В кругу резвились обезьянки, она их видела, они проскальзывали между Криссой и Иксакой, одна из них вцепилась Иксаке в юбку. Пришли и змеи — целый клубок, копошась, выполз из расселины, распался и опутал каменные плиты мостовой. Прибыли существа летающие — птицы, летучие мыши, гарпии с человеческими лицами. Совершая бесконечный хоровод, Мирани увидела, как посреди колышущегося круга Алексос спокойно срезал прядь волос, опустился на колени и бросил ее в расселину.
— Дар от меня самого мне самому, — прошептал он. — От света — темноте. От звука — безмолвию. От живого — мертвому.
Одурманенная едким дымом, Мирани скорее догадывалась, чем видела, как падают срезанные волосы, падают всё ниже и ниже в глубины земли, падают ей на плечи, оседают, как сухая пыль из туманных сумерек. Волосы рассеялись по камням, будто мелкий дождичек — нечастая радость после восшествия Архона, вялая изморось, слишком слабая, неспособная наполнить оросительные каналы и напоить поля.
Алексос встал, снял сандалии, связал их и повесил на шею. Стиснул деревянный посох, который протянула ему Гласительница. На миг его темные глаза встретились со светлым, как стекло, взглядом Гермии, потом маска Гласительницы медленно повернулась вбок, как будто девушка хотела что-то прошептать ему. Но слов не прозвучало. Вместо этого Гласительница опять вступила в круг танцующих.
Постепенно звуки стихли. Девятеро стояли в молчании. Пламя в небесах почти погасло, с моря налетали порывы прохладного ветра. Мирани задыхалась, перед глазами всё плыло. По ногам проползали мелкие существа. В воздухе крошечным облачком заплясали светлячки.
Алексос сказал:
— Здесь я начинаю мой путь, здесь он и закончится. Я, Расселон и Хореб, Антиниус и Алексос, Архон нынешний и будущий, Воплощение Бога на Земле, Ярчайший, Мышиный Бог, Солнечный Всадник, начинаю свой путь. Я изопью из Колодца Песен. А до моего возвращения молитесь за меня.
Высокий мальчик в белой тунике спокойно стоял посреди сумерек. И Девятеро жриц одна за другой повернулись лицами наружу, образовали круг, обращенный к нему спинами, и он пошел прочь от них, вниз по широкой лестнице, по вьющейся каменистой тропе, и Мирани знала, что он проходит через каменную арку, спускается на дорогу, вдоль которой выстроились двойной шеренгой все обитатели Острова, обратив к нему спины, ибо никому не дозволено видеть Архона без маски.
Отсюда ей было хорошо видно всё: и солдаты, наводнившие Мост, и, за спинами у них, вдоль дороги до самой пустыни — сотни жителей из Порта. Многие принесли факелы, они трещали и сыпали искрами. Гермия повела Девятерых вниз, вслед за Архоном, и они пешком вернулись в Храм. На Мирани нахлынула неясная печаль, глубокий страх за одинокую фигурку, бредущую по бесконечной дороге между шеренгами равнодушных спин.
— Не вешай нос, — бодро шепнула ей Крисса. — Он вернется.
Мирани мрачно посмотрела на нее.
— Как будто тебе не безразлично.
— У меня тоже есть чувства, Мирани. — Из-под маски Вкушающей Для Бога сверкнули голубые глаза.
— Да, тебя волнует, что дадут на ужин и какое платье надеть завтра.
— Неправда…
Мирани обернулась к ней и сняла маску — они уже перешагнули порог Нижнего Дома.
— Правда! Прекрати заигрывать со мной, Крисса. Я тебе не верю и никогда больше не поверю. Никогда!
Глаза Криссы наполнились слезами. Но, сняв маску, она улыбнулась.
— Даже если я расскажу тебе секрет?
— Не хочу ничего слышать. — Мирани торопливо отошла от нее и направилась к Храму. Оттуда была хорошо видна дорога, а ей хотелось подольше не выпускать Алексоса из виду. Но Крисса побежала за ней.
— Захочешь, захочешь! Это касается Гермии и Аргелина. Они поссорились.
— Они и раньше ссорились. — Над ними выросла громада Храма; темный фасад заслонял звезды. Мирани стала торопливо подниматься по истертым ступеням.
— Да, но не так! — Крисса остановилась, переводя дыхание. — Ну погоди же, Мирани! Послушай меня. Дай хоть слово сказать!
Мирани остановилась и, не оборачиваясь, дождалась Криссу. Когда та поравнялась с ней, Мирани с усилием произнесла:
— Говори.
