Среди морячков наибольший ущерб наносил здоровенный детина в красной безрукавке, при одном взгляде на которого в памяти всплывало слово «боцман». Он вооружился багром и в сутолоке уже зашиб до беспамятства троих подчиненных.
Дворянина услышали все. Горячие португальские парни, перепуганные до полусмерти, взялись искать следы ужасного невидимки. Ну если люди очень хотят что-то найти, то находят непременно. И мои следы находились – в таком количестве и в таких неожиданных местах, что оставалось только удивляться, как подобная орда незримых чудовищ вообще уместилась на острове.
В общем шуме терялся смех Руди в зарослях.
Может быть, для постороннего наблюдателя ситуация и впрямь выглядела комично. Лично мне, запертому в середине паникующей толпы, так не казалось. Меня пребольно кольнули чем-то в бок и отдавили лапу. Хвост я загодя прижал к груди. Да все бы ладно, но эти горячие парни уже всерьез рисковали перебить друг друга. Оно мне надо? Что я с грудой трупов буду делать? И вообще… Вообще, неприятно как-то…
Выбраться из толпы не удавалось. Наиболее возбужденным я стал развешивать плюхи – раскрытой ладонью, чтобы не скальпировать случайно. Но это только подзадорило всех. Уже и священники, отчаявшись изгнать меня молитвами, взялись за дубинки – и почему-то принялись целенаправленно гвоздить своих же спутников. Может, за время путешествия они личную неприязнь к экипажу стали испытывать, а может, решили, что я вселяюсь в матросов, и начали подготовку к массовому экзорцизму в спокойной обстановке?
Меня охватывало отчаяние. Ну Заллус, ну, скотина ты этакая – бросил меня, как на испытательном полигоне… Хотя что же я: испытатели все заранее просчитывают, учитывают, все условия оговаривают. А я прямо какой-то тест на выживание прохожу. Ну где, спрашивается, «спецсредства защиты», где хваленая магия? Что я тут сделать могу? Всем головы поотрывать?
Если бы Заллус предусматривал именно такой способ защиты острова, он бы точно меня не пригласил. В нашем мире у него был бы широчайший выбор цепных псов…
– Идиоты! – не выдержав, закричал я. – Ну сами же себя побьете сейчас!
Лучше бы молчал. Звуки «варварского» языка переполнили чашу ужаса. Кое-кто из матросов кинулся к шлюпкам, но отдельные медные лбы, в первую очередь дворянин и его солдаты, тотчас принялись избивать их – видимо, как предателей. Матросы, не будь дураки, стали защищаться.
С ближней каравеллы саданула пушка. Они-то там чего добиваются? А, наверное, холостыми палят, сигнализируют о чем-то.
Да ну их к черту, в конце-то концов! Теперь, когда взаимоистребление увлекло пришельцев больше, чем война с «легионом злых духов», я смог протолкаться на свободу. Дышать стало легко, но оборачиваться совершенно не хотелось.
И тут всеобщий гвалт перекрыл знакомый голос. Баюн! Я огляделся, но далеко не сразу приметил хвостатого миротворца. Конечно, не будучи в силах воспользоваться шапкой-невидимкой, он положился на собственные силы – неприметно подкрался и спрятался под бортом шлюпки, вытащенной на песок.
Вещал он на латыни, но худо-бедно его понимали все, тем более, слова были знакомыми, позаимствованными из проповедей (и где он их только наслушался?). Собственно, Баюн мог нести любую чушь, его бы все равно стали слушать, потому что у него не мой рык устрашающий, а профессиональный, грамотно поставленный голос сказителя. Один его звук приковывал внимание и мог бы снять напряжение, однако кот предпочел воздействовать не только на чувства, но и на разум. Он потом перевел мне примерное содержание речи:
– Грешники и нечестивцы! Гордыня овладела вами! На что посягнули вы? На святое имя крестителей? Самозванцы! Дьявола принесли вы в душах своих! Дьявола готовы поселить в земле обетованной! Кайтесь, пока не поздно! – и далее в таком же духе.
