— Голос звучал натянуто, но Сетис не мог не восхититься его самообладанием. Шакал прекрасно понимал, что надеяться не на что.
Послышался звук, липкий, зловещий. Женщина смеялась. Потом кивнула головой людям-птицам и сказала, обращаясь к пленникам:
— Ваши души станут свободны. Будут летать на ветру, высоко в поднебесье, вместе с клочьями вашей плоти. Там, куда их занесет Высочайший…
И вдруг клетка, дернувшись так, что Шакал покачнулся, рывками начала подниматься. Лис заскулил от страха, но мгновенно замолк под свирепым взглядом Шакала. Рослый грабитель выпрямился.
— Встань на ноги, — тихо приказал он Лису. — Мы много лет воровали у смерти, теперь она берет свое.
Сетис беспокойно встрепенулся.
— Мы не можем бросить их, — прошептал он в полной тишине.
Орфет попятился.
— Еще как можем.
— Нет! — воскликнул Алексос, и толстяк взъерошил ему волосы.
— Я пошутил, дружище, — усмехнулся он. — Если кто и прикончит этого проходимца, так только я. Никому не уступлю этой чести. Иначе я бы и пальцем не шевельнул, понятно?
Алексос сурово кивнул.
— Конечно, Орфет.
Женщина встала. Это далось ей нелегко — видимо, она вообще редко поднималась с кровати. Там, где она лежала, осталась глубокая вмятина. В перьях виднелось что-то белесое. Сетис вытаращился на гнездо.
— Что это такое?
Темные глаза Алексоса широко распахнулись. Он удивленно произнес:
— Это яйцо.
Он говорил со мной лицом к лицу
Яйцо было огромное, длиной с локоть Сетиса. Светло-голубое, с редкими пятнышками, оно лежало в теплом пуху, и женщина заботливо накрыла его мягкими подушками. Потом принялась неуклюже спускаться по лестнице.
— Она что, его высиживает? — удивленно произнес Орфет, потом брезгливо добавил: — Они считают птиц богами и высиживают их яйца?
— Яйца всего одной птицы. Той самой, исполинской. — Сетис торопливо огляделся. — Надо чем-то срезать клетку. Птица влетит через пролом в стене. — Он обернулся к Алексосу. — Архон, поможешь? Можешь кое-что сделать?
— Конечно, могу, — охотно вызвался Алексос. — Всё что хочешь.
— Мне нужно… — Сетис покосился на Орфета. — Чтобы ты… сотворил волшебство.
Мальчик нахмурился. Поднял глаза — они были темны. Его голос эхом отдавался в замкнутом пространстве. — Справедливо ли одному Богу воевать против другого?
— В легендах это происходит очень часто, — не моргнув глазом ответил Сетис.
— Я не сочиняю легенд, Сетис. — Мальчик поднял обеспокоенный взгляд. — Кажется, птица летит.
Клетка уже поднялась высоко и теперь покачивалась под куполообразным потолком. Пленники ждали, глядя то на окно, то вниз, на пол. Сетис понял, что Шакал прикидывает, удастся ли спрыгнуть. Люди-птицы и их владычица расступились, и юноша впервые заметил, что пол здесь по щиколотку покрыт той же самой белесой жижей, какая облепляет всю крепость. Она капала с толстого бруса, протянувшегося под крышей.
Снаружи донесся пронзительный крик, леденивший кровь в жилах.
— Орфет! Найди дорогу вниз и займись копейщиками.
— Что, всеми сразу?
— Если не хочешь, можешь забраться под потолок и перерезать веревку.
Орфет склонился и смерил взглядом узкий карниз, обрамлявший стену. Потом схватил Сетиса за плечо.
— Рад служить, писака, — бросил он и попятился к выходу. Алексос пробирался впереди него. Сетис облизнул пересохшие губы.
Он крепко вцепился в ржавые металлические поручни и перекинул через решетку балкона сначала одну ногу, потом другую. Спустился к карнизу, нащупал мыском опору. Камень казался крепким, но под его весом края начали осыпаться, и юноша изо всех сил уцепился за прутья балкона. Молча застыл, набираясь храбрости.