— Они поссорились очень сильно, долго кричали. Речь шла об Архоне. Гермия все-таки начинает верить, что Алексос и есть настоящий Архон. Она мне мало что рассказывает, но, по-моему, это началось, когда он принес дождь. Потому что его выбрала сама Царица Дождя, хотя не знаю, верит ли в это Гермия… Как-никак она всю церемонию пролежала, одурманенная травами.
Под дуновением теплого ветра платье Мирани обвилось вокруг щиколоток.
— И она рассказала Аргелину? — спросила Мирани.
— Нет! Не такая она дура. То есть это я думаю, что не рассказала. Но он знает. А теперь, когда Алексос ушел в пустыню, она, наверное, боится, что с ним может что-нибудь произойти. Видела, как она ему нашептывала на ухо? Интересно, что она сказала?
— Мне тоже интересно, — задумчиво произнесла Мирани и вгляделась в пустынную даль, силясь рассмотреть Алексоса, но слишком ярко горели факелы на Мосту, слишком велико было расстояние.
По лестнице поднималась Ретия.
— Я пошла, — торопливо проговорила Крисса — Она меня терпеть не может. — И сбежала вниз по лестнице мимо высокой девушки, но та даже не повернула головы, как будто Крисса была не больше чем мотыльком, порхающим в сумерках.
На вершине лестницы Ретия встала рядом с Мирани и тоже поглядела на дорогу.
— Что здесь было нужно этой негодяйке?
Мирани вздохнула.
— Говорит, теперь она на нашей стороне.
Ретия с сарказмом покосилась на нее.
— И ты ей веришь?
— Нет, но…
— Мирани! Какая же ты мягкотелая! Она смеет подлизываться к тебе после всего, что натворила. Не слушай ее, она что угодно скажет, чтобы помириться с тобой. И сама ей ничего не рассказывай.
Мирани молчала. Кто из них опаснее: хитрая Крисса или честолюбивая Ретия, которая ради своих амбиций готова развязать войну? Она искоса посмотрела на рослую подругу. Та стояла, скрестив руки на груди, и держалась даже увереннее, чем обычно.
— Что ты наделала? — тихо молвила Мирани. Ретия усмехнулась и потрогала кончик носа. Мирани, встревожившись, прошептала:
— Ретия, что ты наделала? Ты говорила с Джамилем! Я же тебя предупреждала!
Ретия повернулась спиной к далеким размытым фигуркам на дороге.
— Скажем так: Аргелина ждет большой сюрприз. Очень скоро.
У Мирани мороз пробежал по коже. Снова нахлынул страх за Алексоса, за Сетиса, за Орфета. «Будьте осторожны! — подумала она. — Будьте осторожны».
На море заиграли первые блики восходящей луны. Сквозь рваные облака серебристые отблески на воде казались детскими каракулями.
«Я буду осторожен, Мирани», — шепнула ей на ухо луна.
* * *
Сетис добрался до Моста слишком поздно, и ему пришлось проталкиваться через толпу. Он устал как собака, целый день кропотливо переписывал текст со Сферы, а человек Аргелина стоял над душой и проверял каждую буковку. В толпе царило оживленное веселье, пылали факелы, торговцы продавали колбаски, и издалека казалось, будто здесь проходит праздник урожая, исполненный буйной радости.
Но с приближением к дороге народ делался молчаливее. Протолкавшись к обочине, Сетис увидел вдалеке маленькую фигурку. Это шел Архон. Люди тотчас же спрятали лица, закрыли глаза. Даже солдаты отвернулись, неуклюже гремя овальными щитами и длинными церемониальными копьями. Бронзовый лязг доспехов волной катился вдоль шеренги. Под ноги Архону летели дары — цветы, миниатюрные портреты любимых, записки с благословениями на тонких ленточках свинца, надушенные платочки из яркой ткани. Маленькие босые ноги Архона осторожно переступали через них; он шагал быстро, с любопытством поглядывая на дорогу, на спины, укутанные в плащи, на согбенные плечи.
И на миг Сетиса охватило жгучее желание сделать так же, как они. Закрыть лицо, отвернуться, и пусть Алексос пройдет мимо. Остановить падение в бездну предательства, пробраться в гавань, сесть на корабль и уплыть куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда. Но здесь остаются отец и Телия. К тому же Алексос остановился.
Сетис заметил, что все вокруг отвернулись от него; скользнули изумленным взглядом, будто случайно, и отвели глаза,
Алексос воскликнул:
— Сетис! Идешь с нами?
Юноша облизал пересохшие губы.
— Конечно, иду, — хрипло произнес он.
В миле от Моста Архон опять остановился. Среди притихших остатков толпы выделялся высокий человек. Над плащом, закрывавшим лицо, виднелись только глаза. Одет он был для долгого путешествия, за спиной висел дорожный мешок. Он стоял, скрестив руки на груди, и терпеливо ждал. Алексос указал на него.
— Ты.
