Как трудно формулировать очевидные ответы…
– Нам не под силу тягаться с Черномором. Его не видно нигде, но он гасит нашу магию. Ты бы видел, что там творилось, на берегу…
– Жутковато, я знаю.
– Это было, как… стоп, что ты знаешь?
– То, что творилось на берегу.
– Откуда?
В этот момент Настя подняла заплаканное лицо и произнесла столь явную нелепость, что мне даже почудилось, будто я ослышался. Но нет, она и правда внятно, звонко, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, сказала:
– Я этого не хотела! Я не хотела никого убивать! Никого!
– Что ты говоришь, Настена? Ты никого не убила… Что тут происходит?
Она вновь спрятала лицо в ладонях.
– Ты еще не понял? – спросил меня кот, пристально глядя своими большими янтарными глазами.
Кажется, я на Радуге только и слышу этот вопрос. Перелистываю эти записки и убеждаюсь: да, он звучал не то чтобы очень уж часто, но достаточно назойливо, чтобы засесть в печенках.
Господи, а как тут вообще можно о чем-то догадываться, в этой безумной истории, на этом безумном острове? Ведь если на то пошло, я уже приходил к нужной мысли, так почему никто не сказал мне: молодец, правильно, ты выиграл суперигру и суперприз – А-А-АВТОМОБИ-И-И-И-ИЛЬ!!! Передавай привет друзьям и знакомым и шуруй домой. Да хоть бы и без а-а-автомоби-и-и-и-иля – просто знак бы какой, мол, правильно мыслишь… Нет, тишина, и, не получив явных подтверждений правоты своей догадки, я отбросил ее.
Оказалось, зря.
Зря я невнимательно читал Аксакова.
Настя давно уже нашла Сердце острова, почти сразу. Через несколько дней, после того как поселилась на Радуге. И Сердцем действительно был своего рода аленький цветочек. Может быть, когда-то кто-то его так и называл. А может, цветик-семицветик. Настя не просто нашла его, но долгое время даже держала в тереме.
Это был цветок, который мы называли огнецветом. Тот самый, который она сегодня днем высадила на родное место – на склоне горы, на поляне у озера. А зачем?..
– Боялась.
– Чего?
– Тебя!
– ???
– Чудо, ты прости меня, неразумную, да ведь батюшка когда сказал, что ты меня к себе требуешь , я сразу и решила: все, пропала красна девица, кон пришел. Принудит Чудо-юдо страшное, беззаконное, к любови постылой. Говорю отцу: давай придумаем, как чудовище обмануть. А он, душа простая, все о своем да о своем. Мне же молвил: не глупи, дочка, чудовище не обмануть, а выручу я тебя сам, когда время придет. Ну я же упрямая. С той мыслью, как бы от тебя оборониться, и прилетела на остров. Таким мое первое желание стало. Цветочек его и исполнил…
– В смысле… Каким образом?
Настя, уже наплакавшаяся до изнеможения, постепенно приходила в себя и теперь даже слабо улыбнулась:
– Ну… ты на меня даже не смотрел.
– Вот тебе раз! Да я ведь для того и не смотрел, чтобы ты всяких глупостей не думала! Чтобы поняла: ни к чему я тебя принуждать не собираюсь.
– Вот и говорю: прости меня, глупую, что напраслину на тебя возводила. Но ведь желание-то мое исполнилось, о том речь.
– Ну знаешь, если каждое совпадение считать за…
– Это не совпадение, – вставил кот. – Дальше слушай.
– А ты сам давно знаешь? – спросил я у него.
– Не больше часа. Просто сразу все вспомнил и понял.
Понял он… Фантастически понятливый кот! Не то что тупоумное медведеподобное хвостатое чудовище, которому все разжуй да в рот положи, а то он сроду не разберется в таких простых вещах, как чудеса волшебного острова… Ладно, это так, реплики в сторону. Злюсь-то я на себя.
