Зал, к удивлению Мерлина, уже был полон хлопочущими и щебечущими хлебопечками от пола до потолка. Его именная тряпка, которой он пугал нерадивых учеников, проехалась ему по ноге и клацнула на него зубами. «Главное – никаких особенных затей, – распорядился Мерлин, ретируясь. – Пирожки с брусникой, восковые свечи… Рождество – это то редкое время, когда чудеса совершаются сами собой. А вот пыль с этого канделябра сотрите». И он, замотавшись поплотнее в плед, ушел договариваться со сварливой елью, росшей в Северной четверти и каждое Рождество начинавшей бубнить, что в ее возрасте наряжаться уже неприлично.
…Когда Мерлин через три часа снова заглянул на встречу со святым, Брендан уже разошелся как следует и со всеми ухватками старого морского волка рассказывал:
– …И вот к западу от острова Говорящих Птиц в океане, на мелководье, мы услышали колокола. Мы удивились, бросили якорь. Кругом ничего не видно. Погода чудная, солнечная, волны голубые, белая пена вокруг корабля, тишина. И вот в этой тишине мы слышим колокола, потом какие-то крики, голоса, и некоторые голоса вроде знакомые. Все как один слышали это. Только через час мы выбрали якорь и, удивляясь, поплыли дальше по курсу. Так вот: когда через полгода мы вернулись в Трали, откуда отплыли год назад, оказалось, что в тот самый день посреди городской площади прямо с неба, из облака, опустился якорь и лег перед дверями собора. Вокруг, конечно, собрался народ, все шумели, обсуждали, к чему это знамение. И колокола в тот день звонили, потому что был праздник святой Бригитты. Через час якорь пошевелился и вознесся в облака. Ну, и может ли кто из вас объяснить такое загадочное явление?
– Я могу объяснить вам это явление, хоть три раза, – запальчиво среагировал Мэлдун. – Я вам уже объяснял. На 15 градусе западной долготы…
– Ну-ну, Мэлдун, потом приведете свои научные доводы, – встрял Мерлин. – Не делайте из рождественской вечеринки ученый диспут. Вот оно, различие старшей и младшей школ: одни оставляют место в этом мире для чудес, другие же – ни в какую. Сам я как старая кочерыжка склоняюсь, конечно, к первой, но и вторая, признаюсь, бывает, прижимает к стенке.
И Мерлин, покряхтывая, ушел переодеться в одежду поприличнее.
* * *
В школе царила предрождественская суматоха и оживление. Во дворе Северной четверти разожгли круг из костров, которые Мак Кархи называл «посадочными огнями». Над стенами школы взлетали запускаемые в Кармартене фейерверки. В сумерках все собрались в зале для танцев, однако музыки не было, поэтому все просто любовались друг другом.
…Когда смиренный Сюань-цзан во второй раз выиграл у озадаченного Финтана партию в фидхелл, послышались шаги, похожие на отдаленный бой индейского барабана, закачались дубовые люстры, мигнули свечи, и в зал, чуть нагнувшись, вошла Лютгарда, которая вернулась с ФПК. Она была укутана в клетчатую шерстяную шаль, и снег лежал у нее на плечах, как на вершине горы. Лютгарда приветствовала всех басом, уселась на каменную скамью и стала развязывать башмаки. Старшие студенты с радостным гиканьем потащили эти башмаки через весь зал к камину, чтобы поставить на просушку. Младшие в благоговейном страхе столпились вокруг Лютгарды, которая немедленно раздала всем подарки: вынув из-за пазухи целую пригоршню обкатанных морем камешков – черный базальт, голубой кремень, змеевик, – она щедро рассовала их в руки ученикам, прибавив: «Гостинец из Исландии. Берите, берите, это очень вку…», – тут Лютгарда спохватилась, смутилась и поправилась: «Это на память».
В ночь накануне Рождества испокон века случается семь чудес, и не было года, чтобы они не случились. С появлением в небе первой звезды вода во всех колодцах на одну минуту превращается в вино, и нужно успеть его зачерпнуть. Поэтому когда Мерлин вбежал в зал очертя голову, младшие ученики мигом повскакали с мест.
– Марш, марш, бегом, – скомандовал Мерлин, – захватите какие-нибудь ковшики или что-нибудь, на худой конец, можно зачерпывать и рукой, только чистой, да смотрите не переусердствуйте. По преданию, это вино должно сообщать вам, бездельникам, мудрость, расторопность и не помню, что еще, но по моим личным наблюдениям, оно довольно сильно кружит голову.
