Хлебопечки засуетились с половниками и поварешками у котлов и быстро-быстро составили для лорда Бассета на одной большой тарелке миниатюрный прообраз школьного завтрака, обеда и ужина одновременно: чайная ложка каши, листик салата, на нем – пирожок с наперсток, уменьшенная порция жаркого, нанизанного на лучинку вместо вертела, лосось длиной с мизинец и так далее. Там была даже копия многослойного бутерброда, доедаемого Гвидионом, уменьшенная в двенадцать раз.
Лорд, скривившись, посмотрел на тарелку.
– Так, – сказал он. – Ну что ж… э-э… Может быть, кто-нибудь это попробует? – обернулся он к своим приближенным.
Обескураженные хлебопечки поднесли свою тарелку другим членам комиссии. Те также не проявили энтузиазма.
– Но это же очень вкусно, – улыбнулся Морган-ап-Керриг, отодвигая тяжелый старинный стул и жестом приглашая лорда Бладхаунда присаживаться.
Лорд вялым взмахом руки отклонил это предложение и прошелся по кухне, оглядывая огромные очаги, котлы, пучки трав, связки лука и чеснока и висящие по стенам медные тазы для варки варенья.
Потом его внимание привлек турбуленциум хоррибиле. Лорд подошел, тронул его носком ботинка, присмотрелся, наклонившись, и спросил:
– А почему не вытерли лужу?
Лорд Бассет либо слишком резко выразился, либо слишком низко наклонился, потому что после этих слов турбуленциум прилип ему к носу. Теперь только Гвидион в полной мере понял смысл названия этого вещества. Турбуленций действительно доставлял множество хлопот и был ужасен. Он тянулся за лордом Бассетом повсюду, и не просто, а с чавканьем. Когда наконец Морган-ап-Керриг поймал мечущегося по кухне лорда и отлепил от его носа вещество со словами: «Извините, не волнуйтесь, это пудинг, это всего-навсего пудинг», – лорд Бассет проговорил слабым голосом:
– На мой взгляд, этот пудинг исключительно не удался, – и, окинув всех испепеляющим взором, удалился.
Едва за комиссией закрылась дверь, Гвидион начал дико хохотать. Он раскачивался, сидя на корточках у очага, и исходил приступами смеха. Вдруг он увидел, что кристаллы в стоящей перед ним колбе начали растворяться. Кристаллы, данные Змейком, растворялись от смеха.
…В тот же вечер лорд Бассет-Бладхаунд набросал карандашом в дневнике: «Покрытие кухонных котлов производит впечатление позолоты. Однако общее антисанитарное состояние помещения бросается в глаза». «И вцепляется в нос», – добавил бы Гвидион, если бы мог прочесть эту запись.
* * *
После встречи с веществом лорд Джеффри Спенсер Бассет-Бладхаунд только и искал, к чему бы придраться; однако никто не мог предполагать, откуда грянет гром. В пятницу наутро инспекция зашла на первый курс на один из самых невинных предметов – валлийскую литературу. Мак Кархи, чтобы не раздражать высокую комиссию, мысленно отмел таких эксцентричных бардов, как Лливарх Хен и Анейрин, и выбрал темой урока совершенно классический текст – «Битву деревьев», полагая, что к этому придраться будет трудно. Удар грома последовал незамедлительно. Мак Кархи попросил Афарви, сына Кентигерна, напомнить всем пятую часть поэмы. Класс запротестовал было, говоря, что они и сами прекрасно ее знают. Мак Кархи пресек протесты. Афарви встал и с выражением начал:
Ни матери, ни отца не ведал я при рожденье,
Но создан был волшебством из форм девяти элементов;
Стараньем великих магов я смог на свет появиться:
Эврис, Эурон и Модрон трудились, чтоб я родился…
Сидевший рядом с лордом Бассетом пастор в воротничке нервно заерзал.
Меня оживил Гвидион, коснувшись волшебным жезлом,
Мат, сын Матонви, придал мне нынешний вид и облик,
И сам взволновался Господь, увидев мое рожденье:
Ведь создан я магами был еще до творенья мира.
Английский пастор начал раздуваться.
Я жил и помню, когда из хаоса мир явился,
О барды, я вам спою, чего язык не расскажет,
Народы рождались, и гибли, и вновь восставали из праха,
Всегда мое славилось имя, всегда мое слово ценилось.
Пастор в воротничке раздулся уже до таких размеров, с которыми трудно было не считаться. Мак Кархи беспокойно переводил взгляд с одного английского лица на другое, пытаясь понять, что же именно вызывает неудовольствие – сама декламация или качество перевода.
– Кто это такой? – взвизгнул вдруг пастор. – Что это такое? О ком это?
– Это великий певец VI века Талиесин, придворный бард Уриена, короля Регеда, – с готовностью объяснил Афарви.
