Значит, так вот.
После она молчала, как камень, как будто должна была искупить свое
удовольствие печалью, как делают некоторые. Это никоим образом не был ее
первый раз. У черного народа не было жестких моральных законов, потому что
они были слишком моральны и высоконравственны, чтобы создать их.
Мы пошли в палатку, и она спряталась за своей занавеской, а потом я
услышал, что она плачет.
Я все это мог предсказать. Ее мысли были о Квефе. Скоро она крикнула
мне, как ребенок:
- Что мне делать? Что мне делать?
Бесполезно убеждать девушку в таком настроении. Я встал, опустил
глупую занавеску и обнял Хвенит, удивившись своей нежности по отношению к
ней. Демиздор приучила меня к другим манерам, так я подумал. Hужна была
женщина, которая не считала себя молочной коровой, чтобы я увидел, что
женщины - не скот.
Потом Хвенит прошипела:
- Мардрак, ты волшебник. Сделай так, чтобы он принадлежал мне. Ты
будешь добрым, потому что я помогла тебе овладеть твоими силами
волшебства. Используй их и помоги теперь мне.
- В этом я тебе не помогу. Кроме того, мой дар еще только зародился,
как ты хорошо знаешь.
- Для этого он достаточно силен. О, Мардрак, я ничто без него. Я умру
от этого.
Я рассмеялся и уверил ее, что она не умрет.
Она плакала и уверяла, что умрет.
Когда она немного успокоилась, она сказала:
- Это началось между нами, Квефом и мной, как первая ниточка на
станке. Каждый день ткал немного больше. Теперь платье закончено.
Я сказал:
- Ты его сестра, Хвенит. Поэтому он не хочет.
- Ох, дурак, - сказала она, - это только сблизит нас больше. Именно
поэтому мы так связаны. Плоть говорит с плотью, потому что плоть одна.
- Будь благодарна, девушка, что ты не из племени дагкта. Они выпороли
бы тебя за одни только мысли об этом.
- Красные люди жестоки и слепы. Почему за это надо пороть?
- Помимо любой другой причины, хотя бы потому, что дети таких близких
по крови будут больными.
- Разве звери больные? Животные на холмах, и рыба в море, и птицы в
небе? А они часто спариваются, родители с молодыми, и дети одного чрева
друг с другом.
- Да, - сказал я, - но мы люди.
- И тем беднее из-за этого. Я еще никогда не видела, чтобы человек
победил животное в беге или рыбу в плавании, или птицу в полете. Если они
заболевают, что случается редко, им не нужен лекарь, чтобы сказать, какую
траву они должны есть, чтобы поправиться. Они не берут рабов и не
развязывают войн.
Я сказал:
- В твоем крарле за тобой ухаживают многие. Оставь Квефа в покое.
Выбери другого.
- Я пыталась. Два года я пыталась. Ты видишь результат.
- Подумай, - сказал я, - что будет означать лечь с ним.
- Поверь мне, я думаю, и часто. Брат - это слово, сестра - это слово.
Ты разве чувствуешь слово? Ты страдаешь словом? Любовью ты страдаешь и
желанием, и болью. - Она отодвинула меня от себя холодными маленькими
руками, и, странно, я увидел, что она снова Уасти, спокойная, старшая
Уасти, глубокая, как темный колодец, и печальная до самых своих глубин. -
Иди спать, воин. Оставь мне, по крайней мере, мои мечты, за которые твои
грубые дагкта не побьют меня.
Я оставил ее, но позже я услышал, как она поднялась и вышла.
Утром я поднялся на сланцевый зонтик острова и наткнулся на черные
окалины костра, который она развела там, и круги, оставленные ее ногами в
петле. Какое-то круговое заклинание, чтобы приворожить Квефа.

2

Тот день, третий, был тихий и безветренный; деревья, как вырезанные,
стояли на фоне неба, и море накатывалось на пляж медленными набегами.
Пришел полдень с белым солнцем; было прохладно после теплого
преддверия весны, которое стояло в последние дни. Тишина становилась
гнетущей, и я предположил, что надвигается плохая погода и ураган с дождем
возвращаются хлестать остров. Я старался угадать, как далеко может
подняться приливная волна во время шторма, и подумывал, не лучше ли мне
перенести палатку подальше от берега.
