Силы покинули его, руки всё еще болели после лопаты.
— Да спи ты! — проворчал он.
— Это очень важно! — в голосе Алексоса звенело отчаяние. — Расскажи!
— Звезда. Я ее купил. А он отобрал. — Слова растворились в темноте, в чудесном нежном забытьи, смыкавшемся вокруг него.
— Настоящая звезда?
— Спроси лучше его. Шакала.
И он опять уснул. Но далекий тоненький голосок разбудил его снова.
— Не могу. Он ушел.
Долгое мгновение Сетис лежал не шелохнувшись. Потом открыл глаза.
— Кто ушел?
— Они оба.
Юноша рывком приподнялся, сел, уставился в темноту. Потом выругался и вскочил на ноги.
У колодца похрапывал Орфет. Возле него лежали два полных вещевых мешка.
А вокруг, в стылой предутренней тишине, расстилалась неподвижность. На востоке занимался слабый розоватый рассвет. На западе в лучах восходящего солнца сверкали горные вершины. И от горизонта до горизонта пустыня была мертва. Ни души.
Свобода покупается и продается
Условия были ясны. Порт должен сдаться, сложить оружие и выдать Аргелина. Император поставит у власти своего наместника — сатрапа, и сразу после этого Оракул должен будет подвергнуться ритуальному очищению. Назначат новую Гласительницу.
— Ее изберет Джамиль, — таинственно прошептала Крисса, — потому что он и станет этим… как его… сатрапом.
Мирани нетерпеливо кивнула.
— Неужели они не понимают, что выдать Аргелина будет не так-то просто. Что еще?
— Дань. Они требуют выплатить Императору пять миллионов сиклей. Мирани, а что, если они назначат Гласительницей чужеземку?! — Паланкин качнулся, девушка испуганно вцепилась в сиденье.
— Он будет сражаться.
Крисса кивнула.
— Стражники у ворот Нижнего Дома сменились в полдень. А те, кто пришли из Порта, только об этом и говорили. Гонец на лодке привез письмо с условиями капитуляции. Аргелин сжег это письмо на глазах у всех. А с гонца содрал всю одежду и драгоценности, отрезал ему уши и отослал обратно одетым в тряпье, сказав при этом, что такова будет единственная дань, которую принц Джамиль получит с Двуземелья. Потом приказал обстрелять императорский флот.
Это она и сама слышала. Громадные катапульты в гавани работали всё утро, лязг их механизмов доносился даже до Острова. Шипели и свистели обрубленные веревки, с громким всплеском падали в море каменные ядра, горела, потрескивая, и испускала зловонный дым черная смола.
— У Аргелина ничего не получается! — воскликнула Крисса, глядя в окно широко распахнутыми глазами. — Флот держится слишком далеко, ядра не долетают!
— Тогда лучше поберег бы боеприпасы. — Мирани теребила лежащую на коленях маску. Она понимала, что осада, даже короткая, обернется для города бедствием. Боевые галеры Императора перекрыли вход в Порт. Ни один корабль больше не войдет в него и не выйдет, а их страна живет только привозными продуктами. Земля здесь засушлива, на ней почти ничего не растет. За спиной простирается лишь бескрайняя пустыня. Через несколько дней запасы иссякнут. Начнется голод, драки. Без купцов жители Порта лишатся еды, а в Городе тысячи писцов и ремесленников не получат платы. Вспыхнут бунты, о которых страшно даже подумать.
Носильщики торопливой рысцой миновали рыночную площадь, и Мирани заметила, что жителей уже охватывает паника. Выглянув из-за занавесок, она разглядела пустые прилавки, встревожено гудящие очереди. Повсюду разгуливали солдаты. Цены резко подскочили; за мешок зерна требовали в три раза больше, чем обычно, и какая-то женщина взахлеб костерила жадного лавочника, за спиной у которого маячили три рослых раба. Но какую цену ни назови — ее заплатят. Отныне еда будет цениться дороже золота, люди выкопают из мусорных куч жалкие объедки, выброшенные на прошлой неделе.
— А как же мы? — прошептала Крисса. — Будут ли поступать дары?
