— Да, и еще у него была довольно странная мания: он все время ждал кого-то и очень боялся. Иногда он «узнавал» этого кого-то в санитарах или врачах и набрасывался без предупреждения. Кроме того, Катаев неоднократно пытался покончить с собой. В общем, его пришлось направить в заведение с более суровым надзором.
— Куда именно? — спросил Горин.
— У нас в стране всего одно такое учреждение, в связи со специфичностью, — пояснил Бабешко. — Там содержат только самых безумных из вас. Извините, Артем Михайлович, за такое обобщение, — Бабешко снова улыбался. — Наша больница — просто пионерский лагерь по сравнению с тем заведением.
— Но где оно, где находится?
— Об этом мало кто знает, — пожал плечами доктор. — Его местоположение держат в секрете.
— Но зачем?
— А представьте, что оттуда выпустят одним махом всех маньяков! — объяснил доктор Бабешко. — Это ж всем терактам теракт получится. Похлеще вируса какого-нибудь. Так что Катаев ваш надежно упрятан, можете не волноваться. Кстати, кто он вам?
— Одноклассник, — ответил Горин. — А вот интересно, если я сейчас выдавлю вам глаза — этого хватит, чтобы меня отослали вслед за Катаевым?
У Бабешко, наконец, сдали нервы, и он вызвал санитаров.
— Разрешите еще раз напомнить вам про изолятор, Артем Михайлович, — произнес он после того, как здоровяки в белых халатах взяли Горина под руки. — Не глупите, мы найдем способ сделать вас послушным.
— Прощайте, доктор Бабешко, — ответил ему Горин. — И запомните сегодняшнее число. Кархашим преподаст вам урок, как их надо излечивать на самом деле.
«Надо же, а я собирался представлять его комиссии», — покачал головой доктор, когда пациента Горина увели, и вычеркнул его фамилию из списка.
Как только наступил отбой, Горин первым делом взломал помещение с медикаментами, зарядил там несколько шприцев снотворным и осторожно, чтобы не была поднята тревога, усыпил всех обнаруженных санитаров и дежурных врачей. У одного из санитаров Горин уловил очень нехорошие мысли. Вместо укола Горин затащил его в пустой кабинет доктора Бабешко и, отрезав бедолаге несколько пальцев, выпытал все, что он втайне проделывал с некоторыми из пациентов. Терять время на него не хотелось, и Артем просто заставил санитара встать, широко расставив ноги, и одним ударом рассек его снизу вверх на две половинки.
Горин одну за другой обходил палаты, зажигал в них свет и вглядывался в лица пациентов. Большинство из них спали. Имел ли он право уничтожать их? Чем он сам лучше всех этих людей? Они хотя бы люди, а не мутанты-рептилии, каковой являлся бродивший между койками Артем Михайлович Горин. Почему он должен следовать чьей-то злой воле? Быть послушной и хладнокровной марионеткой?
Он не будет. Хватит. Достаточно. Горин сам будет решать, кому прекращать существование. И его естественный отбор будет на несколько порядков более щадящим, но и настолько же более верным.
Как только Горин осознал, что может контролировать сидящего в нем зверя, у него на душе сразу стало легче и, в доказательство своему новому качеству, из всего контингента он отправил на тот свет не более десяти человек. Это были наиболее «достойные» представители. Большинство из них научились казаться нормальными и готовились к выходу на свободу, чтобы снова представлять опасность для окружающих. Горин помешал их планам. Он рубил их прямо на кроватях. А один раз даже переусердствовал и рассек психа вместе с койкой.
Закончив, Горин вернулся в кабинет доктора Бабешко, обошел кровавую лужу, образовавшуюся от останков санитара, и уселся в кресло хозяина кабинета, забросив ноги на стол, чтобы не испачкать их кровью. Взглянув на список на столе со своей вычеркнутой фамилией, Артем ухмыльнулся и откинул голову на спинку. Надо было поспать перед дальней дорогой.