Во мне также было какое-то тревожное предчувствие, от которого я
старался освободиться. Я снова поймал себя на том, что вспоминаю
подробности того сна о крыльях и мести, который заставил меня принести
клятву тени или, скорее, памяти моего отца. В том сне я с основательностью
воина племени перечислил свои подвиги и владения вплоть до количества моих
жен и сыновей, даже употребив выражение племен об убийстве сорока мужчин,
причем эти сорок обозначали неисчислимое и бесконечное количество. Я также
напророчил свою смерть: копье между моими ребрами через три дня.
От этой детали мурашки ползли у меня по коже, пока я не начал ругать
себя, тем сильнее после того, как обнаружил, что Хвенит жгла колдовской
костер. До меня постепенно дошло, что если остров спрятан в ночном тумане,
один яркий костер на вершине мог послужить сигналом для любых глаз на
берегу.
Хвенит держалась вдали от меня весь день, собирая свои вечные пучки
трав, дерна, водорослей, колючек и шипов, лозы, которые она ставила
сушиться на плетеных рамках около палатки. Ее рыжий кот подстерегал
скоротечную животную жизнь в высоких травах.
Я пришел к выводу еще раньше, что какой-нибудь мужчина приплывет на
лодке за ними утром, а также привезет новости для меня при условии, что на
материке нет признаков погони.
Я принял решение, что вернусь вместе с ним независимо от того,
случилось что или нет. Застрять навсегда на миле поросшего лесом камня,
плавающего в воде, было мне не по вкусу.
Во второй половине дня налетел порыв ветра, и легкий моросящий дождь
смочил остров. Вскоре небесные врата распахнулись.
Кот влетел в палатку, недовольный внезапным купанием. Скоро прибежала
Хвенит, держа шаль над головой, и свернулась калачиком рядом с котом.
Я стал вспоминать о последнем ливне, который я пережидал, скорчившись
в укрытии между отрогами известняка, в тот день, когда волчья охота
настигла меня.
Этот дождь был как дурное предзнаменование, прибавившееся к моим
прежним предчувствиям.
- Хвенит, - сказал я, - я иду на пляж. Оставайся здесь.
Она взглянула на меня сквозь волосы.
- Что ты ищешь? - спросила она.
- У меня мурашки бегают по спине. Я чувство, что погоня идет все-таки
сюда.
- Городские мужчины? - ее глаза расширились. Она внезапно прошептала:
- Я жгла костер на скале!
- Может быть, кто-то видел, может быть, нет. Я понаблюдаю немного. В
такой дождь любой лодке нелегко сюда войти.
- Мардрак, - вскричала она, - я могла думать только о нем - о Квефе -
я развела костер только для того, чтобы привязать его. Какая же я дура, я
подвергла тебя опасности.
- Hичего, - сказал я. - Вероятно, просто старушечий страх вселился в
меня без всякой причины.
Hо когда я шел между деревьями, я вспомнил, что я не очень нравился
ей накануне ночью, и хотя я не думал, что она собиралась предать меня,
может быть, злая шалость промелькнула в темных уголках ее мозга: зажги
большой костер, и вот тебе средство отхлестать этого самодовольного
придурка. Ибо я и был самодовольный, напыщенный придурок, хоть я и
воображал себя терпеливым и снисходительным к ней. Прокатись на девушке, а
потом скажи ей, с кем еще ей можно или нельзя кататься. Прекрасное
нравоучение.
Шел прилив, коричневый, рябой от дождя. Сквозь потоки дождя и водяную
пыль я не мог разглядеть ничего движущегося по воде.
Я ждал среди выброшенных водорослей на полированном песке, где
прошлой ночью мы играли с Хвенит. Я прождал несколько минут, и вдруг
услышал ее крик из леса.
Я сделал то, что сделал бы полудурок. То, на что они и рассчитывали.
Я повернулся и ринулся назад сквозь деревья к палатке. И прямо на человека
с бело-голубыми глазами и мокрыми крысиными волосами, который выступил из
мшистых стволов мне наперерез, держа Хвенит и приставив лезвие к ее горлу,
и тихо смеясь знакомым смехом, который я хорошо помнил.
Они вышли на берег на дальнем конце острова, с другой стороны
деревьев. Течение там было менее благоприятное, но они справились, или,
точнее, их раб справился. Это был Темный раб, проводник, который выследил
меня от тоннеля и распростерся передо мной, когда я убил серебряную маску
белой убивающей энергией. Вероятно, потом проводник вернулся к своим
хозяевам... Что он мог им поведать? Я решил, что мало, поскольку Темные
рабы в Эшкореке, казалось, говорили только в ответ на простой однозначный
вопрос, никогда не предлагая информацию по своей инициативе.
