..
– Отлично помнит, – с жаром подтвердил шотландец. – И надеется как-нибудь хорошенько его споткнуть… если выпадет удобный случай.
– Да, ошибся, признаю, – сказал Финтан. – Редкий случай злопамятности.
– Ну, так я теперь вроде как у вас в учении? – сурово уточнил Фингалл, который за весь последний месяц, как ни бился, ни на йоту не продвинулся в английском.
…Словом, у всех хватало дел к тому времени, когда в школу пришло распоряжение Министерства о закрытии школы.
* * *
Распоряжение о закрытии школы выглядело как обычная гербовая бумага с печатью. В ней не было сказано ни слова о Змейке, но, тем не менее, глаза всех здравомыслящих людей обратились немедленно на него. Он как раз стоял неподвижно под сводами галереи, поставив правую ногу на низенькую скамеечку. Вокруг суетились хлебопечки, которые снимали с него мерку для обуви.
– А теперь, Тарквиний, вы отчитаетесь на педсовете о вашей работе с комиссией, – ядовито сказал Курои. – Видимо, это была большая и трудная работа.
– Позвольте я лучше сделаю на заседании научный доклад на тему «Об умственной деятельности Курои, сына Дайре», – не менее учтиво ответил Змейк, снимая ногу со скамейки.
Начались крики. Вдруг, посреди всеобщей сумятицы, Мерлин хлопнул себя по лбу.
– Можете топтать меня ногами! – заявил он. – Ничего, что я старейший преподаватель школы, не стесняйтесь. Где только была моя голова! Ведь триста пятьдесят лет у меня вылетал из поля зрения один простой очевидный факт! Собираем педсовет. Через три дня, на заре, все как один, в тронном зале!.. То есть не в тронном, а в этом… где изразцы починки требуют… где гобелены пятьсот лет не стираны… ну, вы меня поняли. Ай-яй-яй, какой стыд!.. Тарквиний, но вы-то как могли?.. Ведь я-то считал вас образцом… всего на свете! Пойдемте, у меня к вам серьезный разговор. Вон там, за углом. Да, и то, что вы шьете обувь дорожную, – это очень правильно. Вот эта вот обувь вам очень скоро пригодится.
* * *
Таким образом внеочередной педсовет был назначен на 14 мая, старый праздник начала лета, – именно на тот день, когда профессор Курои традиционно сражался с чудовищем.
– И вы приходите, – настойчиво сказал Мерлин Курои. – Не беспокойтесь вы об этом вашем чудовище. Я найду кому его препоручить. Вы куда нужней на педсовете, поверьте мне.
Курои был очень доволен. Собственно, он догадывался, что на замену ему будет послан Гвин-ап-Нудд, который страдал от подобного же циклического мифа, только со своим собственным чудовищем ему приходилось встречаться каждый год в начале января. «Одним чудовищем больше, одним меньше… ну что, в самом деле, считаться по мелочам?» – пробурчал Курои и позволил Мерлину уладить это дело. Он и сам чувствовал, что предпочитает сидеть на педсовете, где будет разбираться предательство Змейка, чем тыкать в это время клинком в омерзительную пасть.
…Зловещим, но, по крайней мере, недвусмысленным знаком всем собравшимся показалось то, что Змейк на этот педсовет не пришел.
Мерлин, видя, что никто другой не берет слова, начал все-таки речь:
– Я вот хочу, кстати, сказать о Тарквинии. Привыкли чуть что все на Тарквиния вешать. Все время слышишь о нем какую-то ерунду: и Кромвелю-то он служил, и Лукрецию изнасиловал…
В дальнем углу завозился Морган:
– Э-э, позвольте… Лукрецию, если я не ошибаюсь, это все-таки не наш Тарквиний?.. – громким шепотом спросил он Финтана.