— Не знаю. Сначала, наверное, будут. Но Остров лучше подготовлен к осаде. — Как-никак это единственный зеленый клочок земли на много миль, подумала Мирани. Здесь растут оливковые деревья, лимоны, апельсины. Кладовые в подвалах Святилища всегда полны. Но вскоре голод пригонит сюда портовых жителей, и тогда…
Она ухватилась за бальзовую раму паланкина и закричала:
— Стойте! Остановитесь! СЕЙЧАС ЖЕ!!!
Шестеро рабов резко сбавили шаг, тот, кто шел посередине, в замешательстве обернулся к ней.
— Госпожа?
Она выскочила, сунув Криссе маску Носительницы.
— Подержи.
— Куда ты? Ой, Мирани, здесь солдаты…
Мирани накинула на голову край плаща.
— Скорее, Крисса, отдай мне свои украшения.
— Что?
— Быстрей!
Крисса неохотно сняла золотые кольца. Мирани торопливо выхватила их, потом выдернула у себя из ушей серьги. Крисса вскрикнула:
— Не смей!
— Подожди здесь. — Мирани тронула раба за руку — Задерни занавески. — Потом она помчалась по замусоренной улице, среди ослиного навоза, собак, дерущихся из-за объедков, и змеящихся очередей за продуктами. Остановилась, огляделась. Она же только что его видела! Куда их повели?
И тут ее глаза заметили тусклый блеск бронзы.
Отец Сетиса.
Двое солдат вели старика на невольничий рынок. Руки у него были связаны, конец веревки перекинут через плечо солдата, но хорошо хоть, его не сковали. Мирани припустилась следом.
Конвоиры свернули за угол и, когда девушка поравнялась с ними, уже начали спускаться по невысокой белой лестнице, ведущей на соседнюю террасу. Переулок нырял под узкую арку, над ней в крошечном зарешеченном окне виднелись красные цветы.
— Погодите! Погодите! Так повелевает Бог!
Стражники остановились. Один из них поднял копье, но, увидев, что она одна, неохотно опустил его и отвел глаза. Другой, понахальнее, в упор пялился на нее.
— Вы знаете, кто я такая? — торопливо спросила она.
— Жрица из Девятерых.
— Носительница. Носительница Бога. — Она храбро приблизилась к стражнику. Он был молод, глаза смотрели жестко, и она не знала, как к нему подступиться. «Помоги мне! — мысленно взмолилась она. — Мне нужна твоя помощь».
Стражник дернул головой. Наверное, это надо было расценивать как кивок.
— Этот человек. Планы изменились. Вы должны передать его мне.
Старик притих, старался на нее не смотреть. Стражники переглянулись.
— Нам приказано…
— Не имеет значения, что вам приказано. — Она вытянулась во весь рост, вздернула подбородок. — Теперь я вам приказываю. Он пойдет со мной.
Стражник с копьем облизал губы. В нем она была уверена, но второй продолжал смотреть в упор, и этот взгляд ей не нравился. Юноша сказал:
— Ничего не знаю. Аргелин требует, чтобы его продали. И в доказательство нам велено принести вырученные деньги.
Она кивнула. Молодой стражник не спускал с нее глаз.
— Сама видишь, как обстоят дела.
— Тогда я его покупаю.
Эти слова были произнесены слишком поспешно. Она выдала свой страх. Сетис повел бы себя по-другому — с деланной неохотой поторговался бы, сбил цену. Но разговаривать было некогда. Если солдаты придут ее искать…
Она протянула украшения — и свои, и Криссины.
Глаза не в меру щепетильного стражника невольно расширились.
— Нам не…
— У тебя. Я покупаю этого раба у тебя лично. И все эти драгоценности — твои. Продай что-нибудь, отдай Аргелину деньги. А остальное оставь себе. Тут хватит на десятерых рабов. Но я покупаю его немедленно и требую держать это в тайне.
Рука старика крепче стиснула веревку. Наступило молчание, нарушаемое только криками чаек. Потом стражник очнулся. Схватил драгоценности, сунул ей в руку конец веревки.