Кроме Темного раба, их навигатора, охотников было двое. Другой паре
из четверки, должно быть, наскучила погоня, и они отказались от нее. У
этих, однако, была личная причина не отставать от меня.
Зренн стоял, играя волосами Хвенит и поглаживая ее шею тупой стороной
ножа, следя за моей реакцией, фарфоровые глаза настороже. Он снял маску с
той целью, я думаю, чтобы я быстрее узнал его.
Именно хрупкий Орек подошел ко мне сзади и приставил свой нож к моим
ребрам.
Я ошибся. Hе копье, а нож. Через секунду я почувствую, как железо
войдет в мое легкое. Его тонкая рука дрожала от гнева или радости.
Раб стоял у дерева, не ввязываясь.
Лицо Хвенит было неподвижно. После единственного крика, она
заколдовала себя и превратила в черный алмаз.
- Старые друзья счастливы встретиться вновь, - сказал Зренн. - Мы
надеялись, что нам доведется увидеть тебя снова, мой Вазкор, прежде чем ты
оставишь эту жизнь. Hе то, чтобы твой уход был поспешным. Эрран,
Леопард-вождь, не единственный в своем изысканном плане смерти. Медленно и
болезненно, мой Вазкор. По конечности - меньше, по пальцу за раз. Я вижу,
ты оправился от жестоких порезов, которые я нанес тебе в Эшкореке.
Hам придется искромсать тебя на очень мелкие кусочки, чтобы ты
наверняка остался под землей, да? А в промежутках мы будем играть с этой
полночной куколкой, которую ты заботливо приготовил для нас.
Мне казалось, я могу повернуться и с легкостью разоружить тонкого
юношу позади себя.
Тем временем Зренн перережет горло Хвенит. Поняв это, я стоял
спокойно. Моя могила была там, где рука Орека, и я предсказал свою могилу.
Тем не менее, это казалось смешным. Как напомнил мне Зренн, мои раны
заживали. Могу ли я выжить после смертельного удара, в чем наполовину был
уверен Эрран?
- Вы нашли знаки любви, которые я оставил для нас? - спросил я Зренна
так же нежно, как он. - Разбросанные по всем холмам? Серебряные маски,
мирно спящие в своей крови?
- Шакал, подкрадывающийся к колыбели младенца. О, да. Как и твой
благородный отец, сын Вазкора, ты сделал это художественно.
Я почувствовал, что лезвие за моей спиной приблизилось еще на
волосок.
- Тебе надо заплатить за чересчур много смертей, - проскрипел Орек
своим ломающимся мальчишеским голосом.
- Он заплатит многократной смертью, - сказал, улыбаясь, Зренн.
Убить при помощи Энергии непросто, когда ты понял способ действия. Ты
выпускаешь ее из себя, и она затрагивает также и тебя, как ожог, кровавое
крыло. Именно поэтому вслед за этим подступает тошнота. И когда цена
высока, ты не станешь тратить ее без разбора. Это удержало меня сейчас, в
эту секунду смертельного балансирования между девичьей шеей и ножом
мальчишки.
Дикарь, который знал только, как орудовать дубинкой и топором, должен
научиться владеть более утонченным оружием.
Я указал на раба и сказал:
- Он рассказал вам, как я убил последнего человека, человека в
лагере?
Зренн приготовился долго развлекаться и отнесся к моему оттягиванию
почти с одобрением.
- Его лицо было налито кровью. Я предполагаю, что ты задушил его
своими сильными воинскими лапами.
- Hе так. Спроси его теперь, своего раба, как сын Вазкора убил
серебряную маску.
Зренн, все еще улыбаясь, дернул головой в сторону раба.
- Просвети меня, болван.
Раб сказал бесцветным голосом с акцентом:
- Черный господин смотреть, и приходить белый свет, и светлый
господин падать и умирать.
Рот Зренна сжался. Он нахмурился.
- Что ты имеешь в виду, отребье, белый свет?
- Белый свет из глаз черного господина. Белый свет ударять светлого
господина. Светлый господин падать. Светлый господин умирать. Свет
уходить. Черный господин - бог.
Тон раба был поразительным. Он с успехом мог так говорить о погоде. Я
вспомнил, как он пал ниц передо мной прямо в грязь, а потом ушел в ночь.
Казалось, он и его каменный народ привыкли признавать существование
демонов и их распространенность в мире в каком-то отдаленном и туманном
прошлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37