Просто дело в том, что все достоинства оказались подчеркнутыми, глаза стали еще ярче, кожа еще больше светилась и походила на жемчуг.
— Ты прекрасна, — выдохнул Майкл. Она уже больше не была девочкой-женщиной, овладела новой манерой держаться, приобрела уверенность и внушала ему восхищение.
— Как ты думаешь, я понравлюсь твоему дяде?
— Он влюбится в тебя, как и любой другой мужчина.
Желтый костюм Сантен был своеобразного оттенка, который, казалось, золотил ее кожу и отбрасывал золотое отражение в темные глаза. Поля шляпы в форме котелка — узкие с одной стороны и широкие с другой — приколоты к тулье булавкой с султанчиком зеленых и желтых перьев. Под жакет Сантен надела блузку из тонкого кремового оттенка крепдешина с высоким кружевным воротником, который подчеркивал линию шеи и изящную посадку головки. Сапоги заменены элегантными туфлями.
Он взял обе ее руки и благоговейно поцеловал их, а затем посадил свою спутницу на заднее сиденье лимузина.
— Сангане, эта женщина в ближайшие дни станет моей женой.
Зулус одобрительно кивнул, оценивая девушку так, как оценивал бы лошадь или породистую телку.
— Пусть она принесет тебе много сыновей.
Когда Майкл перевел сказанное, Сантен вспыхнула и рассмеялась:
— Поблагодари его, Майкл, но скажи, что мне бы хотелось по крайней мере одну дочь. — Она оглядела роскошный салон «роллс-ройса». — Такие автомобили есть у всех английских генералов?
— Мой дядя привез его с собой из Африки. — Майкл погладил сиденье из тонкой мягкой кожи. — Это был подарок моей тети.
— Твой дядя поступил оригинально, отправившись на войну в такой колеснице, — кивнула Сантен, — а у твоей тети хороший вкус. Надеюсь, что однажды и я буду в состоянии преподнести тебе подобный подарок, Мишель.
— Я хотел бы поцеловать тебя.
— При людях — никогда, — чопорно ответила она, — но когда мы вдвоем — сколько захочешь.
— Скажи, далеко ли нам ехать?
— Миль пять, но при таком движении на дороге только Богу известно, сколько это у нас займет времени.
Они свернули на главную дорогу между Аррасом и Амьеном. Она оказалась забитой военным транспортом, пушками и санитарными машинами, грузовыми автомобилями тыловых служб, крытыми и открытыми повозками на конской тяге; обочины были запружены солдатами на марше, сгорбившимися под тяжелой выкладкой и казавшимися в своих стальных касках одинаковыми, как грибы.
Майкл ловил возмущенные и завистливые взгляды, пока Сангане прокладывал путь большому блестящему «роллс-ройсу» среди транспорта, двигавшегося в более медленном темпе. С трудом шедшие по грязи люди заглядывали внутрь машины и видели элегантного офицера с хорошенькой девушкой, сидевшей рядом с ним на мягком кожаном сиденье. Тем не менее большинство угрюмых взглядов сменялось улыбками, когда Сантен махала им рукой.
— Расскажи мне о своем дяде, — потребовала она, поворачиваясь к Майклу.
— О, на самом деле он самый обычный малый, и рассказывать-то тут особенно не о чем. Был исключен из школы за то, что избил директора, сражался в войне с зулусами и впервые убил человека, когда ему еще не исполнилось и восемнадцати, заработал свой первый миллион фунтов прежде, чем ему исполнилось двадцать пять, и потерял его в один день. Застрелил несколько сот слонов, когда был профессиональным охотником за слоновой костью, голыми руками убил леопарда. Потом, во время войны с бурами, взял в плен Леру, бурского генерала, почти без посторонней помощи заработал еще один миллион фунтов после войны, помогал вести переговоры о хартии Южно-Африканского Союза. Был министром в кабинете Луиса Боты, но ушел в отставку со своего поста, чтобы участвовать в этой войне. Теперь командует полком. Ростом весьма высок и может в каждой руке поднять по двухсотфунтовому мешку кукурузы.