– Все мне как-то недосуг собраться с мыслями и положить конец этому безобразию, – продолжал Мерлин, повысив голос. – Триста лет уже это тянется! Нет, пора всем наконец узнать правду. Значит, так: несколько лет назад… то есть триста пятьдесят лет назад… как раз при короле Чарльзе… то есть нет, что я говорю? при Кромвеле… к нашей школе стали подбираться… враги. Ну, я врагов-то чую за версту. Одним словом, к тому времени, когда Кромвель отдал приказ закрыть нашу школу, я еще заранее говорю Тарквинию: «Тарквиний, голубчик, поезжайте-ка вы к этому Кромвелю… и нейтрализуйте его как-нибудь, ради Бога». А Кромвель в это время в Ирландии куролесил. Крушил там все.
– Но почему Тарквиний? – перебил Финтан.
– А потому Тарквиний, – вскипел Мерлин, – что он один из немногих, кто отнюдь не считает, что обстоятельства всегда обязаны складываться так, как тебе хочется. Он получил аристократическое воспитание, и он не изнежен, вот как некоторые. Да. О чем это я? Так вот, он присоединился к Кромвелю в Ирландии, там, под Дрохедом, и немножечко… напустил на него такую болезнь, с необычными симптомами. Что-то там у него холодело, руки, ноги… не помню. Словом, не в том суть. Далее он явился к нему… на бивуак и намекнул, что воздух в Ирландии нездоровый. Что делать ноги, мол, пора из Ирландии. И затем в Лондоне вылечил, ясное дело, эту напускную болезнь. Но у Кромвеля-то оказался еще целый букет разных болезней! И вот тут-то сработал наш план! Змейк предложил ему свои услуги лекаря с одним условием: он находится при Кромвеле, лечит там его, снимает приступы… а Кромвель оставляет в покое школу. Этот договор действовал до самой смерти милейшего Оливера…
– Пять лет, – подсказал Курои, так как Мерлин защелкал пальцами.
– Тарквиний говорил, что ему они показались за сорок, ну да не в этом суть, – сурово осадил его Мерлин. – Значит, он там его поддерживал в относительно приличной форме… А Кромвель-то еще все время норовил взбрыкнуть! У него ведь как? Утром обострение, к вечеру – рецидив!.. Это же железная выдержка нужна, железная!.. Какие шутки, Тарквиний говорил, что иногда Кромвель надоедал так, что он просто делал ему кровопускание, чтобы хоть немножко отдохнуть от него… Представляете, каково пришлось человеку? До чего тошно было? А к тому же правду-то мы всю скрывали долго, сначала потому что нельзя было, кругом же уши, а потом я и сам подзабыл немного, в чем эта правда-то состояла… ну и вот. Как услыхал, что бранят Тарквиния, – о, думаю, самое время. Вы не поверите, коллеги, но я своими ушами слышал сквозь замочную скважину… э-э… кхм… да… что Тарквиния обвиняют не в чем-нибудь, а в пособничестве англичанам в деле уничтожения школы! Как вам это нравится? Тарквиния, который, можно сказать, пожертвовал собой, точнее, пожертвовал-то им я, но ведь с какой пользой!.. Вот посидели бы там сами у Кромвеля, разом бы поняли, почем фунт лиха!.. Так вот, хочу сказать обо всех этих клеветнических слухах: я это все прекрасно вижу и намерен одним махом пресечь! С какой стати Змейк, который пять лет подряд присутствовал чуть ли не на всех публичных казнях и потом еще подписывал чуть ли не заключение о смерти ради того, чтобы школу НЕ закрывали, станет после этого сотрудничать с комиссией? Да протрите глаза! Ведь чуть какое-нибудь тонкое, щепетильное дело – и, кроме Тарквиния, его просто никому невозможно поручить. Все перезабудут, напутают, сболтнут Макферсону про Оссиана, да еще порекомендуют его как специалиста, из деликатности постесняются предложить Ричарду своего коня!.. Вот и теперь. Тарквиний опять взял на себя самую сложную и неприятную из всех задач – общение с англичанами. Ну, давайте теперь будем его за это травить! Тогда уж и меня заодно! Потому что не кто иной, как я, поручил ему это, а поручил я ему это потому, что только у него одного здесь мало-мальски приличный английский!..
В это мгновение открылась дверь, вошел Змейк, быстрым шагом пересек зал педсовета и бросил к ногам Курои окровавленную голову чудовища со словами:
– Ну, чудовище у вас еще ничего… довольно терпимое. По сравнению с вами, коллега.