Снимаю шляпу (в фигуральном смысле, конечно, для буквального сейчас обстановка неподходящая). Эффект поразительный, мне до такого далеко. Подтолкнуть людей к драке – это одно, а вот заставить прекратить безобразие – куда как труднее.
Португальцы притихли, затравленно озираясь. Сначала лица отражали только недоумение, потом – проблеск мысли. Если матросы и не поняли всего, то главное уловили. Солдаты же, люди дисциплинированные, а значит, церковь посещавшие гораздо чаще, и прониклись глубже. Про дворянина и священников уже не говорю.
Вот глаза португальцев увлажнились, по щекам побежали жгучие слезы раскаяния. Они зашевелились, отбрасывая оружие, помогая подняться раненым. Им было стыдно…
Я старался даже не дышать.
Думаю, у авантюры Баюна были все шансы на успех. Однако хвостатого оратора подвела увлеченность – ну, и доля тщеславия, наверное. Желая убедиться в достигнутых результатах, он высунулся из-за борта. И был замечен.
Говорят, самые импульсивные люди на свете – это сумасшедшие. Лично я склонен считать, что команда фанатичных португальцев с легкостью заткнет за пояс три-четыре «буйных» отделения. Хотя, если серьезно, дело тут отнюдь не в национальном характере, как убежденно заявлял потом Рудя, и не в религиозном мировоззрении, как бурчал кот. Чуть более горячая кровь и чуть более святая уверенность в своей исключительной правоте могут сопровождать подлость, но не создают ее.
Это уже что-то в самой натуре человеческой.
Как они набросились на Баюна!
Как счастливы были они, напуганные до чертиков и из-за своего испуга злые, как черти, обнаружив, что есть кого схватить и призвать к ответу! Как беспредельно было их счастье, когда они увидели, что их противник мал, и слаб, и неспособен дать сдачи…
Кота спасло то, что нападавшие сшиблись лбами над ним, как бодливые бараны. Он проскользнул сквозь частокол ног, вырвался на оперативный простор и кинулся ко мне:
– Чудо-юдо-о-о!
И тут я вскипел. Герои, блин, нашли супротивничка по силам! Что-то сдвинулось в душе, и окружающий мир вдруг отдалился от сознания и обрел нереальную четкость. Кажется, я даже видел движение воздушных потоков и слышал, как перекатывается галька на морском дне.
И где-то далеко, за горизонтом, пригрезилась волшебная черта, за которой море было другим, серым и тяжелым, вздымавшим пенные валы до низких туч.
Не могу толком объяснить, что произошло потом. Но все, привидевшееся мне, в тот короткий миг не было загадочным, все имело логику и смысл. И меня не удивило, когда между котом и его преследователями вознеслась стена песчаного шторма.
И когда берег встал на дыбы, когда содрогнулось дно морское, португальцев точно ветром сдуло – ветром, поднявшимся неожиданно мощно, пригнувшим верхушки пальм. Обезумевшие волны вмиг домчали шлюпки до каравелл, на которых метались ошеломленные вахтенные, готовясь к отплытию.
Ветер хлестал им в корму. Они едва успели поставить паруса – остров буквально вытолкнул их из своего теплого моря. И воцарилась тишина, по крайней мере, так показалось мне после буйства невиданной стихии.
Баюн, распластавшийся на песке, медленно встал и отряхнулся, взирая на меня как бы с опаской.
– Уже все? – уточнил он и закашлялся, отплевываясь.
– Все, – хрипло подтвердил я и тоже закашлялся, отплевываясь. Песку у меня в шерсти застряло пуда три. На языке примерно столько же.
Паруса каравелл уже исчезали в пронзительной синей дали.
– Спасибо, Чудо.