– Из каких еще девяти элементов он был создан? – зловеще переспросил пастор, шевеля пальцами.
– А-а, это… из сока сладких плодов, из предвечного Божия Слова, из горных цветов, из цвета деревьев, из дикого меда, из соли земной, из руд, что таятся в недрах, из хвои сосны и из пены девятого вала, – простодушно перечислил Афарви.
– Та-ак, – протянул пастор, вставая и подходя к Мак Кархи вплотную. За ним, подозрительно озираясь и ощупывая свой нос, следовал лорд Бассет. – А вам не кажется, что все это несколько расходится со Священным Писанием? И вы предлагаете такие тексты христианской молодежи?
– А в Священном Писании разве сказано, что ни один текст не должен расходиться с ним по содержанию? – удивился Мак Кархи.
Пастор, однако, сощурившись, оглядывал христианскую молодежь. С его точки зрения, она была какая-то не совсем христианская. Он потребовал список класса и вчитался в него: Арвен, дочь Эуриса, Афарви, сын Кентигерна, Бервин, сын Эйлонви, Гвенллиан, дочь Марха, Гвидион, сын Кледдифа, Горонви, сын Элери, Двинвен, дочь Кинлана, Дилан, сын Гвейра, Керидвен, дочь Пеблига, Клиддно, сын Морврана…
Видно было, что список нравится ему все меньше и меньше.
Крейри, дочь Бринхана, Ллевелис, сын Кинварха, Лливарх, сын Кинфелина, Мейрхион, сын Лоури, Морвидд, дочь Модрон, Родри, сын Хеддвина, Роннвен, дочь Гвертевира, Телери, дочь Тангвен, Тивинведд, дочь Ирвина, Финвен, дочь Киннуила, Фингалл, сын Энгуса, Шонед, дочь Тейрниона, Эльвин, сын Кинира, Энид, дочь Элинед…
– Дитя мое, – многообещающим тоном обратился пастор к ближайшему студенту. – Отчего тебя так назвали?
– В честь святого Эльвина из холма, который первым записал все песни дроздов и который по воскресеньям создавал маленькую церквушку у себя на ладони, чтобы всякая букашка могла туда зайти, – отвечал Эльвин. – Это наш местный святой, – добавил он, сияя.
Пастор сделал над собой усилие, чтобы ничего не сказать, и ткнул пальцем в сторону Двинвен.
– Меня – в честь святой Двинвен, покровительницы всех влюбленных, которая сбежала со своим возлюбленным в одной рубашке, – не стала скрывать Двинвен.
Видно было, что пастора сейчас хватит удар.
– А тебя? – скрюченный палец пастора выдернул из толпы Гвидиона.
– Меня – в честь Гвидиона, сына Дон, величайшего из магов Гвинедда, – тихо сказал тот, предчувствуя, что сейчас начнется.
– Меня – в честь Дилана Сына Волны, живущего в океане.
– Меня – по имени Лливарха Хена, знаменитого барда из Морганнога.
– Меня – в честь Горонви из Дол-Эдриви, великого волшебника. Его имя упоминается в триадах. Он современник короля Артура, – чистосердечно пояснял Горонви, в то время как пастор был близок к истерике.
– Здесь нет ни одного христианского имени!!! – заключил он наконец, оборачиваясь к лорду Бассету с таким видом, как будто ожидал от него военной помощи.
– Кстати, а вас как зовут? – хищно повернулся лорд Бассет к Мак Кархи.
– Оуэн, – сказал Мак Кархи. – На самом деле это имя Евангелиста Иоанна, – пояснил он, забавляясь. – Просто оно в такой огласовке.
– Вот в такой огласовке я и изложу все это в Министерстве Просвещения! – вскрикнул лорд Бассет. – Что учащиеся в совершенно дремучем состоянии! Что многие преподаватели этому потакают! И директор – совершеннейший маразматик! – и лорд Джеффри Спенсер Бассет-Бладхаунд вышел вон, сопровождаемый всей своей свитой.
* * *
В таверне «У старого ворона», в центре Кармартена, в дальнем углу, под композицией из ржавого оружия, в глубокой тени, за дубовым столом расположились две темные фигуры. По залу разливалась отнюдь не умиротворяющая музыка – это Даниэл-ап-Трэвор, кумир кармартенской молодежи, изощрялся на возрожденном им подлинном историческом инструменте со старинным названием из двадцати двух слогов. Один из людей за дальним столом щелкнул пальцами, однако Даниэл, который не относил себя к числу музыкантов, которых можно отослать с помощью щелчка пальцами, задудел еще громче и перешел к сочиненной им накануне мелодии «В горах Уэльса». Тогда первый из людей в черном извинился перед своим собеседником, встал, быстрым шагом прошел через пустующую таверну вдоль длинных столов, подошел к Даниэлу и в упор глянул на него, отчего исторический инструмент перестал издавать звуки, сколько Даниэл в него ни дул. Затем подошедший спросил:
– В каких еще горах Уэльса? Где вы видели в Уэльсе горы? Вы называете это горами?