Брюзжание директора никто не дослушал. В школе было три колодца, и вокруг каждого из них столпились ученики и учителя вперемешку с хлебопечками. Подошли даже каприкорны. Перегнувшись через край колодца перед домом Финтана, Ллевелис увидел, как вода темнеет до цвета вина, и почувствовал запах, как из погребов Винной башни.
– Ум-м… Да!.. Учтите, через минуту оно опять превратится в воду, – сказал Мерлин, утирая губы.
Ллевелис быстро плеснул вина себе в рот и, не теряя времени, наполнил несколько черпачков, протянутых ему хлебопечками, походную фляжку Мэлдуна и чайник скромно стоявшего в стороне и удивлявшегося Сюань-цзана. Рядом с ними святой Коллен погрузил в колодец Грааль, придерживая его за одно ухо. Рианнон, выбежавшая во двор безо всякой посуды, весело смущаясь, отхлебнула из рога Зигфрида.
Гвидион, которого чудо застало у колодца в Северной четверти, набрал вина в сложенные ладони, сделал пару глотков, вытер рот рукавом и напоил из рук подталкивавших его носами каприкорнов. Потом он огляделся и, увидев смуглого, восточного вида преподавателя медицины, имени которого он не помнил, деликатно стоявшего поодаль, взял у него из рук пиалу, наполнил и вернул, пробормотав с почтением: «Бисмилляхи ррахмани ррахим», – единственное известное ему арабское выражение, значения которого он хотя и не знал, но крепко надеялся, что оно годится для всех случаев жизни. На лице замкнутого и всегда корректного восточного медика мелькнула улыбка. Гвидион почувствовал, что допустил какую-то промашку, но не стал докапываться, в чем дело; в действительности промашка заключалась в том, что его собеседник был шумером. Мак Кехт чокнулся со Змейком какой-то лабораторной посудой. Миниатюрный доктор Итарнан свернул себе бокал из виноградного листа. В кубке Лютгарды отразилась луна и несколько незначительных созвездий.
Возле колодца в Южной четверти, как можно было предположить, царила вакханалия, душой которой был Дион Хризостом.
Мерлин потирал лоб: рождественские чудеса только начинались. Под гобеленом, изображающим похищение коров Регамны, святой Брендан в двух словах объяснял Сюань-цзану, кто такой Иисус Христос.
Стайка учеников и учениц окружила Мак Кехта.
– Доктор Диан, а вы не пойдете с нами?
– Смотря зачем, – осторожно ответил Мак Кехт.
– В ночь под Рождество на снегу расцветают синие цветы. Они указывают путь к волшебному кладу. Некоторые находят чудесное оружие, не предназначенное для войны, и все такое.
– Оружие не для войны? – переспросил Мак Кехт. – А для чего же?
– Меч, который не наносит, а исцеляет раны, – объяснила Финвен. – Пойдемте?
– Бог ты мой! А я все скальпелем, по старинке, – он улыбнулся и позволил вывести себя на лестницу. – Я плохо знаю ваши валлийские обычаи, – признался он. – Все, видимо, думают, что я их знаю, и никому в голову не приходит просветить меня.
– О! – сказали ученики, и драгоценные сведения посыпались из них, как из дырявого мешка.
– Роза, сорванная в ночь летнего солнцестояния и засушенная за домашним алтарем, в ночь под Рождество опять становится свежей, как будто ее только что сорвали, – сказала Гвенллиан.
– В рождественскую ночь эльфы служат мессу на дне заброшенных угольных шахт, – сказал Бервин.
– Прабабушка говорила, что иногда на конюшне в рождественскую ночь появляется сказочной красоты белый конь и принимается есть овес у лошадей. Если его не прогонять, в доме будет достаток весь год, – вспомнил Ллевелис.
– У нас принято наблюдать за тенями на стене, пока в очаге горит рождественское полено. Если долго всматриваться, по движению теней можно предсказать будущее, – сказала Финвен.
– Еще на Рождество устраивают венчание деревьев…
– Хватит, хватит! – расхохотался Мак Кехт. – Для такого профана, как я, на первый раз вполне достаточно.
Послушай доктор своих учеников подольше, возможно, это принесло бы ему пользу. Он мог бы услышать, что если валлийская девушка в канун Рождества трижды три раза обойдет задом наперед с закрытыми глазами вокруг грушевого дерева и резко обернется, она увидит своего суженого.