– Не за что. Идем, посмотрим, чего там Платон и Рудя притихли…
Все случившееся в тот день на берегу имело для меня большое значение. Во-первых, это была первая, если не считать авантюры Отто Цвейхорна, серьезная попытка проникновения людей на остров Радуги. Во-вторых, это было свидетельство того, что Заллус, хоть и наврал мне, но не во всем…
Не иначе как Рудю укусила какая-то португальская муха, завезенная каравеллами. Не поручусь, что именно из недавних событий так сильно повлияло на него, но когда мы полдничали под навесом во дворе терема и Платон нахваливал нас с Баюном, саксонец сидел тихо, а потом вдруг напустился на кота:
– Ты не имейт прав так поступайт.
– О чем ты, Отто?
– Ты сделаль нехорош. Ты говориль с португальцы так, будто ты есть Бог.
– Ну вот еще! С чего бы я, нормальный волшебный кот, стал претендовать на чужого бога? Мы, баюны, поклоняемся природе, для нас даже язычество – это чистой воды аллегория.
– Ты обманивайт! Ты показаль свой истин лицо! – патетически загремел фатерляндец. – Ты говориль об основы христианский вера! Язычник не иметь прав…
– Рудя, выпей чего-нибудь холодного, остынь, – насупившись, посоветовал кот.
– Я есть Рудольф!
– Ну и прекрасно! Только я не пойму, с чего такие наезды, в натуре?
Это он от меня нахватался. Честное слово, я не собирался никого учить современному лексикону! Пускай этим занимаются все герои книг – я, кстати, никогда не понимал их страсти засорять речь других эпох и пространств. Персонажи ранней фантастической традиции привносили в иномиры то, чем гордилась их родина – прогрессивное мышление, технические новшества. А литературный герой нашего времени привносит только собственный дурной вкус. Он обучает «дикарей» слегка приблатненному лексикону, подобно тому как детсадовец, разузнавший нехорошее слово, делится им со сверстниками. Замусоренная речь – единственный багаж, который он берет с собой в фантастическое путешествие. Больше ему нечем гордиться, больше нечем представить в гостях свою эпоху…
Хотя, наверное, я немного утрирую. Надеюсь, что утрирую.
И вообще, чья бы корова мычала…
Но я уже говорил, что Баюн – страстный филолог. Он обожает разбираться в средствах художественной выразительности и стремится постичь все, что услышит хотя бы краем своего вечно навостренного уха. Жутковато делается при мысли, что он кому-нибудь потом споет, например, об Илье Муромце, уснастив былину моими «неологизмами».
– Я есть фатерляндец, честний католик, и я невмочь терпеть такой обращений с брат-христиан!
Кот аж подпрыгнул:
– А что, по-твоему, я должен был делать? И почему, любопытно, ты сам не сделал чего-то получше?
– Рудольфий, наш Баюн просто обратился к пришлецам с теми словами, которые они могли понять, – вмешался Платон.
– И все равно, – прибег Рудя к самому несокрушимому аргументу.
– Платон прав, – согласился я. – Ничего другого португальцы бы и слушать не стали. А если ты считаешь, что я должен был методично отрывать всем головы, то почему не вышел и не помог? Тебя, дружище, уж не сердись, просто клинит от безделья…
Рудя покраснел и вдруг заявил:
– Тебе я теперь тоже не верить. Ты говориль, что не мочь колдовайт. А ты колдун!
– Нет, храбрый рыцарь, он всего лишь чудовище, – прозвучало рядом. – А вот я – колдун.
Сколько раз я рисовал в воображении нашу встречу! Казалось, только промелькни он в поле зрения – наброшусь, аки коршун на цыпленка, за глотку ухвачу, вцеплюсь мертвой хваткой – а там по обстоятельствам. Даже песню сочинил: «Ох, я его…».
Однако вот он пришел – а я не сорвался с места, не набросился, не схватил. Даже не привстал. Мои ребята тоже.
