Айше почувствовала, что кто-то забирает у нее Фадву. Как будто из ниоткуда прикатила тележка. Вокруг нее суетились мужчины и женщины в белой одежде, в боковой комнате вспыхнули огни, раздались приглушенные голоса, Бутрос, споткнувшийся и тут же кем-то пойманный, рука, обнимающая ее за плечи, участливый тихий голос, затем огни и голоса завертелись в вихре, комната поднялась, закружилась и потемнела, и чьи-то руки подхватили ее, когда она начала падать.
Глава 64
Майкл и старый священник сидели в темной комнате, нахохлившись, как птицы после бури. Единственная тусклая лампочка бросала слабый свет на голые стены и небольшой коптский крест над дверью. Майклу дали сухую одежду и чашку горячего махлаба. Его осмотрел врач, медсестра обработала раны. На теле у него оказалось множество синяков и порезов, лоб был разбит.
Айше положили на кровать в соседней комнате. Майкла тоже ждала приготовленная постель.
— Как им это удалось? — спросил он. — Они превратили церковь в госпиталь. У них даже есть анатомический театр. Я никогда не видел ничего подобного.
Григорий кивнул:
— Это все отец Юаннис. Мы находимся в одном из нескольких созданных им убежищ. Когда впервые прошел слух о готовящейся облаве на городских врачей и санитаров, он понял, к чему это может привести. Он сам обучался на врача до того, как принял сан, и у него много друзей среди врачей из Коптского госпиталя и Мемориала Китченера в Шубре. Он поговорил с коптскими докторами, которым доверял, но вскоре мусульман в его группе было не меньше, чем коптов, а также несколько христиан-некоптов. Ядумаю, что ваш друг доктор Ибрагимьян был одним из них.
Они разработали план действий на случай, если декрет будет выпущен. Запаслись оборудованием и медикаментами. Некоторые церкви и здания в немусульманских кварталах были превращены в центры оказания помощи. Они знали, что смогут сделать очень мало, но рассматривали это как жест, способ неповиновения, попытку сказать режиму, что не все находится в его власти.
Их план предполагал лечение больных, которые имели шансы на спасение. Им приходилось принимать множество тяжелых решений. Безнадежных больных или тех, кто нуждался в специальном оборудовании или лекарствах, они не брали. Больных, не подвергавшихся смертельной угрозе, отправляли домой.
Больше всего рвения проявляли мусульманские врачи. Они особенно остро чувствовали себя преданными режимом. Некоторые из них пытались оправдать западную медицину, утверждая, что она выросла из исламской традиции. Они указывали, что забота о больных — долг мусульманина, такой же важный, как молитва или пост. Но их выгнали и угрожали арестовать.
В дверь постучали. Майкл открыл ее. За дверью стоял Анба Юаннис.
— Не возражаете, если я зайду? Или, может быть, заглянуть утром? Должно быть, вы очень устали.
Майкл покачал головой.
— Ничего, — сказал он. — Мы разговаривали.
Молодой священник вошел в комнату, закрыв за собой дверь. Он поздоровался с Григорием и присел в ногах постели Майкла. Сейчас, разглядев его получше, Майкл заметил, что Юаннис выглядит еще более усталым, чем он сам. Под глазами у него были большие мешки, кожа серая, он держался напряженно, как будто ожидая нападения.
— Как вы себя чувствуете, мистер Хант? — спросил он.
— Лучше, — ответил Майкл. — Благодарю вас. Ваша больница — просто чудо.
На лице священника промелькнуло выражение печали.
— Чудо? — Он покачал головой. — Здесь нет чудес, мистер Хант. Ямолю Бога о чуде. Весь Египет ждет чуда. Но, как обычно, у Бога находятся более важные дела. — Он взглянул на Григория. — Прошу прощения, отец. Надеюсь, я не оскорбил вас.
Григорий покачал головой:
— Вы не первый, кто так говорит или думает. Я сам часто так думаю. Но мистер Хант прав: вы совершили чудо. Может быть, Бог все же находит время подумать о нас.
Копт склонил голову. Бог, в которого он когда-то верил, покинул его. Он надеялся, что в своих мучениях найдет другое, не столь самонадеянное божество. Подняв глаза, он обратился к Майклу:
— Мистер Хант, не могли бы вы рассказать, каким образом ваш друг Бутрос получил пулевое ранение? Это чрезвычайно важно. Мы должны принимать чрезвычайные меры предосторожности, чтобы не быть обнаруженными властями. Слишком много жизней зависит от этого.
Майкл объяснил, как смог. Пока священник слушал, его лицо становилось все более мрачным. После того как Майкл закончил, Юаннис некоторое время молчал. Когда он заговорил, его голос выдал то напряжение, под которым он жил.
