Я сам там был два часа назад. Я знаю! Мне нужны по крайней мере еще четыре батареи 25-фунтовых орудий на эту брешь, и нужны они мне до рассвета — не надо ни на что ссылаться, просто выполняйте и доложите мне, когда все будет сделано! — С шумом бросил телефонную трубку и увидел Сантен.
— Моя дорогая. Его голос изменился, когда он быстро подошел к ней и взял за руку. — Я беспокоился. Шато полностью уничтожен. Новая линия фронта проходит менее чем в миле позади него… — Замолчал и с минуту рассматривал ее. Вид Сантен успокоил его. — А твой отец?
— Убит во время артиллерийского обстрела.
— Я сожалею, — просто произнес Шон и повернулся к Джону Пирсу. — Проведите мисс де Тири ко мне в комнату. — А затем обратился к ней: — Я последую за вами через пять минут.
Комната генерала выходила прямо в главную трапезную, так что при открытой двери Шон Кортни мог лежать на своей походной кровати и наблюдать за всем, что происходило на его командном пункте. Помещение было скудно обставлено: всего лишь кровать и письменный стол с двумя стульями да личный запирающийся ящик у ножки кровати.
— Не присядете ли здесь, мадемуазель? — Джон Пирс предложил ей один из стульев. В ожидании Сантен оглядывала маленькую комнату.
Единственной достопримечательностью был письменный стол. На нем стояла откидная рамка для фотографий, с одной стороны которой на Сантен смотрела великолепная зрелая женщина, отличавшаяся смуглой еврейской красотой. В нижнем углу наискосок написано: «Возвращайся домой благополучно к своей любящей жене, Руфь».
На второй стороне рамки находился портрет девушки приблизительно возраста Сантен. Сходство ее с женщиной было очевидным — скорее всего, это мать и дочь, но красоту девушки портила печать вздорности и избалованности, красивый рот таил какой-то жесткий и жадный изгиб, и Сантен решила, что эта девушка ей определенно не нравится.
— Мои жена и дочь, — произнес Шон Кортни, появившись в дверях. Он надел свой мундир и застегивал его на ходу.
— Ты поела? — спросил, опускаясь на стул напротив Сантен.
— Да, благодарю вас. — Сантен поднялась и взяла серебряную коробку восковых спичек с письменного стола, чиркнула одной и подала ему, чтобы зажечь сигару. Он удивился, потом подался вперед и стал раскуривать сигару, откинулся на спинку и сказал:
— Моя дочь Сторм делает это для меня. Сантен задула спичку, снова села и подождала, пока Шон в тишине насладится первыми затяжками душистого дыма. Со времени их последней встречи генерал постарел или, возможно, просто очень устал.
— Когда вы последний раз спали? — спросила она, и он широко улыбнулся. И вдруг стал моложе на тридцать лет.
— Ты говоришь, как моя жена.
— Она очень красива.
— Да, — Шон кивнул и посмотрел на фотографию, а затем снова на Сантен. — Ты потеряла все.
— Шато, мой дом и моего отца. — Она старалась быть спокойной, чтобы страшную боль никто не заметил.
— У тебя, конечно, есть другие родные.
— Мой дядя живет в Лионе, две тети в Париже.
— Я организую все, чтобы ты могла поехать в Лион.
— Нет.
— Почему же? — Его, похоже, задел быстрый отказ.
— Я не хочу ехать в Лион или Париж. Я еду в Африку.
— В Африку? — Теперь он был поражен. — Африка? Боже правый, почему в Африку?
— Потому что я обещала Мишелю… мы пообещали друг другу, что поедем в Африку.
— Но, моя дорогая… — Шон опустил глаза и стал рассматривать пепел на сигаре. Сантен увидела ту боль, которую причинило ему упоминание имени Мишеля, она разделила ее и, подождав минуту, произнесла:
— Вы собирались сказать: «Но Мишель мертв».
— Да. — Его голос прозвучал почти шепотом.