Потом выпустил прутья, ухватился за камень.
Внизу, под ногами, зал был погружен в темноту. Пылали факелы, к потолку поднимался легкий дымок со знакомым запахом ладана. В спешке Сетис невзначай вдохнул полные легкие дыма и чуть не закашлялся, с трудом подавил удушье. Потом, поскальзываясь, прижимаясь к закопченной стене, направился к клетке.
Лис молился, невнятно бормотал что-то, повторяя одну и ту же фразу снова и снова. Шакал тоже опустился на колени. Украдкой взглянув еще раз, Сетис заметил, что грабитель торопливо пытается развязать узлы, крепящие дверь. Его длинные пальцы ловко распутывали веревку.
Но тут косая полоса света померкла, перекрытая взмахом исполинских крыльев.
Сетис приник к стене и в ужасе обернулся.
Мимо окна пролетела чудовищная птица. Так близко, что он успел разглядеть кровожадно изогнутый клюв. Это не гриф. В древних легендах такое существо называли птицей Рух. Наверное, это она и есть.
Услышав под собой крик, Сетис крепче вцепился в камни и обернулся.
Его заметили. Один из воинов-птиц тыкал в его сторону пальцем; женщина что-то скомандовала, и воин схватил копье, замахнулся, тщательно прицелился. Шакал вскрикнул; Сетис мимоходом заметил на его лице необычайное удивление.
В воздухе просвистело копье. Оно ударилось о камень слева от Сетиса и со стуком упало вниз; на голову юноше посыпались искры. Он торопливо перехватился руками и приблизился к клетке еще на метр. Спина и плечи напряглись, ожидая смертельного удара, который неминуемо пригвоздит его к стене.
Рука, мокрая от пота, соскользнула. Он чувствовал, что если двинется, то упадет, и тут Шакал заорал:
— Давай, Сетис! Вперед!
Юноша подтянулся, прижался щекой к камням, крошащимся от прикосновения. Напряженные руки дрожали.
Уголком глаза он уловил, что копейщик целится опять, и понял: ему конец. Но тут раздался громкий рев, воины дружно обернулись, отвели взгляды от Сетиса. На сцене появился Орфет. Размахивая мечом, он набросился на воинов, а из-за спины у него летели мелкие острые камушки. Одного копейщика он поразил ударом в лицо, тот упал. Другого Орфет столкнул с дороги своей тушей.
— Сетис! — Шакал был совсем рядом, цеплялся за костяные прутья клетки. На миг их взгляды встретились, изумление в них смешивалось с надеждой, потом руки Сетиса скользнули, он вскрикнул и, в отчаянном рывке напрягая все мускулы, успел ухватиться за веревку, привязанную к скобам на стене.
— Режь! — Лис вскочил, стиснул кулаки. — Скорее, парень! Птица!
Она уже втискивала свое исполинское тело в оконную щель. Свирепые глаза, крючковатый клюв. Большие темно-желтые когти грозно скребли по камням подоконника. Внизу птичий народ с трудом сдерживал натиск Орфета, толстуха-царица отступила. Она широко распростерла руки и запела без слов, щебеча и чирикая, перемежая чужеродную музыку пронзительными трелями. Птица слушала, как завороженная, устремив на женщину золотистый глаз.
Сетис достал из сапога нож и изо всех сил принялся пилить конопляные волокна. Веревка была толстая, туго скрученная.
Женщина допела песню. Она и птица смотрели друг другу в глаза. Потом, с быстротой, от которой Лис взвизгнул, а Шакал выругался, птица протиснулась в окно и взмахнула крыльями, наполнив громадный зал порывами ветра.
Лопнула одна прядь. Клетка дернулась, пленники упали на пол.
Внизу Орфет ревел что есть мочи и сыпал ударами направо и налево. Птица подалась вперед и подцепила клетку когтистой лапой. Раскрытый клюв хищно нацелился на Шакала.
Тот отшатнулся, прижался к задней стенке. Птица ловко развернула клетку, клюнула еще раз; пленники едва увернулись.