Снаружи все быстро растеряли друг друга в сумерках. Доктор Мак Кехт, нагибаясь за расцветшими на снегу синими цветами, добрел до какого-то дерева. Вокруг дерева задом наперед, осторожно вытаскивая башмачки из снега, шла Рианнон. «Naw!» – сказала она, обернулась и уперлась ладонями в грудь Мак Кехту. Доктор Рианнон захлебнулась морозным воздухом. Придя в себя, она минуты две честила Мак Кехта на все лады, а доктор, не в силах понять, чем же он провинился, покорно принимал эту бурю и только робко убеждал ее сойти со снега, чтобы не простудиться.
– На что вам четыре цветка? Несете их куда-нибудь? На погост? – запальчиво осведомилась Рианнон.
– Они указывают путь к кладу, – растерянно ответил Мак Кехт. – Я как врач запрещаю вам дольше стоять на снегу в мокрой обуви и в таком открытом платье.
Спрятавшийся за каменной изгородью Ллевелис хихикнул.
За час до полуночи в Северной четверти по наущению Мерлина начали наряжать елку. Архивариус Хлодвиг, действуя изогнутым клювом и осторожно помогая себе когтистой лапой, укрепил на верхушке звезду. Мерлин распоряжался:
– Золоченые орехи и ангелочков тащите сюда. Сосульку не расколотите. А это бросьте. Нечего спички переводить. Свечи зажгутся в полночь сами собой от лунных лучей. Рождество все-таки, а не какой-нибудь там… юбилей бракосочетания королевы.
В полночь начали бить часы на всех башнях Кармартена, с неба протянулись лунные лучи, свечи на елке вспыхнули белым пламенем, и все, кто собирался в эту ночь танцевать, не жалея подметок, радостно выдохнули, потому что из каминов и печей наконец-то раздалась музыка. На Рождество музыка всегда доносится из каминных труб, а каминов в Кармартене сколько угодно; с незапамятных времен в нее вступают самые разные инструменты, а мелодии слышатся сплошь танцевальные. Только чтобы танцевать под эту музыку, нужно знать старинные танцы, потому что музыка печных каминов и труб меняется куда медленнее, чем мир вокруг нее, и сохраняет мелодии довольно раннего времени.
Первые танцы были настолько старинные, что их знали и могли исполнить всего несколько человек. Для первого танца составилось только четыре пары: с мест поднялись в большинстве своем преподаватели несусветных древностей, и из них Гвидиону были знакомы только двое. Сперва на середину вышел Курои, возраст которого подошел к тридцати годам и который выглядел великолепно; в третью пару, к восхищению первокурсников, встал Мак Кехт. Мелодии переходили от старинных танцев к более поздним; у людей молодых по возрасту не было выхода, кроме как дождаться такого танца, который был бы им известен. Гвидион завороженно смотрел на происходящее, обещая себе включиться в средневековые кароли; как бы там ни было, описание каролей он, по крайней мере, читал в поеденных молью трактатах, и ему случалось мельком видеть их там, куда его отправлял Курои. Мак Кехт танцевал божественно. Он взлетал, как коршун, в положенном пируэте, за ним взлетал его плащ, затем – волосы; лицо его все время было обращено к партнерше, в рыцарском сосредоточении на ней, даже если танец был настолько быстрым, что не позволял обмениваться словами. После нескольких сумасшедших ирландских танцев, втянувших в себя половину педагогического коллектива, Мак Кехт, достойным образом поддержав честь старшего поколения, позволил себе присесть у стены.
– Отчего вы не танцуете, Морган? – спросил он профессора искусства забвения.
– О, я дождусь мелодий XVI века, – смущенно отвечал Морган-ап-Керриг. – Вы знаете, в XVI веке существовало два популярных валлийских танца, один назывался «Начало мира», другой – «Моя женушка настоит на своем».
– Это сочетание не лишено философской глубины, – отметил Мак Кехт. – Скажите, Морган, зачем бы, на ваш взгляд, женщине обходить в рождественскую ночь вокруг дерева задом наперед?
– Гм, – отвечал с легким удивлением Морган-ап-Керриг, – замужней женщине вроде бы незачем.
Так Диан Мак Кехт второй раз за вечер испытал острое ощущение несостоятельности оттого, что не родился валлийцем.
Он тяжело поднялся и с первыми аккордами нового танца направился к Рианнон, и колебания его одежды создавали легкий ветерок.
