Видела, как Х-ани тыкала в песок свою палку, зацепляя на бегу ракушку с моллюском, вручала ее О-хва, подцепляла следующую для себя и ела на ходу.
Тогда и Сантен остро заточила конец своей палки и попыталась повторить то, что делала Х-ани. Но поначалу у нее ничего не получалось, пока она не догадалась, что моллюски прятались в песчаных ямках на берегу, а Х-ани каким-то образом умела определять их местонахождение. Скрести песок наугад было совершенно бесполезно. И с этого момента девушка копала только там, где для нее делала отметины Х-ани, с благодарностью высасывая сок из раковин и спеша дальше.
Несмотря на все ее усилия, бег Сантен вскоре замедлился. Двое Санов постепенно отдалялись, а потом и вовсе исчезли из вида. К середине дня она уже еле передвигала ноги, чувствуя, что необходим пусть короткий, но отдых. Так и сделала. Едва присев на песок и приподняв голову, далеко впереди разглядела знакомый уже мыс с лежбищем тюленей.
Х-ани словно предугадала точный предел ее выносливости, поскольку они с О-хва ждали Сантен в укрытии на скалах. Она заулыбалась и защебетала от радости, когда девушка едва ли не вползла по склону в пещеру и рухнула в изнеможении на пол возле костра.
Х-ани дала ей очередную порцию воды. Между стариками снова разгорелся оживленный спор, который Сантен наблюдала с огромным интересом, подмечая, что каждый раз, когда Х-ани показывала в ее сторону, она употребляла слово «нэм». Жесты бушменов были столь выразительны, что Сантен могла бы с уверенностью сказать, что старая женщина хочет ради нее задержаться, а О-хва намерен продолжать путь.
Каждый раз, когда Х-ани обращалась к своему мужу, она смешно складывала губы — как при поцелуе. Сантен внезапно вступила в их разговор, показав на маленького бушмена и тщательно выговорив:
— О-хва!
Оба пигмея ошеломленно поглядели на нее в молчаливом изумлении, а потом под сводами пещеры разнеслись восторженные крики ликования и признания ее успехов.
— О-хва! — Х-ани шаловливо ткнула мужа под ребра, счастливо охнув.
— О-хва! — Старик шлепнул себя в грудь, из чувства признательности подпрыгивая вверх-вниз.
На какое-то мгновение о споре забыли, а это было именно то, чего хотелось Сантен. Как только первое волнение прошло, она показала на старую женщину, которая мгновенно поняла ее молчаливый вопрос.
— Х-ани! — отчетливо выговорила Сантен.
Но только с третьей попытки произнесла последний щелкающий звук с тем звучанием, которое удовлетворило Х-ани, приведя ее в неописуемый восторг.
— Сантен, — девушка дотронулась до себя, чем вызвала настоящую бурю недовольства, выразившуюся в том, что бушмены громче обычного защелкали языками и быстро-быстро замахали руками.
— Нэм Чайлд!
Х-ани легонько шлепнула Сантен по плечу, и та, не став спорить, согласилась быть крещеной во второй раз.
— Нэм Чайлд!
— Ну вот, досточтимый старейший, — завершила Х-ани свой спор с мужем, — Нэм Чайлд, возможно, уродлива, но очень быстро учится и носит ребенка. Здесь мы отдохнем и продолжим путь завтра. Дело подождет!
Ворча себе под нос, О-хва зашаркал прочь из пещеры, но когда, уже в сумерках, вернулся обратно, нес на плече свежую тушку молодого тюленя. Сантен почувствовала себя достаточно отдохнувшей, чтобы присоединиться к церемонии благодарения, и хлопнула в ладоши вместе с бушменкой, пытаясь подражать ее гортанным выкрикам, пока О-хва танцевал вокруг них, а мясо тюленя жарилось на углях.