— Боже мой! — взвыл Лис.
Сетис лихорадочно резал веревку. Пот заливал глаза, руки превратились в сгусток боли. Волокна лопались, расплетались. Потом, с чудовищным треском, от которого он отшатнулся с криком ужаса, веревка лопнула.
Клетка упала, ударилась о землю и разбилась вдребезги. Сетис попытался нашарить стену, промахнулся, рухнул вслед за клеткой в черноту, поднявшуюся навстречу, ударился обо что-то мягкое, мокрое, задыхающееся и услышал вскрик:
— А ну слезь с меня! Живо!
Шакал, ловкий и проворный, был уже на ногах. Схватил копье и в тот миг, когда птица расправила крылья и с криком ринулась на него, встретил ее могучим ударом. Перья посыпались, как снег.
— Спасай Лиса! — прокричал Шакал.
Сетис, отброшенный могучей дланью Орфета, уже поднимался.
Птица, напуганная острым копьем, снова закричала. Среди обломков клетки барахтался Лис; Орфет одним рывком вытащил его. Сетис схватил еще одно копье, обернулся и оказался лицом к лицу с женщиной.
Она успела снять маску. Лицо, скрытое среди пластов жира, казалось слишком маленьким, волосы были коротко острижены. Глаза сверкали яростью; при виде такой злобы юноша даже оцепенел.
Шакала подобные мелочи не волновали. Он ринулся на женщину, схватил ее за руку, державшую звезду, выкрутил; она с неожиданной силой ударила его в лицо. Шакал пошатнулся, потом приставил острие копья к ее груди.
— Отдай! — его голос был холоден как лед.
— Прекрати! — взревел Орфет. Продолговатые глаза Шакала даже не моргнули. Женщина понимала, что ей грозит смерть. Бросив свирепый взгляд на своих воинов, медленно приходящих в себя, она высоко подняла звезду. Из ее ладоней изливался ослепительный свет.
— Да будет она проклята, и вы вместе с ней.
— Поздно, сударыня. — Шакал проворно выхватил звезду. — Меня уже много раз проклинали.
Тут раздался рев Орфета:
— Сетис!
Юноша обернулся и заметил птицу — слишком поздно. Когтистая лапа нацелилась на него; он отскочил с криком ужаса, но железные когти царапнули ему бок. Он упал. Люди-птицы тотчас же накинулись на него, выхватили копье из ободранных ладоней, принялись пинать. Орфет с громогласным рыком кинулся на помощь, но враги во много раз превосходили их числом, и юноша понял: всё кончено.
И тут над сумятицей зазвенел высокий чистый голос.
— Остановитесь! Все!
Сетис отпихнул нападавшего, поднял глаза.
На краю шаткого гнезда, с трудом сохраняя равновесие, стоял Алексос. Обеими руками он держал голубое яйцо.
— Стойте, — тихо произнес он. — А то я его разобью.
* * *
Девятеро единым строем пересекли мост. Гермия обернулась к стражникам.
— Идите. Сейчас вы нужнее в Порту.
— Госпожа…
— Делайте, как я велю. Мы сами обороним Оракул.
Стражники переглянулись, прислушались к грохоту битвы, доносящемуся из Порта, потом без лишних слов бросились бежать по пустынной дороге. Гермия решительно зашагала вперед. Девятеро в молчании шли за ней, борясь со страхом. Мирани кусала пересохшие губы и отчаянно мечтала только об одном: чтобы здесь оказались Сетис и Алексос. Пусть мальчик странный, непредсказуемый, зато он — Архон, в нем поселилась божественная воля. Она скучала даже по Орфету, по его грубой, бесхитростной силе. Глядя в прямую спину Термин, она почувствовала себя никому не нужной. Среди бесчисленных заговоров, хитросплетения интриг, молчаливой борьбы за власть она была совсем бессильна. Это сложнее, чем любая битва на поле сражения. Она давно уже перестала понимать, кому можно доверять, а кому нельзя.
В Святилище царила неразбериха. Рабы возводили хилые баррикады из мебели, многие женщины просто сидели и плакали. Гермия вышла на лоджию и жестким голосом заговорила с ними.