Заллус сидел на завалинке. Все в том же звездчатом облачении, с лицом решительно-безмятежным.
– Просто случилось то, чего и следовало ожидать, – продолжал он как ни в чем не бывало. – Возникла ситуация, когда часть магии острова, воплощенная в браслете, подчинилась Хранителю. Это означает, что Хранитель действительно готов защищать свой новый дом.
– Ты что, наблюдал за мной все это время? – спросил я, подразумевая сегодняшний день, но Заллус, видимо, понял по-своему.
– Если тебе нравится так думать…
– Совсем не нравится!
– Тогда не думай… – Он обезоруживающе улыбнулся и обвел нас взглядом. – Баюн! Любопытно видеть тебя здесь.
– Буду очень признателен, если ты не предпримешь попытки вернуть меня Черномору, – сказал кот. – Возможно, я не смогу этому воспрепятствовать, но считаю своим долгом предупредить, что буду царапаться и кусаться.
– Ни в коем случае! Это ваши с Черномором дела. Но если не секрет, что вы не поделили?
В голосе Баюна проскользнула горечь:
– Я думаю, ты знаешь, каких взглядов придерживается Черномор на проблему отношений между колдунами и говорящими котами? Скажи, если бы кто-то относился так же к тебе – ты бы счел, что все между вами… поделено справедливо?
– Ко мне относиться подобным образом не может никто. Это невозможно, а значит, не заслуживает обсуждения, – ответил колдун. – Но я тебя понимаю. Что ж, повторяю, это ваши с ним дела. Чудовище, представь мне своих сожителей.
– Эй, выбирай слова! – вспылил я. Меня не поняли – очевидно, в этом времени слово не имело оскорбительного значения. – Это мои товарищи по несчастью.
– По какому несчастью? – искренне изумился Заллус.
– Они, как и я, не могут выбраться с острова.
– Почему не могут? Ах, ну да… Вы плавали вместе? Чудовище, выход закрыт только для тебя. – Краем глаза я увидел, как переглядываются мои ребята. Заллус не удержался от смеха. – А чему вы, собственно, удивляетесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Дворянина услышали все. Горячие португальские парни, перепуганные до полусмерти, взялись искать следы ужасного невидимки. Ну если люди очень хотят что-то найти, то находят непременно. И мои следы находились – в таком количестве и в таких неожиданных местах, что оставалось только удивляться, как подобная орда незримых чудовищ вообще уместилась на острове.
В общем шуме терялся смех Руди в зарослях.
Может быть, для постороннего наблюдателя ситуация и впрямь выглядела комично. Лично мне, запертому в середине паникующей толпы, так не казалось. Меня пребольно кольнули чем-то в бок и отдавили лапу. Хвост я загодя прижал к груди. Да все бы ладно, но эти горячие парни уже всерьез рисковали перебить друг друга. Оно мне надо? Что я с грудой трупов буду делать? И вообще… Вообще, неприятно как-то…
Выбраться из толпы не удавалось. Наиболее возбужденным я стал развешивать плюхи – раскрытой ладонью, чтобы не скальпировать случайно. Но это только подзадорило всех. Уже и священники, отчаявшись изгнать меня молитвами, взялись за дубинки – и почему-то принялись целенаправленно гвоздить своих же спутников. Может, за время путешествия они личную неприязнь к экипажу стали испытывать, а может, решили, что я вселяюсь в матросов, и начали подготовку к массовому экзорцизму в спокойной обстановке?
Меня охватывало отчаяние. Ну Заллус, ну, скотина ты этакая – бросил меня, как на испытательном полигоне… Хотя что же я: испытатели все заранее просчитывают, учитывают, все условия оговаривают. А я прямо какой-то тест на выживание прохожу. Ну где, спрашивается, «спецсредства защиты», где хваленая магия? Что я тут сделать могу? Всем головы поотрывать?