Старик тут же бросился бежать. Мирани не отставала от него. Свернув за угол, он крикнул:
— Где Телия? Она у вас?
— К паланкину. Вон туда.
Носильщики поставили паланкин на мостовую, Крисса стояла рядом. Завидев бегущую Мирани, они разинули рты, но девушка поспешно втолкнула старика внутрь и крикнула Криссе:
— Садись! Живей!
Рабы торопливо подхватили носилки. Лишняя тяжесть замедляла их бег, так что Крисса выглянула и прикрикнула:
— Пошевеливайтесь! Мы опаздываем.
Запыхавшаяся Мирани откинулась на мягкую спинку сиденья. Напротив нее съежился отец Сетиса.
— Где Телия?
— Не знаю! Сетис просил меня позаботиться о вас. Я пошла к вам домой, но вас уже там не было
— Нас арестовал Аргелин. — Отец Сетиса внимательно вглядывался в ее лицо. Сам он осунулся, постарел. — Почему — не знаю. — И добавил: — Наверно, хотят через нас добраться до него. Сегодня утром увели Телию. Где она? Что с ней сделают? — В его голосе слышалась мука.
Мирани надела маску. Ее голос зазвучал приглушенно:
— Мы ее найдем. Даю слово.
* * *
Следы были совершенно отчетливы. Они вели на запад, и Сетис шел, ориентируясь на них. Рядом плелся Орфет с мешком за плечами. Справа, поодаль, брел усталый Алексос.
Поднявшийся ветер швырял в лицо песок, обжигал зноем. Несколько часов ушло на то, чтобы наполнить кожаные фляги мутной от песка водой, и всё это время Орфет ругательски ругал Шакала, его дом, родителей и всех предков до седьмого колена. Даже окидывая взглядом безлюдную пустыню, они не могли поверить, что Шакал и Лис ушли. Сетис то и дело ловил себя на том, что, прикрыв глаза рукой, всматривался в горизонт в надежде увидеть их.
Потом, когда они наконец уверовали, начались споры. Сетис предложил вернуться, а Алексос настаивал, что надо идти дальше.
— Нам не довести Орфета до Колодца!
— Но мы идем как раз ради него, Сетис. Орфету нужны песни!
Спор закончился только после того, как толстяк уперся ладонью в песок, с трудом поднялся на ноги и взвалил на спину мешок. Потом сверху вниз посмотрел на Сетиса.
В нем что-то переменилось. Глаза, воспаленные и красные от песка, тем не менее смотрели твердо, он больше не озирался в поисках демонов, руки почти не тряслись. Орфет выпрямился, обмотал лицо и голову платком, засунул его край за ворот грязной туники. Потом выдернул из песка короткий меч, оставленный Лисом, попробовал пальцем лезвие. Голос от долгого бездействия звучал хрипло.
— Я у тебя в долгу, бумагомарака.
— Я у тебя тоже. Дважды.
Музыкант кивнул.
— Меня он бы всё равно бросил. А так — оставил воды, пищи. Дал нам возможность вернуться. Если хочешь, иди. Может, и доберешься.
— Совсем недавно ты сам просился…
— Совсем недавно у меня голова не работала. А теперь я чуть живой, руки дрожат, ноги подкашиваются, а под кожей будто ползают красные букашки. Но я снова Орфет. И не поверну назад, не приму милости от кладбищенской крысы. — Он попытался сложить руки на груди. — Когда-то я был музыкантом. Лучшим на свете. Попробовал жить без музыки — тошно. Я не дам высушить меня, писец, не останусь без песен. Что бы там ни крылось впереди, я всё преодолею; хоть ползком, но доберусь до цели. — Он посмотрел на Алексоса. — Дружище, веди же меня к своему волшебному Колодцу.
Сейчас, несколько часов спустя, Сетис украдкой наблюдал за ним. Надо признать, толстяк оказался крепок. Палящее солнце могло поджарить кого угодно, но Орфет дрожал, как в ознобе. Он только что сбросил с себя пелену безумия, выбрался из бездны своего личного ада, о глубинах которого Сетис мог только догадываться. Шакал рановато списал его со счетов. Юноша нахмурился. Грабитель могил унес с собой Сферу и больше в нем не нуждался. Но они должны закончить свой путь. Свой собственный.