— Нет нужды паниковать. Это Остров, и здесь вы защищены надежнее, чем в любом другом месте. Жизнь будет идти как обычно. Я не намереваюсь прерывать повседневные ритуалы — Бог не должен терпеть обид. Разберите свои жалкие укрепления и немедленно отнесите мебель по местам. Корет, — она властно обернулась к слуге, — поставь часового на крышу Храма. Я хочу получать регулярные донесения о том, что происходит в Порту.
«Неужели она действительно любит Аргелина? — подумала Мирани. — Или просто боится его?»
— Начинайте готовиться к вечерней трапезе. На закате я выступлю с речью перед Девятерыми. — Гласительница развернулась. Легкий ветерок раздувал тонкие складки ее красного платья. — А теперь я желаю поговорить с Носительницей с глазу на глаз. Принесите в мою комнату шербета и розовой воды.
С этими словами она удалилась по мраморному коридору. Ретия шепнула на ухо Мирани:
— Будь осторожнее. Она что-то замышляет.
В комнате Гласительницы было светло и прохладно, теплый ветерок трепал муслиновые занавески. Гермия сидела в позолоченном кресле, а рабыня почтительно водружала маску на подставку, расправляла перья, разглаживала цепочки из золотых дисков. Вошел Корет с инкрустированным подносом, на котором стоял графин и две красные чаши. На позолоченном блюде лежал свежий инжир. Мирани вдруг поняла, что страшно проголодалась и с удовольствием съела бы все плоды. Пожалуй, это не опасно. Вряд ли Гермия станет травить ее прямо здесь.
Гермия смотрела на нее, не шевелясь. Глаза ее потемнели, лицо было сосредоточенно, идеально уложенные локоны в дороге покрылись пылью. Она налила напитка из узкогорлого кувшина, протянула чашу Мирани.
Обе выпили. Шербет был сладким, густым, благоухал апельсинами.
Гермия поставила чашу и заглянула в нее.
— Мирани, я не понимаю, что творится вокруг.
Мирани оторопело молчала.
— Сегодня в театре я его видела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Послышался звук, липкий, зловещий. Женщина смеялась. Потом кивнула головой людям-птицам и сказала, обращаясь к пленникам:
— Ваши души станут свободны. Будут летать на ветру, высоко в поднебесье, вместе с клочьями вашей плоти. Там, куда их занесет Высочайший…
И вдруг клетка, дернувшись так, что Шакал покачнулся, рывками начала подниматься. Лис заскулил от страха, но мгновенно замолк под свирепым взглядом Шакала. Рослый грабитель выпрямился.
— Встань на ноги, — тихо приказал он Лису. — Мы много лет воровали у смерти, теперь она берет свое.
Сетис беспокойно встрепенулся.
— Мы не можем бросить их, — прошептал он в полной тишине.
Орфет попятился.
— Еще как можем.
— Нет! — воскликнул Алексос, и толстяк взъерошил ему волосы.
— Я пошутил, дружище, — усмехнулся он. — Если кто и прикончит этого проходимца, так только я. Никому не уступлю этой чести. Иначе я бы и пальцем не шевельнул, понятно?
Алексос сурово кивнул.
— Конечно, Орфет.
Женщина встала. Это далось ей нелегко — видимо, она вообще редко поднималась с кровати. Там, где она лежала, осталась глубокая вмятина. В перьях виднелось что-то белесое. Сетис вытаращился на гнездо.
— Что это такое?
Темные глаза Алексоса широко распахнулись. Он удивленно произнес:
— Это яйцо.
Он говорил со мной лицом к лицу
Яйцо было огромное, длиной с локоть Сетиса. Светло-голубое, с редкими пятнышками, оно лежало в теплом пуху, и женщина заботливо накрыла его мягкими подушками. Потом принялась неуклюже спускаться по лестнице.
— Она что, его высиживает? — удивленно произнес Орфет, потом брезгливо добавил: — Они считают птиц богами и высиживают их яйца?