— Мишель, я боюсь встречи с таким человеком, — серьезно пробормотала Сантен.
— Но почему же…
— Боюсь, что могу влюбиться в него.
Майкл радостно рассмеялся:
— И я боюсь. Боюсь, что он влюбится в тебя!
Штаб полка временно размещался в заброшенном монастыре на окраине Амьена. Монастырский сад был запущенным и заросшим с прошлой осени, с тех пор, как во время боев монахи покинули его, и кусты рододендронов превратились в джунгли. Постройки монастыря из красного кирпича были покрыты мхом и карабкающейся к серой крыше глицинией. Кирпичи утыканы старыми осколками снарядов.
Молодой военный в чине второго лейтенанта встретил их у парадного входа.
— Должно быть, вы — Майкл Кортни, а я — Джон Пирс, адъютант генерала.
— О, здравствуйте. — Майкл поздоровался за руку. — А где же Ник ван дер Хеевер?
Ник учился с Майклом в школе и был адъютантом генерала с того самого времени, как полк прибыл во Францию.
— О, разве вы не слышали? — Джон Пирс стал серьезным и употребил выражение, обычно звучавшее, когда кто-нибудь спрашивал об убитом знакомом. — Я боюсь, что Ник купил себе «ферму».
— Господи, не может быть!
— Боюсь, что так. Он был на передовой с вашим дядей. Снайпер достал его. — Но внимание лейтенанта было рассеянным. Он не мог отвести глаз от Сантен. Майкл натянуто-вежливо познакомил их и тут же прервал разыгранную лейтенантом пантомиму восхищения.
— Где мой дядя?
— Он просил вас подождать. — Пирс провел их через маленький внутренний садик, который, вероятно, раньше принадлежал аббату. Каменные стены здесь были увиты розами, а в центре аккуратной лужайки на скульптурно оформленном постаменте стояли солнечные часы.
Стол на три персоны накрыт в углу, куда проникало солнце. Дядя Шон, как заметил Майкл, придерживался своего обычного стиля: столовое серебро, изготовленное по королевским образцам, и хрусталь эпохи Стюартов.
— Генерал присоединится к вам, как только сможет, но он просил меня предупредить вас, что это будет очень короткий ленч. Понимаете, весеннее наступление… — Лейтенант жестом указал на графин на сервировочном столике. — Тем временем, могу ли я предложить вам хереса или чего-нибудь «с коготками»?
Сантен отрицательно покачала головой, а Майкл кивнул:
— С коготками, пожалуйста. — Хотя он любил своего дядю так же сильно, как и собственного отца, но неумолимо надвигающееся после долгой разлуки появление дяди лишило его спокойствия. Сейчас Майклу было очень нужно что-то такое, что успокоило бы нервы.
Адъютант налил Майклу виски.
— Извините, но у меня действительно есть кое-какие… — Майкл махнул ему, дав понять, что он может идти, и взял Сантен за руку.
— Смотри, — прислонилась она к нему, — на розах и нарциссах начинают появляться почки и бутоны… Все опять пробуждается к жизни.
— Не все, — мягко возразил Майкл. — Для солдата весна — время смерти.
— О, Мишель, — начала было девушка, но умолкла и взглянула в сторону стеклянной двери, к которой Майкл стоял спиной, с выражением, заставившим летчика быстро обернуться.
Вошел мужчина, высокий, прямой и широкоплечий. Он остановился, когда увидел Сантен, и стал смотреть на нее проницательно-оценивающим взглядом. Глаза у него были голубые, а борода — густая, но аккуратно, по-королевски, подстриженная.
«Это глаза Мишеля!» — подумала Сантен, пристально глядя прямо в них и понимая, что эти глаза жестче.
— Дядя Шон! — воскликнул Майкл и отпустил ее руку. Он пошел навстречу, и, когда эти свирепые глаза обратились на него, их выражение смягчилось.
— Мой мальчик.