— Я обещала Мишелю еще кое-что, генерал. Я сказала ему, что его сын родится под солнцем Африки.
Шон медленно поднял голову и уставился на Сантен.
— Сын Майкла?
— Его сын.
— Ты носишь дитя Майкла?
— Да.
Все глупые земные вопросы готовы были разом сорваться с его губ.
«Ты уверена?»
«Почему ты так убеждена?»
«Откуда я могу знать, что это ребенок Майкла?»
Но он спрятал язык за зубами и не дал вырваться этим вопросам. Необходимо было подумать, осмыслить этот невероятный поворот судьбы.
— Прости меня. — Генерал поднялся и, хромая, прошел обратно на командный пункт.
— Установили связь с третьим батальоном? — обратился он к группе офицеров.
— Связь была в течение минуты, потом мы их снова потеряли. Они готовы перейти в контрнаступление, сэр, но им нужна поддержка артиллерии.
— Свяжитесь с этими чертовыми снарядными специалистами снова и продолжайте пробиваться к Кейтнессу. — Шон обернулся к офицеру из своего окружения: — Роджер, что происходит с первым?
— Изменений нет, сэр. Отбили две вражеские атаки, но сильно треплют германские пушки. Полковник Стивенс считает, что они смогут продержаться.
— Молодчина! — крякнул Шон. Хотя все это было похоже на попытку заделать течи в плотине, удерживая пригоршнями глины океан, они каким-то образом делали это, и каждый час, который держались, затуплял острие германского наступления.
— Пушки — вот главное, если мы сумеем подтянуть их достаточно быстро. Каково движение на главной дороге?
— Дорога, кажется, расчищается, и транспорт движется быстрее, сэр.
Если бы смогли до утра подтянуть двадцатипятифунтовые пушки к месту прорыва, то заставили бы противника дорого заплатить за его успехи. Сумели бы ударить по вклинившемуся врагу с трех сторон, сокрушить артиллерией.
Шон снова почувствовал упадок духа. Это была война пушек, все, в конце концов, сводилось к артиллерийской дуэли на истощение. Он сосредоточил внимание на расчетах, оценках риска и возможных потерь, отдаче приказов и распоряжений, но за всем этим его не оставляли мысли о девушке и ее возможных требованиях к нему.
Для начала необходимо контролировать свою естественную реакцию на то, что она поведала, ибо Шон был сыном викторианской эпохи и считал, что все люди, и особенно члены его собственной семьи, должны жить в соответствии с кодексом поведения, принятым в предыдущем веке. Конечно, предполагалось, что молодые люди отдадут дань увлечениям молодости. Шон и сам был небезгрешен — и стыдливо улыбнулся. Но порядочные молодые люди оставляли порядочных девушек в покое до тех пор, пока они не поженятся.
«Я потрясен», — понял он и снова улыбнулся. Офицеры у штабного стола заметили эту улыбку, вид у них стал озадаченным и неловким. «Что задумал старый черт на сей раз?» Они нервно обменялись взглядами.
— Вы еще не связались с полковником Кейтнессом? — Генерал прикрыл улыбку свирепо-хмурой миной, и все снова прилежно занялись своими делами.
«Я потрясен, — повторил про себя Шон, все еще веселясь над самим собой, но на сей раз сохраняя лицо бесстрастным. — И тем не менее, ведь Майкл — твое собственное дитя любви, плод одной из твоих эскапад. Твой первенец…» Боль, вызванная гибелью Майкла, навалилась опять, но он справился с ней.
«Теперь о девушке. — Шон стал размышлять о том, что узнал. — Она действительно беременна или это какая-то искусная форма шантажа?» Чтобы принять решение, потребовалось не больше нескольких секунд.