— Яйца всего одной птицы. Той самой, исполинской. — Сетис торопливо огляделся. — Надо чем-то срезать клетку. Птица влетит через пролом в стене. — Он обернулся к Алексосу. — Архон, поможешь? Можешь кое-что сделать?
— Конечно, могу, — охотно вызвался Алексос. — Всё что хочешь.
— Мне нужно… — Сетис покосился на Орфета. — Чтобы ты… сотворил волшебство.
Мальчик нахмурился. Поднял глаза — они были темны. Его голос эхом отдавался в замкнутом пространстве. — Справедливо ли одному Богу воевать против другого?
— В легендах это происходит очень часто, — не моргнув глазом ответил Сетис.
— Я не сочиняю легенд, Сетис. — Мальчик поднял обеспокоенный взгляд. — Кажется, птица летит.
Клетка уже поднялась высоко и теперь покачивалась под куполообразным потолком. Пленники ждали, глядя то на окно, то вниз, на пол. Сетис понял, что Шакал прикидывает, удастся ли спрыгнуть. Люди-птицы и их владычица расступились, и юноша впервые заметил, что пол здесь по щиколотку покрыт той же самой белесой жижей, какая облепляет всю крепость. Она капала с толстого бруса, протянувшегося под крышей.
Снаружи донесся пронзительный крик, леденивший кровь в жилах.
— Орфет! Найди дорогу вниз и займись копейщиками.
— Что, всеми сразу?
— Если не хочешь, можешь забраться под потолок и перерезать веревку.
Орфет склонился и смерил взглядом узкий карниз, обрамлявший стену. Потом схватил Сетиса за плечо.
— Рад служить, писака, — бросил он и попятился к выходу. Алексос пробирался впереди него. Сетис облизнул пересохшие губы.
Он крепко вцепился в ржавые металлические поручни и перекинул через решетку балкона сначала одну ногу, потом другую. Спустился к карнизу, нащупал мыском опору. Камень казался крепким, но под его весом края начали осыпаться, и юноша изо всех сил уцепился за прутья балкона. Молча застыл, набираясь храбрости.
Потом выпустил прутья, ухватился за камень.
Внизу, под ногами, зал был погружен в темноту. Пылали факелы, к потолку поднимался легкий дымок со знакомым запахом ладана. В спешке Сетис невзначай вдохнул полные легкие дыма и чуть не закашлялся, с трудом подавил удушье. Потом, поскальзываясь, прижимаясь к закопченной стене, направился к клетке.
Лис молился, невнятно бормотал что-то, повторяя одну и ту же фразу снова и снова. Шакал тоже опустился на колени. Украдкой взглянув еще раз, Сетис заметил, что грабитель торопливо пытается развязать узлы, крепящие дверь. Его длинные пальцы ловко распутывали веревку.
Но тут косая полоса света померкла, перекрытая взмахом исполинских крыльев.
Сетис приник к стене и в ужасе обернулся.
Мимо окна пролетела чудовищная птица. Так близко, что он успел разглядеть кровожадно изогнутый клюв. Это не гриф. В древних легендах такое существо называли птицей Рух. Наверное, это она и есть.
Услышав под собой крик, Сетис крепче вцепился в камни и обернулся.
Его заметили. Один из воинов-птиц тыкал в его сторону пальцем; женщина что-то скомандовала, и воин схватил копье, замахнулся, тщательно прицелился. Шакал вскрикнул; Сетис мимоходом заметил на его лице необычайное удивление.
В воздухе просвистело копье. Оно ударилось о камень слева от Сетиса и со стуком упало вниз; на голову юноше посыпались искры. Он торопливо перехватился руками и приблизился к клетке еще на метр. Спина и плечи напряглись, ожидая смертельного удара, который неминуемо пригвоздит его к стене.
Рука, мокрая от пота, соскользнула. Он чувствовал, что если двинется, то упадет, и тут Шакал заорал:
— Давай, Сетис! Вперед!
Юноша подтянулся, прижался щекой к камням, крошащимся от прикосновения. Напряженные руки дрожали.