— Я позволю Бутросу остаться тут на несколько дней, пока его состояние немного не улучшится. Затем ему придется уйти. Я не могу рисковать. Вам и миссис Манфалути придется покинуть нас завтра вечером, когда стемнеет. Мне очень жаль, но у меня нет выбора. Не говоря об опасности, мы просто не сможет прокормить вас. У нас и так слишком мало пищи.
Майкл кивнул.
— Не нужно извинений, — сказал он. — Я понимаю. Вы спасли две жизни, и мы должны быть только благодарны вам за это.
Юаннис, поколебавшись, тихо сказал:
— Я не уверен, что девочку можно считать спасенной. Я надеюсь, что это окажется так, но пока об этом рано говорить.
— У нее тяжелые раны?
— Боюсь, очень тяжелые. Крокодил сорвал большие куски кожи. У нас нет возможности производить пересадку. Сломаны четыре ребра. К счастью, ни один из внутренних органов, похоже, не поврежден, но мы будем знать наверняка только после рентгена. Мы сделали ей переливание крови и дали болеутоляющее, и в данный момент ее состояние стабильное. Но у нас очень мало оборудования, и нельзя сказать, выживет она или умрет. Мне очень жаль, но я не хочу подавать вам ложных надежд.
— Все равно спасибо. Спасибо за ваши усилия.
— Вы не меня должны благодарить. Наши врачи сделали все, что в их силах, и если у девочки есть какой-то шанс, она будет жить. Я в этом уверен. А теперь я, пожалуй, покину вас. Отец, вы идете?
Григорий ответил отрицательно:
— Нам нужно обсудить кое-какие проблемы. Если вы не слишком устали, Майкл.
Майкл покачал головой.
— Ну хорошо, я покидаю вас обоих. — Юаннис встал и направился к двери. При этом на его спину упал свет. Там, где футболка прилипала к коже, были видны кровавые полосы.
Майкл подался вперед:
— Отец...
Григорий схватил Майкла за руку, нахмурившись и покачав головой. Юаннис прлуобернулся.
— Нет, ничего, — сказал Майкл. — Япросто хотел еще раз поблагодарить вас.
Юаннис кивнул.
— Скажите мне, — сказал он, — если девочка выживет, что с ней будет дальше?
Майкл нахмурился.
— Не знаю, — ответил он. — Вся ее семья умерла. Она сирота.
— Ее семья была коптской или мусульманской?
— Думаю, мусульманской. А это имеет значение?
Юаннис устало вздохнул.
— Нет, — сказал он. — Теперь не имеет.
Когда он ушел, Майкл спросил у Григория:
— Отец, я не понимаю. Эта кровь...
— Власти недели две назад арестовали его и держали в тюрьме. Его сильно избивали. То, что вы увидели, еще далеко не все. Но он не любит, когда ему об этом напоминают.
Майкл взял чашку с махлабом. Напиток остыл, и Майкл отставил чашку в сторону. Откуда-то снаружи донесся приглушенный кашель. Послышались мягкие шаги по линолеуму. Кашель постепенно стих. Тишина опустилась на импровизированный госпиталь.
— Майкл, — осторожно произнес Григорий, подавшись вперед, — я хочу спросить вас об одной вещи.
— Да?
— Теперь... теперь, когда вы снова нашли эту женщину, какие у вас дальнейшие планы?
Майкл ответил не сразу.
— У меня нет никаких планов, — сказал он наконец. — Не было времени загадывать так далеко вперед.
— Вы хотели покинуть страну? Увезти ее от всего этого? И девочку, если она выживет?
— Полагаю, что да. Выбраться из Египта... да, безусловно. Если я сумею это организовать.
Он рассказал Григорию о Холли.
— И вы тоже, отец. Возможно, нам удастся вас вывезти. Если вы останетесь здесь, вас схватят и убьют. Или вы умрете от чумы. Выбор небогатый.
Священник глубоко вздохнул. Если закрыть глаза, то можно увидеть пирамиду, шеренгу сфинксов, уходящих, как похоронная процессия, в бесконечную пустыню. Он покачал головой.
— Я не могу уехать, — сказал он. — Вы наверняка это понимаете. Я по-прежнему хранитель... того места.
— Но сейчас это неважно.
Священник покачал головой.
— Не важно? Не знаю... — сказал он. — Но эта обязанность возложена на меня Богом. Я не могу отказаться от нее, так же как не могу отказаться от сана.
— Неужели нет никого другого, более молодого, который мог бы занять ваше место?
Григорий некоторое время молчал. Длинная ночь подходила к концу. Священник порылся в своем испачканном черном одеянии и наконец достал тяжелый ключ на тонкой цепочке и протянул его Майклу.