– Цветочек мне во сне приснился. Нашла я его на склоне горы. Это был огнецвет, ну да ты помнишь. С виду простой, а как приглядишься – красоты неописуемой. Даже пожухлый лепесточек один не портил его. Долго я на месте цветок обихаживала, сама не понимая, почему меня так тянет к нему. Жизнь текла, и вскоре стала я подозревать, что не дело мне батюшка сказал, а может, я чего не расслышала. Поверить было трудно… Потом я цветочек вместе с остальными в доме поставила, и он еще пуще расцвел. А потом случай с турками вышел, когда они терем сожгли. Помнишь, ты наутро про сон меня спрашивал? Я тебе не все рассказала…
Мне захотелось тут же заявить: «Да уж, нетрудно было догадаться», но я удержался. Глупость получится, будто коту указываю, что не такой уж я болван. А это, кажется, совершенная неправда…
– Я тогда так удивилась, когда ты спросил, – продолжала Настя. – Мне казалось, раз ты видел начало сна, то должен знать, что было после… В конце мне приснилось, что по радуге я подошла все к тому же цветочку. И он говорит мне: «Я еще живой, ты меня из-под развалин вытащи, спаси меня! Вынесешь на Божий свет – лепесточек сорви, желание загадай, а я уж исполню, ты только спаси меня, так душно тут!» Проснулась я посередь ночи, вся дрожу. Такой невероятный сон – но так правдиво снился. Вот будто бы все наяву. Радуга такая мягкая, упругая, запашистая – свежестью пахнет… Не усидела я, проскользнула мимо вас, побежала к пожарищу и давай его разбирать. Тут память словно застит что – не вспомню, что и как я делала, откуда силы взялись. Когда бревно отвалила – ровно очнулась, и страшно сделалось: не моя сила во мне! Да я ли тут стою? Себя осмотрела, нет, вся вроде бы прежняя. И тут цветочек мне среди гари засветился. Подняла я его, сон припомнила и думаю: чего хотеть? Домой вернуться, дело ясное. Но вспомнила вас, какие вы несчастные сделались, когда терем сгорел. И говорю: пускай у нас, островитян, все будет как в лучшие дни, пускай жизнь ладом идет. Дальше не помню, как в постели очутилась. Сна ни в одном глазу, уже светает. Встала, глядь – ан сажи-то на мне ни пятнышка. Ну думаю, так все привиделось? Оделась, вышла – а терем как новенький стоит! А на цветке один лепесточек пожух.
– Терем и стал новеньким, – добавил Баюн. – Как в лучшие дни, точь-в-точь по-загаданному.
– Так вот почему ты цветок опять на гору вернула? – понял я. – Боялась, что на этот раз он может и не уцелеть?
– Не только, – потупила Настя взор. – Я опять тебя испугалась. Я ведь теперь научилась, мне теперь легко у цветка просить. И подумала: вдруг ты теперь, догадавшись, начнешь от меня чего требовать? Чтобы я огнецвету твои желания загадывала. Прости…
– Ладно, что уж там. Слушай, а почему ты свое желание домой вернуться потом не загадала?
– Когда? Все ведь недавно случилось. А лепесточки сколько можно губить? Они ведь медленно растут, сейчас вот только-только вновь отрос тот, что на мое первое желание завял. Осторожно же надо с цветочком.
– Все равно не понимаю, – сказал я. – А почему, если так хотела вернуться, кольцом не воспользовалась? В последние сутки я тебе, между прочим, только об этом и говорил!
– Экий ты непонятливый, – вздохнул кот. – Кольцо – от тебя, значит, и доверия ему нет.
Так, я спокоен, спокоен. Баюн ведь обидеть меня совсем не хочет, правда? Это не подколка. А если подколка – то, как все закончится, я ему покажу. Я его плавать научу, брассом.
– Вот именно, – согласилась Настя. – Кольца твои, а цветок – только мой. Только когда ты с горы на руках меня нес и вернуться уговаривал, я по-настоящему поняла, что ты со мной по-честному. Ни к чему не станешь приневоливать. Так стыдно сделалось, что я тебя подозревала… Прости меня, Чудо-юдо, прости. И вот подумала: ну как я тебя брошу в опасный час? Тебе ведь помощь нужна. И… помогла.
Она опустила глаза, плечи ее подозрительно вздрогнули. Я притянул девушку к себе лапой, и она спрятала лицо в моей шерсти.
– Я не хотела убивать! Я загадала, чтобы вы с Рудольфом живыми вернулись, и только. Думала, довольно будет остановить как-то викингов, чтобы шагу ступить не смогли по острову, уж тогда и одумаются, и отступятся. А вышло – только кровь и кровь. Так много крови…
– Не плачь, глупышка, ты тут ни при чем. Я думаю, у цветка были свои резоны переиначить твое желание.
– Что? – не поняла Настя.
– «Резоны» в данном случае означает «причины», – пояснил Баюн. – Наш Чудо-юдо почему-то любит иногда изъясняться на французский лад, словно по-русски ему слов недостает.
– Вот именно, свои причины, – кивнул я. – Ведь если Черномор – один из древних обитателей Радуги, то остров помнит его. И, видимо, крепко не любит. Я думаю, Черномор и раньше пытался завладеть островом – едва ли у Радуги остались об этом приятные воспоминания. Так что Цветок сам принял решение истребить гостей.
– Нет, зря ты меня утешаешь, – вздохнула Настя. – Благодарна я тебе, но ты не прав. Остров сам ничего не делает, ему это неинтересно.