Уголком глаза он уловил, что копейщик целится опять, и понял: ему конец. Но тут раздался громкий рев, воины дружно обернулись, отвели взгляды от Сетиса. На сцене появился Орфет. Размахивая мечом, он набросился на воинов, а из-за спины у него летели мелкие острые камушки. Одного копейщика он поразил ударом в лицо, тот упал. Другого Орфет столкнул с дороги своей тушей.
— Сетис! — Шакал был совсем рядом, цеплялся за костяные прутья клетки. На миг их взгляды встретились, изумление в них смешивалось с надеждой, потом руки Сетиса скользнули, он вскрикнул и, в отчаянном рывке напрягая все мускулы, успел ухватиться за веревку, привязанную к скобам на стене.
— Режь! — Лис вскочил, стиснул кулаки. — Скорее, парень! Птица!
Она уже втискивала свое исполинское тело в оконную щель. Свирепые глаза, крючковатый клюв. Большие темно-желтые когти грозно скребли по камням подоконника. Внизу птичий народ с трудом сдерживал натиск Орфета, толстуха-царица отступила. Она широко распростерла руки и запела без слов, щебеча и чирикая, перемежая чужеродную музыку пронзительными трелями. Птица слушала, как завороженная, устремив на женщину золотистый глаз.
Сетис достал из сапога нож и изо всех сил принялся пилить конопляные волокна. Веревка была толстая, туго скрученная.
Женщина допела песню. Она и птица смотрели друг другу в глаза. Потом, с быстротой, от которой Лис взвизгнул, а Шакал выругался, птица протиснулась в окно и взмахнула крыльями, наполнив громадный зал порывами ветра.
Лопнула одна прядь. Клетка дернулась, пленники упали на пол.
Внизу Орфет ревел что есть мочи и сыпал ударами направо и налево. Птица подалась вперед и подцепила клетку когтистой лапой. Раскрытый клюв хищно нацелился на Шакала.
Тот отшатнулся, прижался к задней стенке. Птица ловко развернула клетку, клюнула еще раз; пленники едва увернулись.
— Боже мой! — взвыл Лис.
Сетис лихорадочно резал веревку. Пот заливал глаза, руки превратились в сгусток боли. Волокна лопались, расплетались. Потом, с чудовищным треском, от которого он отшатнулся с криком ужаса, веревка лопнула.
Клетка упала, ударилась о землю и разбилась вдребезги. Сетис попытался нашарить стену, промахнулся, рухнул вслед за клеткой в черноту, поднявшуюся навстречу, ударился обо что-то мягкое, мокрое, задыхающееся и услышал вскрик:
— А ну слезь с меня! Живо!
Шакал, ловкий и проворный, был уже на ногах. Схватил копье и в тот миг, когда птица расправила крылья и с криком ринулась на него, встретил ее могучим ударом. Перья посыпались, как снег.
— Спасай Лиса! — прокричал Шакал.
Сетис, отброшенный могучей дланью Орфета, уже поднимался.
Птица, напуганная острым копьем, снова закричала. Среди обломков клетки барахтался Лис; Орфет одним рывком вытащил его. Сетис схватил еще одно копье, обернулся и оказался лицом к лицу с женщиной.
Она успела снять маску. Лицо, скрытое среди пластов жира, казалось слишком маленьким, волосы были коротко острижены. Глаза сверкали яростью; при виде такой злобы юноша даже оцепенел.
Шакала подобные мелочи не волновали. Он ринулся на женщину, схватил ее за руку, державшую звезду, выкрутил; она с неожиданной силой ударила его в лицо. Шакал пошатнулся, потом приставил острие копья к ее груди.
— Отдай! — его голос был холоден как лед.
— Прекрати! — взревел Орфет. Продолговатые глаза Шакала даже не моргнули. Женщина понимала, что ей грозит смерть. Бросив свирепый взгляд на своих воинов, медленно приходящих в себя, она высоко подняла звезду. Из ее ладоней изливался ослепительный свет.
— Да будет она проклята, и вы вместе с ней.
— Поздно, сударыня. — Шакал проворно выхватил звезду. — Меня уже много раз проклинали.
Тут раздался рев Орфета:
— Сетис!
