Получается, что отомстил я будущим историкам, окончательно запутал этих копошащихся в прахе сволочей. Поделом им — нечего нас позорить! Мы — люди подневольные, исполнители чужих дурацких прихотей…
— Поближе к делу, Григорий Ильич, — прервала его Ирина. — Что именно вы совершили?
— Ничего особенного, — Цимбал снова хихикнул. — Просто тщательно растер одну бумажку и подтерся ею.
— Товарищ Цимбал, — нахмурилась Ирина. — Вы же понимаете, что физиологические подробности вашего героического прошлого интересуют нас гораздо меньше содержимого той самой бумаги.
— Оно бы и меня не заинтересовало, если б не почерк, — воспоминания явно доставляли старику удовольствие. — Я ведь не мог забыть почерк, которым был подписан рапорт о моем несоответствии и последующем переводе в архивный департамент. Эти корявые буковки и сейчас висят у меня перед глазами…
— Документ оказался у вас согласно служебным обязанностям? — Гончарова не позволяла Цимбалу слишком сильно отвлекаться от главного.
— Не у меня, — мотнул он головой. — Пухлая картонная папка с черной обложкой, перевязанная веревочкой, легла на стол моей тогдашней знакомой. Тамары Августовны из отдела распределения. Пора было идти обедать в местную столовку, и я по обычаю зашел к ней в кабинет. Первое, что я увидел, — это аккуратно висящий на спинке стула китель с капитанскими погонами и зеленый военный галстук на резинке. Весь этот до боли знакомый гардероб, по идее, должен был облегать телеса Тамары Августовны. Повернувшись на последовавший в связи с моим появлением вскрик, я застал у окна стыдливо прикрывающуюся хозяйку одежды. Здесь же находилась и строго взиравшая на меня Лилия Абдурамбековна…
— Тоже в обнаженном виде? — улыбнулась Гончарова.
— Нет, та мымра была, к счастью, одета, — Цимбал прыснул в кулак. — Дам я застал за примеркой дефицитных бюстгальтеров. Недетские размеры Тамары Августовны, которые она была не в состоянии укрыть от моего наметанного глаза, ее умоляющее лицо и поучительные наставления Лилии Абдурамбековны вынудили меня, как истинного советского офицера, отвернуться. Я, конечно, мог бы выйти, но стоять в столовской очереди одному совершенно не хотелось. Так что, пока женщины приводили себя в порядок, я склонился над столом Тамары Августовны и безразлично взирал на разбросанный по его поверхности хлам. Безразлично, пока мой взгляд не зацепился за бумажку с очень знакомым почерком. Она была прикреплена скрепкой к пухлой перевязанной папке. Небрежная корявая надпись на бумажке предписывала определить папку в некий особый архив с самой высокой категорией секретности. Я впился глазами в знакомые буквы, отчетливо вспомнил самодовольную рожу человека, который писал подобным образом, и, пока девушки расправляли складки на форменных юбках, неприметным движением сцапал предписание, смял его и сунул в карман. Позже мы втроем сидели в столовой, поглощали борщ с котлетами, женщины о чем-то тараторили, а я думал о бумажке, лежащей в кармане. Запив наспех проглоченный обед компотом, я вбежал по ступенькам на свой этаж и заперся в туалете. Там я несколько раз перечитал самонадеянную резолюцию, расхохотался и отправил послание в унитаз. «Никаких вам, бляха, больше секретов!» — подумал я тогда.
— Какая же судьба постигла злосчастную папку? — вмешался, наконец, Левченко.
— Та же, что и десятки тысяч единиц остального бумажного хлама, утилизируемого Комитетом, — ответил Цимбал. — Пышногрудая Тамара Августовна, не обнаружив никаких специальных пометок, пролистала несколько документов из папки, после чего со спокойной совестью определила ее прямехонько в хранилище «ПЛБ».
— Что означает эта аббревиатура? — спросил Александр.
— Последствия Ликвидации Безграмотности, — расшифровала Ирина. — Персонал архивов КГБ в шутку называл так всяческие бессмысленные доносы, копии, квитанции и прочую ерунду, которую регистрировали и отправляли на вечное хранение, зная, что подобная макулатура никогда уже никому не понадобится.
— По уровню секретности ниже «ПЛБ» в органах считался лишь склад с туалетной бумагой, — ухмыляясь, добавил Цимбал.
— Выходит, что одна из папок с документацией «Тополь-7» гниет сейчас в каком-нибудь подвале? — предположил Левченко.