В лечебницу с особым режимом содержания Горина везли в отдельном специализированном вагоне. Неприметный снаружи, он практически целиком состоял из стали. Окон в нем не было: лишь несколько вентиляционных отверстий. Единственную массивную дверь можно было отпереть только снаружи. По центру вагона располагалось четыре металлических скамьи с деревянными настилами. Три из них были незаняты. На одной лежал Горин, руки, ноги и туловище которого были притянуты к скамье металлическими цепями и кожаными ремнями. Меж зубов его, словно удила, был зажат валик из твердой резины, тоже притянутый к скамейке. Артем из-за этого валика не мог разговаривать, только дышать. Снималось это незатейливое устройство лишь два раза в сутки — во время приема пищи. Со всех сторон скамейку окружала странного вида конструкция из остро заточенных штырей и лезвий, не оставлявшая лежащему на скамье человеку ни малейшего шанса на побег в том случае, если вагон вдруг сошел бы с рельсов.
Вдоль стен размещалось несколько кресел, гораздо более удобных, нежели скамейки по центру. В трех из них сидели крепко сложенные мужчины в униформе зеленого цвета. Каждый был вооружен. Люди в униформе помогали Горину есть и опорожняться в закрепленную в углу флягу. В дороге они скрашивали свой досуг прослушиванием музыки через наушники, чтением книг и разгадыванием кроссвордов. Развлечения Горина сводились к разглядыванию потолка и беспокойному сну на твердой неудобной поверхности. Он без труда мог покинуть «спальный» вагон, но у него накопилось слишком много вопросов к экс-майору Катаеву Валерию Анатольевичу…
Левченко и Шухман бродили по безлюдным залам картинной галереи. Они оказались здесь не по причине какой-то особенной симпатии к живописи, а из-за промозглого холода, полноправно завладевшего городом после летнего зноя. В галерее, правда, тоже не было особенно тепло, но, по крайней мере, здесь не задувал пронизывающий ветер.
На днях Александр Эдуардович разыскал-таки квартиру, где когда-то жил второй после Катаева фигурант документа о материальной помощи — полковник Архипов. К сожалению, новые жильцы сообщили об аварии, произошедшей несколько лет назад, в результате которой предыдущий хозяин не выжил, а также о том, что семья Архипова, как и в случае с Катаевым, отбыла в неизвестном направлении. В ходе беседы с новыми жильцами квартиры, правда, вскрылась одна любопытная деталь: от Архиповых осталась телефонная линия, но телефон с тем же номером новым хозяевам перерегистрировать на себя не удалось. Как они выяснили, этого номера никогда нигде не числилось. Вот по этому поводу Левченко и понадобилась консультация Гены Шухмана, большого специалиста по секретным телефонным номерам.
— В принципе, — объяснял Шухман, — в связи с родом деятельности Архипова это обычное дело. На той АТС номерок действительно числился зарезервированным для служебных целей. Любая АТС всегда обязана резервировать определенное количество таких номеров и передавать их список в ФСБ. Об истинных владельцах того или иного номера на самой телефонной станции, соответственно, никто никогда не знал.
— И для чего они обычно использовались? — спросил Левченко.
— Обычно — в самых банальных личных целях, — ответил Шухман. — Какое-нибудь высшее должностное лицо, не желающее фигурировать в телефонных справочниках, ставило подобный номер у себя в квартире. На него почти всегда вешалась простенькая защита от прослушки, определитель номера и прочая ерунда, призванная оградить семью какого-нибудь генерала от злоумышленников. Но, по большей части, все это служило лишь для бесед его супруги с родственниками, а иногда для наказания телефонных хулиганов, которым не повезло нарваться на «счастливый» номер.
— Ясно, — вздохнул Левченко.
— Рано вешаешь нос, Эдуардович, — усмехнулся Геннадий. — На эти номера вешали еще кое-что, уже без ведома их владельцев.
— Неужели записывали все разговоры? — оживился Левченко.
— Угадал, — подтвердил Шухман. — Поначалу на каждой АТС сидели офицеры КГБ, в задачу которых входила своевременная замена магнитофонных кассет, их учет и перевозка в архив комитета. Но, на наше счастье, технический прогресс постепенно упростил всем задачу. На телефонных станциях поставили аппаратуру, распознающую речь и записывающую ее в обычном текстовом виде, который практически не занимает места на носителях. Тексты шифровались специальным образом, а какой-нибудь инженер, работающий на АТС, обязан был по мере накопления переписывать их на дискеты, которые фээсбэшники время от времени приезжали и забирали.
— Время от времени?
— Ну да, — кивнул Шухман. — Перестройка внесла полную неразбериху в органы безопасности. Ранее упорядоченная система стала хаотичной и разовой. То есть сами телефонные станции перестали следить за регламентом фээсбэшной аппаратуры и копить дискеты, хотя железки, изготовленные по оборонной технологии, трудятся и по сей день. Изредка безопасники наведываются и получают то, что им нужно, но, как правило, тексты разговоров за последние годы просто копятся мертвым грузом…
— Уж не клонишь ли ты к тому, что разговоры полковника Архипова тоже где-то хранятся? — Левченко остановился.