Мазь Х-ани принесла отличные результаты. Свежие ожоги и ссадины на лице девушки подсохли, а ее светлая кожа потомка древних кельтов потемнела и, день ото дня привыкая к солнцу, приобрела цвет тикового дерева, хотя Сантен не переставала расчесывать свои густые темные волосы, чтобы как можно тщательнее прикрывать ими лицо.
По мере того как организм все больше закалялся от тяжелой работы и потребления богатой протеинами морской пищи, с каждым днем она набиралась все больше сил. Вскоре уже могла бежать широким шагом на своих длинных ногах, легко приспосабливаясь к тому ходу, который задавал О-хва. Теперь Сантен уж не отставала, не стало больше и споров из-за коротких передышек в пути. Для нее было делом чести бежать наравне со стариками-бушменами с самого рассвета до наступления сумерек.
— Я тебе покажу, старый черт, — ругалась она про себя, остро ощущая странную и непонятную враждебность, которую О-хва проявлял по отношению к ней. Причиной, видимо, служили именно ее слабость и беспомощность и то, что такая спутница была для них обузой.
Однажды, перед самым отправлением в путь, Сантен забрала у Х-ани половину наполненных водой страусиных яиц и, несмотря на протесты, завязала их в свой хлопчатобумажный платок. Едва бушменка поняла ее намерения, она с готовностью приняла помощь, нещадно тыча мужа в бок, когда они начали свой очередной дневной пробег.
— Нэм Чайлд несет свою долю груза, как любая из женщин Санов.
Истощив запас колкостей, обратилась к Сантен, начав с необыкновенной серьезностью учить ее языку Санов, и не удовлетворялась до тех пор, пока та не произносила правильно то или иное слово и не показывала на примере, что поняла урок.
Сперва девушка слегка подтрунивала над старой женщиной, но очень скоро каждое новое открытие стало доставлять ей невероятное удовольствие, дневные переходы казались легче и быстрее. По мере того как крепло ее здоровье, понимание окружавшего мира также становилось другим.
То, что она поначалу приняла за бесплодную пустыню, внезапно превратилось в мир, кишащий странной и чудесно приспособленной жизнью. Полоски берега с зеленевшими в них водорослями и подводные рифы оказались скопищами ракообразных, моллюсков и морских червей, а время от времени, после отлива, между камней на отмели застревала какая-нибудь рыбина. Настоящие морские рыбы с поблескивавшей серым металлическим блеском чешуей и со слегка зеленоватым оттенком кожи. Разрезанные и поджаренные на углях, они были вкуснее, чем тюрбо.
А однажды наткнулись на место, где пингвины-самцы высиживали яйца. Птицы облюбовали для себя скалистый островок, соединенный с берегом рифом, по которому трое людей прошли вброд во время отлива, хотя Сантен тряслась от ужаса, боясь акул. Тысячи и тысячи черно-белых пингвинов-самцов неподвижно сидели в своих гнездах на голой земле и с шипением и яростными криками раскрывали клювы, когда бушмены собирали неожиданный урожай из крупных зеленых яиц, наполняя свои сумки. Испеченные в песке под костром пингвиньи яйца были вкусны необыкновенно. Их прозрачные белки и яркие желтки до такой степени питательны, что за раз можно съесть только одно яйцо, и потому запаса хватило надолго.
Переменчивые дюны с крутыми склонами из бегущего под ногами, сыпучего песка служили домом для ящериц, строивших в них свои норки, и ядовитых гадюк, чьей добычей становились ящерицы. Бушмены забивали палками тех и других, поджаривая их прямо в чешуйчатой коже. Поборов первоначальное отвращение и попробовав, Сантен решила, что на вкус мясо пресмыкающихся очень похоже на курятину.
По мере того как они продвигались все дальше на север, дюны уже не возвышались сплошной чередой песочных гор и более не казались неприступными крепостями, а все чаще перемежались участками сухой твердой земли, увы, такой же голой и выжженной солнцем, как сами дюны и прибрежные пустоши. Х-ани тем не менее вела Сантен по каменистому берегу, находя сочные растения — с виду совершенно такие же, как и бурые камни. Когда однажды начали копать под крошечными, совсем неприметными листиками, то, к изумлению, обнаружили под землей раздутый корень размером с футбольный мяч.