«Он любит Мишеля… Они любят друг друга очень сильно», — поняла Сантен, рассматривая лицо генерала. Кожа его лица потемнела от солнца и приобрела оттенок и вид какого-то кожевенного изделия, а рядом с уголками рта и вокруг этих невероятных глаз пролегли глубокие морщины. Нос был большой, ястребиный, как у Майкла, лоб — широкий и умный, а над ним густая темная шапка волос с серебряными нитками проседи, которые сверкали в лучах весеннего солнечного света.
Мужчины вели серьезную беседу, все еще держа друг друга за руку и обмениваясь необходимыми заверениями. Пока Сантен наблюдала за ними, вся степень их сходства стала для нее очевидной.
«Они одинаковые, — поняла она, — и отличаются лишь возрастом и силой. Больше похожи на отца и сына, чем на…»
Свирепые голубые глаза вновь обратились к ней.
— Так вот это и есть та самая молодая леди?
— Позволь мне представить мадемуазель де Тири. Сантен, это мой дядя, генерал Шон Кортни.
— Мишель мне много рассказал… очень много… — Сантен споткнулась на английской фразе.
— Говори по-фламандски! — быстро вмешался Майкл.
— Мишель мне все о вас рассказывал, — послушалась она, и генерал радостно заулыбался.
— Вы говорите на африкаанс! — От улыбки весь его облик преобразился. Те черты свирепой грубости, почти жестокости, которые она ощутила, казались теперь иллюзорными.
— Это не африкаанс. — И они погрузились в оживленную дискуссию. Уже в первые несколько минут Сантен обнаружила, что ей нравится генерал, нравится и за сходство с Майклом, и за большие между ними различия, которые она тоже отметила.
— Давайте обедать! — воскликнул Шон Кортни, взял девушку под руку и усадил ее за стол. — У нас так мало времени…
— Майкл пусть сядет там, и мы позволим ему разрезать цыпленка. Я же позабочусь о вине.
Шон предложил тост «За тот следующий раз, когда мы трое встретимся вновь», и все с жаром выпили, слишком хорошо понимая, что стоит за этими словами, хотя здесь не было слышно пушек.
Они непринужденно разговаривали, генерал быстро и без усилий сглаживал любое неловкое молчание, и Сантен поняла, что, несмотря на свою грубоватую внешность, он был интуитивно любезным, но она все время ощущала, как его глаза внимательно ее изучают, и чувствовала, что происходит критическая оценка.
«Очень хорошо, mon General, смотрите, сколько хотите, но я — это я и Мишель — мой». И Сантен приподняла подбородок и выдержала пристальный взгляд, отвечала прямо, без жеманства или колебаний, пока не увидела, что генерал улыбнулся и едва заметно кивнул.
«Так вот она какая, та, которую выбрал Майкл, — размышлял Шон. — Я надеялся, что она будет девушкой из его собственного народа, которая будет говорить на его родном языке и придерживаться одной с ним веры. Я бы хотел, черт возьми, узнать о ней побольше, прежде чем дать свое благословение. Я бы заставил их повременить, чтобы подумать друг о друге и о последствиях, но времени нет. Завтра или послезавтра Бог знает что может случиться. Как я могу испортить то, что, возможно, может стать их единственным в жизни мгновением счастья?» Генерал еще немного понаблюдал за Сантен, отыскивая признаки скрытой неприязни и мелочности, слабости или тщеславия, но увидел только маленький решительный подбородок, рот, который мог без труда улыбаться, но так же легко сжиматься, и темные смышленые глаза. «Она упорна и горда, — решил он, — но я думаю, она будет верна, у нее хватит сил пройти весь путь». И тогда улыбнулся, кивнул и увидел, как у Сантен спало напряжение, а еще, прежде чем перевел взгляд на Майкла, заметил, что в ее глазах пробуждаются искренняя любовь и симпатия.
— Ну, хорошо, мой мальчик, ты ведь приехал в такую даль не для того, чтобы жевать эту жилистую птичку. Расскажи мне, зачем ты пожаловал, и попробуй удивить меня.