— Пара бутылок водки главному инженеру сто двенадцатой АТС да пара часов на расшифровку. — Шухман, ухмыляясь, вынул из внутреннего кармана свернутую рулончиком бумагу. — Последние разговоры твоего Архинова заканчиваются прошлым годом.
— Я тебя сейчас прибью, Гена, — хлопнул себя по бокам Левченко. — Чего же ты так долго кота за хвост тянул?
— И это вместо благодарности?
— Извини, какая водка была выдана инженеру? Я возмещу… — Левченко бережно принял рулон бумаги и развернул на несколько сантиметров.
— Да брось, это я из любви к искусству проделал тряхнул стариной, — улыбнулся Шухман. — Я привел распечатку в понятную для любого мента форму: вот это, — ткнул он пальцем в бумагу, — дата и время звонка; это — номер звонившего; ну, а дальше следует собственно текст беседы.
— А крестики что такое — цензура? — поинтересовался Левченко.
— Не обязательно, — усмехнулся Геннадий. — Это слова, которые фээсбэшная программа не смогла распознать. Что поделаешь — искусственный разум еще долго будет далек от совершенства.
— Я уже по гроб жизни тебе обязан, Гена, — искренне сказал Левченко.
— Перестань, не люблю, когда мне кто-то чем-то обязан. Чувствую, что после прочтения этого бестселлера, — Шухман указал на рулон с распечаткой, — тебе снова потребуется мой дружеский совет.
— Уж не обессудь, — согласился Левченко, засовывая бумагу поглубже во внутренний карман.
Придя домой, Александр Эдуардович сразу прошел к себе в кабинет, включил настольную лампу и погрузился в телефонную жизнь семейства Архиповых.
Уже перед рассветом его организм сдался и Левченко уснул, уронив голову на стол, прямо на распечатку, фрагмент текста которой он перед этим несколько раз обвел ручкой:
7270315: здравствуйте это квартира архиповых
1129641: да
7270315: петр васильевич
1129641: хххххх верно а с кем я говорю простите
7270315: мое имя ни о чем вам не ххххххх но его отлично знал ваш отец с которым мы вместе работали это был один из лучших
1129641: понятно и что вам угодно
7270315: я буду хххххх краток слушайте и не перебивайте
1129641: откуда вы звоните
7270315: я знаю что вы хххххх отследить звонок но не будем терять времени мне уже все равно
1129641: хорошо говорите
7270315: я стоял у истоков вашей сегодняшней хххххх это тупик ничего кроме неприятностей у вас еще есть шанс все бросить и уехать из страны
1129641: не понимаю о чем вы
7270315: понадобилось столько лет чтобы это понять хххххх серьезные люди к счастью решили положить этому конец хххххх берите семью и уезжайте пока решение о вашей судьбе проходит через бюрократические хххххх
1129641: постойте это все не телефонный разговор хххххх встретимся
7270315: хххххх не могу больше говорить хххххх я стар а вы еще молоды у вас семья уезжайте хххххх предупреждаю исключительно в память о вашем отце
1129641: не вешайте трубку
Дата разговора была всего на неделю раньше даты смерти полковника Архипова в аварии.
Лечебница с особым режимом содержания разительно отличалась от предыдущей психушки. Доктор Бабешко был прав: нормальным людям, то есть психам, здесь приходилось несладко. Поначалу Горину понадобилось время, чтобы приспособиться к новым атакующим волнам чужого болезненного сознания, но в этот раз всё прошло гораздо легче, организм уже был подготовлен к этому предыдущим опытом, хотя здешний контингент и оказался не в пример серьезнее.
Режим оказался довольно жестким. Камеры здесь были сугубо индивидуальными. На ночь всех клиентов пристегивали к кроватям. Днем освобождали только тех, кто хорошо себя вел, остальных — только на время многочисленных процедур, в кои, помимо усиленных доз препаратов, входила электросудорожная терапия и прочие гадости. В качестве отдушины для пациентов существовала одна-единственная традиция: после обеда на два часа всех запускали в просторный зал, где разрешалось общаться, рисовать, писать и смотреть специально подобранные видеопрограммы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74