— Преследуемый корабль теряет скорость, — возбужденно прокричал Хорстхаузен. — Он меняет курс, поворачивается правым бортом.
Обреченный корабль начал широкий бесцельный поворот против ветра. Производить пуск из кормовых аппаратов необходимости не было.
— Лейтенант Хорстхаузен, на мостик, — произнес Курт в переговорную трубу. Это была награда за превосходно выполненное задание. Он знал, с какой жаждой славы молодой лейтенант станет позднее рассказывать о каждой детали потопления корабля своим товарищам-офицерам. Память об этой победе поддержит ил всех в течение длинных дней и ночей предстоявших лишений и тягот. Хорстхаузен стремглав выскочил из люка и встал рядом со своим командиром, вглядываясь в чудовищных размеров жертву.
— Он остановился! — воскликнул офицер. Британский корабль лежал, словно скала посреди моря.
— Мы подойдем поближе, — решил Курт и передал приказ рулевому.
У-32 двинулась вперед, крадучись, наталкиваясь на пенившиеся волны, оставив на поверхности лишь рубку, сокращая расстояние постепенно и осторожно. Из пушек крейсера еще могли открыть огонь, достаточно было всего лишь одного удачного выстрела, чтобы пробить дыру в тонкой обшивке субмарины.
— Слушайте! — резко скомандовал Курт, поворачивая голову, чтобы уловить звуки, слабо доносившиеся до них сквозь шум ветра.
— Я ничего не слышу.
— Стоп машины! — приказал Курт, и вибрация и гул дизельных двигателей прекратились. Теперь они могли слышать звуки яснее.
— Голоса! — прошептал Хорстхаузен. Это был жалобный хор голосов, доносимый до них ветром. Крики и вопли людей, попавших в ужасную беду, то громче, то тише звучали в порывах неустойчивого ветра, прерываемые каким-нибудь одиночным диким криком человека, упавшего или прыгнувшего с высокой палубы.
— Он сильно накренился. — Они подошли достаточно близко, чтобы видеть корабль на фоне звезд.
— Уходит под воду носом.
Огромная корма торчала из тьмы.
— Тонет быстро… очень быстро.
Им были слышны треск и рокот в корпусе корабля, когда вода, врываясь, проносилась внутри, корежила и изгибала его обшивку.
— Встаньте к прожектору, — приказал Курт, и Хорстхаузен, повернувшись, уставился на него.
— Вы слышали мой приказ? — Хорстхаузен очнулся. Выставлять себя столь явно перед глазами противника было против всех инстинктов подводника, но он прошел к прожектору на краю мостика.
— Включите! — заставил его Курт, когда тот все еще колебался, и длинный белый луч перепрыгнул полмили бурного моря и темноты. Он ударил в корпус корабля и был словно отброшен ослепительным блеском абсолютно белого цвета.
Курт бросился через мостик и плечом оттолкнул лейтенанта от прожектора. Ухватился за рукоятки и стал водить яркий луч вдоль и вниз, щурясь от света, отраженного покрывавшей корабль краской, и вдруг застыл, сжав пальцами, будто когтями, рукоятки прожектора.
В совершенно ровном круге прожекторного луча раскинулись алые перекладины нарисованного креста, похожие на руки и ноги приговоренного к распятию.
— Матерь Господа всемогущего, — прошептал Курт, — что же я натворил?!
Словно в ужасающем гипнозе он медленно перемещал луч из стороны в сторону. Палубы белого корабля были круто накренены в сторону подводной лодки, так что видны группы скопившихся человеческих фигур, которые суетливо двигались, стараясь добраться до спасательных шлюпок, болтавшихся на шлюпбалках. Некоторые волочили носилки или вели спотыкавшиеся фигуры, одетые в синюю госпитальную одежду, их крики и мольбы звучали, словно гомон птичьего гнездовья на закате солнца.
Пока Курт смотрел, корабль вдруг стремительно подался в его сторону, и люди заскользили по палубам, сбиваясь в кучи у ограждений. Потом в одиночку и группами начали падать за борт.
Одна из шлюпок подалась и, сорвавшись, ударилась о воду рядом с корпусом корабля и тут же опрокинулась. Люди все падали с верхних палуб, сквозь ветер слабо доносились вопли, были видны маленькие всплески белой пены, когда они оказывались в воде.
— Что нам делать? — прошептал рядом Хорстхаузен, с выражением ужаса на бледном лице во все глаза глядя вслед за лучом прожектора.
Курт выключил прожектор. После интенсивного света темнота, казалось, сокрушала.