Если бы Заллус предусматривал именно такой способ защиты острова, он бы точно меня не пригласил. В нашем мире у него был бы широчайший выбор цепных псов…
– Идиоты! – не выдержав, закричал я. – Ну сами же себя побьете сейчас!
Лучше бы молчал. Звуки «варварского» языка переполнили чашу ужаса. Кое-кто из матросов кинулся к шлюпкам, но отдельные медные лбы, в первую очередь дворянин и его солдаты, тотчас принялись избивать их – видимо, как предателей. Матросы, не будь дураки, стали защищаться.
С ближней каравеллы саданула пушка. Они-то там чего добиваются? А, наверное, холостыми палят, сигнализируют о чем-то.
Да ну их к черту, в конце-то концов! Теперь, когда взаимоистребление увлекло пришельцев больше, чем война с «легионом злых духов», я смог протолкаться на свободу. Дышать стало легко, но оборачиваться совершенно не хотелось.
И тут всеобщий гвалт перекрыл знакомый голос. Баюн! Я огляделся, но далеко не сразу приметил хвостатого миротворца. Конечно, не будучи в силах воспользоваться шапкой-невидимкой, он положился на собственные силы – неприметно подкрался и спрятался под бортом шлюпки, вытащенной на песок.
Вещал он на латыни, но худо-бедно его понимали все, тем более, слова были знакомыми, позаимствованными из проповедей (и где он их только наслушался?). Собственно, Баюн мог нести любую чушь, его бы все равно стали слушать, потому что у него не мой рык устрашающий, а профессиональный, грамотно поставленный голос сказителя. Один его звук приковывал внимание и мог бы снять напряжение, однако кот предпочел воздействовать не только на чувства, но и на разум. Он потом перевел мне примерное содержание речи:
– Грешники и нечестивцы! Гордыня овладела вами! На что посягнули вы? На святое имя крестителей? Самозванцы! Дьявола принесли вы в душах своих! Дьявола готовы поселить в земле обетованной! Кайтесь, пока не поздно! – и далее в таком же духе.
Снимаю шляпу (в фигуральном смысле, конечно, для буквального сейчас обстановка неподходящая). Эффект поразительный, мне до такого далеко. Подтолкнуть людей к драке – это одно, а вот заставить прекратить безобразие – куда как труднее.
Португальцы притихли, затравленно озираясь. Сначала лица отражали только недоумение, потом – проблеск мысли. Если матросы и не поняли всего, то главное уловили. Солдаты же, люди дисциплинированные, а значит, церковь посещавшие гораздо чаще, и прониклись глубже. Про дворянина и священников уже не говорю.
Вот глаза португальцев увлажнились, по щекам побежали жгучие слезы раскаяния. Они зашевелились, отбрасывая оружие, помогая подняться раненым. Им было стыдно…
Я старался даже не дышать.
Думаю, у авантюры Баюна были все шансы на успех. Однако хвостатого оратора подвела увлеченность – ну, и доля тщеславия, наверное. Желая убедиться в достигнутых результатах, он высунулся из-за борта. И был замечен.
Говорят, самые импульсивные люди на свете – это сумасшедшие. Лично я склонен считать, что команда фанатичных португальцев с легкостью заткнет за пояс три-четыре «буйных» отделения. Хотя, если серьезно, дело тут отнюдь не в национальном характере, как убежденно заявлял потом Рудя, и не в религиозном мировоззрении, как бурчал кот. Чуть более горячая кровь и чуть более святая уверенность в своей исключительной правоте могут сопровождать подлость, но не создают ее.
Это уже что-то в самой натуре человеческой.
Как они набросились на Баюна!
Как счастливы были они, напуганные до чертиков и из-за своего испуга злые, как черти, обнаружив, что есть кого схватить и призвать к ответу! Как беспредельно было их счастье, когда они увидели, что их противник мал, и слаб, и неспособен дать сдачи…
Кота спасло то, что нападавшие сшиблись лбами над ним, как бодливые бараны. Он проскользнул сквозь частокол ног, вырвался на оперативный простор и кинулся ко мне:
– Чудо-юдо-о-о!
