, направляемые на помощь для удержания высот. Они шли длинными колоннами, уже измотанные под тяжестью снаряжения, почти не обращая внимания на раненых, к которым, возможно, вскоре присоединятся. Солдаты с трудом продвигались, глядя себе под ноги, останавливаясь, когда прохода не было, терпеливо ждали с бычьей покорностью и начинали движение снова, как только трогался стоявший впереди.
После того как прошел первоначальный шок, Сантен помогла Анне подтолкнуть тележку и поставить ее на обочине, и пока та разливала густой суп, передавала кружки вместе с толстыми ломтями свежеиспеченного хлеба измученным и раненым солдатам, когда они, спотыкаясь, шли мимо.
Но еды не хватало: она могла накормить лишь каждого сотого и старалась выбрать тех, кто, на ее взгляд, больше других нуждался в пище.
— Храни вас Бог, миссис, — бормотали они, одним махом выпивая суп и заглатывая хлеб, и ковыляли дальше.
— Посмотри на их глаза, Анна, — прошептала Сантен, подставляя кружки, чтобы снова наполнить. — Они уже повидали загробный мир.
— Хватит этих глупых фантазий. У тебя опять начнутся ночные кошмары.
— Ни один кошмар не может быть хуже, чем это.
Взгляни вон на того!
Похоже, его глаза были вырваны шрапнелью, пустые глазницы завязаны окровавленными тряпками. Он шел за другим солдатом, обе раздробленные руки которого были прибинтованы к туловищу. Слепой держался за его ремень и чуть было не повалил, когда оступился на неровной и скользкой дороге.
Сантен вывела обоих из людского потока и поднесла кружку к губам безрукого солдата.
— Вы хорошая девушка, — прошептал он. — У вас не найдется сигареты?
— Я сожалею. — Она покачала головой и повернулась, чтобы поправить бинты на глазах другого. Краем глаза увидела то, что под ними, ее чуть не вырвало, и руки дрогнули.
— У вас голос очень молодой и хорошенькой девушки… — Потерявший глаза был примерно того же возраста, что и Майкл, его густые темные волосы покрыты спекшейся кровью.
— Да, Фред, она — хорошенькая. — Товарищ помог ослепшему встать. — Нам лучше бы идти дальше, мисс.
— Что там происходит? — спросила их Сантен.
— Настоящий ад — вот что происходит.
— Линия фронта удержится?
— Никто этого не знает, мисс. — И обоих смыло медленно двигавшимся потоком измученных и страдающих людей.
Суп и хлеб скоро закончились, и Сантен с Анной покатили тележку назад к шато, чтобы приготовить еще. Вспомнив просьбы раненых, Сантен совершила налет на буфет в оружейной комнате, где граф держал припрятанный для себя табак, и, когда они с Анной возвратились на свой пост в конце аллеи, она могла какое-то время предоставлять это особое маленькое утешение некоторым из солдат.
— Мы так мало можем сделать.
— Мы делаем все, что в наших силах, — заявила Анна. — Без толку горевать из-за невозможного.
Они продолжали трудиться и с наступлением темноты, при слабом желтом свете фонаря, а поток страданий не пересыхал. Казалось, он даже становится еще плотнее, так что бледные измученные лица в свете фонаря расплывались перед уставшими глазами Сантен и становились неотличимыми друг от друга, а слабые слова ободрения, которые она говорила им, повторялись и уже казались бессмысленными ей самой.
Наконец далеко за полночь Анна повела Сантен назад в шато. Они уснули не раздеваясь, в грязной и испачканной кровью одежде, обняв друг друга, а проснулись на рассвете, чтобы наварить котлы свежего супа и напечь еще хлеба.
Стоя у печи и услышав отдаленный рев моторов, Сантен подняла голову.
— Самолеты! — воскликнула она. — Я забыла про них! Они полетят без меня сегодня, а это плохая примета!
— Сегодня и без плохих примет будет много страданий, — крякнула Анна, стаскивая на пол котел, который обернула одеялом, чтобы он не слишком быстро остывал.
На полпути по аллее Сантен выпрямилась над ручкой тележки.
— Взгляни, Анна, вот туда, на край северного поля!
На поле было очень много солдат. Они сбросили тяжелые ранцы и вещевые мешки, каски, сложили оружие и остались под ранним летним солнцем голыми по пояс или в грязных нательных фуфайках.
— Что они делают, Анна?
Тысячи людей работали под руководством офицеров. Заостренные лопатки быстро вонзались в желтую землю, ее насыпали кучей в длинные линии. Пока женщины смотрели, многие опустились в вырытые ямы уже по колено, потом по пояс или вовсе скрылись за поднимавшимися земляными брустверами.