Орфет оглянулся и прохрипел:
— Давай воды глотнем.
Сетис кивнул.
Они присели на корточки. Укрыться было негде — ни скалы, ни чахлого кустика. Следы Шакала затерялись на иссушенной земле.
Кожаная фляга переходила из рук в руки, каждый по очереди делал глоток, а остальные не сводили с него глаз. Орфет осторожно слизнул каплю с обожженных губ.
— Расскажи мне путь. Если с тобой что-нибудь случится…
Сетис пожал плечами и прошептал:
— Мы уже прошли места, где обитают Звери. Есть и другие — огромный Жук и неведомая тварь, похожая на крокодила, но они лежат далеко к северу, и наш путь с ними не пересекается.
Это как раз к лучшему. О Жуке Сфера говорила: «Это Зверь распада и искупления вины. Его сила кроется в самых потайных местах, в плесени древних гробниц, в ядовитых испарениях чумного мора». Если этого Зверя не умиротворить, его месть будет страшна.
— А дальше? — Орфет почесал подбородок, его руки дрожали, и он стиснул их в кулаки.
— Трудно сказать. Буквы стерлись. Что-то о перелетных птицах над головой, о местах гнездовий. — Сетис содрал с колена шелушащуюся кожу. Было там и еще одно слово. Но о нем он предпочел умолчать.
— Скажи, — тихо попросил Алексос. Сетис встревожено поднял глаза и сглотнул.
— Там был иероглиф. Чтобы расшифровать его, я просидел много часов над древними свитками. Слоговое письмо, созданное в эпоху Серетхеба.
— И что, прах побери, он обозначает? — проворчал Орфет.
Сетис нахмурился. Помолчав, ответил:
— Пожирать. Съедать заживо. Наступила тишина.
— Может, он подразумевает место, где много еды? — пробормотал Орфет.
Сетис пожал плечами. Никто всерьез в это не поверил.
Алексос спросил:
— Шакал мог прочитать это слово?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Да спи ты! — проворчал он.
— Это очень важно! — в голосе Алексоса звенело отчаяние. — Расскажи!
— Звезда. Я ее купил. А он отобрал. — Слова растворились в темноте, в чудесном нежном забытьи, смыкавшемся вокруг него.
— Настоящая звезда?
— Спроси лучше его. Шакала.
И он опять уснул. Но далекий тоненький голосок разбудил его снова.
— Не могу. Он ушел.
Долгое мгновение Сетис лежал не шелохнувшись. Потом открыл глаза.
— Кто ушел?
— Они оба.
Юноша рывком приподнялся, сел, уставился в темноту. Потом выругался и вскочил на ноги.
У колодца похрапывал Орфет. Возле него лежали два полных вещевых мешка.
А вокруг, в стылой предутренней тишине, расстилалась неподвижность. На востоке занимался слабый розоватый рассвет. На западе в лучах восходящего солнца сверкали горные вершины. И от горизонта до горизонта пустыня была мертва. Ни души.
Свобода покупается и продается
Условия были ясны. Порт должен сдаться, сложить оружие и выдать Аргелина. Император поставит у власти своего наместника — сатрапа, и сразу после этого Оракул должен будет подвергнуться ритуальному очищению. Назначат новую Гласительницу.
— Ее изберет Джамиль, — таинственно прошептала Крисса, — потому что он и станет этим… как его… сатрапом.
Мирани нетерпеливо кивнула.
— Неужели они не понимают, что выдать Аргелина будет не так-то просто. Что еще?
— Дань. Они требуют выплатить Императору пять миллионов сиклей. Мирани, а что, если они назначат Гласительницей чужеземку?! — Паланкин качнулся, девушка испуганно вцепилась в сиденье.
— Он будет сражаться.
Крисса кивнула.