У Курои отнялся дар речи.
– А, это вот Люций Тарквиний, – сообщил Мерлин так, как будто присутствующие не были с ним знакомы. – Я тут его, знаете… пока мы здесь с вами заседаем… словом, чтобы лишний раз не трепать ему нервы, отослал сражаться с чудовищем.
– Ну, сражаться – громко сказано, – спокойно заметил Змейк. – Одна небольшая инъекция и сражение – это все-таки разные вещи.
Финтан, кряхтя, тяжело встал с лавки, подошел к Змейку и молчаливо выполнил какой-то очень древний жест, по-видимому, извинения. Змейк этот жест, по-видимому, принял, во всяком случае, выполнил какой-то ответный жест, который вполне удовлетворил Финтана.
Мэлдун порывисто поднялся с места, за ним Морган, Орбилий и другие, и все окружили Змейка.
– А я-то думал, чего все так на Тарквиния косятся? Представляете, я-то сам ни о чем понятия не имел. Ну и история!.. Спросили бы у меня, я бы давно вам сказал, что он ни в чем не виноват, – раздался веселый голос Диона Хризостома.
Курои пошевелил ногой голову чудовища.
– Кстати, вынужден напомнить, коллеги, – донесся из толпы голос Змейка, – что, несмотря на то, что лично я, как было остроумнейше подмечено, в этом не виноват, над школой по-прежнему висит угроза закрытия.
– Заметьте, что, хотя общее отношение к Тарквинию изменилось, сам он не изменился нисколько, – с удовольствием сообщил Мерлин в дверях проспавшему весь педсовет Гвину-ап-Нудду.
* * *
В самый разгар четверга на пороге лаборатории, бывшей царством Змейка, возник немного выбитый из колеи великий чародей Курои и рассеянно открыл рот.
– Предупреждая ваш вопрос, дорогой коллега, – мягко среагировал Змейк, – в химической лаборатории никогда ничем НЕ ВОНЯЕТ .
– А, да, да, – спохватился Курои. – Я и забыл. Я, собственно, не только с этим вопросом…
– Минуту, – прервал его Змейк. – Горонви, сын Элери! Я сам не видел, но говорят, что у людей, которым из-за их небрежности оторвало руку или ногу взрывом, непосредственно после этого события почему-то всегда бывает очень удивленное лицо.
Горонви живо отставил колбу и стал смотреть тетрадь с записями.
– Да? – Змейк обернулся к Курои, сыну Дайре.
– Я тут… немного, возможно, погорячился, – сказал Курои громовым голосом. – Но я собираюсь извиниться так же громко, как и обвинял вас в разных пороках, Тарквиний.
– Так же громко не надо, – сказал Змейк. – Не стоит.
– А что все-таки за вещество так пахнет? – с изысканной вежливостью поинтересовался Курои.
– Тетрагидроксодиаквагексацианоферрат (III) бериллия, – сказал Змейк.
– Как вам удалось такое получить? – озадаченно буркнул Курои, понимая, что названо соединение достаточно незаурядное, точнее, что рядовое железо, будучи в своем уме, вряд ли могло столько всего к себе присоединить.
– Это я уговорил железо… по личной дружбе, – объяснил Змейк. – Простая любезность с его стороны.
– Честно говоря, ваши методы всегда вызывали у меня уважение.
– Честно говоря… собственно, я никогда этого и не скрывал, но просто как-то к слову не пришлось… ваши у меня тоже.
* * *
Мерлин в некотором недоумении рассматривал лондонскую бумагу, вертел ее так и сяк, но, как ни крути, получалось, что от него требовали школу закрыть.