— Ничего, — ответил во тьме. — Мы уже ничего не можем сделать. — Повернулся и неверной походкой пошел к люку.
Когда командир достиг основания трапа, к нему снова возвратилось самообладание. Бесстрастным голосом с окаменевшим лицом отдал приказ:
— Впередсмотрящие — на мостик. Скорость двенадцать узлов, новый курс сто пятьдесят градусов.
Лодка поворачивала прочь от тонущего корабля, а Курт все стоял, широко расставив ноги, борясь со жгучим желанием поднять руки и закрыть ладонями уши. Он знал, что не сможет избавиться от криков и воплей, которые эхом отдавались в голове. Знал, что никогда не сумеет скрыться от них и что услышит их опять в час своей собственной смерти.
— Занять места согласно боевому расписанию. — Глаза его были безжизненны, а восковое лицо — мокро от брызг и пота. — Продолжаем обычное патрулирование.
Сантен устроилась на самой нижней койке в своей любимой палате третьей палубы. У нее на коленях лежала открытая книга.
Это была каюта с восемью койками, у всех молодых людей, лежавших в них, повреждения позвоночника. Ни одному из них не суждено больше ходить, но может быть, именно поэтому они были самой шумной, веселой и своевольной компанией на борту «Протеа Касл».
Каждый вечер в течение часа Сантен читала им… или намеревалась читать. Обычно требовалось всего несколько минут изложения мнений автора, чтобы спровоцировать горячие дебаты, беспрепятственно длившиеся до тех пор, пока не раздавался гонг на ужин.
Сантен получала такое же большое удовольствие от этих встреч, как и любой из пациентов, и неизменно выбирала книгу о том, о чем ей самой хотелось узнать побольше, всегда на африканскую тему.
В этот вечер она взяла второй том труда французского автора Левайяна «Путешествие в глубь Африки». Прямо со страницы переводила описание охоты на гиппопотама, за которым слушатели с жадностью следили, пока Сантен не дошла до следующего места: «Самка животного была освежевана и разделана на месте. Я приказал принести мне чашку, которую наполнил молоком самки. Оно показалось значительно менее неприятным, чем молоко слонихи, и на следующий день почти полностью превратилось в сливки. Они имели болотный привкус и мерзкий запах, вызывавший отвращение, но, налитые в кофе, были даже приятны».
С коек послышались брезгливые возгласы.
— Боже милостивый! — воскликнул кто-то. — Эти французишки! Любой, кто пьет молоко гиппопотама и ест лягушек…
В ту же минуту все напустились на него.
— Солнышко — французишка? Пес ты эдакий! Извиняйся сейчас же! — И подушки, словно снаряды, полетели через каюту в обидчика.
Смеясь, Сантен вскочила, чтобы восстановить порядок, но в это время палуба под ее ногами дернулась, девушку отбросило назад, на койку, а корабль потряс мощный взрыв.
Сантен с трудом поднялась и снова была сшиблена с ног толчком от другого взрыва, более сильного, чем первый.
— Что происходит? — закричала она, но третий взрыв погрузил их во тьму и швырнул Сантен с койки на пол. В полнейшей темноте кто-то свалился на нее сверху, пригвоздив к полу и запутав в постельном белье.
Она почувствовала, что задыхается, и закричала опять. Корабль весь звенел от криков и воплей.
— Слезьте с меня! — Сантен барахталась, чтобы освободиться, подползла к выходу и, подтянувшись на руках, встала. Столпотворение вокруг нее, стремительно проносящиеся в темноте люди, крики и бессмысленным ревом подаваемые команды, внезапный ужасающий наклон палубы под ногами повергли Сантен в панику. Она отбивалась, чтобы защититься, так как в нее врезалось чье-то невидимое тело, а затем наощупь стала пробираться вдоль по длинному узкому коридору.
Аварийные сигнальные звонки зазвонили во тьме резко, действуя на нервы, и только еще больше усугубили смятение, чей-то голос проревел:
— Корабль идет ко дну… они покидают судно! Мы окажемся тут как в западне!
Толпа немедленно бросилась к переходному люку, и Сантен обнаружила, что беспомощно несется вместе с ней, изо всех сил стараясь удержать равновесие, так как знала: упадет — растопчут. Инстинктивно пыталась предохранить живот, но ее с такой силой завертело и стукнуло о перегородку, что она лязгнула зубами и прикусила себе язык. Когда падала, рот наполнился легким металлическим привкусом крови; девушка выбросила вперед обе руки и повисла на перилах трапа, держась изо всех сил. Она подтаскивала себя вверх по лестнице, плача от напряжения, которое требовалось, чтобы удержаться на ногах в давке среди охваченных паникой людей.