— Стражники у ворот Нижнего Дома сменились в полдень. А те, кто пришли из Порта, только об этом и говорили. Гонец на лодке привез письмо с условиями капитуляции. Аргелин сжег это письмо на глазах у всех. А с гонца содрал всю одежду и драгоценности, отрезал ему уши и отослал обратно одетым в тряпье, сказав при этом, что такова будет единственная дань, которую принц Джамиль получит с Двуземелья. Потом приказал обстрелять императорский флот.
Это она и сама слышала. Громадные катапульты в гавани работали всё утро, лязг их механизмов доносился даже до Острова. Шипели и свистели обрубленные веревки, с громким всплеском падали в море каменные ядра, горела, потрескивая, и испускала зловонный дым черная смола.
— У Аргелина ничего не получается! — воскликнула Крисса, глядя в окно широко распахнутыми глазами. — Флот держится слишком далеко, ядра не долетают!
— Тогда лучше поберег бы боеприпасы. — Мирани теребила лежащую на коленях маску. Она понимала, что осада, даже короткая, обернется для города бедствием. Боевые галеры Императора перекрыли вход в Порт. Ни один корабль больше не войдет в него и не выйдет, а их страна живет только привозными продуктами. Земля здесь засушлива, на ней почти ничего не растет. За спиной простирается лишь бескрайняя пустыня. Через несколько дней запасы иссякнут. Начнется голод, драки. Без купцов жители Порта лишатся еды, а в Городе тысячи писцов и ремесленников не получат платы. Вспыхнут бунты, о которых страшно даже подумать.
Носильщики торопливой рысцой миновали рыночную площадь, и Мирани заметила, что жителей уже охватывает паника. Выглянув из-за занавесок, она разглядела пустые прилавки, встревожено гудящие очереди. Повсюду разгуливали солдаты. Цены резко подскочили; за мешок зерна требовали в три раза больше, чем обычно, и какая-то женщина взахлеб костерила жадного лавочника, за спиной у которого маячили три рослых раба. Но какую цену ни назови — ее заплатят. Отныне еда будет цениться дороже золота, люди выкопают из мусорных куч жалкие объедки, выброшенные на прошлой неделе.
— А как же мы? — прошептала Крисса. — Будут ли поступать дары?
— Не знаю. Сначала, наверное, будут. Но Остров лучше подготовлен к осаде. — Как-никак это единственный зеленый клочок земли на много миль, подумала Мирани. Здесь растут оливковые деревья, лимоны, апельсины. Кладовые в подвалах Святилища всегда полны. Но вскоре голод пригонит сюда портовых жителей, и тогда…
Она ухватилась за бальзовую раму паланкина и закричала:
— Стойте! Остановитесь! СЕЙЧАС ЖЕ!!!
Шестеро рабов резко сбавили шаг, тот, кто шел посередине, в замешательстве обернулся к ней.
— Госпожа?
Она выскочила, сунув Криссе маску Носительницы.
— Подержи.
— Куда ты? Ой, Мирани, здесь солдаты…
Мирани накинула на голову край плаща.
— Скорее, Крисса, отдай мне свои украшения.
— Что?
— Быстрей!
Крисса неохотно сняла золотые кольца. Мирани торопливо выхватила их, потом выдернула у себя из ушей серьги. Крисса вскрикнула:
— Не смей!
— Подожди здесь. — Мирани тронула раба за руку — Задерни занавески. — Потом она помчалась по замусоренной улице, среди ослиного навоза, собак, дерущихся из-за объедков, и змеящихся очередей за продуктами. Остановилась, огляделась. Она же только что его видела! Куда их повели?
И тут ее глаза заметили тусклый блеск бронзы.
Отец Сетиса.
Двое солдат вели старика на невольничий рынок. Руки у него были связаны, конец веревки перекинут через плечо солдата, но хорошо хоть, его не сковали. Мирани припустилась следом.
Конвоиры свернули за угол и, когда девушка поравнялась с ними, уже начали спускаться по невысокой белой лестнице, ведущей на соседнюю террасу. Переулок нырял под узкую арку, над ней в крошечном зарешеченном окне виднелись красные цветы.
— Погодите! Погодите! Так повелевает Бог!
Стражники остановились. Один из них поднял копье, но, увидев, что она одна, неохотно опустил его и отвел глаза. Другой, понахальнее, в упор пялился на нее.