Сантен смотрела, как своим каменным ножом Х-ани мелко нарезала очищенный корень, а затем взяла горсть кусочков, поднесла ко рту и крепко сжала, оттопырив большой палец, словно доила корову. Молочного цвета жидкость заструилась по пальцу, попадая в открытый рот. Выцедив последнюю каплю, бушменка принялась протирать оставшейся массой лицо и руки, расплываясь в улыбке от удовольствия.
Сантен тут же последовала примеру. Сок корня был горьким, как хина, но, придя в себя, девушка поняла, что он утолил жажду гораздо лучше, чем вода, а когда натерла тело кашицей, кожа, ставшая очень сухой из-за ветра, солнца и соли, мгновенно разгладилась, смягчилась и очистилась. Эффект был столь заметным, что впервые со времени кораблекрушения Сантен вспомнила о своей внешности.
В тот вечер они сидели возле костра, ожидая, пока поджарятся моллюски, надетые на палку. Сантен остругала прутик и кончиком вычистила остатки пищи между зубами. Обмакнув указательный палец в выпаренные кристаллы морской соли, как следует поскребла их. Х-ани наблюдала за ней с пониманием. Когда поели, она подошла, присела рядом на корточки и, тихонько напевая, стала осторожно расчесывать прутиком свалявшиеся волосы, после чего заплела их в тугие косички.
Сантен проснулась затемно и сразу поняла, что пока она спала, что-то изменилось. Хотя костер горел, его пламя было странно рассеянным, а возбужденные голоса Х-ани и О-хва звучали чуть приглушенно и доносились как будто издалека. Воздух был холодным и насыщенным влагой, потребовалось какое-то время, чтобы сообразить, что их окутал густой туман, наступавший с моря всю ночь.
Х-ани суетилась, охваченная нетерпеливым волнением.
— Поторапливайся, Нэм Чайлд, поторапливайся. — В словаре Сантен набралось уже около сотни наиболее употребительных слов языка бушменов, и она тут же вскочила на ноги.
— Неси. Вот то.
Х-ани показала на парусиновый мешок со страусиными яйцами, подхватила свою кожаную сумку и умчалась, скрывшись в тумане. Сантен припустилась за ней, стараясь не упускать ее из виду в серебристом тумане, делавшем мир вокруг сказочно-неузнаваемым.
На одном из участков между дюнами Х-ани внезапно опустилась на колени.
— Смотри, Нэм Чайлд. — Она схватила девушку за запястья и потянула к себе, показывая на растение, что росло, распластавшись по земле. Толстая, гладкая кожица, покрывавшая похожие на камни листья, изменяла цвет в зависимости от того, как менялся цвет почвы.
— Вода, Х-ани! — в восторге воскликнула Сантен.
— Вода, Нэм Чайлд! — и Х-ани засмеялась своим гортанным смехом.
Туман с моря конденсировался на толстых гладких листьях и прозрачными капельками воды стекал по вогнутой поверхности, набираясь, как в крошечном корытце, у самого основания едва видневшегося стебля, там, где он исчезал в земле. Растение было восхитительным устройством для сбора влаги, и теперь Сантен поняла, что с каждым приходом тумана подземный корень-шар насыщался ею.
— Быстрее! — приказала Х-ани. — Скоро взойдет солнце.
Раскупорив одно из пустых страусиных яиц, она поставила его в мягкую землю. А потом шариком из звериного меха промакнула блестевшую лужицу росы и осторожно выехала в яйцо-бутылку. Показав, что нужно делать, передала спутнице другой шарик.
— Работай!
Сантен старалась, как могла, не отстать от старой женщины, вслушиваясь в ее счастливую болтовню, но улавливая в ней лишь отдельные слова, пока они спешили от одного растения к другому.