И тут я вскипел. Герои, блин, нашли супротивничка по силам! Что-то сдвинулось в душе, и окружающий мир вдруг отдалился от сознания и обрел нереальную четкость. Кажется, я даже видел движение воздушных потоков и слышал, как перекатывается галька на морском дне.
И где-то далеко, за горизонтом, пригрезилась волшебная черта, за которой море было другим, серым и тяжелым, вздымавшим пенные валы до низких туч.
Не могу толком объяснить, что произошло потом. Но все, привидевшееся мне, в тот короткий миг не было загадочным, все имело логику и смысл. И меня не удивило, когда между котом и его преследователями вознеслась стена песчаного шторма.
И когда берег встал на дыбы, когда содрогнулось дно морское, португальцев точно ветром сдуло – ветром, поднявшимся неожиданно мощно, пригнувшим верхушки пальм. Обезумевшие волны вмиг домчали шлюпки до каравелл, на которых метались ошеломленные вахтенные, готовясь к отплытию.
Ветер хлестал им в корму. Они едва успели поставить паруса – остров буквально вытолкнул их из своего теплого моря. И воцарилась тишина, по крайней мере, так показалось мне после буйства невиданной стихии.
Баюн, распластавшийся на песке, медленно встал и отряхнулся, взирая на меня как бы с опаской.
– Уже все? – уточнил он и закашлялся, отплевываясь.
– Все, – хрипло подтвердил я и тоже закашлялся, отплевываясь. Песку у меня в шерсти застряло пуда три. На языке примерно столько же.
Паруса каравелл уже исчезали в пронзительной синей дали.
– Спасибо, Чудо.
– Не за что. Идем, посмотрим, чего там Платон и Рудя притихли…
Все случившееся в тот день на берегу имело для меня большое значение. Во-первых, это была первая, если не считать авантюры Отто Цвейхорна, серьезная попытка проникновения людей на остров Радуги. Во-вторых, это было свидетельство того, что Заллус, хоть и наврал мне, но не во всем…
Не иначе как Рудю укусила какая-то португальская муха, завезенная каравеллами. Не поручусь, что именно из недавних событий так сильно повлияло на него, но когда мы полдничали под навесом во дворе терема и Платон нахваливал нас с Баюном, саксонец сидел тихо, а потом вдруг напустился на кота:
– Ты не имейт прав так поступайт.
– О чем ты, Отто?
– Ты сделаль нехорош. Ты говориль с португальцы так, будто ты есть Бог.
– Ну вот еще! С чего бы я, нормальный волшебный кот, стал претендовать на чужого бога? Мы, баюны, поклоняемся природе, для нас даже язычество – это чистой воды аллегория.
– Ты обманивайт! Ты показаль свой истин лицо! – патетически загремел фатерляндец. – Ты говориль об основы христианский вера! Язычник не иметь прав…
– Рудя, выпей чего-нибудь холодного, остынь, – насупившись, посоветовал кот.
– Я есть Рудольф!
– Ну и прекрасно! Только я не пойму, с чего такие наезды, в натуре?
Это он от меня нахватался. Честное слово, я не собирался никого учить современному лексикону! Пускай этим занимаются все герои книг – я, кстати, никогда не понимал их страсти засорять речь других эпох и пространств. Персонажи ранней фантастической традиции привносили в иномиры то, чем гордилась их родина – прогрессивное мышление, технические новшества. А литературный герой нашего времени привносит только собственный дурной вкус. Он обучает «дикарей» слегка приблатненному лексикону, подобно тому как детсадовец, разузнавший нехорошее слово, делится им со сверстниками. Замусоренная речь – единственный багаж, который он берет с собой в фантастическое путешествие. Больше ему нечем гордиться, больше нечем представить в гостях свою эпоху…
Хотя, наверное, я немного утрирую. Надеюсь, что утрирую.