«Я не мог настолько ошибиться в моих оценках этой девушки. Она действительно верит, что беременна. — Существовали такие области женской анатомии и женской души, которые были для Шона совершенно незнакомой территорией. Опыт подсказывал: раз верит, что беременна, черт возьми, значит, беременна. Как она узнала об этом, он не мог понять, но был готов принять это. — Ладно, беременна, но ребенок ли это Майкла, а не какого-нибудь…»
Быстро отверг и эту мысль. «Она — из приличной семьи, тщательно охранялась отцом и этим ее драконом. Как им с Майклом удалось, — выше моего понимания… — Он снова чуть не улыбнулся, вспомнив, как часто и как ловко это удавалось в юности ему в столь же неблагоприятных обстоятельствах. — Изобретательность молодых влюбленных. — Покачал головой. — Хорошо, я принимаю и это. Это — ребенок Майкла. Сын Майкла!»
И только теперь Шон позволил радости заполнить душу. «Сын Майкла! Что-то от Майкла продолжает жить. — И тут же одернул себя. — Теперь успокойся, не сходи с ума. Она хочет поехать в Африку, но что, черт возьми, нам делать с ней? Я не могу принять ее у себя дома в Эмойени». На мгновение в памяти возник образ красивого дома на холме — «Жилища ветра», по-зулусски, который он построил для своей жены. Страстное желание оказаться там с ней накатило с огромной мощью. Пришлось побороть его, прежде чем рассуждать дальше.
«Три. Три красивые женщины, все гордые и волевые, живущие в одном доме. — Инстинктивно Шон понял, что эта маленькая француженка и его собственная любимая и любовью избалованная дочь стали бы соперничать и драться, как две дикие кошки в мешке. — Покачал головой. — Только этого не хватает для полного счастья, когда меня там нет и некому будет их разнять. Нужно придумать что-нибудь получше. Что же, во имя всего святого, нам делать с этой беременной маленькой кобылкой?»
— Сэр! Сэр! — позвал его один из офицеров, передавая наушник полевого телефона. — Я наконец пробился к полковнику Кейтнессу.
Шон выхватил наушник.
— Дуглас! — рявкнул он. Связь была плохая, звуки в эфире шипели и накатывали, будто морской прибой, поэтому голос Дугласа Кейтнесса, казалось, доносился из-за океана.
— Алло, сэр, пушки только что подошли…
— Слава Богу.
— Я развернул их на… — Кейтнесс дал координаты по карте. — Они уже палят, и гунны, кажется, выдохлись. Я собираюсь совершить рейд на их позиции на рассвете.
— Дуглас, будь осторожен, у тебя нет резервов, я смогу поддержать тебя только после полудня.
— Хорошо, я понял, но мы не можем им позволить свободно перегруппироваться.
— Конечно, нет, — согласился Шон. — Держи меня в курсе дела. Кстати, направляю тебе еще четыре батареи и часть второго батальона, но до полудня они не доберутся.
— Спасибо, сэр, они нам пригодятся.
— Действуй, дружище. — Шон вернул офицеру наушник, и пока смотрел, как перемещают цветные булавки на карте, пришло решение его личной проблемы.
«Гарри…» Он подумал о своем брате-близнеце и почувствовал знакомое чувство вины и сострадания. Гаррик Кортни, брат, которого Шон сделал хромым.
Это произошло много лет назад, и все же каждое мгновение того страшного дня было настолько ясно в памяти Шона, что, казалось, все случилось сегодня утром.
Двое братьев, подростков-близнецов, спорящих из-за ружья, которое они выкрали из отцовской комнаты для хранения охотничьих ружей и которое было заряжено крупной дробью, шагали сквозь золотую траву, покрывавшую холмы Зулуленда.
— Я первый увидел инконку, — настаивал Гарри. Они собирались охотиться на старого самца маленькой южно-африканской антилопы, чье обиталище обнаружили накануне.
— А я придумал взять ружье, — возражал ему Шон, сильнее сжимая оружие, — поэтому мне и стрелять. — Конечно, Шон, как всегда, настоял на своем.
Гарри взял Тинкера, их «охотничью» собаку-дворняжку. Они пошли по краю густых зарослей, чтобы загнать антилопу туда, где брат поджидал с ружьем.