— Это настоящее благословение, потому что духи стали добрыми и послали с моря водяной дым. И теперь переход в Место Вечной Жизни будет не таким тяжким. Без водного дыма мы бы, возможно, погибли. А духи сделали нашу дорогу прямой и гладкой, Нэм Чайлд. Может быть, твой ребенок родится в Месте Вечной Жизни. Это стало бы для него огромной благодатью, потому что тогда твой ребенок будет под особым покровительством духов всю свою жизнь и станет самым великим из охотников, самым сладчайшим из певцов и самым ловким из танцоров. И, конечно, самым счастливым в клане.
Сантен ничего не поняла, но рассмеялась в ответ, почувствовав себя вдруг легко и радостно, хотя звук собственного смеха напугал ее: так давно она не смеялась. Внезапно заговорила по-французски:
— Я уже начала по-настоящему ненавидеть эту вашу суровую землю, Х-ани. После долгих и мучительных ожиданий я должна была увидеть ее, но после всех чудес, какие рассказывал мне Мишель, и всего того, что я сама прочла о ней, эта страна оказалась совсем другой — такой жестокой и такой ужасной.
Вслушиваясь в тон ее голоса, Х-ани замерла. Держала влажный меховой шарик над отверстием в яйце-бутылке и с недоумением глядела на Сантен широко раскрытыми глазами.
— Ведь только сейчас я впервые рассмеялась с тех пор, как попала в Африку.
И она снова засмеялась, после чего Х-ани, облегченно вздохнув, перевела свое внимание на бутылку.
— Сегодня Африка впервые проявила себя с доброй стороны.
Поднеся к губам влажную меховую губку, Сантен высосала из нее прохладную росу, слаще которой она не пила раньше ничего.
— Это особый день, Х-ани. Особый день для меня и для моего ребенка.
Когда все яйца-бутылки были наполнены до краев и аккуратно закупорены, они решили побаловать себя и пили росу из листьев до тех пор, пока полностью не утолили жажду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Тогда и Сантен остро заточила конец своей палки и попыталась повторить то, что делала Х-ани. Но поначалу у нее ничего не получалось, пока она не догадалась, что моллюски прятались в песчаных ямках на берегу, а Х-ани каким-то образом умела определять их местонахождение. Скрести песок наугад было совершенно бесполезно. И с этого момента девушка копала только там, где для нее делала отметины Х-ани, с благодарностью высасывая сок из раковин и спеша дальше.
Несмотря на все ее усилия, бег Сантен вскоре замедлился. Двое Санов постепенно отдалялись, а потом и вовсе исчезли из вида. К середине дня она уже еле передвигала ноги, чувствуя, что необходим пусть короткий, но отдых. Так и сделала. Едва присев на песок и приподняв голову, далеко впереди разглядела знакомый уже мыс с лежбищем тюленей.
Х-ани словно предугадала точный предел ее выносливости, поскольку они с О-хва ждали Сантен в укрытии на скалах. Она заулыбалась и защебетала от радости, когда девушка едва ли не вползла по склону в пещеру и рухнула в изнеможении на пол возле костра.
Х-ани дала ей очередную порцию воды. Между стариками снова разгорелся оживленный спор, который Сантен наблюдала с огромным интересом, подмечая, что каждый раз, когда Х-ани показывала в ее сторону, она употребляла слово «нэм». Жесты бушменов были столь выразительны, что Сантен могла бы с уверенностью сказать, что старая женщина хочет ради нее задержаться, а О-хва намерен продолжать путь.
Каждый раз, когда Х-ани обращалась к своему мужу, она смешно складывала губы — как при поцелуе. Сантен внезапно вступила в их разговор, показав на маленького бушмена и тщательно выговорив:
— О-хва!
Оба пигмея ошеломленно поглядели на нее в молчаливом изумлении, а потом под сводами пещеры разнеслись восторженные крики ликования и признания ее успехов.