— Мое дитя! — Сантен услышала, как произносит эти слова вслух. — Вы не можете убить мое дитя!
Корабль накренился, послышался треск и скрежет металла о металл, грохот разбивающегося стекла, а за ними последовал новый натиск и топот ног вокруг.
— Он тонет! — визжал голос рядом. — Нам надо выбраться! Выпустите меня…
Свет снова включился, стало видно, что трап весь до верхней палубы забит борющимися и издающими проклятия и ругательства людьми. Сантен чувствовала себя избитой, раздавленной и беспомощной.
— Мой ребенок! — плакала она, прижатая к переборке. Включившийся свет, казалось, отрезвил мужчин вокруг, заставив их устыдиться своего слепого ужаса.
— Здесь Солнышко! — прокричал чей-то низкий голос. Он принадлежал большого роста африканеру, одному из самых пылких поклонников, который размахивал своим костылем, чтобы расчистить для нее проход.
— Пропустите… разойдитесь, ублюдки, пропустите Солнышко!
Руки подхватили и подняли девушку.
— Пропустите Солнышко!
Они передавали ее над головами, как куклу. Сантен потеряла головной убор и одну из туфель.
— Вот Солнышко, передайте выше! — Она почувствовала, что плачет, потому что ее давили и толкали, а жесткие пальцы хватали и больно впивались в тело, но быстро несли наверх.
На вершине переходного трапа уже другие руки схватили Сантен и вытолкнули наружу, на открытую палубу. Здесь было темно, ветер рвал волосы и обматывал ноги юбками. Палуба ходила ходуном, а когда Сантен ступила на нее, угрожающе накренилась, и девушку ударило о вертикальную стойку — пиллерс, с такой силой, что у нее вырвался вопль.
Она подумала о безнадежно изувеченных молодых людях, оставленных там, внизу.
«Мне следовало попытаться помочь им», — сказала себе, но при этом вспомнила об Анне. В нерешительности и замешательстве оглянулась. Люди все валили наверх из переходных люков. Идти против такой толпы невозможно, и Сантен знала, что у нее просто не хватит сил, чтобы помочь человеку, который не может ходить самостоятельно.
Повсюду офицеры пытались восстановить порядок, но многие из тех, кто стоически выдержали ад окопов, были до помешательства напуганы мыслью о том, что очутились в ловушке на тонущем корабле, их лица были искажены, а глаза дики от безрассудного ужаса. Но оказались и такие, кто вытаскивал хромых и слепых и вел их к шлюпкам вдоль перил.
Прижимаясь к пиллерсу, Сантен страдала от нерешительности, страха и ужаса и переживала за судьбу сотен людей внизу, которые, как она знала, никогда не смогут добраться до верхней палубы. В это время корабль под ней зарокотал и в смертельных судорогах изрыгнул воздух, ринувшийся из дыр под ватерлинией с ревом морского чудовища, и этот звук заставил принять решение.
«Мой ребенок! Я должна спасти его, другие не имеют значения — только мой ребенок!»
— Солнышко! — Один из офицеров увидел ее и, скользнув по круто наклонившейся палубе, защищая, обнял одной рукой.
— Вы должны добраться до шлюпки: корабль затонет с минуты на минуту!
Свободной рукой он рванул завязки, державшие громоздкий обшитый парусиной спасательный жилет, стянул со своих плеч и поднял у Сантен над головой.
— Что произошло? — Девушка судорожно глотала воздух, пока он узлами связывал тесемки спасательного жилета у нее под подбородком и на груди.
— Нас расстреляли торпедами. Пойдемте!
И потащил за собой, дотягиваясь до всего, за что можно было уцепиться, ибо при таком крутом угле наклона палубы стоять без опоры невозможно.
— Вон та шлюпка! Вам надо попробовать сесть в нее.
Прямо перед ними полная людей шлюпка страшно раскачивалась на шлюпбалках, офицер выкрикивал команды, в то время как матросы пытались высвободить заклинившие тали.
Глядя вниз с борта судна, Сантен видела кипевшую и пенившуюся черноту моря, а ветер сдувал волосы на лицо и наполовину ослеплял ее.
Издалека, с поверхности черных волн, плотный белый сноп света обрушился на них, и они вскинули руки, защищая глаза от жестокого света.
— Субмарина! — закричал офицер, обхватив Сантен одной рукой. — Подлецы, явились порадоваться бессмысленной бойне, которую учинили!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89