От подножия холма послышались слабые крики Гарри и отчаянный лай Тинкера, почуявшего запах антилопы. Потом в траве зашелестело, длинные желтые стебли с шумом раздвинулись и вышел инконка, направляясь прямо туда, где на гребне холма лежал Шон.
В солнечном свете животное выглядело огромным, потому что от испуга его косматая грива стояла дыбом, а темная голова с тяжелыми спиралевидными рогами была высоко поднята на толстой мощной шее. Самец имел три фута в холке и весил почти двести фунтов, его грудь и бока были покрыты полосами и пятнами нежных бледных узоров. Это великолепное создание, быстрое и грозное, с острыми, как пики, рогами, которые могли выпустить человеку кишки или вспороть бедренную артерию, шло прямо на Шона.
Шон выстрелил из одного ствола с такого близкого расстояния, что заряд крупной дроби ударил будто одна пуля и пробил бочкообразную грудь до легкого и сердца. Антилопа издала крик и упала, дергая ногами и блея, а ее острые черные копыта ударяли по каменистой земле, когда животное съезжало обратно под гору.
— Я подстрелил его! — взвыл Шон, выпрыгнув из своего укрытия. — Я достал его первым же выстрелом! Гарри! Я подстрелил его!
Гарри с собакой со всех ног бежали снизу сквозь жесткую золотую траву. Они, как и Шон, хотели добраться до умирающего животного первыми. Шон нес ружье, второй ствол был все еще заряжен, а курок взведен. На бегу камень выскочил у него из-под ноги, и мальчик упал. Пальцы, крепко державшие ружье, ослабли. Шон упал на землю плечом, и второй ствол выстрелил с оглушающим тупым звуком.
Когда он поднялся на ноги, Гарри сидел рядом с мертвой антилопой и хныкал. Его нога приняла в себя полный заряд крупной дроби с близкого расстояния. Она попала ниже колена, разорвала в клочья мягкие ткани и раздробила кость, кровь на солнце била ярким фонтаном.
«Бедный Гарри, — подумал Шон, — он теперь одинокий старый калека».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Моя дорогая. Его голос изменился, когда он быстро подошел к ней и взял за руку. — Я беспокоился. Шато полностью уничтожен. Новая линия фронта проходит менее чем в миле позади него… — Замолчал и с минуту рассматривал ее. Вид Сантен успокоил его. — А твой отец?
— Убит во время артиллерийского обстрела.
— Я сожалею, — просто произнес Шон и повернулся к Джону Пирсу. — Проведите мисс де Тири ко мне в комнату. — А затем обратился к ней: — Я последую за вами через пять минут.
Комната генерала выходила прямо в главную трапезную, так что при открытой двери Шон Кортни мог лежать на своей походной кровати и наблюдать за всем, что происходило на его командном пункте. Помещение было скудно обставлено: всего лишь кровать и письменный стол с двумя стульями да личный запирающийся ящик у ножки кровати.
— Не присядете ли здесь, мадемуазель? — Джон Пирс предложил ей один из стульев. В ожидании Сантен оглядывала маленькую комнату.
Единственной достопримечательностью был письменный стол. На нем стояла откидная рамка для фотографий, с одной стороны которой на Сантен смотрела великолепная зрелая женщина, отличавшаяся смуглой еврейской красотой. В нижнем углу наискосок написано: «Возвращайся домой благополучно к своей любящей жене, Руфь».
На второй стороне рамки находился портрет девушки приблизительно возраста Сантен. Сходство ее с женщиной было очевидным — скорее всего, это мать и дочь, но красоту девушки портила печать вздорности и избалованности, красивый рот таил какой-то жесткий и жадный изгиб, и Сантен решила, что эта девушка ей определенно не нравится.
— Мои жена и дочь, — произнес Шон Кортни, появившись в дверях. Он надел свой мундир и застегивал его на ходу.