— Дядя Шон, я попросил Сантен быть моей женой.
Шон тщательно вытер усы и положил салфетку.
«Не испорть им этого, — предупредил себя. — Не нагони ни единого облачка на их радость».
Он взглянул на них и начал улыбаться:
— Ты не удивляешь, ты ошеломляешь меня! Я уже перестал ждать от тебя какого-то разумного поступка. — Обернулся к Сантен: — А у вас, молодая леди, конечно же, оказалось слишком много здравого смысла, чтобы не принять это предложение, не так ли?
— Генерал, я отдаю голову на отсечение, признавая, что это не так. Я приняла его предложение.
Шон с любовью взглянул на Майкла:
— Счастливец! Она для тебя чертовски хороша, не упускай ее!
— Не беспокойтесь, сэр. — Майкл с облегчением рассмеялся. Он не ожидал такого мгновенного признания. Старик все еще может удивлять. Майкл, дотянувшись через стол, взял руку Сантен, а она озадаченно посмотрела на Шона Кортни:
— Благодарю вас, генерал, но вы ничего не знаете обо мне… или моей семье. — Сантен припомнила тот доскональный допрос, которому ее собственный отец подверг Майкла.
— Я сомневаюсь в том, что Майкл намеревается жениться на вашей семье, — сухо произнес Шон. — А что касается вас, моя дорогая… Что ж, я, без ложной скромности, — один из лучших знатоков лошадей в Африке. Могу оценить подходящую молодую кобылку, когда ее вижу.
— Вы называете меня лошадью, генерал? — игриво возмутилась Сантен.
— Я называю вас породистой лошадью, и я был бы удивлен, если бы вы не оказались сельской девушкой и наездницей и если бы у вас не было какой-нибудь довольно замысловатой родословной. Скажите мне, что я не прав, — бросил вызов Шон.
— Ее папа — граф, она скачет так, словно она — кентавр, и у них есть поместье, прежде состоявшее в основном из виноградников, пока гунны не разбомбили его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Ты прекрасна, — выдохнул Майкл. Она уже больше не была девочкой-женщиной, овладела новой манерой держаться, приобрела уверенность и внушала ему восхищение.
— Как ты думаешь, я понравлюсь твоему дяде?
— Он влюбится в тебя, как и любой другой мужчина.
Желтый костюм Сантен был своеобразного оттенка, который, казалось, золотил ее кожу и отбрасывал золотое отражение в темные глаза. Поля шляпы в форме котелка — узкие с одной стороны и широкие с другой — приколоты к тулье булавкой с султанчиком зеленых и желтых перьев. Под жакет Сантен надела блузку из тонкого кремового оттенка крепдешина с высоким кружевным воротником, который подчеркивал линию шеи и изящную посадку головки. Сапоги заменены элегантными туфлями.
Он взял обе ее руки и благоговейно поцеловал их, а затем посадил свою спутницу на заднее сиденье лимузина.
— Сангане, эта женщина в ближайшие дни станет моей женой.
Зулус одобрительно кивнул, оценивая девушку так, как оценивал бы лошадь или породистую телку.
— Пусть она принесет тебе много сыновей.
Когда Майкл перевел сказанное, Сантен вспыхнула и рассмеялась:
— Поблагодари его, Майкл, но скажи, что мне бы хотелось по крайней мере одну дочь. — Она оглядела роскошный салон «роллс-ройса». — Такие автомобили есть у всех английских генералов?
— Мой дядя привез его с собой из Африки. — Майкл погладил сиденье из тонкой мягкой кожи. — Это был подарок моей тети.
— Твой дядя поступил оригинально, отправившись на войну в такой колеснице, — кивнула Сантен, — а у твоей тети хороший вкус. Надеюсь, что однажды и я буду в состоянии преподнести тебе подобный подарок, Мишель.
— Я хотел бы поцеловать тебя.
— При людях — никогда, — чопорно ответила она, — но когда мы вдвоем — сколько захочешь.