Вскоре после появления этой недвусмысленной бумаги к Мерлину наведался советник Эванс. Он, испытывая крайнюю неловкость, намекнул директору, что, хотя сам-то он всей душой на их стороне, но как официальное лицо он просто вынужден задать вопрос: когда они освободят здание? Сам бы он ни в коем случае не спешил выселять их из этого здания, но дело в том, что его как главу городского совета торопят с ответом на очень сложный, скользкий и в какой-то мере даже чешуйчатый вопрос: что именно он намерен устроить в этом здании? Мерлин понимал беспокойство Эванса. Но ему было не до городских проблем. Одно он знал твердо: нельзя ничего говорить студентам, особенно младшим. Видимо, именно поэтому он собрал первый курс и довольно громко поведал им о происходящем.
– Но… ведь вы говорили… – растерялись девочки.
– Ведь вы сами говорили, – поддержал их Фингалл, – что закрыть школу у них пороху не хватит!..
– А кто думает, что учителю надо лизать ботинки и все, что он сказал, считать святой непреложной истиной, тот сильно ошибается, – с досадой проговорил Мерлин. – Это вообще ущербная очень позиция, – пояснил он. – Так вот, я к чему веду: вы готовы со своим спектаклем?
– Да, – твердо ответил Ллевелис.
– Чудно. Где вы собирались этот спектакль играть?
– Н-ну… там же, где репетировали, на школьной сцене.
– Черта лысого вы будете играть его на школьной сцене! Вы сыграете его под открытым небом, в городе, прямо на главной площади Кармартена!..
– Но… там нет занавеса! – ляпнул Ллевелис первое, что ему пришло в голову.
– Будет, – потирая лоб, ответил Мерлин.
– Но почему?..
– Потому что это наш последний шанс сказать вслух все то, что мы хотим сказать людям! – резюмировал Мерлин. – Потому что если мы уйдем, то мы уйдем с треском!..
* * *
Многие преподаватели толпились группками на западной галерее в ожидании конца перемены. Ллевелис всматривался в лицо Мак Кархи. Поймав его взгляд, Мак Кархи ответил улыбкой, по которой Ллевелис, если бы не знал, что все плохо, мог бы подумать, что все хорошо. Вообще преподаватели держались безупречно: как если бы никто из них и слыхом не слыхивал о том, что школа должна быть закрыта. Их теплые беседы между собой, – в том случае, если их могли слышать студенты, – носили лирический оттенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Отлично помнит, – с жаром подтвердил шотландец. – И надеется как-нибудь хорошенько его споткнуть… если выпадет удобный случай.
– Да, ошибся, признаю, – сказал Финтан. – Редкий случай злопамятности.
– Ну, так я теперь вроде как у вас в учении? – сурово уточнил Фингалл, который за весь последний месяц, как ни бился, ни на йоту не продвинулся в английском.
…Словом, у всех хватало дел к тому времени, когда в школу пришло распоряжение Министерства о закрытии школы.
* * *
Распоряжение о закрытии школы выглядело как обычная гербовая бумага с печатью. В ней не было сказано ни слова о Змейке, но, тем не менее, глаза всех здравомыслящих людей обратились немедленно на него. Он как раз стоял неподвижно под сводами галереи, поставив правую ногу на низенькую скамеечку. Вокруг суетились хлебопечки, которые снимали с него мерку для обуви.
– А теперь, Тарквиний, вы отчитаетесь на педсовете о вашей работе с комиссией, – ядовито сказал Курои. – Видимо, это была большая и трудная работа.
– Позвольте я лучше сделаю на заседании научный доклад на тему «Об умственной деятельности Курои, сына Дайре», – не менее учтиво ответил Змейк, снимая ногу со скамейки.
Начались крики. Вдруг, посреди всеобщей сумятицы, Мерлин хлопнул себя по лбу.
– Можете топтать меня ногами! – заявил он. – Ничего, что я старейший преподаватель школы, не стесняйтесь. Где только была моя голова! Ведь триста пятьдесят лет у меня вылетал из поля зрения один простой очевидный факт! Собираем педсовет. Через три дня, на заре, все как один, в тронном зале!.. То есть не в тронном, а в этом… где изразцы починки требуют… где гобелены пятьсот лет не стираны… ну, вы меня поняли. Ай-яй-яй, какой стыд!.. Тарквиний, но вы-то как могли?.. Ведь я-то считал вас образцом… всего на свете! Пойдемте, у меня к вам серьезный разговор. Вон там, за углом. Да, и то, что вы шьете обувь дорожную, – это очень правильно. Вот эта вот обувь вам очень скоро пригодится.