— О-хва! — Х-ани шаловливо ткнула мужа под ребра, счастливо охнув.
— О-хва! — Старик шлепнул себя в грудь, из чувства признательности подпрыгивая вверх-вниз.
На какое-то мгновение о споре забыли, а это было именно то, чего хотелось Сантен. Как только первое волнение прошло, она показала на старую женщину, которая мгновенно поняла ее молчаливый вопрос.
— Х-ани! — отчетливо выговорила Сантен.
Но только с третьей попытки произнесла последний щелкающий звук с тем звучанием, которое удовлетворило Х-ани, приведя ее в неописуемый восторг.
— Сантен, — девушка дотронулась до себя, чем вызвала настоящую бурю недовольства, выразившуюся в том, что бушмены громче обычного защелкали языками и быстро-быстро замахали руками.
— Нэм Чайлд!
Х-ани легонько шлепнула Сантен по плечу, и та, не став спорить, согласилась быть крещеной во второй раз.
— Нэм Чайлд!
— Ну вот, досточтимый старейший, — завершила Х-ани свой спор с мужем, — Нэм Чайлд, возможно, уродлива, но очень быстро учится и носит ребенка. Здесь мы отдохнем и продолжим путь завтра. Дело подождет!
Ворча себе под нос, О-хва зашаркал прочь из пещеры, но когда, уже в сумерках, вернулся обратно, нес на плече свежую тушку молодого тюленя. Сантен почувствовала себя достаточно отдохнувшей, чтобы присоединиться к церемонии благодарения, и хлопнула в ладоши вместе с бушменкой, пытаясь подражать ее гортанным выкрикам, пока О-хва танцевал вокруг них, а мясо тюленя жарилось на углях.
Мазь Х-ани принесла отличные результаты. Свежие ожоги и ссадины на лице девушки подсохли, а ее светлая кожа потомка древних кельтов потемнела и, день ото дня привыкая к солнцу, приобрела цвет тикового дерева, хотя Сантен не переставала расчесывать свои густые темные волосы, чтобы как можно тщательнее прикрывать ими лицо.
По мере того как организм все больше закалялся от тяжелой работы и потребления богатой протеинами морской пищи, с каждым днем она набиралась все больше сил. Вскоре уже могла бежать широким шагом на своих длинных ногах, легко приспосабливаясь к тому ходу, который задавал О-хва. Теперь Сантен уж не отставала, не стало больше и споров из-за коротких передышек в пути. Для нее было делом чести бежать наравне со стариками-бушменами с самого рассвета до наступления сумерек.
— Я тебе покажу, старый черт, — ругалась она про себя, остро ощущая странную и непонятную враждебность, которую О-хва проявлял по отношению к ней. Причиной, видимо, служили именно ее слабость и беспомощность и то, что такая спутница была для них обузой.
Однажды, перед самым отправлением в путь, Сантен забрала у Х-ани половину наполненных водой страусиных яиц и, несмотря на протесты, завязала их в свой хлопчатобумажный платок. Едва бушменка поняла ее намерения, она с готовностью приняла помощь, нещадно тыча мужа в бок, когда они начали свой очередной дневной пробег.
— Нэм Чайлд несет свою долю груза, как любая из женщин Санов.
Истощив запас колкостей, обратилась к Сантен, начав с необыкновенной серьезностью учить ее языку Санов, и не удовлетворялась до тех пор, пока та не произносила правильно то или иное слово и не показывала на примере, что поняла урок.
Сперва девушка слегка подтрунивала над старой женщиной, но очень скоро каждое новое открытие стало доставлять ей невероятное удовольствие, дневные переходы казались легче и быстрее. По мере того как крепло ее здоровье, понимание окружавшего мира также становилось другим.