— Вы знаете, кто я такая? — торопливо спросила она.
— Жрица из Девятерых.
— Носительница. Носительница Бога. — Она храбро приблизилась к стражнику. Он был молод, глаза смотрели жестко, и она не знала, как к нему подступиться. «Помоги мне! — мысленно взмолилась она. — Мне нужна твоя помощь».
Стражник дернул головой. Наверное, это надо было расценивать как кивок.
— Этот человек. Планы изменились. Вы должны передать его мне.
Старик притих, старался на нее не смотреть. Стражники переглянулись.
— Нам приказано…
— Не имеет значения, что вам приказано. — Она вытянулась во весь рост, вздернула подбородок. — Теперь я вам приказываю. Он пойдет со мной.
Стражник с копьем облизал губы. В нем она была уверена, но второй продолжал смотреть в упор, и этот взгляд ей не нравился. Юноша сказал:
— Ничего не знаю. Аргелин требует, чтобы его продали. И в доказательство нам велено принести вырученные деньги.
Она кивнула. Молодой стражник не спускал с нее глаз.
— Сама видишь, как обстоят дела.
— Тогда я его покупаю.
Эти слова были произнесены слишком поспешно. Она выдала свой страх. Сетис повел бы себя по-другому — с деланной неохотой поторговался бы, сбил цену. Но разговаривать было некогда. Если солдаты придут ее искать…
Она протянула украшения — и свои, и Криссины.
Глаза не в меру щепетильного стражника невольно расширились.
— Нам не…
— У тебя. Я покупаю этого раба у тебя лично. И все эти драгоценности — твои. Продай что-нибудь, отдай Аргелину деньги. А остальное оставь себе. Тут хватит на десятерых рабов. Но я покупаю его немедленно и требую держать это в тайне.
Рука старика крепче стиснула веревку. Наступило молчание, нарушаемое только криками чаек. Потом стражник очнулся. Схватил драгоценности, сунул ей в руку конец веревки.
Старик тут же бросился бежать. Мирани не отставала от него. Свернув за угол, он крикнул:
— Где Телия? Она у вас?
— К паланкину. Вон туда.
Носильщики поставили паланкин на мостовую, Крисса стояла рядом. Завидев бегущую Мирани, они разинули рты, но девушка поспешно втолкнула старика внутрь и крикнула Криссе:
— Садись! Живей!
Рабы торопливо подхватили носилки. Лишняя тяжесть замедляла их бег, так что Крисса выглянула и прикрикнула:
— Пошевеливайтесь! Мы опаздываем.
Запыхавшаяся Мирани откинулась на мягкую спинку сиденья. Напротив нее съежился отец Сетиса.
— Где Телия?
— Не знаю! Сетис просил меня позаботиться о вас. Я пошла к вам домой, но вас уже там не было
— Нас арестовал Аргелин. — Отец Сетиса внимательно вглядывался в ее лицо. Сам он осунулся, постарел. — Почему — не знаю. — И добавил: — Наверно, хотят через нас добраться до него. Сегодня утром увели Телию. Где она? Что с ней сделают? — В его голосе слышалась мука.
Мирани надела маску. Ее голос зазвучал приглушенно:
— Мы ее найдем. Даю слово.
* * *
Следы были совершенно отчетливы. Они вели на запад, и Сетис шел, ориентируясь на них. Рядом плелся Орфет с мешком за плечами. Справа, поодаль, брел усталый Алексос.
Поднявшийся ветер швырял в лицо песок, обжигал зноем. Несколько часов ушло на то, чтобы наполнить кожаные фляги мутной от песка водой, и всё это время Орфет ругательски ругал Шакала, его дом, родителей и всех предков до седьмого колена. Даже окидывая взглядом безлюдную пустыню, они не могли поверить, что Шакал и Лис ушли. Сетис то и дело ловил себя на том, что, прикрыв глаза рукой, всматривался в горизонт в надежде увидеть их.
Потом, когда они наконец уверовали, начались споры. Сетис предложил вернуться, а Алексос настаивал, что надо идти дальше.
— Нам не довести Орфета до Колодца!