* * *
Таким образом внеочередной педсовет был назначен на 14 мая, старый праздник начала лета, – именно на тот день, когда профессор Курои традиционно сражался с чудовищем.
– И вы приходите, – настойчиво сказал Мерлин Курои. – Не беспокойтесь вы об этом вашем чудовище. Я найду кому его препоручить. Вы куда нужней на педсовете, поверьте мне.
Курои был очень доволен. Собственно, он догадывался, что на замену ему будет послан Гвин-ап-Нудд, который страдал от подобного же циклического мифа, только со своим собственным чудовищем ему приходилось встречаться каждый год в начале января. «Одним чудовищем больше, одним меньше… ну что, в самом деле, считаться по мелочам?» – пробурчал Курои и позволил Мерлину уладить это дело. Он и сам чувствовал, что предпочитает сидеть на педсовете, где будет разбираться предательство Змейка, чем тыкать в это время клинком в омерзительную пасть.
…Зловещим, но, по крайней мере, недвусмысленным знаком всем собравшимся показалось то, что Змейк на этот педсовет не пришел.
Мерлин, видя, что никто другой не берет слова, начал все-таки речь:
– Я вот хочу, кстати, сказать о Тарквинии. Привыкли чуть что все на Тарквиния вешать. Все время слышишь о нем какую-то ерунду: и Кромвелю-то он служил, и Лукрецию изнасиловал…
В дальнем углу завозился Морган:
– Э-э, позвольте… Лукрецию, если я не ошибаюсь, это все-таки не наш Тарквиний?.. – громким шепотом спросил он Финтана.
– Все мне как-то недосуг собраться с мыслями и положить конец этому безобразию, – продолжал Мерлин, повысив голос. – Триста лет уже это тянется! Нет, пора всем наконец узнать правду. Значит, так: несколько лет назад… то есть триста пятьдесят лет назад… как раз при короле Чарльзе… то есть нет, что я говорю? при Кромвеле… к нашей школе стали подбираться… враги. Ну, я врагов-то чую за версту. Одним словом, к тому времени, когда Кромвель отдал приказ закрыть нашу школу, я еще заранее говорю Тарквинию: «Тарквиний, голубчик, поезжайте-ка вы к этому Кромвелю… и нейтрализуйте его как-нибудь, ради Бога». А Кромвель в это время в Ирландии куролесил. Крушил там все.
– Но почему Тарквиний? – перебил Финтан.
– А потому Тарквиний, – вскипел Мерлин, – что он один из немногих, кто отнюдь не считает, что обстоятельства всегда обязаны складываться так, как тебе хочется. Он получил аристократическое воспитание, и он не изнежен, вот как некоторые. Да. О чем это я? Так вот, он присоединился к Кромвелю в Ирландии, там, под Дрохедом, и немножечко… напустил на него такую болезнь, с необычными симптомами. Что-то там у него холодело, руки, ноги… не помню. Словом, не в том суть. Далее он явился к нему… на бивуак и намекнул, что воздух в Ирландии нездоровый. Что делать ноги, мол, пора из Ирландии. И затем в Лондоне вылечил, ясное дело, эту напускную болезнь. Но у Кромвеля-то оказался еще целый букет разных болезней! И вот тут-то сработал наш план! Змейк предложил ему свои услуги лекаря с одним условием: он находится при Кромвеле, лечит там его, снимает приступы… а Кромвель оставляет в покое школу. Этот договор действовал до самой смерти милейшего Оливера…
– Пять лет, – подсказал Курои, так как Мерлин защелкал пальцами.