– Сегодня, в ночь Рождества, ради Спасителя, ведь вы не откажете мне в танце, Рианнон?.. В конце концов, лишь по вашей воле я пребываю в неловком положении старого пня, у которого внезапно спросили, какими он прежде цвел цветами, – сказал он, предлагая ей руку. – Когда ты просто вышел из репродуктивного возраста и сверх того умер, это еще ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
…Когда Мерлин через три часа снова заглянул на встречу со святым, Брендан уже разошелся как следует и со всеми ухватками старого морского волка рассказывал:
– …И вот к западу от острова Говорящих Птиц в океане, на мелководье, мы услышали колокола. Мы удивились, бросили якорь. Кругом ничего не видно. Погода чудная, солнечная, волны голубые, белая пена вокруг корабля, тишина. И вот в этой тишине мы слышим колокола, потом какие-то крики, голоса, и некоторые голоса вроде знакомые. Все как один слышали это. Только через час мы выбрали якорь и, удивляясь, поплыли дальше по курсу. Так вот: когда через полгода мы вернулись в Трали, откуда отплыли год назад, оказалось, что в тот самый день посреди городской площади прямо с неба, из облака, опустился якорь и лег перед дверями собора. Вокруг, конечно, собрался народ, все шумели, обсуждали, к чему это знамение. И колокола в тот день звонили, потому что был праздник святой Бригитты. Через час якорь пошевелился и вознесся в облака. Ну, и может ли кто из вас объяснить такое загадочное явление?
– Я могу объяснить вам это явление, хоть три раза, – запальчиво среагировал Мэлдун. – Я вам уже объяснял. На 15 градусе западной долготы…
– Ну-ну, Мэлдун, потом приведете свои научные доводы, – встрял Мерлин. – Не делайте из рождественской вечеринки ученый диспут. Вот оно, различие старшей и младшей школ: одни оставляют место в этом мире для чудес, другие же – ни в какую. Сам я как старая кочерыжка склоняюсь, конечно, к первой, но и вторая, признаюсь, бывает, прижимает к стенке.
И Мерлин, покряхтывая, ушел переодеться в одежду поприличнее.
* * *
В школе царила предрождественская суматоха и оживление. Во дворе Северной четверти разожгли круг из костров, которые Мак Кархи называл «посадочными огнями». Над стенами школы взлетали запускаемые в Кармартене фейерверки. В сумерках все собрались в зале для танцев, однако музыки не было, поэтому все просто любовались друг другом.
…Когда смиренный Сюань-цзан во второй раз выиграл у озадаченного Финтана партию в фидхелл, послышались шаги, похожие на отдаленный бой индейского барабана, закачались дубовые люстры, мигнули свечи, и в зал, чуть нагнувшись, вошла Лютгарда, которая вернулась с ФПК. Она была укутана в клетчатую шерстяную шаль, и снег лежал у нее на плечах, как на вершине горы. Лютгарда приветствовала всех басом, уселась на каменную скамью и стала развязывать башмаки. Старшие студенты с радостным гиканьем потащили эти башмаки через весь зал к камину, чтобы поставить на просушку. Младшие в благоговейном страхе столпились вокруг Лютгарды, которая немедленно раздала всем подарки: вынув из-за пазухи целую пригоршню обкатанных морем камешков – черный базальт, голубой кремень, змеевик, – она щедро рассовала их в руки ученикам, прибавив: «Гостинец из Исландии. Берите, берите, это очень вку…», – тут Лютгарда спохватилась, смутилась и поправилась: «Это на память».
В ночь накануне Рождества испокон века случается семь чудес, и не было года, чтобы они не случились. С появлением в небе первой звезды вода во всех колодцах на одну минуту превращается в вино, и нужно успеть его зачерпнуть. Поэтому когда Мерлин вбежал в зал очертя голову, младшие ученики мигом повскакали с мест.
– Марш, марш, бегом, – скомандовал Мерлин, – захватите какие-нибудь ковшики или что-нибудь, на худой конец, можно зачерпывать и рукой, только чистой, да смотрите не переусердствуйте. По преданию, это вино должно сообщать вам, бездельникам, мудрость, расторопность и не помню, что еще, но по моим личным наблюдениям, оно довольно сильно кружит голову.
Брюзжание директора никто не дослушал. В школе было три колодца, и вокруг каждого из них столпились ученики и учителя вперемешку с хлебопечками. Подошли даже каприкорны. Перегнувшись через край колодца перед домом Финтана, Ллевелис увидел, как вода темнеет до цвета вина, и почувствовал запах, как из погребов Винной башни.