— Ты поела? — спросил, опускаясь на стул напротив Сантен.
— Да, благодарю вас. — Сантен поднялась и взяла серебряную коробку восковых спичек с письменного стола, чиркнула одной и подала ему, чтобы зажечь сигару. Он удивился, потом подался вперед и стал раскуривать сигару, откинулся на спинку и сказал:
— Моя дочь Сторм делает это для меня. Сантен задула спичку, снова села и подождала, пока Шон в тишине насладится первыми затяжками душистого дыма. Со времени их последней встречи генерал постарел или, возможно, просто очень устал.
— Когда вы последний раз спали? — спросила она, и он широко улыбнулся. И вдруг стал моложе на тридцать лет.
— Ты говоришь, как моя жена.
— Она очень красива.
— Да, — Шон кивнул и посмотрел на фотографию, а затем снова на Сантен. — Ты потеряла все.
— Шато, мой дом и моего отца. — Она старалась быть спокойной, чтобы страшную боль никто не заметил.
— У тебя, конечно, есть другие родные.
— Мой дядя живет в Лионе, две тети в Париже.
— Я организую все, чтобы ты могла поехать в Лион.
— Нет.
— Почему же? — Его, похоже, задел быстрый отказ.
— Я не хочу ехать в Лион или Париж. Я еду в Африку.
— В Африку? — Теперь он был поражен. — Африка? Боже правый, почему в Африку?
— Потому что я обещала Мишелю… мы пообещали друг другу, что поедем в Африку.
— Но, моя дорогая… — Шон опустил глаза и стал рассматривать пепел на сигаре. Сантен увидела ту боль, которую причинило ему упоминание имени Мишеля, она разделила ее и, подождав минуту, произнесла:
— Вы собирались сказать: «Но Мишель мертв».
— Да. — Его голос прозвучал почти шепотом.
— Я обещала Мишелю еще кое-что, генерал. Я сказала ему, что его сын родится под солнцем Африки.
Шон медленно поднял голову и уставился на Сантен.
— Сын Майкла?
— Его сын.
— Ты носишь дитя Майкла?
— Да.
Все глупые земные вопросы готовы были разом сорваться с его губ.
«Ты уверена?»
«Почему ты так убеждена?»
«Откуда я могу знать, что это ребенок Майкла?»
Но он спрятал язык за зубами и не дал вырваться этим вопросам. Необходимо было подумать, осмыслить этот невероятный поворот судьбы.
— Прости меня. — Генерал поднялся и, хромая, прошел обратно на командный пункт.
— Установили связь с третьим батальоном? — обратился он к группе офицеров.
— Связь была в течение минуты, потом мы их снова потеряли. Они готовы перейти в контрнаступление, сэр, но им нужна поддержка артиллерии.
— Свяжитесь с этими чертовыми снарядными специалистами снова и продолжайте пробиваться к Кейтнессу. — Шон обернулся к офицеру из своего окружения: — Роджер, что происходит с первым?
— Изменений нет, сэр. Отбили две вражеские атаки, но сильно треплют германские пушки. Полковник Стивенс считает, что они смогут продержаться.
— Молодчина! — крякнул Шон. Хотя все это было похоже на попытку заделать течи в плотине, удерживая пригоршнями глины океан, они каким-то образом делали это, и каждый час, который держались, затуплял острие германского наступления.
— Пушки — вот главное, если мы сумеем подтянуть их достаточно быстро. Каково движение на главной дороге?
— Дорога, кажется, расчищается, и транспорт движется быстрее, сэр.
Если бы смогли до утра подтянуть двадцатипятифунтовые пушки к месту прорыва, то заставили бы противника дорого заплатить за его успехи. Сумели бы ударить по вклинившемуся врагу с трех сторон, сокрушить артиллерией.
Шон снова почувствовал упадок духа. Это была война пушек, все, в конце концов, сводилось к артиллерийской дуэли на истощение. Он сосредоточил внимание на расчетах, оценках риска и возможных потерь, отдаче приказов и распоряжений, но за всем этим его не оставляли мысли о девушке и ее возможных требованиях к нему.