— Вот именно, — подтвердил старик. — Там, куда нынешнее ФСБ безо всякого риска для своей конфиденциальности пускает всякого рода журналистов и прочих искателей истины. Только вот искать там нечего, сплошной мусор…
— За исключением одной папки, — уточнила Ирина.
— Хотя где гарантия, что в нее сотрудники отдела положили что-то ценное? — засомневался Александр.
— В этой папке вы наверняка обнаружите многие из ответов, — авторитетно заявил Цимбал. — Дело в том, что время, когда бюстгальтеры были особенным дефицитом, как раз совпадало с гонениями на «Тополь-7». Его руководство спешно заметало следы и рассовывало свои наработки по разным надежным местам, чтобы впоследствии, в лучшие дни отыскать и продолжить свою гнусную деятельность. Так вот не найти им ту папочку-то!
— А мы, выходит, можем это сделать? — Левченко испытующе посмотрел на Гончарову. — Ведь в хранилище «ПЛБ», насколько я понимаю, вход практически свободный?
— Если какой-нибудь студент юрфака еще не изъял ее для своей курсовой, то папка будет нашей, — согласилась Ирина.
— На вашем месте я бы не был так самоуверен, — прищурился Цимбал. — Там же несколько тонн подобного барахла! Советую искать в конце шестидесятых: ту папку Тамара Августовна через свою канцелярию пропустила либо в шестьдесят восьмом, либо в шестьдесят девятом.
— А точнее не вспомните? — попросил Левченко.
— Нет, точнее склероз не позволяет, но то, что в этом периоде все случилось — никаких сомнений…
— Что ж, Григорий Ильич, большое вам спасибо, — Ирина поднялась, поправляя за собой примятое покрывало на диване.
— Даю слово, что о нашем разговоре никто не узнает, — добавил Левченко.
— Да мне уже плевать на все это! — хмыкнул Цимбал. — Я жалкий старикашка, а вот вам бы советовал поостеречься, слишком непростое дело вы пытаетесь разворошить. Зачем вам это, если не секрет?
— Слишком много жизней потеряно из-за этого проклятого непростого дела, — ответил на его вопрос Левченко.
— Как знаете, — пожал плечами Цимбал. — Дубликат ключика оставить не забудьте, не хочу, чтобы он какой-нибудь шпане достался…
Александр довез Ирину до подъезда. Всю дорогу они ехали молча. Левченко так и не осмелился задать вопрос о профессиональном сеансе гипноза, свидетелем которого только что стал. Александр Эдуардович в который раз удивлялся, поймав самого себя на мыслях: мыслях не о только что услышанных и увиденных небылицах, а о том, как грациозно сдвинуты ноги у его попутчицы, и о том, какой чудесный аромат исходит от ее иссиня-черных волос.
Проводив Гончарову взглядом до тех пор, пока она не скрылась за дверью подъезда, Александр Эдуардович вздохнул и поехал домой, где его к ужину ждали жена и дочь. Вот там-то осмысление всего услышанного от Цимбала и обрушилось на Левченко, заставив механически проглотить еду и лишив сна почти до самого рассвета…
Прежде чем у Горина окончательно прояснилось сознание, ему пришлось некоторое время наблюдать расплывчатые белые силуэты, снующие перед глазами. От каждого из них в сторону Горина тянулись прозрачные нити, похожие на увеличенную в несколько раз паутину. Артем подумал, что, сосредоточившись на какой-то одной нити, он сможет подчинить связанный с нею силуэт и упорядочить его перемещения в соответствии с собственными желаниями. Другое дело, что концентрация давалась с большим трудом и даже приносила страдания: где-то в районе переносицы пульсировала тупая ноющая боль.
Вскоре перед глазами проявилась залитая светом люминесцентных ламп комната. Белые силуэты оказались медицинским персоналом. Горин полулежал в кресле, туго пристегнутый к нему ремнями. Какой-то медицинский работник снимал с него провода и убирал электроды с головы. Похоже, что его только что подвергли обязательной в этих стенах процедуре электросудорожной терапии. Артему уже кто-то успел рассказать, как это больно, но сам он абсолютно ничего не помнил и не чувствовал. За исключением разве что ноющей переносицы.