Я вспомнил тот сон, в котором увидел себя островом, и не мог не признать: Настя права. Радугу не волновали людские дела, для нее безмолвный разговор со звездами (моими звездами , как сказал бы остров) наполнен большим смыслом, чем вся земная суета.
– Если бы остров сам так решил, – прибавила Настя, – он бы и впрямь всех врагов уничтожил. Всех до единого. Нет, он исполнил мое желание. Беда в том, что желание он исполняет не всякое, а только истинное, что из глубины души. Понимаешь? Значит – я так хотела, я так желала, чтобы враги пали мертвыми. Чтобы кровь их впиталась в песок. Чтобы рвало их на части и на куски резало… Вот что в душе у меня прячется.
Я промолчал, только покрепче обнял девушку, но она больше не плакала. Тихо сказала:
– Никогда ничего больше не буду желать.
– Ну это уж глупости! – воскликнул я. – Знаешь, у каждого человека есть в душе что-то темное. Это нормально, без этого не бывает людей…
– Это НЕнормально! – воскликнула Настя, отодвигаясь от меня. – Я не хочу тьмы в себе! Не хочу желать зла.
– Тьма для того и дана, чтобы от нее избавляться, – философски изрек кот и отошел к своим котятам, которые, угомонившись, сбились в кучу и сладко сопели.
Только эти слова и только это движение – и наш спор угас, не начавшись. И тут еще подал голос Рудя, как оказалось, уже очнувшийся и внимательно слушавший нас:
– Не ошибается тот, кто ничего не делает, но неделание не означает отсутствие греха. Не желать добра – не значит преодолеть зло.
– Кто не бьет по воротам – не забивает голов, – присовокупил и я красочное сравнение. Все уставились на меня, и пришлось добавить: – Потом объясню. А суть все та же: если заботиться только о том, как бы не сделать зла, то и добра никогда не сотворишь.
– Разве это так мало: не делать зла? – помолчав, спросила Настя.
– Смотря для чего, – пожал я плечами. – Конечно, есть люди, от которых большего требовать нельзя. Но разве самому не обидно в таких себя числить? Нет, ты не думай, я тебя убеждаю не для того, чтобы принудить использовать Сердце острова в своих целях. Я никогда и ни к чему тебя не стану принуждать. Решать будешь только ты.
– И просить не станешь? – настороженно полюбопытствовала она.
– Если ты сама не предложишь.
На минуту в капище воцарилась тишина, которую Настя прервала, шумно переведя дыхание и заявив:
– Что вы на меня смотрите? Ну сморозила девка глупость, с кем не бывает? Буду я желать… только прежде подумаю. Крепко подумаю.
Не очень-то я добрый человек. Иногда – совсем недобрый. Вот на эти слова, например, поначалу чуть не разозлился. Крепко думать она собралась, Спиноза в сарафане… Некогда думать-то! Тут гасить надо всех, кто без местной прописки, и дело с концом, а о прочем думать некогда и незачем!
Но, к счастью, роль Чуда-юда не лишила вашего покорного слугу последних мозгов – и, пораскинув ими в более спокойной обстановке, я понял, что Настя права. Совершенно права, а я – полностью неправ, хотя и не успел наглядно продемонстрировать свою неправоту.
Легко сказать: гаси всех, кто… Конкретный признак несуществен, он варьируется от случая к случаю. Вшивые идеологи вроде тех, к числу которых так мечтал в свое время присоединиться мой Рудя, наслушавшись от меня же рассказов о фашизме, легко бросаются подобными словами – и, как правило, абсолютно не склонны отвечать за них. Собственно, никто не склонен отвечать, что указчиков, что исполнителей к ответу можно призвать только одним способом – ответным гашением. Словес не поймут-с.
Но есть же и другие ситуации! Если, скажем, под рукой «Дегтярев», а в глазах рябит от тех же фашистов, не в. ночь будь помянуты, – тут даже обсуждать нечего.
И, наверное, человек, обуянный жаждой не рассуждать, легко способен внушить себе, что он на поле боя. Но если осталась в душе хоть капля… ну, пусть не совести – самоуважения, включай мозги, не прогадаешь.
И что же мы имеем? Нас идут убивать – даже не карать за проступки, хотя бы и неизвестные нам, а убивать без объявления войны и объяснения причин. Это, конечно, дает нам право чувствовать себя в окопе, причем в каком надо.
Но дает ли мне это право требовать от дочери новгородского купца, чтобы она желала зла ? Ни в коем случае.
Я оглянулся на Настасью и повторил про себя: ни в коем случае. Такого нельзя требовать в принципе…
И даже если спуститься с философских высот на грешную землю, остается вопрос сугубо практический. Хорошо, положим, Настя решилась извести врагов своим искренним желанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57