– Ум-м… Да!.. Учтите, через минуту оно опять превратится в воду, – сказал Мерлин, утирая губы.
Ллевелис быстро плеснул вина себе в рот и, не теряя времени, наполнил несколько черпачков, протянутых ему хлебопечками, походную фляжку Мэлдуна и чайник скромно стоявшего в стороне и удивлявшегося Сюань-цзана. Рядом с ними святой Коллен погрузил в колодец Грааль, придерживая его за одно ухо. Рианнон, выбежавшая во двор безо всякой посуды, весело смущаясь, отхлебнула из рога Зигфрида.
Гвидион, которого чудо застало у колодца в Северной четверти, набрал вина в сложенные ладони, сделал пару глотков, вытер рот рукавом и напоил из рук подталкивавших его носами каприкорнов. Потом он огляделся и, увидев смуглого, восточного вида преподавателя медицины, имени которого он не помнил, деликатно стоявшего поодаль, взял у него из рук пиалу, наполнил и вернул, пробормотав с почтением: «Бисмилляхи ррахмани ррахим», – единственное известное ему арабское выражение, значения которого он хотя и не знал, но крепко надеялся, что оно годится для всех случаев жизни. На лице замкнутого и всегда корректного восточного медика мелькнула улыбка. Гвидион почувствовал, что допустил какую-то промашку, но не стал докапываться, в чем дело; в действительности промашка заключалась в том, что его собеседник был шумером. Мак Кехт чокнулся со Змейком какой-то лабораторной посудой. Миниатюрный доктор Итарнан свернул себе бокал из виноградного листа. В кубке Лютгарды отразилась луна и несколько незначительных созвездий.
Возле колодца в Южной четверти, как можно было предположить, царила вакханалия, душой которой был Дион Хризостом.
Мерлин потирал лоб: рождественские чудеса только начинались. Под гобеленом, изображающим похищение коров Регамны, святой Брендан в двух словах объяснял Сюань-цзану, кто такой Иисус Христос.
Стайка учеников и учениц окружила Мак Кехта.
– Доктор Диан, а вы не пойдете с нами?
– Смотря зачем, – осторожно ответил Мак Кехт.
– В ночь под Рождество на снегу расцветают синие цветы. Они указывают путь к волшебному кладу. Некоторые находят чудесное оружие, не предназначенное для войны, и все такое.
– Оружие не для войны? – переспросил Мак Кехт. – А для чего же?
– Меч, который не наносит, а исцеляет раны, – объяснила Финвен. – Пойдемте?
– Бог ты мой! А я все скальпелем, по старинке, – он улыбнулся и позволил вывести себя на лестницу. – Я плохо знаю ваши валлийские обычаи, – признался он. – Все, видимо, думают, что я их знаю, и никому в голову не приходит просветить меня.
– О! – сказали ученики, и драгоценные сведения посыпались из них, как из дырявого мешка.
– Роза, сорванная в ночь летнего солнцестояния и засушенная за домашним алтарем, в ночь под Рождество опять становится свежей, как будто ее только что сорвали, – сказала Гвенллиан.
– В рождественскую ночь эльфы служат мессу на дне заброшенных угольных шахт, – сказал Бервин.
– Прабабушка говорила, что иногда на конюшне в рождественскую ночь появляется сказочной красоты белый конь и принимается есть овес у лошадей. Если его не прогонять, в доме будет достаток весь год, – вспомнил Ллевелис.
– У нас принято наблюдать за тенями на стене, пока в очаге горит рождественское полено. Если долго всматриваться, по движению теней можно предсказать будущее, – сказала Финвен.
– Еще на Рождество устраивают венчание деревьев…
– Хватит, хватит! – расхохотался Мак Кехт. – Для такого профана, как я, на первый раз вполне достаточно.
Послушай доктор своих учеников подольше, возможно, это принесло бы ему пользу. Он мог бы услышать, что если валлийская девушка в канун Рождества трижды три раза обойдет задом наперед с закрытыми глазами вокруг грушевого дерева и резко обернется, она увидит своего суженого.
Снаружи все быстро растеряли друг друга в сумерках. Доктор Мак Кехт, нагибаясь за расцветшими на снегу синими цветами, добрел до какого-то дерева. Вокруг дерева задом наперед, осторожно вытаскивая башмачки из снега, шла Рианнон. «Naw!» – сказала она, обернулась и уперлась ладонями в грудь Мак Кехту. Доктор Рианнон захлебнулась морозным воздухом. Придя в себя, она минуты две честила Мак Кехта на все лады, а доктор, не в силах понять, чем же он провинился, покорно принимал эту бурю и только робко убеждал ее сойти со снега, чтобы не простудиться.