Человек — это был Шакал — приблизился. В лучах восходящей луны его фигура отбрасывала на дорогу трепещущую тень. Путешественники, теперь уже втроем, пошли дальше.
Толпа рассеивалась. Когда миновали последние хижины, притулившиеся среди колючего кустарника на самом краю пустыни, на дороге остались только прокаженные. Они сгрудились на почтительном расстоянии, не имея ничего, чем можно было бы поприветствовать Архона.
— Благословляем тебя, мальчик, — проговорил один из них хриплым, надтреснутым голосом.
— Прочь с дороги, — зарычал солдат, подняв копье.
Алексос остановился.
— Оставь их в покое, — велел он и, повысив голос, добавил: — Я принесу вам песен, обещаю.
Такой ответ не удовлетворил прокаженных. Они отошли, перешептываясь. Сетис потянул Алексоса дальше.
— Никто не должен слышать голос Архона, — упрекнул он мальчика.
— Я же сказал, что собираюсь это изменить, — Алексос с жаром вскинул голову. — Когда вернусь, всё будет по-другому. Как много лет назад. До Аргелина. Как было во времена Второй Династии, когда реки еще не умерли.
Шакал насмешливо кивнул.
— Это будет нелегко, — пробормотал он.
Вокруг никого не осталось, только солдаты — бронзовая шеренга тянулась до последней заставы на дороге из Города Мертвых, темной громадой высившегося на горизонте по правую руку. На фоне звезд черными силуэтами вырисовывалась вереница каменных Архонов.
— Там будет и моя статуя, — задумчиво произнес Алексос. — На краю, там, где шеренга обрывается. Он не будет похож на меня. Никто из них на меня не похож.
Сетис обливался потом и спотыкался на каждом шагу. Алексос терпеливо дожидался его.
— Вы, Архоны, все были такими же безумными? — вежливо осведомился Шакал. — И всех приводили к власти заговорщики?
— Нет, нет. Меня находили по многим признакам. Один раз потому, что птица вытащила меня из колыбели и подняла в воздух. В другой — потому, что я родился во время затмения. Я не всё помню. — Мальчик вздохнул. — Как хотелось бы увидеть в толпе маму! Сетис, ты послал ей денег?
— Да.
Шакал искоса взглянул на писца.
— Что-то ты притих. Уже скучаешь по столу и чернильнице?
Сетис не ответил. Последний солдат приветственно отсалютовал копьем, и дальше дорога опустела. С каждым шагом безмолвие пустыни становилось всё глубже; робкий шорох невидимой мелкой живности внезапно показался громким, звук шагов отдавался эхом.
Сухие заросли вдоль обочины казались серыми и расплывчатыми, как безглазая тень. Островками темноты зияли приземистые кусты можжевельника, воздух трепетал от крыльев летучих мышей и от жара, исходящего от остывающих камней.
Шакал вытащил длинный нож и произнес:
— С самого начала надо быть начеку. В пустыне много зверей и других опасностей. Ты, писец, пойдешь последним. А я впереди.
Не успел Сетис возразить, как вельможа скинул с головы капюшон и быстрым шагом направился вперед. В тот же миг Алексос прошептал:
— Сетис, ты прочитал Сферу?
— Да. Мирани была права, это карта пути к Колодцу. Сама Сфера в надежном месте. Только не говори ему.
Алексос посмотрел вслед Шакалу.
— Думаешь, он отберет карту и пойдет один?
— Кто знает, что у него на уме. Пока он считает, что ты один знаешь дорогу, бояться нечего. — «Бойся только меня», — подумал он и опять чуть не споткнулся.
Тут Шакал остановился. Сетис подошел ближе.
— Что случилось?
— В тени кто-то прячется, — его голос был спокоен.
Впереди, раскинув ветви чуть ли не до земли, стояла одинокая олива. Среди листвы что-то темнело. Вдруг из темноты донесся протяжный крик, низкий, зловещий. Так кричат некоторые птицы, гнездящиеся на земле. Сетис перевел дух, но, к его удивлению, на крик ответили: Шакал издал тихий переливчатый свист.
Из-под дерева с шорохом выбрались две смутные фигуры. «Засада!» — подумал Сетис и выхватил кинжал, но, услышав голос, загрохотавший над каменистой тропой, изумленно застыл.
— Архон!
— Орфет! — Алексос с радостным смехом кинулся навстречу толстяку, тот подхватил его, закружил, подбрасывая к звездам.
— Думал, я с тобой не пойду? К Колодцу Песен-то?
Алексос, запыхавшись, ухватился за Орфета и встал на ноги.
— Я же тебе говорил, Орфет! Говорил, что когда-нибудь мы пойдем искать песни.
Толстяк крепко обнял мальчика.
— Говорил, дружище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35