— Но мы идем как раз ради него, Сетис. Орфету нужны песни!
Спор закончился только после того, как толстяк уперся ладонью в песок, с трудом поднялся на ноги и взвалил на спину мешок. Потом сверху вниз посмотрел на Сетиса.
В нем что-то переменилось. Глаза, воспаленные и красные от песка, тем не менее смотрели твердо, он больше не озирался в поисках демонов, руки почти не тряслись. Орфет выпрямился, обмотал лицо и голову платком, засунул его край за ворот грязной туники. Потом выдернул из песка короткий меч, оставленный Лисом, попробовал пальцем лезвие. Голос от долгого бездействия звучал хрипло.
— Я у тебя в долгу, бумагомарака.
— Я у тебя тоже. Дважды.
Музыкант кивнул.
— Меня он бы всё равно бросил. А так — оставил воды, пищи. Дал нам возможность вернуться. Если хочешь, иди. Может, и доберешься.
— Совсем недавно ты сам просился…
— Совсем недавно у меня голова не работала. А теперь я чуть живой, руки дрожат, ноги подкашиваются, а под кожей будто ползают красные букашки. Но я снова Орфет. И не поверну назад, не приму милости от кладбищенской крысы. — Он попытался сложить руки на груди. — Когда-то я был музыкантом. Лучшим на свете. Попробовал жить без музыки — тошно. Я не дам высушить меня, писец, не останусь без песен. Что бы там ни крылось впереди, я всё преодолею; хоть ползком, но доберусь до цели. — Он посмотрел на Алексоса. — Дружище, веди же меня к своему волшебному Колодцу.
Сейчас, несколько часов спустя, Сетис украдкой наблюдал за ним. Надо признать, толстяк оказался крепок. Палящее солнце могло поджарить кого угодно, но Орфет дрожал, как в ознобе. Он только что сбросил с себя пелену безумия, выбрался из бездны своего личного ада, о глубинах которого Сетис мог только догадываться. Шакал рановато списал его со счетов. Юноша нахмурился. Грабитель могил унес с собой Сферу и больше в нем не нуждался. Но они должны закончить свой путь. Свой собственный.
Орфет оглянулся и прохрипел:
— Давай воды глотнем.
Сетис кивнул.
Они присели на корточки. Укрыться было негде — ни скалы, ни чахлого кустика. Следы Шакала затерялись на иссушенной земле.
Кожаная фляга переходила из рук в руки, каждый по очереди делал глоток, а остальные не сводили с него глаз. Орфет осторожно слизнул каплю с обожженных губ.
— Расскажи мне путь. Если с тобой что-нибудь случится…
Сетис пожал плечами и прошептал:
— Мы уже прошли места, где обитают Звери. Есть и другие — огромный Жук и неведомая тварь, похожая на крокодила, но они лежат далеко к северу, и наш путь с ними не пересекается.
Это как раз к лучшему. О Жуке Сфера говорила: «Это Зверь распада и искупления вины. Его сила кроется в самых потайных местах, в плесени древних гробниц, в ядовитых испарениях чумного мора». Если этого Зверя не умиротворить, его месть будет страшна.
— А дальше? — Орфет почесал подбородок, его руки дрожали, и он стиснул их в кулаки.
— Трудно сказать. Буквы стерлись. Что-то о перелетных птицах над головой, о местах гнездовий. — Сетис содрал с колена шелушащуюся кожу. Было там и еще одно слово. Но о нем он предпочел умолчать.
— Скажи, — тихо попросил Алексос. Сетис встревожено поднял глаза и сглотнул.
— Там был иероглиф. Чтобы расшифровать его, я просидел много часов над древними свитками. Слоговое письмо, созданное в эпоху Серетхеба.
— И что, прах побери, он обозначает? — проворчал Орфет.
Сетис нахмурился. Помолчав, ответил:
— Пожирать. Съедать заживо. Наступила тишина.
— Может, он подразумевает место, где много еды? — пробормотал Орфет.
Сетис пожал плечами. Никто всерьез в это не поверил.
Алексос спросил:
— Шакал мог прочитать это слово?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35