– На что вам четыре цветка? Несете их куда-нибудь? На погост? – запальчиво осведомилась Рианнон.
– Они указывают путь к кладу, – растерянно ответил Мак Кехт. – Я как врач запрещаю вам дольше стоять на снегу в мокрой обуви и в таком открытом платье.
Спрятавшийся за каменной изгородью Ллевелис хихикнул.
За час до полуночи в Северной четверти по наущению Мерлина начали наряжать елку. Архивариус Хлодвиг, действуя изогнутым клювом и осторожно помогая себе когтистой лапой, укрепил на верхушке звезду. Мерлин распоряжался:
– Золоченые орехи и ангелочков тащите сюда. Сосульку не расколотите. А это бросьте. Нечего спички переводить. Свечи зажгутся в полночь сами собой от лунных лучей. Рождество все-таки, а не какой-нибудь там… юбилей бракосочетания королевы.
В полночь начали бить часы на всех башнях Кармартена, с неба протянулись лунные лучи, свечи на елке вспыхнули белым пламенем, и все, кто собирался в эту ночь танцевать, не жалея подметок, радостно выдохнули, потому что из каминов и печей наконец-то раздалась музыка. На Рождество музыка всегда доносится из каминных труб, а каминов в Кармартене сколько угодно; с незапамятных времен в нее вступают самые разные инструменты, а мелодии слышатся сплошь танцевальные. Только чтобы танцевать под эту музыку, нужно знать старинные танцы, потому что музыка печных каминов и труб меняется куда медленнее, чем мир вокруг нее, и сохраняет мелодии довольно раннего времени.
Первые танцы были настолько старинные, что их знали и могли исполнить всего несколько человек. Для первого танца составилось только четыре пары: с мест поднялись в большинстве своем преподаватели несусветных древностей, и из них Гвидиону были знакомы только двое. Сперва на середину вышел Курои, возраст которого подошел к тридцати годам и который выглядел великолепно; в третью пару, к восхищению первокурсников, встал Мак Кехт. Мелодии переходили от старинных танцев к более поздним; у людей молодых по возрасту не было выхода, кроме как дождаться такого танца, который был бы им известен. Гвидион завороженно смотрел на происходящее, обещая себе включиться в средневековые кароли; как бы там ни было, описание каролей он, по крайней мере, читал в поеденных молью трактатах, и ему случалось мельком видеть их там, куда его отправлял Курои. Мак Кехт танцевал божественно. Он взлетал, как коршун, в положенном пируэте, за ним взлетал его плащ, затем – волосы; лицо его все время было обращено к партнерше, в рыцарском сосредоточении на ней, даже если танец был настолько быстрым, что не позволял обмениваться словами. После нескольких сумасшедших ирландских танцев, втянувших в себя половину педагогического коллектива, Мак Кехт, достойным образом поддержав честь старшего поколения, позволил себе присесть у стены.
– Отчего вы не танцуете, Морган? – спросил он профессора искусства забвения.
– О, я дождусь мелодий XVI века, – смущенно отвечал Морган-ап-Керриг. – Вы знаете, в XVI веке существовало два популярных валлийских танца, один назывался «Начало мира», другой – «Моя женушка настоит на своем».
– Это сочетание не лишено философской глубины, – отметил Мак Кехт. – Скажите, Морган, зачем бы, на ваш взгляд, женщине обходить в рождественскую ночь вокруг дерева задом наперед?
– Гм, – отвечал с легким удивлением Морган-ап-Керриг, – замужней женщине вроде бы незачем.
Так Диан Мак Кехт второй раз за вечер испытал острое ощущение несостоятельности оттого, что не родился валлийцем.
Он тяжело поднялся и с первыми аккордами нового танца направился к Рианнон, и колебания его одежды создавали легкий ветерок.
– Сегодня, в ночь Рождества, ради Спасителя, ведь вы не откажете мне в танце, Рианнон?.. В конце концов, лишь по вашей воле я пребываю в неловком положении старого пня, у которого внезапно спросили, какими он прежде цвел цветами, – сказал он, предлагая ей руку. – Когда ты просто вышел из репродуктивного возраста и сверх того умер, это еще ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60