— Скажи, далеко ли нам ехать?
— Миль пять, но при таком движении на дороге только Богу известно, сколько это у нас займет времени.
Они свернули на главную дорогу между Аррасом и Амьеном. Она оказалась забитой военным транспортом, пушками и санитарными машинами, грузовыми автомобилями тыловых служб, крытыми и открытыми повозками на конской тяге; обочины были запружены солдатами на марше, сгорбившимися под тяжелой выкладкой и казавшимися в своих стальных касках одинаковыми, как грибы.
Майкл ловил возмущенные и завистливые взгляды, пока Сангане прокладывал путь большому блестящему «роллс-ройсу» среди транспорта, двигавшегося в более медленном темпе. С трудом шедшие по грязи люди заглядывали внутрь машины и видели элегантного офицера с хорошенькой девушкой, сидевшей рядом с ним на мягком кожаном сиденье. Тем не менее большинство угрюмых взглядов сменялось улыбками, когда Сантен махала им рукой.
— Расскажи мне о своем дяде, — потребовала она, поворачиваясь к Майклу.
— О, на самом деле он самый обычный малый, и рассказывать-то тут особенно не о чем. Был исключен из школы за то, что избил директора, сражался в войне с зулусами и впервые убил человека, когда ему еще не исполнилось и восемнадцати, заработал свой первый миллион фунтов прежде, чем ему исполнилось двадцать пять, и потерял его в один день. Застрелил несколько сот слонов, когда был профессиональным охотником за слоновой костью, голыми руками убил леопарда. Потом, во время войны с бурами, взял в плен Леру, бурского генерала, почти без посторонней помощи заработал еще один миллион фунтов после войны, помогал вести переговоры о хартии Южно-Африканского Союза. Был министром в кабинете Луиса Боты, но ушел в отставку со своего поста, чтобы участвовать в этой войне. Теперь командует полком. Ростом весьма высок и может в каждой руке поднять по двухсотфунтовому мешку кукурузы.
— Мишель, я боюсь встречи с таким человеком, — серьезно пробормотала Сантен.
— Но почему же…
— Боюсь, что могу влюбиться в него.
Майкл радостно рассмеялся:
— И я боюсь. Боюсь, что он влюбится в тебя!
Штаб полка временно размещался в заброшенном монастыре на окраине Амьена. Монастырский сад был запущенным и заросшим с прошлой осени, с тех пор, как во время боев монахи покинули его, и кусты рододендронов превратились в джунгли. Постройки монастыря из красного кирпича были покрыты мхом и карабкающейся к серой крыше глицинией. Кирпичи утыканы старыми осколками снарядов.
Молодой военный в чине второго лейтенанта встретил их у парадного входа.
— Должно быть, вы — Майкл Кортни, а я — Джон Пирс, адъютант генерала.
— О, здравствуйте. — Майкл поздоровался за руку. — А где же Ник ван дер Хеевер?
Ник учился с Майклом в школе и был адъютантом генерала с того самого времени, как полк прибыл во Францию.
— О, разве вы не слышали? — Джон Пирс стал серьезным и употребил выражение, обычно звучавшее, когда кто-нибудь спрашивал об убитом знакомом. — Я боюсь, что Ник купил себе «ферму».
— Господи, не может быть!
— Боюсь, что так. Он был на передовой с вашим дядей. Снайпер достал его. — Но внимание лейтенанта было рассеянным. Он не мог отвести глаз от Сантен. Майкл натянуто-вежливо познакомил их и тут же прервал разыгранную лейтенантом пантомиму восхищения.
— Где мой дядя?
— Он просил вас подождать. — Пирс провел их через маленький внутренний садик, который, вероятно, раньше принадлежал аббату. Каменные стены здесь были увиты розами, а в центре аккуратной лужайки на скульптурно оформленном постаменте стояли солнечные часы.