Для начала необходимо контролировать свою естественную реакцию на то, что она поведала, ибо Шон был сыном викторианской эпохи и считал, что все люди, и особенно члены его собственной семьи, должны жить в соответствии с кодексом поведения, принятым в предыдущем веке. Конечно, предполагалось, что молодые люди отдадут дань увлечениям молодости. Шон и сам был небезгрешен — и стыдливо улыбнулся. Но порядочные молодые люди оставляли порядочных девушек в покое до тех пор, пока они не поженятся.
«Я потрясен», — понял он и снова улыбнулся. Офицеры у штабного стола заметили эту улыбку, вид у них стал озадаченным и неловким. «Что задумал старый черт на сей раз?» Они нервно обменялись взглядами.
— Вы еще не связались с полковником Кейтнессом? — Генерал прикрыл улыбку свирепо-хмурой миной, и все снова прилежно занялись своими делами.
«Я потрясен, — повторил про себя Шон, все еще веселясь над самим собой, но на сей раз сохраняя лицо бесстрастным. — И тем не менее, ведь Майкл — твое собственное дитя любви, плод одной из твоих эскапад. Твой первенец…» Боль, вызванная гибелью Майкла, навалилась опять, но он справился с ней.
«Теперь о девушке. — Шон стал размышлять о том, что узнал. — Она действительно беременна или это какая-то искусная форма шантажа?» Чтобы принять решение, потребовалось не больше нескольких секунд.
«Я не мог настолько ошибиться в моих оценках этой девушки. Она действительно верит, что беременна. — Существовали такие области женской анатомии и женской души, которые были для Шона совершенно незнакомой территорией. Опыт подсказывал: раз верит, что беременна, черт возьми, значит, беременна. Как она узнала об этом, он не мог понять, но был готов принять это. — Ладно, беременна, но ребенок ли это Майкла, а не какого-нибудь…»
Быстро отверг и эту мысль. «Она — из приличной семьи, тщательно охранялась отцом и этим ее драконом. Как им с Майклом удалось, — выше моего понимания… — Он снова чуть не улыбнулся, вспомнив, как часто и как ловко это удавалось в юности ему в столь же неблагоприятных обстоятельствах. — Изобретательность молодых влюбленных. — Покачал головой. — Хорошо, я принимаю и это. Это — ребенок Майкла. Сын Майкла!»
И только теперь Шон позволил радости заполнить душу. «Сын Майкла! Что-то от Майкла продолжает жить. — И тут же одернул себя. — Теперь успокойся, не сходи с ума. Она хочет поехать в Африку, но что, черт возьми, нам делать с ней? Я не могу принять ее у себя дома в Эмойени». На мгновение в памяти возник образ красивого дома на холме — «Жилища ветра», по-зулусски, который он построил для своей жены. Страстное желание оказаться там с ней накатило с огромной мощью. Пришлось побороть его, прежде чем рассуждать дальше.
«Три. Три красивые женщины, все гордые и волевые, живущие в одном доме. — Инстинктивно Шон понял, что эта маленькая француженка и его собственная любимая и любовью избалованная дочь стали бы соперничать и драться, как две дикие кошки в мешке. — Покачал головой. — Только этого не хватает для полного счастья, когда меня там нет и некому будет их разнять. Нужно придумать что-нибудь получше. Что же, во имя всего святого, нам делать с этой беременной маленькой кобылкой?»
— Сэр! Сэр! — позвал его один из офицеров, передавая наушник полевого телефона. — Я наконец пробился к полковнику Кейтнессу.
Шон выхватил наушник.
— Дуглас! — рявкнул он. Связь была плохая, звуки в эфире шипели и накатывали, будто морской прибой, поэтому голос Дугласа Кейтнесса, казалось, доносился из-за океана.
— Алло, сэр, пушки только что подошли…
— Слава Богу.