— Если я предложу его вам, — сказал он полушепотом, — вы возьмете его?
— Вы же говорили, что ваш долг...
— Он должен быть передан...
— Но только не мне. Я же не священник. Даже не верующий...
Григорий покачал головой:
— Я бы выбрал вас.
Майкл нахмурился.
— Пожалуйста, — сказал Григорий. — Возьмите. Если не хотите хранить его сами, то передайте кому-нибудь, кому вы доверяете. — Он молча посмотрел в глаза Майклу. — Так, как я доверяю вам. — Он пододвинул ключ ближе, и пальцы Майкла прикоснулись к нему. Ключ был холодным, потемневшим от времени. Столетия не могли его сломать. Майкл почувствовал, как его пальцы обхватывают ключ.
— Вы знаете, кто он, — шептал Григорий. — Вы видели роспись и все понимаете.
Цепочка выскользнула из пальцев. Старику казалось, что, отдав ключ, он избавлялся от ноши, которую слишком долго нес на своих плечах. Его лицо расслабилось. Глаза наполнились слезами. Майкл сжал ключ в руке.
— Я ничего не обещаю, — сказал он.
— Не нужно ничего обещать, — ответил отец Григорий. — Когда придет время, вы будете знать, что делать.
Глава 65
Он смотрел, как огненный шар солнца поднимается над пустыней, над древней пустыней, мрачной, коварной, порождающей ураганы. Прошедшей ночью его тревожили непрестанные зарницы, в зловещем небе мелькали стремительные, тревожные вспышки. Он лежал в ложбине между гребнями плотного влажного песка, ожидая, когда пройдет ночь. Где-то внизу его ждал оазис Бахария и последний этап путешествия. За деревней Эль-Джадила была ясно видна дорога на Каир. Он очень устал.
Теперь, когда он почти добрался до цели и нашел время для размышлений, он начал сомневаться, что был прав, приехав сюда. Столько факторов не поддается учету. Нет ничего до конца ясного. Временами ему казалось, что рассудок его раскололся и он проведет остаток жизни, пытаясь собрать его.
Линде и детям предстоит пройти через ад, но он знал это, когда решил уехать. Интересно, что ей сейчас говорят? Может быть, что он — предатель? Что он сбежал, поправ их доверие? Попытаются ли ее сломить, заставить почувствовать себя опозоренной, женой человека, забывшего свой долг? Конечно, она скажет, куда им идти, скажет им в лицо, что они безмозглые идиоты, сами не знающие, о чем говорят. Он буквально слышал, как она произносит эти слова со своей йоркширской прямотой. Да, все они — безмозглые идиоты.
Но знал он и то, что у них есть свои методы воздействия: кислые улыбки, едкие намеки, артистично поднятые брови — дубинки для уязвимого и подверженного сомнениям человека, каким она будет, несмотря ни на что. Уязвимой, несчастной, испуганной, одинокой.
А может быть, они будут умолять успокоить их, объяснить им причины его отъезда.
Такой «производственный» риск не был необычен в его работе так же, как сломанные кости у каскадеров. Сочинит ли она для них сказку о жизни без любви? Или же пошлет их подальше?
Но не Линда беспокоила его больше всего. Когда от нее возьмут, что им нужно, или скажут ей то, что должны сказать, ее оставят в покое. До его возвращения ей не будет ничего угрожать. Как и все жены служащих Воксхолла, она умела ждать. Ждать, быть терпеливой, прятать свои страхи. Поразмыслив, он решил, что было бы даже лучше, если бы ей сказали, что он погиб. Пропал.
Между тем нужно было подумать и о других вещах.
Например, чем сейчас занимается начальство. Конечно, не в данную минуту: в Англии еще ночь, два часа до рассвета. Хэвиленд сейчас спит. Но что ему снится? Рыцарское звание, полученное с большим опозданием? Его новая любовница, как говорят, неприлично юная и требовательная? Или собрание блестящих и неподкупных рыцарей разведки в розовом мире его мечты — посткоммунистическом содружестве спецслужб?
Холли знал, как старый мошенник представляет себе все это. Он давно был знаком с Хэвилендом, и тот посвятил его в свои фантазии. В мечтах генерального директора в стерильной комнате, где ветерок из кондиционеров колышет белые занавески, на тронах вокруг волшебного стола будут сидеть американцы — с одной стороны, русские — с другой и в самом центре — Перси Хэвиленд, милостиво улыбающийся.
Где-то в этих фантазиях отводилось место эль-Куртуби и его людям. Возможно, впрочем, что это вульгарная паранойя старого специалиста по Ближнему Востоку, который пропитался подозрениями о заговорах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59