Стол на три персоны накрыт в углу, куда проникало солнце. Дядя Шон, как заметил Майкл, придерживался своего обычного стиля: столовое серебро, изготовленное по королевским образцам, и хрусталь эпохи Стюартов.
— Генерал присоединится к вам, как только сможет, но он просил меня предупредить вас, что это будет очень короткий ленч. Понимаете, весеннее наступление… — Лейтенант жестом указал на графин на сервировочном столике. — Тем временем, могу ли я предложить вам хереса или чего-нибудь «с коготками»?
Сантен отрицательно покачала головой, а Майкл кивнул:
— С коготками, пожалуйста. — Хотя он любил своего дядю так же сильно, как и собственного отца, но неумолимо надвигающееся после долгой разлуки появление дяди лишило его спокойствия. Сейчас Майклу было очень нужно что-то такое, что успокоило бы нервы.
Адъютант налил Майклу виски.
— Извините, но у меня действительно есть кое-какие… — Майкл махнул ему, дав понять, что он может идти, и взял Сантен за руку.
— Смотри, — прислонилась она к нему, — на розах и нарциссах начинают появляться почки и бутоны… Все опять пробуждается к жизни.
— Не все, — мягко возразил Майкл. — Для солдата весна — время смерти.
— О, Мишель, — начала было девушка, но умолкла и взглянула в сторону стеклянной двери, к которой Майкл стоял спиной, с выражением, заставившим летчика быстро обернуться.
Вошел мужчина, высокий, прямой и широкоплечий. Он остановился, когда увидел Сантен, и стал смотреть на нее проницательно-оценивающим взглядом. Глаза у него были голубые, а борода — густая, но аккуратно, по-королевски, подстриженная.
«Это глаза Мишеля!» — подумала Сантен, пристально глядя прямо в них и понимая, что эти глаза жестче.
— Дядя Шон! — воскликнул Майкл и отпустил ее руку. Он пошел навстречу, и, когда эти свирепые глаза обратились на него, их выражение смягчилось.
— Мой мальчик.
«Он любит Мишеля… Они любят друг друга очень сильно», — поняла Сантен, рассматривая лицо генерала. Кожа его лица потемнела от солнца и приобрела оттенок и вид какого-то кожевенного изделия, а рядом с уголками рта и вокруг этих невероятных глаз пролегли глубокие морщины. Нос был большой, ястребиный, как у Майкла, лоб — широкий и умный, а над ним густая темная шапка волос с серебряными нитками проседи, которые сверкали в лучах весеннего солнечного света.
Мужчины вели серьезную беседу, все еще держа друг друга за руку и обмениваясь необходимыми заверениями. Пока Сантен наблюдала за ними, вся степень их сходства стала для нее очевидной.
«Они одинаковые, — поняла она, — и отличаются лишь возрастом и силой. Больше похожи на отца и сына, чем на…»
Свирепые голубые глаза вновь обратились к ней.
— Так вот это и есть та самая молодая леди?
— Позволь мне представить мадемуазель де Тири. Сантен, это мой дядя, генерал Шон Кортни.
— Мишель мне много рассказал… очень много… — Сантен споткнулась на английской фразе.
— Говори по-фламандски! — быстро вмешался Майкл.
— Мишель мне все о вас рассказывал, — послушалась она, и генерал радостно заулыбался.
— Вы говорите на африкаанс! — От улыбки весь его облик преобразился. Те черты свирепой грубости, почти жестокости, которые она ощутила, казались теперь иллюзорными.
— Это не африкаанс. — И они погрузились в оживленную дискуссию. Уже в первые несколько минут Сантен обнаружила, что ей нравится генерал, нравится и за сходство с Майклом, и за большие между ними различия, которые она тоже отметила.
— Давайте обедать! — воскликнул Шон Кортни, взял девушку под руку и усадил ее за стол. — У нас так мало времени…
— Майкл пусть сядет там, и мы позволим ему разрезать цыпленка. Я же позабочусь о вине.
Шон предложил тост «За тот следующий раз, когда мы трое встретимся вновь», и все с жаром выпили, слишком хорошо понимая, что стоит за этими словами, хотя здесь не было слышно пушек.