– Тарквиний говорил, что ему они показались за сорок, ну да не в этом суть, – сурово осадил его Мерлин. – Значит, он там его поддерживал в относительно приличной форме… А Кромвель-то еще все время норовил взбрыкнуть! У него ведь как? Утром обострение, к вечеру – рецидив!.. Это же железная выдержка нужна, железная!.. Какие шутки, Тарквиний говорил, что иногда Кромвель надоедал так, что он просто делал ему кровопускание, чтобы хоть немножко отдохнуть от него… Представляете, каково пришлось человеку? До чего тошно было? А к тому же правду-то мы всю скрывали долго, сначала потому что нельзя было, кругом же уши, а потом я и сам подзабыл немного, в чем эта правда-то состояла… ну и вот. Как услыхал, что бранят Тарквиния, – о, думаю, самое время. Вы не поверите, коллеги, но я своими ушами слышал сквозь замочную скважину… э-э… кхм… да… что Тарквиния обвиняют не в чем-нибудь, а в пособничестве англичанам в деле уничтожения школы! Как вам это нравится? Тарквиния, который, можно сказать, пожертвовал собой, точнее, пожертвовал-то им я, но ведь с какой пользой!.. Вот посидели бы там сами у Кромвеля, разом бы поняли, почем фунт лиха!.. Так вот, хочу сказать обо всех этих клеветнических слухах: я это все прекрасно вижу и намерен одним махом пресечь! С какой стати Змейк, который пять лет подряд присутствовал чуть ли не на всех публичных казнях и потом еще подписывал чуть ли не заключение о смерти ради того, чтобы школу НЕ закрывали, станет после этого сотрудничать с комиссией? Да протрите глаза! Ведь чуть какое-нибудь тонкое, щепетильное дело – и, кроме Тарквиния, его просто никому невозможно поручить. Все перезабудут, напутают, сболтнут Макферсону про Оссиана, да еще порекомендуют его как специалиста, из деликатности постесняются предложить Ричарду своего коня!.. Вот и теперь. Тарквиний опять взял на себя самую сложную и неприятную из всех задач – общение с англичанами. Ну, давайте теперь будем его за это травить! Тогда уж и меня заодно! Потому что не кто иной, как я, поручил ему это, а поручил я ему это потому, что только у него одного здесь мало-мальски приличный английский!..
В это мгновение открылась дверь, вошел Змейк, быстрым шагом пересек зал педсовета и бросил к ногам Курои окровавленную голову чудовища со словами:
– Ну, чудовище у вас еще ничего… довольно терпимое. По сравнению с вами, коллега.
У Курои отнялся дар речи.
– А, это вот Люций Тарквиний, – сообщил Мерлин так, как будто присутствующие не были с ним знакомы. – Я тут его, знаете… пока мы здесь с вами заседаем… словом, чтобы лишний раз не трепать ему нервы, отослал сражаться с чудовищем.
– Ну, сражаться – громко сказано, – спокойно заметил Змейк. – Одна небольшая инъекция и сражение – это все-таки разные вещи.
Финтан, кряхтя, тяжело встал с лавки, подошел к Змейку и молчаливо выполнил какой-то очень древний жест, по-видимому, извинения. Змейк этот жест, по-видимому, принял, во всяком случае, выполнил какой-то ответный жест, который вполне удовлетворил Финтана.
Мэлдун порывисто поднялся с места, за ним Морган, Орбилий и другие, и все окружили Змейка.
– А я-то думал, чего все так на Тарквиния косятся? Представляете, я-то сам ни о чем понятия не имел. Ну и история!.. Спросили бы у меня, я бы давно вам сказал, что он ни в чем не виноват, – раздался веселый голос Диона Хризостома.
Курои пошевелил ногой голову чудовища.
– Кстати, вынужден напомнить, коллеги, – донесся из толпы голос Змейка, – что, несмотря на то, что лично я, как было остроумнейше подмечено, в этом не виноват, над школой по-прежнему висит угроза закрытия.
– Заметьте, что, хотя общее отношение к Тарквинию изменилось, сам он не изменился нисколько, – с удовольствием сообщил Мерлин в дверях проспавшему весь педсовет Гвину-ап-Нудду.
* * *
В самый разгар четверга на пороге лаборатории, бывшей царством Змейка, возник немного выбитый из колеи великий чародей Курои и рассеянно открыл рот.
– Предупреждая ваш вопрос, дорогой коллега, – мягко среагировал Змейк, – в химической лаборатории никогда ничем НЕ ВОНЯЕТ .