— Я развернул их на… — Кейтнесс дал координаты по карте. — Они уже палят, и гунны, кажется, выдохлись. Я собираюсь совершить рейд на их позиции на рассвете.
— Дуглас, будь осторожен, у тебя нет резервов, я смогу поддержать тебя только после полудня.
— Хорошо, я понял, но мы не можем им позволить свободно перегруппироваться.
— Конечно, нет, — согласился Шон. — Держи меня в курсе дела. Кстати, направляю тебе еще четыре батареи и часть второго батальона, но до полудня они не доберутся.
— Спасибо, сэр, они нам пригодятся.
— Действуй, дружище. — Шон вернул офицеру наушник, и пока смотрел, как перемещают цветные булавки на карте, пришло решение его личной проблемы.
«Гарри…» Он подумал о своем брате-близнеце и почувствовал знакомое чувство вины и сострадания. Гаррик Кортни, брат, которого Шон сделал хромым.
Это произошло много лет назад, и все же каждое мгновение того страшного дня было настолько ясно в памяти Шона, что, казалось, все случилось сегодня утром.
Двое братьев, подростков-близнецов, спорящих из-за ружья, которое они выкрали из отцовской комнаты для хранения охотничьих ружей и которое было заряжено крупной дробью, шагали сквозь золотую траву, покрывавшую холмы Зулуленда.
— Я первый увидел инконку, — настаивал Гарри. Они собирались охотиться на старого самца маленькой южно-африканской антилопы, чье обиталище обнаружили накануне.
— А я придумал взять ружье, — возражал ему Шон, сильнее сжимая оружие, — поэтому мне и стрелять. — Конечно, Шон, как всегда, настоял на своем.
Гарри взял Тинкера, их «охотничью» собаку-дворняжку. Они пошли по краю густых зарослей, чтобы загнать антилопу туда, где брат поджидал с ружьем.
От подножия холма послышались слабые крики Гарри и отчаянный лай Тинкера, почуявшего запах антилопы. Потом в траве зашелестело, длинные желтые стебли с шумом раздвинулись и вышел инконка, направляясь прямо туда, где на гребне холма лежал Шон.
В солнечном свете животное выглядело огромным, потому что от испуга его косматая грива стояла дыбом, а темная голова с тяжелыми спиралевидными рогами была высоко поднята на толстой мощной шее. Самец имел три фута в холке и весил почти двести фунтов, его грудь и бока были покрыты полосами и пятнами нежных бледных узоров. Это великолепное создание, быстрое и грозное, с острыми, как пики, рогами, которые могли выпустить человеку кишки или вспороть бедренную артерию, шло прямо на Шона.
Шон выстрелил из одного ствола с такого близкого расстояния, что заряд крупной дроби ударил будто одна пуля и пробил бочкообразную грудь до легкого и сердца. Антилопа издала крик и упала, дергая ногами и блея, а ее острые черные копыта ударяли по каменистой земле, когда животное съезжало обратно под гору.
— Я подстрелил его! — взвыл Шон, выпрыгнув из своего укрытия. — Я достал его первым же выстрелом! Гарри! Я подстрелил его!
Гарри с собакой со всех ног бежали снизу сквозь жесткую золотую траву. Они, как и Шон, хотели добраться до умирающего животного первыми. Шон нес ружье, второй ствол был все еще заряжен, а курок взведен. На бегу камень выскочил у него из-под ноги, и мальчик упал. Пальцы, крепко державшие ружье, ослабли. Шон упал на землю плечом, и второй ствол выстрелил с оглушающим тупым звуком.
Когда он поднялся на ноги, Гарри сидел рядом с мертвой антилопой и хныкал. Его нога приняла в себя полный заряд крупной дроби с близкого расстояния. Она попала ниже колена, разорвала в клочья мягкие ткани и раздробила кость, кровь на солнце била ярким фонтаном.
«Бедный Гарри, — подумал Шон, — он теперь одинокий старый калека».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89