То, что она поначалу приняла за бесплодную пустыню, внезапно превратилось в мир, кишащий странной и чудесно приспособленной жизнью. Полоски берега с зеленевшими в них водорослями и подводные рифы оказались скопищами ракообразных, моллюсков и морских червей, а время от времени, после отлива, между камней на отмели застревала какая-нибудь рыбина. Настоящие морские рыбы с поблескивавшей серым металлическим блеском чешуей и со слегка зеленоватым оттенком кожи. Разрезанные и поджаренные на углях, они были вкуснее, чем тюрбо.
А однажды наткнулись на место, где пингвины-самцы высиживали яйца. Птицы облюбовали для себя скалистый островок, соединенный с берегом рифом, по которому трое людей прошли вброд во время отлива, хотя Сантен тряслась от ужаса, боясь акул. Тысячи и тысячи черно-белых пингвинов-самцов неподвижно сидели в своих гнездах на голой земле и с шипением и яростными криками раскрывали клювы, когда бушмены собирали неожиданный урожай из крупных зеленых яиц, наполняя свои сумки. Испеченные в песке под костром пингвиньи яйца были вкусны необыкновенно. Их прозрачные белки и яркие желтки до такой степени питательны, что за раз можно съесть только одно яйцо, и потому запаса хватило надолго.
Переменчивые дюны с крутыми склонами из бегущего под ногами, сыпучего песка служили домом для ящериц, строивших в них свои норки, и ядовитых гадюк, чьей добычей становились ящерицы. Бушмены забивали палками тех и других, поджаривая их прямо в чешуйчатой коже. Поборов первоначальное отвращение и попробовав, Сантен решила, что на вкус мясо пресмыкающихся очень похоже на курятину.
По мере того как они продвигались все дальше на север, дюны уже не возвышались сплошной чередой песочных гор и более не казались неприступными крепостями, а все чаще перемежались участками сухой твердой земли, увы, такой же голой и выжженной солнцем, как сами дюны и прибрежные пустоши. Х-ани тем не менее вела Сантен по каменистому берегу, находя сочные растения — с виду совершенно такие же, как и бурые камни. Когда однажды начали копать под крошечными, совсем неприметными листиками, то, к изумлению, обнаружили под землей раздутый корень размером с футбольный мяч.
Сантен смотрела, как своим каменным ножом Х-ани мелко нарезала очищенный корень, а затем взяла горсть кусочков, поднесла ко рту и крепко сжала, оттопырив большой палец, словно доила корову. Молочного цвета жидкость заструилась по пальцу, попадая в открытый рот. Выцедив последнюю каплю, бушменка принялась протирать оставшейся массой лицо и руки, расплываясь в улыбке от удовольствия.
Сантен тут же последовала примеру. Сок корня был горьким, как хина, но, придя в себя, девушка поняла, что он утолил жажду гораздо лучше, чем вода, а когда натерла тело кашицей, кожа, ставшая очень сухой из-за ветра, солнца и соли, мгновенно разгладилась, смягчилась и очистилась. Эффект был столь заметным, что впервые со времени кораблекрушения Сантен вспомнила о своей внешности.
В тот вечер они сидели возле костра, ожидая, пока поджарятся моллюски, надетые на палку. Сантен остругала прутик и кончиком вычистила остатки пищи между зубами. Обмакнув указательный палец в выпаренные кристаллы морской соли, как следует поскребла их. Х-ани наблюдала за ней с пониманием. Когда поели, она подошла, присела рядом на корточки и, тихонько напевая, стала осторожно расчесывать прутиком свалявшиеся волосы, после чего заплела их в тугие косички.
Сантен проснулась затемно и сразу поняла, что пока она спала, что-то изменилось. Хотя костер горел, его пламя было странно рассеянным, а возбужденные голоса Х-ани и О-хва звучали чуть приглушенно и доносились как будто издалека. Воздух был холодным и насыщенным влагой, потребовалось какое-то время, чтобы сообразить, что их окутал густой туман, наступавший с моря всю ночь.
Х-ани суетилась, охваченная нетерпеливым волнением.