И вообще, чья бы корова мычала…
Но я уже говорил, что Баюн – страстный филолог. Он обожает разбираться в средствах художественной выразительности и стремится постичь все, что услышит хотя бы краем своего вечно навостренного уха. Жутковато делается при мысли, что он кому-нибудь потом споет, например, об Илье Муромце, уснастив былину моими «неологизмами».
– Я есть фатерляндец, честний католик, и я невмочь терпеть такой обращений с брат-христиан!
Кот аж подпрыгнул:
– А что, по-твоему, я должен был делать? И почему, любопытно, ты сам не сделал чего-то получше?
– Рудольфий, наш Баюн просто обратился к пришлецам с теми словами, которые они могли понять, – вмешался Платон.
– И все равно, – прибег Рудя к самому несокрушимому аргументу.
– Платон прав, – согласился я. – Ничего другого португальцы бы и слушать не стали. А если ты считаешь, что я должен был методично отрывать всем головы, то почему не вышел и не помог? Тебя, дружище, уж не сердись, просто клинит от безделья…
Рудя покраснел и вдруг заявил:
– Тебе я теперь тоже не верить. Ты говориль, что не мочь колдовайт. А ты колдун!
– Нет, храбрый рыцарь, он всего лишь чудовище, – прозвучало рядом. – А вот я – колдун.
Сколько раз я рисовал в воображении нашу встречу! Казалось, только промелькни он в поле зрения – наброшусь, аки коршун на цыпленка, за глотку ухвачу, вцеплюсь мертвой хваткой – а там по обстоятельствам. Даже песню сочинил: «Ох, я его…».
Однако вот он пришел – а я не сорвался с места, не набросился, не схватил. Даже не привстал. Мои ребята тоже.
Заллус сидел на завалинке. Все в том же звездчатом облачении, с лицом решительно-безмятежным.
– Просто случилось то, чего и следовало ожидать, – продолжал он как ни в чем не бывало. – Возникла ситуация, когда часть магии острова, воплощенная в браслете, подчинилась Хранителю. Это означает, что Хранитель действительно готов защищать свой новый дом.
– Ты что, наблюдал за мной все это время? – спросил я, подразумевая сегодняшний день, но Заллус, видимо, понял по-своему.
– Если тебе нравится так думать…
– Совсем не нравится!
– Тогда не думай… – Он обезоруживающе улыбнулся и обвел нас взглядом. – Баюн! Любопытно видеть тебя здесь.
– Буду очень признателен, если ты не предпримешь попытки вернуть меня Черномору, – сказал кот. – Возможно, я не смогу этому воспрепятствовать, но считаю своим долгом предупредить, что буду царапаться и кусаться.
– Ни в коем случае! Это ваши с Черномором дела. Но если не секрет, что вы не поделили?
В голосе Баюна проскользнула горечь:
– Я думаю, ты знаешь, каких взглядов придерживается Черномор на проблему отношений между колдунами и говорящими котами? Скажи, если бы кто-то относился так же к тебе – ты бы счел, что все между вами… поделено справедливо?
– Ко мне относиться подобным образом не может никто. Это невозможно, а значит, не заслуживает обсуждения, – ответил колдун. – Но я тебя понимаю. Что ж, повторяю, это ваши с ним дела. Чудовище, представь мне своих сожителей.
– Эй, выбирай слова! – вспылил я. Меня не поняли – очевидно, в этом времени слово не имело оскорбительного значения. – Это мои товарищи по несчастью.
– По какому несчастью? – искренне изумился Заллус.
– Они, как и я, не могут выбраться с острова.
– Почему не могут? Ах, ну да… Вы плавали вместе? Чудовище, выход закрыт только для тебя. – Краем глаза я увидел, как переглядываются мои ребята. Заллус не удержался от смеха. – А чему вы, собственно, удивляетесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57