И Даниэл-ап-Трэвор с изумлением очутился снаружи, с пестрым шарфом, обмотанным вокруг шеи значительно небрежнее, чем он обыкновенно обматывал его сам.
Вернувшись за стол, человек еще раз извинился перед своим гостем и сел напротив.
– Обычно это очень приличное заведение, – сухо сообщил он. – Откровенно говоря, я нечасто захожу сюда. В семнадцатом веке здесь еще чтили традиции. Прошу прощения за этот легкий диссонанс.
– Я опечален состоянием дел не столько в этом заведении, – отвечал другой человек, появляясь из тени, так что стало видно, что это лорд Бассет, – сколько в вашем учебном заведении, Змейк, в этом сумасшедшем доме, черт возьми, в котором вы служите!..
– Я полагаю, лично меня вам не в чем упрекнуть.
– О, нет, лично вас – нет. Но согласитесь, что для того, чтобы навести порядок в этих стенах, нужны сильные средства. Нам потребуется школьная документация за последние семь лет, чтобы покончить с этими хаотическими, чисто валлийскими представлениями об обучении. Что это может быть? Финансовые махинации главы школы. Разного рода правда о лицах из числа преподавательского состава. Вы понимаете, о чем я?
– Я понимаю, – сказал Змейк с непроницаемым выражением глаз.
– Мне было приятно иметь с вами дело, Змейк, и я думаю, что могу рассчитывать на вашу лояльность в отношении министерства и его политики.
– Вы не первый, кто полагается на меня в такого рода делах, – сказал Змейк безо всякого выражения в голосе.
– Мерлин пытается создать впечатление, что весь его преподавательский состав – это люди с огромным педагогическим стажем, с именем в научном мире! Но, черт побери, это не может быть так! Многие из них едва удосуживались перейти в разговоре со мной на английский и смотрели на меня при этом с таким недоумением, словно я вынуждаю их говорить на тарабарском наречии! Уже одно это говорит об уровне их культуры. Безнадежно устаревшие методики! Допотопная манера подачи информации! Это какая-то академия Платона! Беседы Конфуция… с Сократом! Достроенная Вавилонская башня!..
– Сады Семирамиды, – тихо добавил Змейк, наливая лорду еще.
– Я оценил вашу внешнюю преданность школе, – в конечном счете, этого требует ваше теперешнее положение. Но как культурный человек вы не можете не быть возмущены всем, что здесь творится. Буду откровенен: я еще не встречал никого, кому так подходил бы высокий пост в министерстве, как вам. Зачем вам это заштатное место? Ну ладно еще преподавание. Хотя ясно, что человек с вашим умом мог бы найти что-нибудь получше должности провинциального учителя в Уэльсе. Но ведь помимо этого сколько еще всякой дряни! На что приходится тратить время! Неужели вас все это не раздражает?
– Вне всяких сомнений, раздражает, – сказал Змейк.
– Если раздобыть компрометирующие Мерлина свидетельства затруднительно… – начал лорд.
– О, раздобыть компрометирующих Мерлина свидетельств можно сколько угодно, – сдержанно отозвался Змейк, – но до сих пор никому еще не удавалось извлечь практическую пользу из обладания ими.
Лорд помолчал, в беспокойстве обдумывая эти слова.
– Я вижу, что могу на вас положиться, – осторожно сказал он. – Нам нужен скандал. Хороший, шумный скандал, на который не совестно сослаться в министерстве. Не просто несвежее блюдо в меню, нет. Если комиссия увидит в школе что-то из ряда вон выходящее… Вы, вероятно, куда лучше меня знаете, что это может быть.
– О да, – склонил голову Змейк.
* * *
Когда Змейк и глава комиссии вновь возвратились в школу, солнце начинало заползать за черепичные крыши Кармартена.
– Если мне не изменяет память, я обещал сегодня провести для вас экскурсию по школе, – сказал Змейк, искусно направляя лорда в сторону открытой створки ворот. – Не будет ли это слишком для одного дня?
– Отнюдь, – булькнул лорд. – Я весь внимание. Как говорят немцы, я весь – одно большое ухо.
Во дворе Западной четверти их уже ожидала дисциплинированная комиссия, немедленно окружившая Змейка в предвкушении экскурсии. Лорд Бассет попытался высказать на ходу еще несколько беспорядочных соображений о состоянии школьного образования в Уэльсе, однако первые же слова Змейка, приведшего их в главный зал западной четверти, отвлекли его от этих печальных мыслей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60