— Поторапливайся, Нэм Чайлд, поторапливайся. — В словаре Сантен набралось уже около сотни наиболее употребительных слов языка бушменов, и она тут же вскочила на ноги.
— Неси. Вот то.
Х-ани показала на парусиновый мешок со страусиными яйцами, подхватила свою кожаную сумку и умчалась, скрывшись в тумане. Сантен припустилась за ней, стараясь не упускать ее из виду в серебристом тумане, делавшем мир вокруг сказочно-неузнаваемым.
На одном из участков между дюнами Х-ани внезапно опустилась на колени.
— Смотри, Нэм Чайлд. — Она схватила девушку за запястья и потянула к себе, показывая на растение, что росло, распластавшись по земле. Толстая, гладкая кожица, покрывавшая похожие на камни листья, изменяла цвет в зависимости от того, как менялся цвет почвы.
— Вода, Х-ани! — в восторге воскликнула Сантен.
— Вода, Нэм Чайлд! — и Х-ани засмеялась своим гортанным смехом.
Туман с моря конденсировался на толстых гладких листьях и прозрачными капельками воды стекал по вогнутой поверхности, набираясь, как в крошечном корытце, у самого основания едва видневшегося стебля, там, где он исчезал в земле. Растение было восхитительным устройством для сбора влаги, и теперь Сантен поняла, что с каждым приходом тумана подземный корень-шар насыщался ею.
— Быстрее! — приказала Х-ани. — Скоро взойдет солнце.
Раскупорив одно из пустых страусиных яиц, она поставила его в мягкую землю. А потом шариком из звериного меха промакнула блестевшую лужицу росы и осторожно выехала в яйцо-бутылку. Показав, что нужно делать, передала спутнице другой шарик.
— Работай!
Сантен старалась, как могла, не отстать от старой женщины, вслушиваясь в ее счастливую болтовню, но улавливая в ней лишь отдельные слова, пока они спешили от одного растения к другому.
— Это настоящее благословение, потому что духи стали добрыми и послали с моря водяной дым. И теперь переход в Место Вечной Жизни будет не таким тяжким. Без водного дыма мы бы, возможно, погибли. А духи сделали нашу дорогу прямой и гладкой, Нэм Чайлд. Может быть, твой ребенок родится в Месте Вечной Жизни. Это стало бы для него огромной благодатью, потому что тогда твой ребенок будет под особым покровительством духов всю свою жизнь и станет самым великим из охотников, самым сладчайшим из певцов и самым ловким из танцоров. И, конечно, самым счастливым в клане.
Сантен ничего не поняла, но рассмеялась в ответ, почувствовав себя вдруг легко и радостно, хотя звук собственного смеха напугал ее: так давно она не смеялась. Внезапно заговорила по-французски:
— Я уже начала по-настоящему ненавидеть эту вашу суровую землю, Х-ани. После долгих и мучительных ожиданий я должна была увидеть ее, но после всех чудес, какие рассказывал мне Мишель, и всего того, что я сама прочла о ней, эта страна оказалась совсем другой — такой жестокой и такой ужасной.
Вслушиваясь в тон ее голоса, Х-ани замерла. Держала влажный меховой шарик над отверстием в яйце-бутылке и с недоумением глядела на Сантен широко раскрытыми глазами.
— Ведь только сейчас я впервые рассмеялась с тех пор, как попала в Африку.
И она снова засмеялась, после чего Х-ани, облегченно вздохнув, перевела свое внимание на бутылку.
— Сегодня Африка впервые проявила себя с доброй стороны.
Поднеся к губам влажную меховую губку, Сантен высосала из нее прохладную росу, слаще которой она не пила раньше ничего.
— Это особый день, Х-ани. Особый день для меня и для моего ребенка.
Когда все яйца-бутылки были наполнены до краев и аккуратно закупорены, они решили побаловать себя и пили росу из листьев до тех пор, пока полностью не утолили жажду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89