Они непринужденно разговаривали, генерал быстро и без усилий сглаживал любое неловкое молчание, и Сантен поняла, что, несмотря на свою грубоватую внешность, он был интуитивно любезным, но она все время ощущала, как его глаза внимательно ее изучают, и чувствовала, что происходит критическая оценка.
«Очень хорошо, mon General, смотрите, сколько хотите, но я — это я и Мишель — мой». И Сантен приподняла подбородок и выдержала пристальный взгляд, отвечала прямо, без жеманства или колебаний, пока не увидела, что генерал улыбнулся и едва заметно кивнул.
«Так вот она какая, та, которую выбрал Майкл, — размышлял Шон. — Я надеялся, что она будет девушкой из его собственного народа, которая будет говорить на его родном языке и придерживаться одной с ним веры. Я бы хотел, черт возьми, узнать о ней побольше, прежде чем дать свое благословение. Я бы заставил их повременить, чтобы подумать друг о друге и о последствиях, но времени нет. Завтра или послезавтра Бог знает что может случиться. Как я могу испортить то, что, возможно, может стать их единственным в жизни мгновением счастья?» Генерал еще немного понаблюдал за Сантен, отыскивая признаки скрытой неприязни и мелочности, слабости или тщеславия, но увидел только маленький решительный подбородок, рот, который мог без труда улыбаться, но так же легко сжиматься, и темные смышленые глаза. «Она упорна и горда, — решил он, — но я думаю, она будет верна, у нее хватит сил пройти весь путь». И тогда улыбнулся, кивнул и увидел, как у Сантен спало напряжение, а еще, прежде чем перевел взгляд на Майкла, заметил, что в ее глазах пробуждаются искренняя любовь и симпатия.
— Ну, хорошо, мой мальчик, ты ведь приехал в такую даль не для того, чтобы жевать эту жилистую птичку. Расскажи мне, зачем ты пожаловал, и попробуй удивить меня.
— Дядя Шон, я попросил Сантен быть моей женой.
Шон тщательно вытер усы и положил салфетку.
«Не испорть им этого, — предупредил себя. — Не нагони ни единого облачка на их радость».
Он взглянул на них и начал улыбаться:
— Ты не удивляешь, ты ошеломляешь меня! Я уже перестал ждать от тебя какого-то разумного поступка. — Обернулся к Сантен: — А у вас, молодая леди, конечно же, оказалось слишком много здравого смысла, чтобы не принять это предложение, не так ли?
— Генерал, я отдаю голову на отсечение, признавая, что это не так. Я приняла его предложение.
Шон с любовью взглянул на Майкла:
— Счастливец! Она для тебя чертовски хороша, не упускай ее!
— Не беспокойтесь, сэр. — Майкл с облегчением рассмеялся. Он не ожидал такого мгновенного признания. Старик все еще может удивлять. Майкл, дотянувшись через стол, взял руку Сантен, а она озадаченно посмотрела на Шона Кортни:
— Благодарю вас, генерал, но вы ничего не знаете обо мне… или моей семье. — Сантен припомнила тот доскональный допрос, которому ее собственный отец подверг Майкла.
— Я сомневаюсь в том, что Майкл намеревается жениться на вашей семье, — сухо произнес Шон. — А что касается вас, моя дорогая… Что ж, я, без ложной скромности, — один из лучших знатоков лошадей в Африке. Могу оценить подходящую молодую кобылку, когда ее вижу.
— Вы называете меня лошадью, генерал? — игриво возмутилась Сантен.
— Я называю вас породистой лошадью, и я был бы удивлен, если бы вы не оказались сельской девушкой и наездницей и если бы у вас не было какой-нибудь довольно замысловатой родословной. Скажите мне, что я не прав, — бросил вызов Шон.
— Ее папа — граф, она скачет так, словно она — кентавр, и у них есть поместье, прежде состоявшее в основном из виноградников, пока гунны не разбомбили его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89