Юноша обернулся и заметил птицу — слишком поздно. Когтистая лапа нацелилась на него; он отскочил с криком ужаса, но железные когти царапнули ему бок. Он упал. Люди-птицы тотчас же накинулись на него, выхватили копье из ободранных ладоней, принялись пинать. Орфет с громогласным рыком кинулся на помощь, но враги во много раз превосходили их числом, и юноша понял: всё кончено.
И тут над сумятицей зазвенел высокий чистый голос.
— Остановитесь! Все!
Сетис отпихнул нападавшего, поднял глаза.
На краю шаткого гнезда, с трудом сохраняя равновесие, стоял Алексос. Обеими руками он держал голубое яйцо.
— Стойте, — тихо произнес он. — А то я его разобью.
* * *
Девятеро единым строем пересекли мост. Гермия обернулась к стражникам.
— Идите. Сейчас вы нужнее в Порту.
— Госпожа…
— Делайте, как я велю. Мы сами обороним Оракул.
Стражники переглянулись, прислушались к грохоту битвы, доносящемуся из Порта, потом без лишних слов бросились бежать по пустынной дороге. Гермия решительно зашагала вперед. Девятеро в молчании шли за ней, борясь со страхом. Мирани кусала пересохшие губы и отчаянно мечтала только об одном: чтобы здесь оказались Сетис и Алексос. Пусть мальчик странный, непредсказуемый, зато он — Архон, в нем поселилась божественная воля. Она скучала даже по Орфету, по его грубой, бесхитростной силе. Глядя в прямую спину Термин, она почувствовала себя никому не нужной. Среди бесчисленных заговоров, хитросплетения интриг, молчаливой борьбы за власть она была совсем бессильна. Это сложнее, чем любая битва на поле сражения. Она давно уже перестала понимать, кому можно доверять, а кому нельзя.
В Святилище царила неразбериха. Рабы возводили хилые баррикады из мебели, многие женщины просто сидели и плакали. Гермия вышла на лоджию и жестким голосом заговорила с ними.
— Нет нужды паниковать. Это Остров, и здесь вы защищены надежнее, чем в любом другом месте. Жизнь будет идти как обычно. Я не намереваюсь прерывать повседневные ритуалы — Бог не должен терпеть обид. Разберите свои жалкие укрепления и немедленно отнесите мебель по местам. Корет, — она властно обернулась к слуге, — поставь часового на крышу Храма. Я хочу получать регулярные донесения о том, что происходит в Порту.
«Неужели она действительно любит Аргелина? — подумала Мирани. — Или просто боится его?»
— Начинайте готовиться к вечерней трапезе. На закате я выступлю с речью перед Девятерыми. — Гласительница развернулась. Легкий ветерок раздувал тонкие складки ее красного платья. — А теперь я желаю поговорить с Носительницей с глазу на глаз. Принесите в мою комнату шербета и розовой воды.
С этими словами она удалилась по мраморному коридору. Ретия шепнула на ухо Мирани:
— Будь осторожнее. Она что-то замышляет.
В комнате Гласительницы было светло и прохладно, теплый ветерок трепал муслиновые занавески. Гермия сидела в позолоченном кресле, а рабыня почтительно водружала маску на подставку, расправляла перья, разглаживала цепочки из золотых дисков. Вошел Корет с инкрустированным подносом, на котором стоял графин и две красные чаши. На позолоченном блюде лежал свежий инжир. Мирани вдруг поняла, что страшно проголодалась и с удовольствием съела бы все плоды. Пожалуй, это не опасно. Вряд ли Гермия станет травить ее прямо здесь.
Гермия смотрела на нее, не шевелясь. Глаза ее потемнели, лицо было сосредоточенно, идеально уложенные локоны в дороге покрылись пылью. Она налила напитка из узкогорлого кувшина, протянула чашу Мирани.
Обе выпили. Шербет был сладким, густым, благоухал апельсинами.
Гермия поставила чашу и заглянула в нее.
— Мирани, я не понимаю, что творится вокруг.
Мирани оторопело молчала.
— Сегодня в театре я его видела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35