— Траншеи. — Сантен нашла ответ на собственный вопрос. — Траншеи, Анна, роют новые траншеи.
— Зачем, почему это делают?
— Потому что… — Сантен помедлила. Ей не хотелось говорить это вслух. — Потому что скоро они будут не в состоянии удерживать гряду холмов, — тихо произнесла она, и обе посмотрели на возвышенность, где разрывы снарядов пятнали ясное утро сернистыми желтыми облаками тумана.
Добравшись до конца аллеи, обнаружили, что дорога забита транспортом и людьми, причем встречные потоки безнадежно запутались друг в друге, не поддаваясь усилиям военной полиции, старавшейся развести их и заставить двигаться снова. Одна из санитарных машин, скользя, съехала с дороги в грязный ров, усугубив путаницу, врач и водитель силились вынести носилки из кузова засевшего автомобиля.
— Анна, мы должны им помочь.
Анна обладала мужской силой, а Сантен была по-мужски решительна. Вдвоем они ухватились за ручки носилок и потащили их наверх из канавы. Врач выкарабкался из грязи.
— Отлично. — Он был без головного убора, но на воротнике мундира хорошо выделялись знаки различия медицинской службы в виде змеи, обвивавшей жезл, а на рукавах — белые повязки с алыми крестами.
— А, мадемуазель де Тири! — Молодой человек узнал Сантен, поглядев на нее поверх раненого на носилках, находившегося между ними. — Я должен был догадаться, что это вы.
— Доктор, конечно… — Это был тот самый офицер, который прибыл на мотоцикле с лордом Эндрю и помогал графу в потреблении коньяка «Наполеон» в день, когда самолет Майкла разбился на северном поле.
Они поместили носилки на земле под живой изгородью, и врач опустился рядом на колени, что-то делая с неподвижной фигурой под серым одеялом.
— Может быть, он выдержит… если мы сможем поскорее доставить его в лазарет. — Он вскочил. — Но там, в машине, еще раненые. Мы должны вытащить их оттуда.
Вместе они выгрузили остальные носилки и положили их в ряд.
— Этот готов. — Большим и указательным пальцами врач закрыл веки уставившихся в небо глаз, а затем натянул на лицо умершего край одеяла.
— Проезда по дороге нет — бесполезно пробиваться, мы потеряем и других, если только не сумеем разместить их в укрытии, где можно было бы хотя бы обработать раны.
Врач смотрел прямо на Сантен, с минуту она не понимала его вопросительного взгляда.
— В Морт Омм коттеджи переполнены, а дорога заблокирована, — повторил он.
— Конечно, — быстро спохватилась Сантен. — Надо везти в шато.
Граф встретил их на лестнице шато, и, когда Сантен объяснила, что нужно, он с энтузиазмом принял участие в превращении большого салона в госпитальную палату.
Они отодвинули мебель к стенам, чтобы освободить пол в середине, а потом сняли матрасы в верхних спальнях и стащили вниз по лестнице. С помощью санитарной машины и троих санитаров, которых набрал из рядовых молодой доктор, разложили матрасы на превосходном шерстяном обюссонском ковре.
А тем временем военная полиция по указанию врача подавала сигналы санитарным машинам, застрявшим на забитой дороге, направляя их в шато. Сам он ехал на подножке переднего автомобиля, а когда увидел Сантен, спрыгнул и поспешно схватил ее за руку.
— Мадемуазель! Есть ли другая дорога, по которой можно добраться до полевого госпиталя в Морт Омм? Мне нужны материалы и медикаменты — хлороформ, дезинфицирующие препараты, бинты — и еще один врач на помощь.
Его французский был сносным, но Сантен ответила по-английски:
— Я могу верхом поехать через поля.
— Вы просто молодчина. Я дам вам записку. — Он вытащил блокнот и нацарапал короткое послание. — Спросите майора Синклера, — вырвал листок бумаги и сложил его, — передовой госпиталь находится в коттеджах.
— Да, я знаю. А кто вы? Как мне им сказать, кто меня направил? — Практика последнего времени позволяла Сантен с большей готовностью произносить английские слова.
— Простите меня, мадемуазель, у меня прежде не было возможности вам представиться. Моя фамилия Кларк, капитан Роберт Кларк, но зовут Бобби.
Облаку, казалось, передалось от Сантен ощущение важности их миссии, и он неистово перелетал через препятствия и отбрасывал копытами комья грязи, несясь по полям и вдоль рядов виноградников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89