Он посмотрел на склонившуюся над столиком с инструментами медсестру, прикрыл глаза, и тянущаяся в сторону девушки нить снова стала отчетливой. Горин перевел взгляд на стоящего напротив доктора. После прикрытия век нить оказалась протянутой и от его головы. Артема осенила догадка, что его организм только что пополнился еще одной «опцией». Для проверки он внимательно уставился на доктора, подождал, пока тот встретится с ним взглядом, и послал по прозрачной нити отчетливую команду. Нить дернулась, отозвалась вспышкой боли в районе переносицы, а солидный доктор вдруг неожиданно для самого себя повернулся к склонившейся над инструментами медсестре и ущипнул ее. От неожиданности та вскрикнула, выпрямилась и в недоумении посмотрела на своего руководителя. Тот выглядел не менее ошарашенным. Горин сомкнул веки и откинул голову на спинку кресла. Возникающие внезапно сюрпризы заставляли ощущать себя подопытным животным, не понимающим, что с ним могут сделать в любой момент невидимые экспериментаторы. Все, пора было всерьез браться за то, ради чего он здесь оказался, — искать Катаева, и если придется, то вытягивать из него правду самыми суровыми методами.
В собственной палате, однако, Горин обнаружил, что способность к гипнозу — не единственное, что ему посчастливилось приобрести после сегодняшнего сеанса ЭСТ. Поначалу Артему казалось, будто галлюцинации, связанные с недавним приемом сильнодействующих препаратов, все еще продолжаются: собственные конечности виделись ему невероятно удлиненными и опутавшими всю палату. Через пару часов, когда химический туман в голове окончательно рассеялся, Горин осознал, что чудеса происходят наяву, и тут же все вернулось — его тело снова приняло привычные очертания. Хорошо еще, что за все это время его не надумал навестить никто из медперсонала: бедняге бы никто не поверил, и его тут же самого превратили бы в пациента.
Для закрепления навыка Артем заставил собственную руку уподобиться змее и обвиться несколько раз вокруг спинки кровати. Это было совершенно дикое ощущение: он чувствовал, что может вытянуться в тонкого длинного червяка и заползти в какую угодно щель. Взгляд его остановился на вентиляционной решетке…
Если бы Ларисе, крепко пристегнутой ремнями к койке своей камеры, не удалось задремать полчаса назад, она, возможно, заметила бы, как в тусклом свете ночника, висящего высоко над дверью, мелькает едва заметная тень. Из вентиляционной решетки просачивалось нечто змееобразное и кольцами сворачивалось на полу. Через некоторое время Артем поднялся с пола, подошел к спящей девушке и присел на край кровати. Он погладил ее по голове, отчего Лариса вздрогнула и открыла глаза.
— Ты? — шепотом спросила она, видимо, не понимая — сон это или явь. — Почему ты голый? И как тебе удалось сюда проникнуть?
— Не знаю, наверное, я — лунатик, — Артем наклонился к девушке, чтобы поцеловать, но она сразу же забилась в удерживающих ее путах, пытаясь уклониться.
— Пожалуйста! — умоляюще прошептала она.
— Прости, я забыл, — Горин поспешно отпрянул назад.
— А где твой пластырь? — спросила Лариса, несколько успокоившись.
— В моей камере, налеплен на глазок. Не люблю, знаешь ли, когда суют нос в мою личную жизнь, — Артем улыбнулся. — И не бойся говорить громко — здесь непроницаемая звукоизоляция.
— А куда подевался твой шрам? — поинтересовалась девушка.
— А ты внимательная.
— Я же все-таки художница, — польщенная Лариса изобразила, наконец, подобие улыбки.
— У медсестры просто оказались золотые руки, — объяснил Горин. — Зажило все просто на глазах.
— Это та, которая рыженькая? — уточнила девушка. — С нашивкой «Лера» на халатике?
— Ага.
— Хотела бы я оказаться в ее золотых руках, — призналась Лариса.
— Тогда я хотел бы при этом присутствовать, — подмигнул ей Артем.
— Только из-за двери, через глазок, — рассмеялась девушка. — И с пластырем.
— Скажи, ты действительно никогда не пробовала с мужчинами? — спросил ее через некоторое время Горин. — С моей точки зрения, ты довольно привлекательная дама…
— Пробовала, — скривилась Лариса.
— Это было настолько гадко?
— Гадко становится, когда вы, мужики, не можете скрыть свою слабость, — ответила девушка.
— Слабость свойственна всем людям, — возразил Артем.
— Да, но зачем вы тогда так назойливо стремитесь во всем доминировать? — продолжала Лариса. — Когда слабость одолевает женщину, это выглядит естественно, когда же слабым оказывается мужик, становится просто противно. Был у меня очень давно один приятель, считал себя крутым без меры, но когда я собралась его покинуть, распустил сопли, начал корчить из себя жертву, собрался купить нам с подругой шикарную двухместную тачку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74