– А, да, да, – спохватился Курои. – Я и забыл. Я, собственно, не только с этим вопросом…
– Минуту, – прервал его Змейк. – Горонви, сын Элери! Я сам не видел, но говорят, что у людей, которым из-за их небрежности оторвало руку или ногу взрывом, непосредственно после этого события почему-то всегда бывает очень удивленное лицо.
Горонви живо отставил колбу и стал смотреть тетрадь с записями.
– Да? – Змейк обернулся к Курои, сыну Дайре.
– Я тут… немного, возможно, погорячился, – сказал Курои громовым голосом. – Но я собираюсь извиниться так же громко, как и обвинял вас в разных пороках, Тарквиний.
– Так же громко не надо, – сказал Змейк. – Не стоит.
– А что все-таки за вещество так пахнет? – с изысканной вежливостью поинтересовался Курои.
– Тетрагидроксодиаквагексацианоферрат (III) бериллия, – сказал Змейк.
– Как вам удалось такое получить? – озадаченно буркнул Курои, понимая, что названо соединение достаточно незаурядное, точнее, что рядовое железо, будучи в своем уме, вряд ли могло столько всего к себе присоединить.
– Это я уговорил железо… по личной дружбе, – объяснил Змейк. – Простая любезность с его стороны.
– Честно говоря, ваши методы всегда вызывали у меня уважение.
– Честно говоря… собственно, я никогда этого и не скрывал, но просто как-то к слову не пришлось… ваши у меня тоже.
* * *
Мерлин в некотором недоумении рассматривал лондонскую бумагу, вертел ее так и сяк, но, как ни крути, получалось, что от него требовали школу закрыть.
Вскоре после появления этой недвусмысленной бумаги к Мерлину наведался советник Эванс. Он, испытывая крайнюю неловкость, намекнул директору, что, хотя сам-то он всей душой на их стороне, но как официальное лицо он просто вынужден задать вопрос: когда они освободят здание? Сам бы он ни в коем случае не спешил выселять их из этого здания, но дело в том, что его как главу городского совета торопят с ответом на очень сложный, скользкий и в какой-то мере даже чешуйчатый вопрос: что именно он намерен устроить в этом здании? Мерлин понимал беспокойство Эванса. Но ему было не до городских проблем. Одно он знал твердо: нельзя ничего говорить студентам, особенно младшим. Видимо, именно поэтому он собрал первый курс и довольно громко поведал им о происходящем.
– Но… ведь вы говорили… – растерялись девочки.
– Ведь вы сами говорили, – поддержал их Фингалл, – что закрыть школу у них пороху не хватит!..
– А кто думает, что учителю надо лизать ботинки и все, что он сказал, считать святой непреложной истиной, тот сильно ошибается, – с досадой проговорил Мерлин. – Это вообще ущербная очень позиция, – пояснил он. – Так вот, я к чему веду: вы готовы со своим спектаклем?
– Да, – твердо ответил Ллевелис.
– Чудно. Где вы собирались этот спектакль играть?
– Н-ну… там же, где репетировали, на школьной сцене.
– Черта лысого вы будете играть его на школьной сцене! Вы сыграете его под открытым небом, в городе, прямо на главной площади Кармартена!..
– Но… там нет занавеса! – ляпнул Ллевелис первое, что ему пришло в голову.
– Будет, – потирая лоб, ответил Мерлин.
– Но почему?..
– Потому что это наш последний шанс сказать вслух все то, что мы хотим сказать людям! – резюмировал Мерлин. – Потому что если мы уйдем, то мы уйдем с треском!..
* * *
Многие преподаватели толпились группками на западной галерее в ожидании конца перемены. Ллевелис всматривался в лицо Мак Кархи. Поймав его взгляд, Мак Кархи ответил улыбкой, по которой Ллевелис, если бы не знал, что все плохо, мог бы подумать, что все хорошо. Вообще преподаватели держались безупречно: как если бы никто из них и слыхом не слыхивал о том, что школа должна быть закрыта. Их теплые беседы между собой, – в том случае, если их могли слышать студенты, – носили лирический оттенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60